16. Русская сатирическая проза. (а.Зиновьев, и.Ильф и е.Петров).

Русская сатирическая проза 20—30-х годов xx столетия

М. Кольцов, И. Ильф, Е. Петров, В. Катаев, В. Ардов, М. Зощенко, А. Зорич, П. Романов, М. Булгаков... Вот далеко не полный перечень талантливейших писателей, имена которых олицетворяют сатиру 20—30-х годов XIX столетия. Это были разные люди с разными судьбами, характерами, манерами, вкусами, привычками. Несмотря на это, у них было много общего: все они были людьми высокой культуры, очень неравнодушными, тяжело и болезненно переживавшими несовершенство тогдашнего общества и человеческой натуры.

В то нелегкое время юмор и сатира были в моде. В периодических изданиях появлялись новые сатирические рубрики, многие из которых стали впоследствии постоянными и являлись своеобразной “визитной карточкой” издания. Это была примета времени, в ней отразилась атмосфера жизни 20—30-х годов.

Сатира начиналась с самой жизни. Жизнь предлагала сатирикам темы для статей, фельетонов, романов и рассказов. На первом месте среди негативных явлений тогдашней жизни был тоталитарный воинствующий бюрократизм. Голыми руками бюрократа не возьмешь — он очень ушлый, баррикадируется циркулярами и инструкциями, которые сам же изобретает. Смысл его деятельности — остановить течение времени с наибольшей выгодой для себя.

Особенно частым героем сатирических произведений того периода был бюрократ-приспособленец. Как правило, это полуграмотный мещанин, одетый в гимнастерку и галифе, в начищенных сапогах, то есть бывший “герой гражданской войны”, ловко прикрывающий свою бездарную деятельность, тормозящую прогресс, былыми заслугами.

Подмечено очень точно: припугнул пособничеством контрреволюции, уличил в непролетарском происхождении соседа, и жизнь становится спокойной, размеренной. Таков он на людях, а дома он совсем другой, такой, каким его увидел А. Зорич: “...Придя домой, прямо после Бетховена поставит сейчас же “Гоп со смыком” и долго будет причмокивать, прищелкивать и подпевать...” В доме он — глава семейства, степенный, умиротворенный. Вот как сказано у М. Булгакова в романе “Мастер и Маргарита” о председателе домкома Никаноре Ивановиче Босом: “...налил лафитничек, выпил, налил второй, выпил, подхватил на вилку три куска селедки...” Разве возможно представить себе этого человека жестким, хамоватым, жадным до денег?

Писатели 20—30-х годов исследовали одного и того же антигероя или одни и те же явления, но под разными углами зрения, дополняя один другого. В. Ардов разглядел ряженого бюрократа в его пустопорожнем деле, А. Зорич нарисовал его в пижаме и шлепанцах, отчего образ получился более “содержательным”.

Благодаря мастерству “братьев” И. Ильфа и Е. Петрова, перед нами предстает целая цепочка чрезвычайно колоритных и легко узнаваемых персонажей — мещан-обывателей. Нельзя сказать, что эта тема была новой для русской литературы: пошлость и мелочность души человека показал в своих произведениях Н. В. Гоголь; как эстафету, эту тему подхватили и органически продолжили А. Н. Островский, А. П. Чехов. В. В. Маяковский. Нет практически ни одного сатирика, который бы отвернулся от проблемы мещанства, ведь она, к сожалению, актуальна во все времена. Мещанство, как утверждали русские писатели, — особое состояние души человека, которое служит почвой для возникновения лживых, противоестественных отношений между людьми. Мещанство создает основу для опошления вечных человеческих ценностей: дружбы, любви. Атрофируется, усыхает, обедняется само понятие человеческого счастья, что в конечном счете ведет к вырождению личности.

В сатирических произведениях того периода возникает и тема религиозности и лжерелигиозности. Отношение сатириков к этому вопросу неоднозначно. Некоторые писатели, такие, как И. Ильф и Е. Петров, стояли на позициях атеизма, а потому в своих романах вдоволь поиздевались над религиозностью некоторых персонажей, изобразив служителей культа лживыми и жадными (вспомним, например, хамоватого отца Федора из “12 стульев”). Другой точки зрения придерживается М. Булгаков, который видит в атеизме победу самодовольного разума над представлениями об истинных жизненных ценностях. Персонажи, хвастающиеся своим умением создать точный чертеж будущего, по воле Воланда вынуждены столкнуться с могуществом Случая, который способен развеять любую, даже самую отточенную рационалистическую теорию.

Особой темой в творчестве многих писателей стало хамство. В рассказах М. Зощенко хам постоянно безобразничает в коммунальной квартире, в трамвае, в учреждении, но на вопрос, откуда взялись его повадки, куда уходят корни его представления о мире, более глубоко отвечает другой замечательный писатель той лоры, П. Романов, раскрыв в своих рассказах характер “рассудительного мужика”, облеченного властью.

Писатели-сатирики тех лет не льстили народу, не заискивали перед ним. Они бичевали до боли, до крови всю эту нечисть. Позже это им припомнят и оскорбившийся хам, и головотяп, и “человек ответственный и сознательный” в полувоенном обмундировании. Припомнят и назовут очернителями, а теоретическую базу подведут их же собратья по перу — литературные критики-конъюнктурщики. В этом смысле показательна позиция советского критика И. Нусинова, который в 1931 году написал: “Если сатира займет в пролетарской литературе третьестепенное место, то и юмор, как литературная категория, социально чуждая пролетариату, не может претендовать на особое значение”. Именно такое нашествие достойных ненависти “критиков” показал великий Мастер Булгаков в своем бессмертном романе. Он понимал” что критиканство утвердилось надолго, что поделать с ним ничего невозможно, что миром искусства правят латунские и что страна на время окунулась в беспросветную тьму и представляет собой большую, новую психиатрическую клинику, оборудованную по последнему слову техники, “...как в “Метрополе”!”. И видимо, поэтому человека, заслужившего бессмертие своим романом, он спасает, перенося в мир иной, где нет ничьей власти, кроме воли Божьей.

С течением времени персонажи произведений сатириков преобразились. В наше время бюрократы носят форму делового человека, их возможности увеличились во сто крат. Пропорционально увеличились и их желания, по своей сути оставшиеся теми же. Хам приобрел черты щеголя, зачатки образования дают ему возможность хамить с использованием иностранных выражений. Головотяп все так же может осуществлять свои бездумные проекты с поистине российским размахом. И это значит, что смешные, едкие, горькие и злые произведения, написанные в 20—30-х годах нашего столетия, живы и не утратили своей ценности до сих пор.

Развитие сатиры в ретоталитарную эпоху было затруднено, хотя в газетах часто можно было прочесть призывы «Нам нужны советские Гоголи и Салтыковы-Щедрины» (комментарий одного сатирика: «Но такие Гоголи, чтобы нас не трогали».) Цензурные запреты, которые предъявлялись к сатире в эти годы, испытали на себе самые значительные сатирики. Из созданного в эти годы выделяются романы Александра Зиновьева «Зияющие высоты», Владимира Войновича «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина», Юза Алешковского «Кенгуру», а также уже охарактеризованный гротеск Шукшина «До третьих петухов».

Имя самого крупного русского сатирика второй половины века, Александра Зиновьева, отечественному читателю практически неизвестно, и не только потому, что он не имел возможности опубликовать свои тексты в России, но и потому, что в годы гласности одним из последних он (своими книгами) пришёл к себе на родину.

Зиновьев (1922 – 2001) родился под Чухломой. В 1930-е годы семья бежала из деревни в Москву. Будущий писатель очень рано осознал, что социализм не устраняет неравенства и несправедливости, а только меняет их формы (теперь – другие слои населения), он очень остро переживал бытовое неустройство народа. Семья ютилась в крохотной комнате. Тяжёлой, нищенской, во многом беспросветной была жизнь и других рядовых советских граждан того времени. Зиновьев входит в террористическую группу молодёжи, которая готовила покушение на Сталина: бросить гранату, когда тот будет во время демонстрации стоять на трибуне. Однако по более безобидному поводу Зиновьев неожиданно оказывается арестован. Дело в том, что в каждой группе института был стукач, который имел должностную обязанность провоцировать других студентов. Зиновьев был спровоцирован на отрицательное высказывание о коллективизации. Беседуя с ним, следователь не поверил, что тот сам до всего этого додумался (может быть, у него есть старший товарищ, который...). В КГБ придумали вариант: Зиновьева под негласной охраной водили по центру Москвы, подозревая, что кто-то заговорит с ним и выдаст себя. Но Зиновьев отлично знал Москву и во второй свой выход в город сумел скрыться. Попал в армию, началась война, он воевал (лётчик), получил ряд наград. КГБ потеряло след. После завершения войны Зиновьев, как её участник, получает высшее образование на философском факультете МГУ. Со временем он становится самым видным в Советском Союзе учёным-логиком. Заложил основы новой социологической школы. Его труды по социологии получили известность за рубежом. Но в силу своей независимой позиции он расценивается как неблагонадёжный и подвергается дискриминации. С целью разоблачения тоталитарных порядков Зиновьев решает обратиться к литературе. (Попытки сочинять он предпринимал и в 1940-е годы. Большую часть советских анекдотов, ходивших по Москве в 1940-е, сочинил именно Зиновьев.)

Зиновьев стал создателем литературы нового типа, соединяющей в себе художественный вымысел и результаты научных (социологических) исследований автора. Главный объект книг Зиновьева, по его собственным словам, – реальный коммунизм во все его аспектах и проявлениях. В произведениях Зиновьева в художественной форме излагаются результаты его научной работы. Поэтому исключительно большое место занимают социологические идеи, теории и гипотезы. Помимо того, что научный дискурс сочетается с художественным, автор соединяет в своих произведениях зачастую прозу и поэзию (периодически переходит на стихи), а также разнообразные жанровые разновидности, так что возникает синтетическая форма искусства. Данные науки и разные разновидности литературы заявляют о себе. Характерные черты писательской манеры с наибольшей полнотой воплощает первое и наиболее прославленное произведение Зиновьева, его роман «Зияющие высоты» (1974). Автор продолжил здесь традицию гротескного реализма, восходящую к творчеству Рабле, Джонатана Свифта, Анатоля Франса, Джорджа Оруэлла, а в русской литературе – Салтыкова-Щедрина и Замятина. Данную традицию писатель обогатил научным анализом рассматривамеого феномена, то есть реального коммунизма.

Героями книги, как и у Салтыкова-Щедрина, являются не реалистически конкретные фигуры, а оживлённые тенденции, хотя у них могут быть подлинные прототипы, легко, кстати, угадываемые. Хозяин = Сталин, Хряк = Хрущёв, Заведующий = Брежнев, Мазила = художник Эрнст Неизвестный (определение из советской прессы). Сам Зиновьев стал прототипом двух персонажей: Шизофреника и Клеветника. Несмотря на то, что персонажи имеют реальных прототипов, выделена у них, как правило, только одна особенно важная черта, как правило, с комической заострённостью.

Действие романа разворачивается в условно-фантастическом пространстве, городе Ибанске, гротескный образ которого, по аналогии с городов Глуповом Салтыкова-Щедрина, олицетворяет Советский Союз. Посредством иронизирования и пародирования, гротескного заострения, использования всевозможного рода анекдотов, каламбуров, пословиц, поговорок комедийного характера, Зиновьев высмеивает в романе ибанскую идеологию, науку, литературу, вскрывает аномальность царящих в Ибанске нравов и порядков. Данной цели активно служит и язык произведения. Здесь очень значителен пласт окказионализмов, причём окказионализмов комедийного характера (ибанизм «коммунизм ибанского типа», дуболектика, дьяволектика «разновидности диалектики», собранелогия «наука о собраниях» – в Иванске популярны принудительные собрания, ефрейториссимус «высшая степень одного из низших званий»). Иногда автор использует заумное слово, в частности, таки заумным словом становится ИЗМ. Советскому человеку не надо было объяснять, что это за ИЗМ. Социалистический реализм автор именует изматическим реализмом. Автор использует окказионализм «срамиздат» (вместо: самиздат). Окказионализмом является и само название города. Это название происходит, как разъясняет автор, от самой распространённой в городе фамилии Иванов, но созвучно с известным нецензурным выражением, призванным показать, что на самом деле происходит с жителями города.

Зиновьев по мере написания текста переправлял его за границу. Чтобы была целостность, он писал сюжетно завершённые фрагменты, развивающие общую идею (иначе это был бы сборник рассказов) и создающих обобщённую картину жизни Ибанска. Повествование осуществляется то от лица самого автора, активно предающегося ироническому философствованию, или передаётся кому-то из персонажей. Но передаётся всегда точка зрения, близкая к взглядами самого автора. О нелепо-абсурдном Зиновьев пишет невинным, нейтральным тоном, как о чём-то естественном, привычном, что тоже является дополнительным средством комического. Чтобы попасть в Ибанск, надо оформить ряд совершенно бессмысленных документов. «После этого вам уже не надо будет знать, где находится Ибанск, так как вы уже будете в нём находиться».

Часто автор высмеивает официальную точку зрения. Это касается и концепции советской истории, которую автор представляет пародийно. История Ибанска распадается на «три неравных половины»:

Потерянность. «Часть ибанцев сидела с лагерях, другая их сторожила, третья ковала кадры для первой и второй, а все вместе они строили Изм. Этот период подробно описан в книгах Правдеца. Этих книг в Ибанске никто не читал, так как в них всё неправда».

Растерянность (эквивалент оттепели). «Это самая маленькая половина. Этот период отчасти описан в книгах Двурушника, которые в Ибанске тоже никто не читал». Прототип Двурушника – Синявский.

Процветание. «О размере его пока трудно судить... Судя по всему, он может превзойти первые два по всех отношениях. Описывать этот период уже некому, потому что Правдеца посадили, а Двурушник сбежал». «Ибанские историки единодушно признают, что в истории Ибанска был, есть и будет только один период – период всеобщего процветания».

Авторскую оценку концентрируют слова Певца (прототип – Высоцкий): «Гниёт процветание». Пословицы, поговорки, расхожие фразеологизмы автор переделывает на новый лад. В частности, он подчёркивает, что в этом обществе наибольших успехов достигают люди, механически повторяющие одно и то же.

Особую важность в концепции «Зияющих высот» имеют социологические исследования Шизофреника, включённые в текст романа. Здесь речь идёт о социальных законах, определяющих жизнь общества. «Социальные законы – это законы, которые определяют правила поведения людей по отношению друг к другу. Основу для них образуют исторически сложившееся... стремление людей к самосохранению и улучшению своего положения в жизни. Примеры таких правил: Меньше дал – больше взял». Зиновьев показывает, что развитие цивилизации во многом осуществляется благодаря ограничению действия социальных законов, ибо они по природе своей отвечают эгоистической натуре человека. Таковыми ограничениями во всех странах являются право, мораль, общественное мнение, религия, искусства... Если возникнет общество, в котором люди не добьются ограничения социальных законов, в таком обществе будут процветать всевозможные пороки. Именно такой тип общества и возник, по мысли Зиновьева, в СССР, так как после революции все защитные антисоциальные факторы оказались так или иначе разрушены, подчинены единственной идеологии. Чтобы оттенить гнусность восторжествовавших порядков, писатель описывает эксперимент в крысятнике, с которым далее сравнивает ибанское общество. В лабиринт запускают голодных крыс, и идёт ничем не сдерживаемая борьба за лучшие куски. Вначале – дикий хаос (гражданская война), потом сообщество крыс самоорганизуется по принципу подчинения самому хищному. В ходе этой самоорганизации самые слабые погибают, а остальные подъедают то, что оставит самый сильный.

«Огромная масса людей получает сравнительно мало, но зато они ещё меньше работают... Попробуйте предложить нашим работникам более высокую заработную плату, но более интенсивный труд, или же меньше работать и меньше получать. Уверен, что большинство людей выберет второе».

По произведённым Зиновьевым как учёным социологическим подсчётам, ровно пятую часть населения в стране образовывали большие и маленькие начальники. «Государство – система социальной власти. Советское общество – система социальных привилегий. Социальные привилегии есть то преимущество, которым обладают индивиды данного рода перед прочими в силу исключительно своего социального положения». Поэтому, показывает автор, в Ибанске развит карьеризм.

Новая общественно-историческая формация, советская, отнюдь не навязана народу, показывает Зиновьев. Он считает, что этот тип общества возник естественно, как отражение определённого, довольно низкого уровня сознания народных масс, при этом в условиях, когда рухнули начала, ранее сдерживавшие социальные законы (церковь запрещена, искусство начало выражать по преимуществу государственные требования, и все остальные институты, включая право, общественное мнение, мораль, оказались бездействующими). Это и привело к утверждению морали крысятника. Такое общество, уничтожая сопротивляющихся или просто слишком ярких, в конце концов, рано или поздно, обязательно приходит к деградации. В плане интеллектуальном, культурном и нравственном начинается его стагнация, оно начинает отставать, что, показывает автор, и произошло в Ибанске.

«Все лучшие достижения цивилизации... создавались обычно как враждебные государству». – «А что нам изобретения? Мы же один раз живём». – «Мы уже не живём. Так давайте подумаем о тех, кто будет жить после нас».

Когда в 1976 книга была опубликована в Швейцарии, Андропов высказался так: «Мы тут боремся без конца с диссидентами, а главную-то сволочь мы и просмотрели». Зиновьев был уволен, лишён учёной степени и звания, лишён всех орденов и медалей, полученных на войне, не имел возможности устроиться на работу. Ещё находясь на территории СССР, он был лишён советского гражданства, а за рубежом, наряду с Солженицыным, стал одним из самых известных советских писателей-эмигрантов. Вообще лишь трое из советских эмигрантов жили на средства от продаваемых книг: Александр Солженицын, Александр Зиновьев и Эдуард Лимонов.

Другой яркий сатирик второй половины века – Владимир Войнович. У него есть и несатирические произведения (тогда как Зиновьев – чистый сатирик). Славу Войновичу принёс «Иван Чонкин» (1963-1970). О творческой истории книги, вышедшей в 1976, рассказывается выше.

Войнович создал роман-анекдот (таков подзаголовок книги). Анекдот – это краткий устный рассказ злободневного политического или бытового содержания с шутливой или сатирической окраской и неожиданной развязкой. Войнович распространяет принципы анекдотизма на текст всего романа. В книге множество дурацких, анекдотических, нелепо абсурдных ситуаций, воссоздающих нравы и порядки тоталитарного общества, главным образом, связанных с комедийным описанием деятельности органов государственной безопасности, таких явлений, как доносы, славословия Сталину.

В произведении использована и переработана традиция Ярослава Гашека как автора книги о Швейке. Подобный тип солдата создаёт и Войнович. Помимо черт Швейка, в Чонкине выступают и фольклорные черты Ивана-дурака. Автор показывает человека неплохого, доброго, но неумелого, недотёпы. Когда Войнович служил в армии, у них в части был подобный солдат. Тем не менее, не идеализируя героя, автор, что интересно, показывает Чонкина нравственно превосходящим всех слуг тоталитарного режима, образы которых появляются в произведении. Каким бы дурачком ни показывался Иван, подчинённые режима оказываются ещё глупее и ещё комичнее. Поэтому Чонкин, при всей его недалёкости, чаще всего одерживает победу, часто реальную, а не нравственную. «Осмеянное зло не так страшно. Войнович и гасил страх перед властью, побуждая людей её презирать, видеть в низменном виде». Нельзя не отметить такое яркое произведение, как роман Алешковского «Кенгуру». На первом плане – осмеяние продажного, глупого и жестокого советского судебного делопроизводства. Автор показал, что сценарии многих процессов писались заранее, за что заключённым обещались послабления. В романе разыгрывается спектакль: вора-рецидивиста обвиняют в изнасиловании кенгуру. Много нелепого и комического выступает в этом произведении. Алешковский активно использует нецензурную лексику. Это связано с тем, что сам герой – вор, неоднократно сидевший в тюрьме. Поскольку он выступает в открытом процессе воспитательного характера, соединение матерной и политической лексики даёт взрывной, аннигилирующий эффект. Бродский: «Роман сокрушительно весёлый... Его прямой эффект – не отвращение к системе, не разрядка смехом, но... ужас». «По языку книга поистине раблезианская». Тотальный стилистический прорыв в направлении, непривычном для сегодняшней русской прозы. Алешковский идёт туда, куда ведёт его живой разговорный язык. Авторы всех этих текстов, кто ранее, кто позднее, вынуждены были эмигрировать. Всё мыслящее, всё критичное изгонялось в брежневский период из страны. Предсказания Зиновьева в полной мере осуществились.

17. Соц-арт и концептуализм. Творчество Д.Пригова. Специфика текстов В.Сорокина и З.Гареева.

Соц-арт — одно из направлений постмодернистского искусства, сложившееся в СССР в 1970-х годах в рамках так называемой альтернативной культуры, противостоящей государственной идеологии того периода.

Соц-арт возник как пародия на официальное советское искусство и образы современной массовой культуры в целом, что нашло отражение в его ироничном наименовании, соединившем понятия соцреализма и поп-арта. Поп-арт являлся рефлексией на товарное перепроизводство и изобилие западного мира, а объектом соц-арта становится перепроизводство идеологии в СССР. Также определённое влияние на соц-арт оказал концептуализм.Используя и перерабатывая одиозные клише, символы и образы советского искусства и расхожие мотивы советской политической агитации, соц-арт в игровой, зачастую эпатирующей форме, развенчивал их истинный смысл, пытаясь раскрепостить зрителя от идеологических стереотипов. Ирония, гротеск, острая подмена, свободное цитирование, использование разнообразных форм (от живописи до пространственных композиций) стали основой броского, эклектичного художественного языка этого направления.

Изобретателями соц-арта считаются московские художники Виталий Комар и Александр Меламид, вокруг которых во второй половине 1970-х сложился круг художников, разделяющих их взгляды и убеждения. В разные годы к объединению примыкали Александр Косолапов, Леонид Соков, Дмитрий Пригов, Борис Орлов, участники арт-групп «Гнездо» и «Мухоморы». Соц-арт объединял разных по своей манере авторов. К концу 1990-х появилось мнение что соц-арт исчерпал себя, так как с изменением политической ситуации содержательная основа этого искусства стала неактуальной. Соц-арт часть постмодернизма который является основным стилем современного искусства.

Концептуализм (соцарт) – стилевое течение в русской поэзии 1970-х–начала 1990-х годов, с началом "перестроечной" эпохи переставшее быть "подпольным". Его относили к андеграунду – "подземным", "подпольным", неофициальным явлениям в искусстве и литературе в доперестроечную эпоху. Со второй половины 1980-х годов его статус, естественно, изменился. Авторы: Дмитрий Пригов, Тимур Кибиров, Игорь Иртеньев и др. Концептуализм (от слова концепт – "идея") вначале заявил о себе не у нас в стране. На Западе концептуализмом называлось искусство, рассматривающее произведения как способ демонстрации понятий, употребляемых в различных сферах жизни общества. Причем предметы ("документы"), являющиеся материалом таких произведений (а это литературные тексты, промышленные изделия, вещи и т.д.), сопоставляются таким образом, чтобы нагляднее представить концепт, идею.

Концептуалистское искусство получило бурное развитие именно на советской почве (прежде всего в изобразительном искусстве и литературе) по разным причинам. Но важнейшими были причины общественного, идеологического порядка. У нас в стране концептуализм предстал прежде всего в его соцартовской версии, то есть в более социологизированном, идеологизированном варианте, как искусство игры обломками идеологии тоталитарного государства. Четкой границы между концептуализмом и соцартом провести невозможно (к примеру, стихи того же Д. Пригова относят то к соцарту, то к концептуализму). Концептуализм – понятие более широкое, чем соцарт, и в отличие от соцарта, суть концептуализма не исчерпывается только стремлением к развенчанию и разрушению. Основные цели, которые ставили перед собой концептуалисты (соцартисты), следующие:

развенчание официальной идеологии, соцреализма (как и соцарт);

язык для концептуалиста является своеобразным полигоном, где он очищается от обветшалых систем, штампов;

концептуализм предлагает разнообразные модели, формулы, конструкции, которые стимулируют развитие художественной мысли, могут пригодиться в будущем.

В. Летцев, например, утверждает: "Смысл “концептуальных” построений не просто в обнажении или в разрушении, но и в своеобразном конструировании типических структур мышления, их исследовании и “испытании” с целью последующего включения в качестве значимых, или же исключения из имеющейся концептуальной картины мира. То есть концептуализм это и, своего рода, поэтическая “верификация” – проверка истинности и достоверности наших мнений и знаний о мире, – и своеобразное поэтическое “моделирование”, создание разнообразных возможных предложений, формул, конструкций, могущих стать актуальными в некоей новой модели Мира"1.

Основные же принципы создания текстов у концептуалистов и соцартистов во многом совпадают, и, например, И. Шайтанов в своей статье о постмодернистской поэзии в учебнике для 11 класса средней школы под ред. В.В. Агеносова не считает нужным различать понятия концептуализм и соцарт.

Появление концептуалистских (соцартовских) текстов сопровождалось спорами. Что это за искусство: "пузырь эпохи застоя" или "искусство без дураков"? Этой теме был посвящен, в частности, ряд публикаций в "Литературной газете" в 1990 году.

При своем появлении концептуализм (соцарт) заявил о себе как о литературном течении, противостоящем официальному искусству соцреализма и государственной идеологии. Из этого противостояния вытекала и его важнейшая, хотя и не единственная цель: тотальная критика существующих идеологических и культурных стереотипов – так называемого "фундаментального лексикона" тоталитарного государства. Развенчание предполагалось полное, демонтаж тотальный. Концептуализм – это искусство в первую очередь неофициальное, эпатирующее, разбивающее каноны.

Основным приемом отечественного концептуализма стала тотальная ирония. Ирония тем более злая и действенная, что выступала под маской привычных штампов и схем. Причем штамп доводился до абсурда, обнажался полностью и превращался в свою убийственную противоположность. Можно назвать этот прием искусством игры осколками идеологии тоталитарного государства, поскольку авторы-концептуалисты отражали в своих произведениях не действительность, а соцреалистическое идеологическое отражение этой действительности. Смысл таких произведений однозначен, в них нет тайны, они "плоскостные", им свойственна плакатная ясность и четкость понятий.

Демонтажу подлежали все стороны жизни общества. Например, чрезмерная роль общества, общественного в личной жизни. Соцартистский автор откровенно заявляет о своем желании уйти от бдительного ока общественности в жизнь частную:

В не такое далекое время был распространен штамп "выдающийся герой". Можно было быть не только дважды и трижды Героем, но и четыре и даже пять раз. А насколько, так сказать, героичнее обычного героя тот, кто является выдающимся героем, несколько раз героем? И появляется стихотворение-размышление на эту тему, о том, чем отличается выдающийся герой от обычного героя:

Пародируется, развенчивается революционный романтизм, оптимизм, в частности, дорогая не одному поколению знаменитая "Гренада" (1926) М. Светлова ("Я хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать..."):

Сомнению подвергаются штампы не только идеологического, но и любого другого характера. Например, широко распространенная идея о спасительной роли красоты – "красота спасет мир" – обыгрывается Д. Приговым так: Дми́трий Алекса́ндрович При́гов (5 ноября 1940, Москва, СССР — 16 июля 2007, Москва, Россия) — русский поэт, художник, скульптор. Один из основоположников московского концептуализма в искусстве и литературном жанре (поэзия и проза).