Н. Пуссен Высказывания Пуссена

О предмете изображения, замысле, композиции, стиле. Искусство величественного стиля складывается из четырех элементов: содержание, его толкование, построение и стиль. Первое, которое является фундаментом всего остального, заключается в том, чтобы содержание и сюжет были величественны, как, например, битвы, героические подвиги, божественное. Если тема, которой занялся художник, значительна, его первой заботой должно быть решение отбросить все мелкое, чтобы не противоречить возвышенному смыслу рассказа. Он должен величественное обработать смелой, размашистой кистью, а обычное и незначительное трактовать как подчиненное. Художник должен не только проявить способность оформить содержание, но и силу мысли, чтобы его постичь. Надо так его обработать, чтобы, согласно характеру сюжета, привести к блеску и совершенству. Те же, кто выбирает недостойные сюжеты, делает это в силу ограниченности своего разума. Следует презирать безобразные и низменные темы, делающие невозможной их художественную обработку.

О новизне. Новое в живописи заключается главным образом не в невиданном доселе сюжете, а в хорошей своеобразной композиции, в силе выражения; таким образом обычную и старую тему можно сделать единственной в своем роде и новой.

Чем можно возместить недостатки сюжета. Если художник хочет вызвать восхищение в душах, не имея под руками подходящего материала, пусть он не вводит в свою картину никаких редкостных и неожиданных предметов. Вместо этого пусть обратит он свой разум на то, чтобы сделать свое произведение поразительным благодаря совершенству выполнения, чтобы можно было сказать: «materiam superbat opus» (работа преодолевает материю).

Мастера искусства об искусстве. - М., 1967. - Т. 3.- С. 278 - 280.

Э. Фальконе Размышления о скульптуре, читанные в Королевской Академии живописи и скульптуры 7 июня 1760 г. О барельефах

... В каком бы месте ни находился барельеф и какой бы выпуклости он ни был, необходимо сочетать его с архитектурой, дабы и сюжет, и композиция, и драпировки были тождественны ее характеру. Так, мужественная строгость тосканского ордера допустила бы лишь простые сюжеты и композиции - одеяния свободные и с немногими складками. Но коринфский и сложный ордеры требуют протяженности в композициях, игры и легкости тканей.

От этих общих мыслей я перехожу к некоторым замечаниям частным.

Так как требования композиции и эффекта одинаковы как для барельефа, так и для картины, - главные действующие лица должны занимать самое привлекательное место сцены и быть размещены таким образом, чтобы их освещала достаточная масса света, притягивающего и приковывающего к ним взор, который покоится на них, как и на картине, предпочитая их всякому иному месту композиции. Это центральное освещение не прерывается никакими мелкими деталями узких резких полос теней, которые нам казались бы лишь пятнами и уничтожали гармонию. Небольшие струи света в густых массах тени равным образом уничтожили бы эту гармонию.

Никаких ракурсов в передних планах, особенно если края этих ракурсов выдаются вперед, - они вызывали бы лишь впечатление нестерпимой скудности! Утратив свою естественную величину, эти части утратили бы правдоподобие и казались бы клиньями, пронизывающими фигуры. Таким образом, дабы не оскорблять взора, выдающиеся конечности должны по возможности уходить в самый фон. Будучи там размещены, они дадут и другое преимущество: эти части будут поддерживать друг друга своей собственной массой. Все же при этом надлежит соблюсти, чтобы, выдаваясь, они не слишком прирастали к фону, ибо это вызвало бы диспропорцию фигур и неправильности планов.

Ни фигуры второго плана, ни части их не должны быть столь выпуклы, ни в столь четкой манере, как фигуры первого; то же относится и к другим планам, сообразно их удаленности. Если бы существовали примеры подобной однообразной манеры, хотя бы это были античные барельефы, следовало бы их считать ошибочными, противными закону ослабления зрения, естественно возникающего вследствие расстояния и воздуха между предметами и нами.

В природе по мере отдаления от нас предметов формы их становятся для нас менее ясными. Это наблюдение тем более важно, что в барельефе расстояния фигур менее всего реальны. Те, которые кажутся отдаленными более других на один или два туаза (1,95 м. - Сост.), иногда не отдалены и на один дюйм. Следовательно, лишь с помощью неясной и неопределенной манеры, в соединении с сокращенными согласно законам перспективы пропорциями, скульптор ближе подойдет к правде и действию, свойственным природе. Равным образом, единственное средство достижения этой гармонии скульптура должна искать и найдет лишь в едином цвете своего материала.

Надлежит прежде всего избегать того, чтобы вокруг каждой фигуры лежала небольшая, равномерно ее обрисовывающая полоска тени, которая, уничтожая иллюзию ее выпуклости и соответственной отдаленности, придавала бы, кроме того, вид фигур, приплюснутых одна к другой и, наконец, налепленных на поверхность. Можно избежать этого недостатка, несколько повернув края фигур и сделав достаточно выпуклыми их середины.

Тень, падающая от фигуры на другую, должна казаться падающей натурально; это означает, что эти фигуры должны находиться в достаточно сближенных планах, чтобы затенять друг друга, как если бы они были натуральны. Надо все же следить за тем, чтобы планы главных фигур, в особенности тех, которые должны действовать, не были смешаны, но были достаточно отчетливо и ясно разграничены в пространстве, дабы фигуры могли удобно двигаться. Если, в силу своего выдвинутого плана, какая-либо фигура должна казаться обособленной и выделяющейся, не будучи таковою на самом деле, ей противопоставляют тень со стороны ее освещения и, если это возможно, - свет за ее тенью: счастливое средство, даруемое природой как скульптору, так и живописцу. Если барельеф мраморный, сходство с картиной будет тем более явственно, чем более разнообразия сумеет внести скульптор в обработку отдельных предметов. Матовая зернистая, гладкая обработки, искусно примененные, стремятся как бы к впечатлению цвета. Отблески, отбрасываемые какой-нибудь гладкой драпировкой на другую, сообщают тканям легкость и разливают гармонию по всей композиции.

Кто сомневается в том, что законы барельефа и живописи одни и те же, тот пусть изберет картину Пуссена или Лесюэра; пусть искусный скульптор сделает ее своей моделью: увидите, сколь прекрасный то будет барельеф! Эти мастера тем более сближали скульптуру с живописью, чем более правдивы, всегда продуманны были их пейзажи. Их фигуры обычно лишь немного отдалены друг от друга и находятся в очень правильных планах: это строгое правило надлежит соблюдать в барельефе с самым строгим вниманием.

Мастера искусства об искусстве. - М., 1966.-Т. 2. - С. 356-358.