Психология российской интеллигенции и ее политическое поведение

1. Генезис российской интеллигенции и наиболее выразительные черты ее ментальности

2. Интеллигенция в политической жизни России начала XX в.

Российская интеллигенция - крайне сложный социальный феномен, ее характеристика затруднена как склонностью значительной ее части к индивидуализму, так и крайне пестрым составом. Интеллигенты различались по профессиональному признаку (учителя, врачи, профессора, агрономы, деятели культуры, инженеры, служащие и т.д.), географическому (столичная и провинциальная, городская и сельская), этническому (великорусская, еврейская и т.д.), по политическим взглядам и т.д. Она была немногочисленной. После ПМВ она насчитывала около 1 млн. чел. (из 180 млн. россиян), причем с учетом людей, имеющих не только высшее, но и среднее специальное (или даже просто среднее). В совокупности с чиновничеством и армейскими офицерами число это повышалось до 1,5 млн. чел. Однако составляя небольшую часть российского населения, интеллигенция оказывала большое влияние на культурную сферу, духовную жизнь общества и огромное воздействие на политические процессы. Как заметное общественное явление интеллигенция родилась в XVIII в., начиная с петровских времен. Хотя отдельные, заслуживающие такого определения личности, встречались и ранее. В XVIII - XIX вв. интеллигенция была преимущественно дворянской. Уже тогда внутри этого слоя наметился раскол на западников и почвенников.

Причиной появления, ставшей хронической болезнью западничества, лежат на поверхности. В условиях, когда в России еще только зарождались настоящие наука и литература, а Запад ее в этих областях заметно опережал, российские интеллигенты первоначально учились по западным учебникам, читали западные романы и поэмы. В первых российских университетах преподавали иностранные учителя. Даже историю России первоначально писали западные историки. Равнение на Запад в образованных кругах во второй половине XVIII в. дополнительно усилилось в связи с повальным увлечением пришедшими оттуда, главным образом из Франции, идеями Просвещения. Тон этой моде долгое время задавала сама императрица Екатерина II. Одной из граней этого явления была повальная вера во всемогущество знаний, в т.ч. в их способность радикально улучшать нравы. В ряде книг утверждалось: как только на Земле число грамотных превысит число неграмотных, как только уметь читать и писать будет 51% населения, всё исправится само собой, явится счастье, вольность. Западное влияние усиливалось и через домашнее образование, типичное для дворянских семей. В домах дворян было модно нанимать иностранцев в качестве воспитателей своих детей. Своего апогея эта мода достигла в последнее десятилетие XVIII в., когда в России появились в больших количествах французы, напуганные у себя на родине революцией и якобинским террором. Поэтому неудивительно, что отпрыски знатных семейств французским языком владели лучше, чем своим собственным. В своих записках близкая к Екатерине II Дашкова честно признает за собой этот грех. Речь в данном случае идет о человеке, который в период 1783 по 1796 гг. возглавлял Петербургскую академию наук и Президиум Российской академии. Таким образом, в России сложилась правящая элита, которая разговаривала на языках, отличных от языка своего народа. При объяснении на родном языке русский землепашец и столичный аристократ рисковали не понять друг друга. Уж очень велика была социальная пропасть между ними, огромные различия в образе жизни, духовных и культурных ценностях. Процессы европеизации, идущие в среде дворянской интеллигенции, лишь в небольшой степени касались городского простонародья и никак не затрагивали крестьянство, т.е. подавляющее число россиян. На это давно обратили внимание даже иностранцы. Прусский король Гакстгаузен в 1843 г. путешествовал по России и в 64 писал в своих путевых заметках: "Последние 140 лет в России сильно распространилась европейская цивилизация. Высшие классы получают западноевропейское образование и воспитание. Все государственные учреждения заимствованы у Запада. Законодательство приняло не только характер, но и форму. Но всё это отразилось только на высших классах. Западная цивилизация не проникла во внутренние слова русского народа, его нравы и обычаи. Его семейная и общинная жизнь, его земледелия и способ земельного владения сохранились вне всякого влияния от иноземной культуры. Но благодаря различию в образовании интеллигенция потеряла представление о народных учреждениях. Русская литература, рисовавшая народ по Вальтеру Скотту и Ирвингу, только теперь начинает знакомиться с жизнью народа, его семейными отношениями и традициями. Это же, только в еще высшей степени, должно быть сказано об иностранцах, писавших о России: "Всякий едущий в России с целью основательного изучения русского быта должен основательно забыть все, что он читал о нем на родине". Раскол между простым народом и образованными верхами. углублялся уже на протяжении XVIII в. При Петре I он был относительно небольшим, поскольку тогда различные сословия сближало общее дело - идея всеобщего служения Отечеству. Каждый в меру своих сил, каждый на своем месте (т.е. крестьянин - на пашне, рекруты - в армии, монах - в молитвах, дворянин - на государственной службе). Сильнейший удар по этому относительному единству нанес царский указ 1762 г. о вольности дворянской, позволившей правящему классу уклоняться от государевой службы и тем самым постепенно превращаться в паразитическое сословие, что и было воспринято мужиком-земледельцем как вопиющее проявление несправедливости.

Примерно со второй трети XIX в. дворянская интеллигенция пополнилась разночинцами. У разночинцев западничество зачастую принимало наиболее одиозные формы. У бедных российских учителей, врачей и прочих выходцев из народных низов о Западе представление складывалось упрощенное, книжное, во многом иллюзорное и идеализированное. Неуверенное преклонение перед Западом могло у некоторых доходить до полной утраты национального достоинства. Типажи такого рода нашли свое отражение в русской классической литературе. Таков, например, образ Милюкова в «Братьях Карамазовых» Ф.М. Достоевского.

Тютчеву принадлежит интересное психологическое наблюдение, изложенное им в письме к дочери в 1867 г. Наблюдая западников в высшем свете в разгар реформ Александра II, он отмечал, что в годы правления Николая I русофобы оправдывали свою ненависть к России бесправием граждан, отсутствием свободы печати и т.п. "А теперь что мы видим? По мере того как Россия, добиваясь большей свободы самоутверждается, нелюбовь к ней этих господ только усиливается. Что же касается Европы, то никакие нарушения в области правосудия, нравственности и даже цивилизации нисколько не уменьшили их расположения к ней. Словом, о принципах как таковых не может быть и речи. Действуют только инстинкты". Поскольку в сознании подобного интеллигента критерием мудрости и истинности выступали исключительно западные образцы, постольку все российское, не совпадающее с этими шаблонами, объявлялось низким, глупым, ни на что не годным. Оценка эта распространялась не только на разные стороны общественной жизни, на экономику, но и на сам русский народ, живущий своей собственной жизнью, на его культуру и историю. Один из примеров тому - т.н. "Философические письма" П.Я. Чаадаева. "Ни одна полезная мысль не родилась на бесплодной почве нашей Родины. Мы составляем пробел в нравственном отношении, никаких чарующих воспоминаний, никаких прекрасных картин в памяти, никаких действенных наставлений в национальной традиции". Большую роль в насаждении этих взглядов стала играть школа, но преимущественно высшая, элитная. Тонкий психолог, философ начала ХХ в. В.В. Роданов замечал: "У французов - "chere France", у англичан - "старая Англия", у немцев - "наш старый фриц", и только у прошедшего русскую гимназию и университет - "проклятая Россия". Как не удивляться, что всякий русский с 16-ти лет пристает к партии ниспровержения государственного строя". Интеллигенция с подобным менталитетом, отщепившись с одной стороны от народа, а с другой - от государства, могла еще удержаться на своеобразных патриотических позициях, а могла скатиться и до явного предательства, поставляя кадры для т.н. пятой колонны и в условиях холодной, и горячей войны.

Разумеется, во все времена на ряду с западниками среди русской интеллигенции существовало патриотическое крыло - славянофилы и народники. Борьба между ними прошла красной нитью через всю истории России на протяжении последних 300 столетий. Патриоты всегда относились к западникам не только критично, но и нередко презрительно, считая, что недостойно интеллигента пресмыкаться перед Западом. На этих позициях стояли Н.Я. Данилевский, А.С. Пушкин, Кириевский и многие другие. Характеризуя важную грань ментальности интеллигента-западника, Н.А. Бердяев писал: "В ответ на обвинение таковых в отношении славянофилов, что их позиции - проявление дикости, отсталости, азиатчины. Именно крайнее русское западничество и есть явление азиатской души. Можно даже высказать такой парадокс: славянофилы были первыми русскими европейцами, т.к. они пытались мыслить по-европейски самостоятельно, а не подражать западной мысли, как подражают дети. ... А вот и обратная сторона парадокса: западники оставались азиатами, их сознание было детское, они относились к европейской культуре как могли относиться только люди, совершенно чуждые ей". Иные патриоты отнюдь не идеализировали Россию, причем у них любовь к своей стране, к ее народы, не исключавшая критику отечественных недостатков, могла сочетаться как со спокойным или равнодушным отношением к Западу, так и острым неприятием западного образа жизни и особенно западного менталитета. Отношение патриотов во многом определялось оценками роли в жизни общества частной собственности, священной для человека Запада, а значит и для российских либералов. Л.Н. Толстой: "Банкиры, торговцы, фабриканты, землевладельцы трудятся, хитрят, мучаются из-за собственности. Чиновники, ремесленники бьются, обманывают, угнетают, страдают из-за собственности. Судьи, полиция охраняют собственность. Собственность - есть корень зла".

Дворянской интеллигенцией также были представлены оба типа - как патриот-государственник, впитавший с материнским молоком чувство долга перед отечеством, любовь и преданность к нему, так и быстро растущая прослойка либерального, во многом космополитического оторванного от народа дворянства. По мнению Ф.М. Достоевского (см. пушкинскую речь) Пушкин в художественной форме столкнул два этих типа в лице Евгения Онегина и Татьяны Лариной.

Лучшая часть дворянства чувствовала и болезненно переживала свой отрыв, отчужденность от русского народа, отнюдь не кичилась своим положением в обществе, своими привилегиями. А.В. Суворов, генералиссимус, граф Рымницкий и князь италийский завещал начертать на своей могиле лишь одно слово - Суворов. Также поступил и великий поэт - "Здесь Пушкин погребен". Замечательный изобретатель Иван Кулибин отклонил предложение Екатерины Дашковой стать дворянином под предлогом "необходимости сохранить бороду, подобно его предкам-купцам". Жены декабристов, последовав за мужьями в Сибирь, также отказались от дворянского звания. Дворянин Лавров, один из идеологов народничества, призвал отдать долг народу, и тысячи кающихся дворян пошли в деревню - лечить и учить крестьянских детей. Некоторые дворяне переходили в другие сословия. Например, машинистом на железной дороге работал князь Ухтомский, казненный в 1905 г. за вывоз из Москвы сражавшихся на баррикадах рабочих. Но все же таких было меньшинство. Здесь негативную роль сыграл указ о вольности дворянства.

	1725 г.	сер. 1914 г.
Всего воинов	200 тыс.	1 млн.
в том числе офицеров	5 тыс.	28 тыс.
дворян в армии	50 тыс.	25 тыс.

По переписи 1897 г. дворян насчитывалось более 1 млн. 800 тыс. чел.

Русский религиозный философ, автор теории православного социализма С. Булгаков, наблюдая поведение дворянства во время выборов во II Государственную Думу писал о нем: "Ах, это сословие! Было оно в оные времена очагом русской культуры. Не понимать этого значения русского дворянства - значило бы совершать акт исторической неблагодарности. Но теперь это политический труп, своим разложением отравляющий атмосферу, а между тем он усиленно урбанизируется. Этот класс оказывается у самого источника власти и влияния. И когда видишь воочию это вырождение, соединенное с надменностью, претензиями и вместе с тем цинизмом, становится страшно за власть, которая упорно хочет базироваться на этом элементе". Государственная власть еще накануне 1917 г. оставалась преимущественно в руках этого класса. Дворянство пока еще преобладало в верхних звеньях государственного аппарата. Это были 72% чиновников первых четырех классов и 90% генералов. Она продолжала числиться главной опорой самодержавия, но вместе с тем в среде ее начинают распространяться либеральные настроения.