2.2. Внешние факторы, определяющие конфигурацию регионального экономического пространства
Конфигурация экономического пространства определяется превалированием одних его свойств над другими. Ранее нами выделены три основных свойства экономического пространства (фрактальность, неоднородность и свойство самоорганизации). Попытаемся проследить, как изменяются эти свойства под воздействием внешних (относительно региона) факторов.
Остановимся на процессах, вызванных глобализацией. Одной из важнейших проблем взаимозависимого мирового сообщества является уже не сотрудничество различных социально-экономических систем, а взаимодействие разноуровневых хозяйственных структур, «характеризующихся не только степенью развития, но степенью вовлеченности в мировое разделение труда и мировое хозяйство» [70, с. 137], причем, как отмечает В. Бандурин: «Государственные границы постепенно утрачивают свое значение, становятся все более прозрачными, дают все больше возможностей для свободы перемещения всех видов ресурсов» [16, с. 21]. Современный этап экономической интеграции определяется как открытый регионализм.
Предваряя рассмотрение факторов, в той или иной степени определяющих конфигурацию экономического пространства страны, обратимся к опыту объединенной Европы. Генеральный секретарь Римского клуба У. Мюллер подчеркивает: «Экономические структуры теперь развиваются в новом региональном пространстве, не обращая внимания на национальные границы… В рамках ЕС пока это единый рынок, на котором две трети всех трансграничных сделок стран-членов привязаны друг к другу. Больше не существует экономики отдельных государств» [114].
Ф. Уишлейд и Д. Юилл [161] в качестве критериев формирования экономического пространства рассматривают: во Франции – географические критерии (горные регионы и сельские ареалы), а также степень урбанизации; в Германии – обеспеченность региональной инфраструктуры; в Португалии – «степень доступности» каждого региона; в Швеции – климат, удаленность от рынка, размер местного рынка труда и плотность населения; в Великобритании учитывается периферийность и плотность населения.
Конечно же, вести речь о сформировавшемся уже едином экономическом пространстве в Европе еще рано, но этот процесс имеет свою формальную сторону. Так, в 1999 г. было ратифицировано Амстердамское Соглашение, заменившее предыдущие версии Соглашения (в частности, Соглашение о Европейском Союзе и Римский Договор). В списке основополагающих документов Амстердамского Соглашения – разработанная и принятая в марте 1995 г. региональная классификация NUTS, в основе которой два принципа: NUTS, скорее, поощряет институциональную разбивку, нежели функциональные регионы; NUTS поощряет региональные единицы общего характера, а не единицы, привязанные к определенным видам деятельности (например, горнодобывающие, сельскохозяйственные регионы).
Применим ли европейский опыт по формированию экономического пространства в России? В условиях совершенно иной институциональной, экономической и политической среды для российской действительности прямой перенос принципов формирования европейской модели экономического пространства вряд ли обоснован. Главная причина, по мнению Н. Распопова, заключается в том, что «Россия представляет собой некую микромодель, в которой воспроизведены основные проблемы современного мира: островки постиндустриализма соседствуют с зонами, где две предшествующие цивилизационные революции почти не оставили следа; индустриально развитые регионы перемежаются с огромными пространствами малорентабельного сельскохозяйственного производства; на значительных территориях взаимодействуют христианская и мусульманская культуры, сталкиваются интересы… центра и региональной периферии» [135].
Проблемы формирования единого экономического пространства по Дж. Гелбрейту [32] заключаются в том, что «наибольшая опасность в этом плане сейчас наблюдается в России, которая дает катастрофический пример провала доктрины свободного рынка… Приватизация и дерегулирование в России не способствовали формированию эффективно действующих конкурентных рынков, а вместо этого создали крупных частных монополистов, олигархов и мафиози». Несколько с иной стороны рассматривает проблему В. Иноземцев. Он утверждает, что глобальной экономики как таковой не существует, а «имеет место хозяйственная система, в которой экономическое и социальное развитие большей части человечества жестко обусловлено прогрессом постиндустриального мира и его способностью влиять на ход событий в остальных регионах планеты» [62, с. 23]. Тем не менее им не отрицается, что глобальные тенденции ведут в конечном счете к сближению уровней развития отдельных стран и, как следствие, формированию единого экономического пространства.
Исторически сложилось так, что одним из главных факторов формирования единой Европы стал географический фактор. Вместе с тем, как справедливо отмечает Н. Шумский, «…нормальный процесс рыночной интеграции стран предполагает близость не только их географического положения, но технико-экономического развития, достаточно большое социально-экономическое и политическое сходство» [187, с. 126]. С этим трудно не согласиться, особенно для условий России, где регионы существенно отличаются именно по параметру экономического развития, но, с другой стороны, регионы, которые имеют более благоприятное географическое положение, не обязательно развиваются наиболее динамично. Ситуация, сложившаяся в регионах, имеющих благоприятное географическое положение (например, Калининградская область, Дальневосточный регион), подтверждает правильность такой точки зрения.
Л. Евстигнеева и Р. Евстигнеев пишут о зарождении так называемого «нового регионализма»: «Его действующими лицами выступают наряду с государствами и другие институты», он охватывает «разнородные региональные макроструктуры, … различные межрегиональные отношения» [50, с. 51]. Вот как описывает этот процесс в Германии С. Тейлор [156]: «Поскольку эта система превращает федеральный уровень в участника регионального развития, она была организована таким образом, чтобы не затронуть преимущественную роль земель в обеспечении своего собственного развития. Землям по-прежнему предоставляется полная, хотя и ограниченная общенациональными правилами ответственность за осуществление политики регионального развития».
Напрашивается вывод, что в любом случае факторы, определяемые процессами глобализации, способствуют и создают условия для формирования единого экономического пространства. Это проявляется прежде всего в усилении фрактальности пространства, поскольку гомогенная институциональная среда определяет одинаковую структуру вложенных в него экономических подпространств. Свойство неоднородности пространства за счет высокого уровня синхронизации проходящих в нем экономических процессов минимально искажает его конфигурацию. Свойство самоорганизации усиливает свое воздействие на пространство, что позволяет говорить о повышении устойчивости проходящих экономических процессов, возрастании уровня их организованности.
Перейдем к внутрироссийским факторам, определяющим конфигурацию экономического пространства, учитывая особенности пространственной структуры страны, среди которых А. Трейвиш выделяет следующие [157]:
широтная зональность, типичная для природы и хозяйства;
асимметрия освоения по оси Запад-Восток;
контрасты между центрами и периферией;
• асимметрия русских и «иноэтнических» регионов.
На наш взгляд, представляется целесообразным рассмотреть факторы в следующих контекстах: региональная политика, федерализм, асимметричность развития российских регионов и политическая составляющая.
В. Лексин подчеркивает: «Территориальная организация общества, базируясь на принципах федерализма и местного самоуправления, требует для своего поддержания и функционирования особых экономических условий и механизмов» [90, с. 17]. Одним из таких механизмов является региональная политика. Это самостоятельная и очень серьезная проблема. Мы касаемся ее только в контексте предмета нашего исследования.
Представленные в экономической литературе точки зрения ученых показывают, что подавляющее большинство из них настроено весьма критично к проводимой федеральным центром региональной политике. Приведем лишь два положительных отзыва. С. Лобанов считает, что благодаря проводимому федеральным центром курсу «регионы занимают все более активные позиции в проведении социально-экономических преобразований. Однако они еще отстают от решения системных экономических проблем общегосударственного значения, замыкаясь в узком «регионализме» [97].
В. Кистанов для эффективного проведения федеральной политики в регионах считает необходимым принятие федерального закона о регулировании размещения хозяйственно-предпринимательской деятельности. «Важным регулятором территориально-хозяйственных процессов являются целевые программы социально-экономического развития регионов, – пишет он, а несколькими строками ниже: – общее число целевых программ, относящихся к развитию регионов, достигает нескольких сот, в том числе федеральных – многих десятков» [69, с. 55]. Но, по мнению В. Лексина: «Современные программы никогда не финансировались в полном объеме, что служило и поводом, и оправданием невыполнения программ. В то же время недофинансирование настолько предсказуемо, что при разработке каждой программы это следовало бы учитывать как вполне вероятное условие» [93].
Невольно возникает вопрос: сколько же программ нужно для реализации такой политики? Может проблема в самой политике? По этому поводу П. Минакир [111] пишет: «Попытки имплантировать институциональную составляющую в региональную экономическую политику были с самого начала облечены в привычную для плановой экономики и потому понятную региональным элитам форму разработки государственных программ развития регионов. В них формулировались заведомо невыполнимые обязательства федерального центра». И далее достаточно резко, но справедливо замечает: «Федеральная региональная политика приобрела именно ту форму, которая была наиболее удобна и понятна федеральному центру – форму межбюджетных отношений. Другие рыночные регуляторы и возможности их использования для воздействия на динамику экономического пространства практически не рассматривались».
По мнению В. Лексина и В. Селиверстова, основная проблема состоит в отсутствии государственно обозначенного интереса: «Создается впечатление, что в современной политической обстановке принятие решений в сфере региональной политики удобнее осуществлять по соображениям, не обязательно связанным с объективным диагнозом региональных ситуаций и с объективной приоритетностью тех или иных региональных проблем» [94]. Сущность проводимой федеральным центром региональной политики очень точно обозначена С.А. Суспицыным: «В настоящее время реальная практика региональной политики в России состоит в том, что она подчинена в основном задачам исправления отрицательных последствий для отдельных регионов мероприятий общегосударственной социально-экономической политики, обосновываемых на федеральном уровне и зачастую не учитывающих специфику конкретных регионов. Задачи собственно региональной политики – повышение уровня жизни населения и уменьшение территориальной дифференциации социально-экономического развития отодвигаются при этом на второй план» [151, с. 8]. С ним солидарен С. Артоболевский [8]: «Вмешательство государства в рамках региональной политики должно быть направлено на решение социальных и политических проблем (социальная справедливость, интеграция страны), экономические проблемы лучше решает рынок, но он же усиливает пространственные диспропорции в стране».
Вполне естественным будет вывод о том, что проводимая в настоящее время региональная политика не только не способствует формированию единого экономического пространства, но и, как пишет Л. Вардомский [27]: «Рост социально-экономических контрастов между регионами свидетельствует о сжатии пространства, на котором имеются благоприятные условия для предпринимательской деятельности. Это, как правило, удаленные, периферийные территории». Проводимая федеральным центром региональная политика разрушает фрактальность экономического пространства страны, поскольку имеет «точечный», избирательный характер. Это ведет к гипертрофированному усилению свойства неоднородности экономического пространства и подавлению свойства самоорганизации региональных экономических систем.
Обратимся к проблеме федерализма. Н. Замятина [54] отмечает: «Федеративное устройство основывается на распознавании пространственного объекта, различении его как целого, самого по себе, устройство унитарное – на выделении объекта как части целого». И далее о конфигурации экономического пространства федеративного образования: «Централизованное пространство не только неоднородно, оно обладает анизотропностью, т.е. движение в этом пространстве в разных направлениях неравноценно».
Согласно Конституции, Российская Федерация состоит из субъектов федерации, каждый из которых имеет определенную территорию, органы государственной власти и внутреннюю нормативную базу. Среди основных принципов федерализма выделяют следующие:
единое геополитическое пространство государства формируется из территориально обособленных единиц, которые не имеют права выхода из состава государства;
разграничение функций федерального центра и территориально обособленных единиц – субъектов федерации;
всем субъектам федерации предоставляется определенный объем прав и обязанностей, в процессе их реализации регионы обладают самостоятельностью, соблюдая при этом принцип единства.
Российская Федерация построена по смешанному типу, что предполагает деление государства по двум разным принципам, которые в совокупности являются противоречивыми: административно-территориальное деление (города федерального значения, области, края); национально-территориальное деление (автономные округа, республики). Такой смешанный принцип построения является одной из причин различных конфликтов и противоречий. Другой важной особенностью формирования российского федерализма можно считать совпадение территорий субъектов, т.е. одни субъекты федерации входят в состав других. Такая структура федерации обычно называется «матрешечной».
Интересен взгляд зарубежных ученых на проблемы федерализма. Немецкий экономист Т. Эсер (Eser) в статье «Federalism and polycentrism» [205] анализирует роль государства в развитии региональных пространственных структур и приходит к следующему выводу. Федеральное государство изначально поддерживает и ориентируется на моноцентральные региональные пространственные структуры, а унитарное государство для своего наиболее эффективного развития способствует созданию полицентральных региональных пространственных структур. Д. Элазар (Elazar) считает, что государство должно рассматриваться как наиболее всеохватывающая ассоциация, но не более того [203, с. 110].
А. Куклински, анализируя польский опыт развития, пишет: «Создать правовые рамки и юридическую систему, обеспечивающую благоприятную устойчивую среду для динамичного развития капиталистической экономики, способно лишь сильное, эффективное, небольшое и либеральное государство» [80, с. 29]. Дж. Фарлей (Fairley) в [206] на примере 22 предприятий Шотландии показывает, что после передачи значительных полномочий от центрального правительства в местный парламент этот регион Великобритании получил дополнительный импульс для развития.
У России, как всегда, свой путь. Д. Замятин так пишет об этом: «Представление о федерализме в России восходит скорее к территориальной системе эпохи феодализма, при которой более мелкие вотчины включались в состав более крупных» [53]. Полностью разделяет его точку зрения А. Левинтов: «Отношения между субъектами Федерации и центром в современной России по сути есть воссозданные феодальные, а не федеральные отношения» [88, с. 97]. В результате в России «существует модель федерализма, которая на практике была основана на едва прикрытых принципах унитаризма и централизма», – считает А. Сергунин [146].
Важным условием развития федерализма является близость уровней социально-экономического развития регионов страны. Для того чтобы федерация исторически состоялась, отмечает С. Валентий [26], основная масса регионов должна обеспечить свою экономическую самодостаточность, иначе говоря, располагать потенциалом, позволяющим им самостоятельно удовлетворять основные каждодневные потребности населения за счет собственных ресурсов.
По мнению многих экономистов, бюджетное регулирование пространственной экономики может быть эффективным только в случае, когда субъект управления имеет дело со стабильными экономическими и социальными процессами. Имеет значение и то, что количество регулируемых параметров и процессов должно быть ограниченным. Государственные институты, регламентирующие экономическую деятельность субъектов хозяйствования, выступают внешней оболочкой экономического пространства – его каркасом. Региональные экономические институты наполняют этот каркас конкретным содержанием. Речь идет о сложившейся структуре собственности в регионах, экономической структуре хозяйственной деятельности коммерческих и некоммерческих организаций в регионах, их региональной правовой базе и сложившихся экономических связях. Без учета этой специфики не имеет смысла говорить о конфигурации регионального экономического пространства и роли государства в его развитии.
В. Суслов в этой связи отмечает: «…принцип состоит в уменьшении присутствия государства в экономике и социальной жизни регионов в соответствии с развитостью их экономик и механизмов саморегуляции» [150, с. 30].
О необоснованном изменении структуры экономического пространства пишет С. Кордонский [74]: «Отношения между смежными уровнями административно-территориальной иерархии не требовали никаких экономических новаций, ведь единственным способом решения проблем отчуждения-распределения было повышение статуса уровня (республики, области, района, города) в административной иерархии, что автоматически обеспечивало право на увеличение объема ресурсов, отчуждаемого от нижних уровней и присваиваемого данным уровнем». Следствием таких отношений стали, с одной стороны, искусственная фрагментация экономического пространства (подавление свойства фрактальности), суть которой заключается в проведении границ регионального экономического пространства по административной границе региона, что особенно характерно для регионов Центрально-Черноземного района, с другой – искусственное объединение экономических пространств. Примерами могут служить Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий АО в Тюменской области, Эвенкийский и Таймырский автономные округа в Красноярском крае.
В качестве вывода можно привести мнение М.К. Бандмана: «Опыт прошедших лет свидетельствует о том, что двухуровневая система «федерация – субъекты федерации» не соответствует ни многообразию возникающих проблем, ни современным требованиям к организации государственного управления» [13, с. 3]. Отмеченные проблемы не снимаются образованием различных межрегиональных ассоциаций субъектов федерации («Большая Волга», «Сибирское соглашение», «Большой Урал» и др.), которые изначально были нежизнеспособными конструкциями, пустыми административными надстройками над несуществующими межрегиональными экономическими пространствами. «Стремление быть федерацией в сочетании с невозможностью добиться этого в одночасье обусловили нарождение в России ущербных и половинчатых форм федерализма, которыми, вероятно, нам и предстоит довольствоваться в обозримом будущем», – считает А. Захаров [56]. О другой опасности таких ассоциаций предупреждает А. Швецов: «… их совокупный политический вес остается весьма малозначимым… Хуже того, такое разнообразие общественных объединений, выступающих с нескоординированных позиций, подчас порождает деструктивную конкуренцию» [185, с. 34].
Вряд ли можно надеяться на быстрое решение обозначенных проблем федерализма, которые объективно препятствуют построению единого экономического пространства страны. Жесткость применяемых принципов федерализма только усиливает неоднородность пространства и подавляет свойство самоорганизации региональной экономической системы.
Перейдем к проблеме асимметричности экономического пространства. А. Трейвиш [158] справедливо полагает, что «нет ничего фатального в разнообразии и в асимметрии развития российских регионов… Такие тенденции наблюдались в прошлом, видны в настоящем и будут так же действительны в будущем». По мнению Д. Барии [17]: «Асимметрия – общая и возрастающая особенность демократических федераций… Даже унитарные системы увеличили передачу полномочий на уровень регионов и предоставили им асимметричные права». В. Клисторин выделяет экономическую и правовую асимметрию: «Под экономической асимметрией понимается возможность регионов воздействовать на структуру производства и распределения благ таким образом, что итоговое распределение потребляемых благ становится устойчиво неравномерным. Под правовой асимметрией понимается существенно различная результативность воздействия регионов на политику государства в целом» [71, с. 26]. Следует согласиться с таким мнением, хотя эти два понятия достаточно сильно взаимоувязаны и в контексте нашего исследования нецелесообразно их разделять.
Проблемы асимметрии регионального развития не являются чисто российскими. Л. Слокомбе (Slocombe) в [237] рассматривает проблемы асимметрии в Великобритании на примере Шотландии, Англии и Уэльса, а К. Янсен (Jensen) в [212] анализирует асимметричность развития восточных и западных регионов Швеции. Причем один из выводов последнего автора может показаться достаточно интересным: для снижения асимметрии предлагается крупный регион разделить на несколько субрегионов.
Но опять же приходится говорить о специфике этой проблемы в России. Ее многонациональность и некоторые исторические аспекты государственного строительства еще советского периода сделали асимметричность федерации одним из инструментов политического управления страной. Сформировавшаяся асимметричность была уступкой федерального центра национальным республикам, в поведении которых усматривалась основная угроза политической целостности страны. Речь здесь идет прежде всего о Татарстане, Башкортостане и республиках Северного Кавказа. Но эта же уступка привела и к появлению многочисленных проблем как политического, так и экономического свойства, которые до сих пор не получили своего решения.
Несколько с иной стороны рассматривают причины асимметричного развития регионов Дж. Стиглиц и Д. Эллерман [149]: «В социалистических экономиках господствовали гигантские, в основном вертикально интегрированные «фирмы». Отсутствие малых и средних предприятий создало так называемую социалистическую структурную черную дыру». Одним из следствий такого «государственного» подхода явилось искажение не только российского экономического пространства, но и экономических пространств отдельных регионов. Н. Ларина и В. Селиверстов [86] характеризуют этот процесс на примере Новосибирской области: «…наблюдается большая пространственная асимметрия в размещении основных секторов экономики. Почти вся промышленность сосредоточена в Новосибирске. Ряд небольших заводов размещен в других городах. В сельской местности расположены небольшие предприятия. Промышленность городов и сельских районов находится в глубоком кризисе».
А. Трейвиш [157] обобщает проблему: «В любом случае налицо возвышение столичных «оазисов» новой экономики и социальных стандартов над индустриально-аграрной «пустыней». По статистике в столицах сосредоточена треть всех предприятий страны и торговых оборотов, 40-50% капиталов, подготовки кадров высшей квалификации, и эти доли продолжали расти даже после августовского кризиса 1998 г.». Цитата, по сути, характеризует современное российское экономическое пространство: максимальная концентрация вокруг крупных промышленных центров и разреженность по периферии.
Проблемы асимметрии регионального развития воспринимаются экономистами неоднозначно. О. Красильников считает, что асимметрия структурного развития регионов «…несомненно, полезна, так как. она определяется процессом региональной специализации, а значит, ведет к повышению производительности общественного труда. Однако указанная асимметрия полезна до тех пор, пока она не приводит к возникновению таких территориальных диспропорций в экономических структурах, которые ведут к региональной дезинтеграции единого экономического пространства» [77, с. 151]. Мнение достаточно спорное, особенно в части повышения производительности труда.
В подавляющем большинстве работ авторы декларируют необходимость выравнивания уровня развития регионов, а некоторые предлагают вполне конкретные пути решения проблемы, хотя и трудно реализуемые на практике. Так, Н. Дорогов [48] полагает, что вся проблема в размерах трансфертов. По его мнению, объем ресурсов и величина чистых активов предприятий в расчете на душу проживающего в конкретном регионе населения позволят обосновать размеры трансфертов, а проблему самофинансирования и дотирования необходимо поставить в зависимость от экономического потенциала региона. К сожалению, автор забыл в своей монографии показать, как можно рассчитать этот потенциал. Иная точка зрения на роль трансфертов у Е. Сабурова, полагающего, что их неконтролируемое использование в регионах не ведет к экономическому росту. По его мнению, с которым трудно не согласиться, назначение трансфертов «… не столько установление социальной справедливости, сколько эффективное функционирование экономики страны» [143, с. 62].
Нельзя не остановиться на проекте ТАСИС EDRUS 9602 «Региональная политика, направленная на уменьшение экономической, социальной и правовой асимметрии». Основная цель проекта – разработка основных положений эффективной региональной политики для преодоления региональной асимметрии и большей политической и экономической интеграции в Российской Федерации. В разработке проекта принимали участие известные экономисты К. Литтл, С. Артоболевский, Н. Ларина, В. Селиверстов, С. Суспицын и др.
Далеко не все экономисты склонны сводить проблему асимметрии регионального развития к проблеме выравнивания развития. Н. Гоффе пишет: «Полное равенство не только невозможно, но и опасно, поскольку может парализовать прогресс общества, лишив значительную часть его членов стимулов к эффективной экономической деятельности» [35, с. 66]. К. Литтл [96] отмечает, что зарубежные аналитики (независимые исследователи, ОЭСР, МВФ, Мировой Банк и пр.) длительное время критиковали понятие выравнивания экономического развития как нечто невозможное, влекущее разбазаривание ресурсов и наносящее вред динамике рыночной экономики. Корни у проблемы выравнивания уровней развития регионов растут из недалекого «планового социалистического» прошлого, но за полтора десятилетия развития ситуация в России сильно изменилась. «Хотя государство по-прежнему выступает в роли организатора и арбитра на «игровом поле», участниками игры теперь являются частные физические и юридические лица, которые самостоятельно решают, стоит ли расходовать капитал и усилия, и если стоит, то в каких отраслях промышленности и сегментах рынка», – совершенно верно отмечает А. Брич [22, с. 19].
Можно сделать вывод, что асимметрия, присущая современному региональному развитию, накладывает свой отпечаток на конфигурацию экономического пространства. Его свойство неоднородности становится двояким: в местах концентрации экономической деятельности, а это, как правило, крупные промышленные и культурные центры, экономическое пространство имеет ярко выраженную пикообразную форму, на остальной территории оно достаточно разрежено и однородно. Свойство самоорганизации экономического пространства проявляется также двойственно. Если рассматривать депрессивные и отсталые регионы, то уровень самоорганизации их экономического пространства снижается. У развивающихся регионов ситуация обратная. Свойство самоорганизации их экономических пространств настолько усиливается, что начинает оказывать значительное воздействие на свойство фрактальности, причем таким образом, что формируется абсолютно уникальная конфигурация экономического пространства. Примером могут быть Москва и Санкт-Петербург.
Обратимся к политической составляющей процессов, оказывающих влияние на конфигурацию региональных экономических пространств. А. Щеулин пишет: «С одной стороны, происходит усиление федеральных функций регулирования, например, вводится институт федеральных представителей в регионах. С другой стороны, продолжается процесс регионализации, то есть усиление хозяйственной и политической силы региональных властей» [189, с. 170]. Считаем необходимым перед анализом политической составляющей процессов несколько развить последнюю часть этой цитаты.
Вызвано это тем, что за последние годы в экономической печати появляется все больше статей высокопоставленных чиновников: депутатов разных уровней, бывших и действующих губернаторов и т.д. Необходимо учитывать их мнения, тем более что все труднее становится найти в стране губернатора, не имеющего какую-либо ученую степень. Представим их позиции по проблемам регионального развития отдельным блоком без дискуссии и оценок автора.
Член Совета Федерации А. Лисицин [95] всю проблему видит как проблему неплатежей и несовершенства бюджетного федерализма, подчеркивая: «Сколько бы ни говорили об экономической самостоятельности регионов, только центральная власть в состоянии стабилизировать экономику страны».
Остается востребованной и такая точка зрения, суть которой – придать администрации региона еще больше полномочий. Например, вице-губернатор Ямало-Ненецкого АО М. Пономарев [129] считает, что для изменения сложившейся ситуации в регионах необходимо создание в структуре администрации координирующих звеньев и координационных механизмов. Данные элементы, по его мнению, могут обеспечить согласованность в действиях различных структурных и функциональных подразделений при решении комплексных задач по формированию единого пространства.
У Д. Аяцкова [10] несколько иное видение формирования межрегионального экономического пространства. Он пишет, что у администрации Саратовской области заключено 65 межрегиональных соглашений, а внутри области каждый год 1500 субъектов подписывают договор об общественном согласии и сотрудничестве. Далее он рассуждает о том, что это позволит преодолеть разобщенность товарных рынков регионов, оживит местное производство, поднимет его конкурентоспособность, увеличит объемы межрегиональных поставок и в конечном итоге сформирует единое экономическое пространство страны.
Достаточно четко видит решение проблемы губернатор Архангельской области А. Ефремов (статья «Способ формирования единого экономического пространства»): «Для этого необходимо сформировать систему кругооборотов национального капитала, ВВП и доходов, создать многосубъектную и многоуровневую экономическую систему (??? – О.Б.), … максимально развивая экономику каждой административной единицы быстро интегрировать потенциалы областей и республик в единое экономическое пространство» [52].
В. Федоткин [166], глава Рязанской областной думы в 2001 г., главной считает проблему несовершенства законодательной базы: «Становилось все более ясно, что для исправления положения нужен не только новый региональный закон о собственности, а комплекс законов, связанных с регулированием инвестиционной деятельности на территории области, регулированием ряда цен и тарифов на отдельные виды продукции, товаров и услуг, единая промышленная политика».
Представитель Калмыкии А. Дорждеев [47] пишет: «Решение основных проблем бюджетного федерализма и, в частности, межбюджетных отношений зависит прежде всего от своевременного перечисления в регионы трансфертов из федерального бюджета».
На наш взгляд, приведенные точки зрения на проблему достаточно показательны. При этом почему-то вспоминается известное изречение о двух главных российских проблемах.
Как отголосок эпохи марксизма-ленинизма (единственно верного учения) звучит мнение Р. Нижегородцева [117] о причине поляризации экономического пространства страны: «Корни проблемы в том, что в макроэкономической системе на конкурентных рынках … действует закон средней нормы прибыли, выражающий тенденцию к получению равной величины прибыли на равный авансированный капитал. Как следствие, часть прибавочной стоимости, создаваемой в трудоемких отраслях (с низким органическим строением капитала), присваивается в капиталоемких (с высоким органическим строением)… Данный закон способствует усилению индустриально развитых регионов, где сосредоточены капиталоемкие отрасли хозяйства, и тормозит экономический рост в отсталых». Открыв любой статистический сборник, этот автор легко бы мог убедиться, что именно регионы, где сосредоточены капиталоемкие отрасли хозяйства, оказались в наиболее тяжелом положении.
Так же, с позиций идей глубокого «ретро», можно расценивать высказывания П. Щедровицкого [188] о путях формирования межрегионального экономического пространства. Виной всему, по его мнению, «ложная концепция конкуренции между территориями Российской Федерации… на мой взгляд, здесь имело бы смысл от идеи конкуренции переходить к идее сотрудничества, комплиментарности и кооперации». Думается, что вряд ли регионы снова захотят поднять обветшалое знамя соцсоревнования.
Следует, вероятно, согласиться с С. Кордонским [74]: «Среда между отраслями и регионами сейчас заполняется человеческими остатками прежней системы власти, которые объединяются для представительности в Союзы предпринимателей, банковские объединения, политические партии и другие организации». Об этом же предупреждает А. Полищук [128]: «Страшнее не сама асимметрия, а рост регионализма, амбиций лидеров в образе защитников своих подданных и бизнеса, «регионализация» власти и собственности».
Большую значимость политических факторов и их влияние на конфигурацию экономического пространства отмечают многие авторы. Так, А. Пилясов [126, с. 69] выделяет два типа экономического поведения исполнительной региональной власти: проинтеграционный, когда власть и ее первое лицо выступают как агенты экономической координации, повышающие степень связанности регионального пространства, и поведение, нацеленное на поиск ренты различного вида, намеренную эксплуатацию нестыковок и несбалансированности в региональной системе. К сожалению, примеров первого типа поведения российских региональных властей в серьезной экономической литературе практически нет. Здесь опять же приходится обращаться к опыту Запада. Р. Макинтайр [102] на примере стран Центральной и Восточной Европы и Китая анализирует опыт местных региональных властей по применению различных инструментов для повышения эффективности работы местной промышленности: от организации подготовки кадров до льготного налогообложения, прямого и косвенного кредитования.
Необходимо признать, что второй тип поведения наиболее распространен. Примером изощренной региональной политики можно, например, считать политику, проводимую губернаторами регионов, входивших в недалеком прошлом в так называемый «красный пояс». Ее суть верно подмечена Л. Козловым – «ориентация на сохранение директивно-планируемой экономики, включая запрет на вывоз сельхозпродукции, дотирование аграрного производства, контроль над ценами и др.» [72, с. 57]. Красного пояса уже нет на политической карте страны, но это не значит, что нет аналогичных проблем. По мнению Г. Унтуры, существует прямая связь между такой политикой и состоянием региона: «Нехватка ресурсов в региональной системе либо должна покрываться извне, либо должна меняться сама структура регионального хозяйства в сторону повышения ее эффективности путем отмирания неэффективных производств, вытеснения избыточной рабочей силы и др.» [162, с. 15].
Можно констатировать, что политическая составляющая процессов, в значительной степени определяющих конфигурацию экономического пространства, играет, как правило, отрицательную роль. На современном этапе развития страны основные политические силы объективно противостоят (хотя и декларируют обратное) формированию единого экономического пространства, поскольку неоднородность пространства и сугубо дифференцированный, «точечный» подход к решению региональных проблем выступают тем источником, который и позволяет выступать им в качестве «силы». Вряд ли такая тенденция в скором времени будет преодолена.
а) б)
Рис. 2.5. Конфигурация экономического пространства страны: а) идеальный вариант; б) реальное положение
Анализ внешних факторов, влияющих на конфигурацию экономического пространства, позволяет сделать ряд выводов. Проводимая федеральным центром региональная политика не способствует формированию единого экономического пространства страны. Особенно четко это проявляется в ситуации, сложившейся в республиках Северного Кавказа. Проблемы федерализма еще далеки от своего разрешения, о чем свидетельствуют несколько напряженные отношения центра с некоторыми национальными республиками (например, Татарстаном). Асимметричность развития российских регионов по отдельным позициям близка к критической величине. Политическая составляющая интеграционных процессов, по сути, блокирует их не всегда дальновидными решениями региональных властей. В результате конфигурация экономического пространства страны достаточно хорошо иллюстрируется на рис. 2.5, б) и имеет следующие особенности:
высокую неравномерность, что выступает следствием разных скоростей протекания экономических процессов в регионах;
сильную разреженность – следствие слабой освоенности территории страны, низкой плотности расселения;
пикообразность – следствие значительной концентрации экономического пространства исключительно вокруг крупных городов.