Смысл заглавия

Саму трагедию Расин называет именем Британика. Почему?

1) Любовь Британика к Юнии - движущая сила сценического действия и способствует развитию конфликта. 

2) Именно с образом Британика связана здесь концепция времени как последнего дня. День трагедии становится последним днем для Британика во всех смыслах (далее ночь смерти), хотя в определенном смысле день трагедии становится последним днем и для Юнии (далее ночь отречения) и даже для Нерона (это последний день когда Нерон еще человек, потому что после совершенного им преступления для него начинается беспросветная ночь жестоких преступлений). 

Психологический центр трагедии

Несмотря на всю важность образа Британика и для развития действия, и для построения конфликта, и для концепции времени как последнего дня, психологическим центром трагедии является образ Нерона. 

Образ Нерона

Расин: в образе Нерона он стремился показать рождающееся чудовище: 

«Нерон еще не убил свою мать, жену, наставников, но в нем зреют семена всех этих злодейств, он уже хочет освободиться от запретов, ненавидит своих близких, но прикрывает ненависть притворными ласками. Короче говоря, это чудовище в зачатке, которое, еще не смея открыто проявиться, старается приукрасить свои дурные деяния»

Определение "рождающееся чудовище" нуждается в интерпретации. 

Интерпретации этого определения: рождающееся чудовище не в плане развития характера и перелома характера от добра ко злу. С самого начала, с первого монолога матера Нерона Агриппины, мы уже знаем, что видимость и сущность в нем не совпадают. "Личину носит он..." На дне души юного императора таятся злые жестокие силы, неподконтрольные разуму, но наступит время и они вырвутся наружу. Эти жестокие страсти, хотя и дают о себе знать, но пока не готовы и не осмеливаются по-настоящему себя проявить в силу привычного послушания матери Агриппине, учителям. Они пока надежно скрыты под маской добродетели. Весь вопрос в том, когда произойдет окончательное становление юного Нерона, становление личности человека, которая связана с самосознанием, с самоутверждением и с отказом выполнять из послушания то, что другими навязывается как долг. Таким образом, не процесс постепенного развития, а процесс постепенного раскрытия того, что таится в чел душе и в подходящих условиях вырывается наружу. Освобождение лица из-под маски. 

Расин исходит из янсенистского представления о слабости, о греховности чел природы, о том, что на дне чел души таятся вот эти темные жестокие силы, неподконтрольные чел разуму. Потому, считает Расин, в обстановке неограниченной власти, то есть абс свободы становление личности происходит не в форме самоогричения и самообуздания, а в форме постижения всей неограниченности своей власти и всей абсолютности своей свободы. 

Расин воспроизводит процесс обратный тому, который запечатлел Кальдерон в пьесе "Жизнь есть сон". По мере того, как Нерон осознает всю неограниченность своей власти и свою неподсудность, происходит превращение человека в чудовище. То есть, это процесс освобождения подлинного лица человека из-под личины, маски. 

Проблема несовпадения лица и маски ставится уже в открывающем пьесу диалоге матери Агриппины и ее наперсницы Альбины.

У Расина наперсники всегда носители смысла, а не просто вспомогательные персонажи, значение которых одно: дать главному герою возможность высказать все свои размышления и побуждения. Наперсники у Расина могут выражать антитрагическое жизнелюбие, антитрагический пафос приспособления к обстоятельствам, они дают герою советы, как можно приспособиться к ситуации и выжить (такова Сефиза в "Андромахе") или они могут быть выразителем антитрагической близорукости общественного мнения, склонности общественного мнения обманываться и принимать видимость за сущность (такова Альбина). Поэтому она восхищается юным Нероном, он ведь чтит закон, изгнал из Рима доносчиков, вернул в Рим достойных граждан: «Три года властвует, и цезарем таким Тебе ль того не знать? - гордиться может Рим. Стал императором Нерон тому три года,

   И время консулов вернулось для народа:

   Он подданным отец и в юности своей

   Подобен Августу на склоне поздних дней. 

В ответном монологе Агриппина не довольствуется видимостью и зная кто ее сын, в котором видимость и сущность отнюдь не совпадают, задумываются о том, чего он хочет добиться. Монолог Агриппины строится на контрастах. Представляет собой систому контрастов, которые с одной стороны акцентируют тему несовпадения видимости и сущности, а с другой стороны создают тревожную напряженную атмосферу, в которой развивается действие трагедии. Она говорит: 

«Но как бы прошлого грядущим не попрал

   И тем не завершил, чем Август начинал!». 

Тирания иногда и даже часто начинается вполне добрым правлением, которое потом сменяется яростным насилием, говорит мать. 

«Тиран медоточив, пока не в полной силе.

   Как был приветлив Гай, и как его любили!

   Но речь медовую сменяет лютый гнет,

   И в страхе ледяном покорствует народ.»

Агриппина слишком хорошо знает, чья кровь течет в ее жилах и в жилах ее сына. Это кровь Домиция и Неронов, которые славятся своим необузданным нравом.

«Личину носит он, но сквозь личину явен

   В нем сын Домиция, жесток и своенравен»

Кровь

В подлиннике речь идет именно о крови, а упоминание крови в этом контексте очень важно. Кровь (в системе метафорических образов Расина тут и потом в "Федре") - это всегда метафорическое изображение первородного греха. Той порчи, которая в результате первородного греха вошла в человеческую природу. 

Монолог Агриппины завершается репликой, тоже построенный на контрасте и исполненной мрачной иронии:

«А как, скажи, постичь и как именовать

   Деянье, что в ночи свершил он, словно тать?

   Нерону ведомо, - не новость то для Рима,

   Что страстно Юния Британиком любима,

   Так как же, если впрямь Нерон душой высок,

   Как он под кровом тьмы ее похитить мог?»