Заключение

Какую же роль сыграл философски нагруженный дискурс Шекспира в развитии английской науки? Каково его философское значение?

В начале XVII века профессии поэта и актера не были вещами особенно престижными, впрочем, как и всякая другая профессиональная работа за деньги, которой стремились избежать, в особенности, два привилегированных сословия – дворянство и духовенство. Поэтому и творчество Шекспира не получило такого признания при его жизни, как в последующие столетия. Признания, которое было бы зафиксировано в виде миллионных тиражей его произведений, огромных гонораров, государственных наград. «Мы можем сказать, - отмечает М.М. Бахтин, - что ни сам Шекспир, ни его современники не знали того «великого Шекспира», какого мы теперь знаем. Втиснуть в Елизаветинскую эпоху нашего Шекспира никак нельзя»⁶⁵³. И все же есть основания утверждать, что театральный успех и популярность Шекспира были достаточно громкими для того, чтобы существенно повлиять на интеллектуальный климат современной ему эпохи. Главное условие этого влияния, впрочем, не зависело от драматурга лично; оно было обязано тому, что король осознал значение театра вообще как способа влияния на массовое сознание и решил подчинить его своей власти. О влиянии науки на общество в то время еще говорить не приходилось: труппа, к которой принадлежал Шекспир, получила статус королевского театра в 1604 г.⁶⁵⁴, т.е. заметно раньше того, как статус королевского обрело сообщество ученых – The Royal Society of London (1660). Вплоть до 1642 г., когда пуритане закрыли все театры, спектакль опережал книгу, а театр – лабораторию в формировании общего коммуникативного пространства, в котором крушение средневековых представлений о природе, зарождение буржуазных отношений и идея автономности личности объединялись в драматическую проблему смысла и назначения человека. С началом английской буржуазной революции наука, намеренно дистанцированная от политических и религиозных вопросов, выходит на сцену, на которой еще недавно царил театр.

Закрытие театров есть еще один аргумент в пользу тезиса о его влиянии на умы: это влияние желала монополизировать церковь, ведомая религиозными фанатиками. Исторические драмы Шекспира навевали слишком много ненужных аллюзий и аналогий. И если Лев Толстой мог быть назван зеркалом русской революции, то Шекспир в неменьшей степени является зеркалом ранних буржуазных революций, т.е. свидетелем и еще в большей степени провидцем трагических общественных катаклизмов, угрожающих мировому порядку и спокойной жизни людей. Одновременно драмы Шекспира и его современников (Бена Джонсона, в первую очередь) формировали духовный климат, в котором наука о природе занимала значимое место. Шекспир вводил в интеллектуальный оборот идею природы, которая еще полна духов и демонов, но уже доступна познанию и преобразованию. Человек у него не свободен от мистических влияний и переживаний, но уже исполнен сознания собственных сил, ответственности и тяги к эмпирическому познанию. Пусть мировоззрение, способствовавшее научному взгляду на мир, не было сформировано театром самим по себе. Но введение его в интеллектуальный оборот явилось несомненной заслугой театра. Если Гомер познакомил греков с их богами, то Шекспир знакомил англичан с их героями. Величие духа, открытость миру, пытливый ум – это те их качества, которые позволили им в процессе научной революции превратиться в тех самых гениев, о которых пишет Уайтхед, а идее знания – завоевать мир.

Правы современные критики, утверждая, что понять Шекспира невозможно без того, чтобы рассмотреть его творчество в контексте науки того времени⁶⁵⁵. Английский драматург влагал в уста своих героев элементы научных знаний; науке же предстояло в самое ближайшее время если не вообще уйти из сферы публичных дебатов, то хотя бы несколько отдалиться от них, дабы обрести самостоятельность – идейную и политическую. Поэтому манифест Британского королевского общества демонстративно отделял сферу эмпирического естествознания от математики, религии и политики, провозглашая принцип самоограничения в виде демаркации науки и ненауки. Тому были весомые причины. Ведь в те времена – как и сегодня – завсегдатаи салонов и клубов, посетители театров и кабачков обсуждали самые разные темы. Никто не мешал им переходить от эффективности «капель Годдарда» к недостаткам архитектуры Кристофера Рена, от возможности изменить характер и излечиться от многих болезней путем переливания крови по Ричарду Лоуэру к полетам на Луну по Джону Уилкинсу⁶⁵⁶, а от всего этого – к взаимной нетерпимости пресвитериан и левеллеров, роялистов и сторонников парламента.

Нельзя, однако, не видеть вслед за Л. Шестовым, и того, в чем Шекспир был выше современной ему науки⁶⁵⁷. Ряд историков усматривают чуть ли не тождественность фигур Шекспира и Ф. Бэкона, основанную, в том числе, и на некотором сходстве их мировоззрения. У обоих в фокусе интереса находится одушевленность и многоцветье природы, а также деятельная и познавательная активность противостоящего ей человека. Но если свои идеи философ формулирует на языке оптимистического эмпиризма, то драматург строит свое повествование с определенной долей брехтовской остраненности и скептического критицизма, обязанными дистанции между автором и персонажами. Трагедия знания, зафиксированная Шекспиром, состояла в осознании утопичности бэконовского проекта построения благополучного общества с помощью науки. Примечательно, что это осознание пришло одновременно с продвижением данного проекта в образованное сознание XVII века. Ирония и трагедия – инструменты шекспировского дискурса – позволяли ему варьировать дистанцию и проникновенность и достигать художественного осмысления тех проблем, которые находились за пределами философского мейнстрима эпохи.

Преимущество драмы перед «естественной историей» носит философский характер; драма показывает коллизии с разных сторон и в разных взаимосвязях, панорамно и неоднозначно. Природа – витальное, анимистическое начало, связанное множеством жизненных нитей с человеком; и она же – слепая, разрушительная стихия. Человек – целенаправленный, ищущий, активный субъект, познающий окружающий мир и самого себя; и он же – страдающий слепец, разочарованный результатом своих действий и обманутый людьми. Драматическая необходимость облечена в эмпирические одежды реальной жизни и не столь однозначна, как позже воспринявший ее идею механистический детерминизм. И если у Бэкона – знание это сила, то у Шекспира знание первоначально проявляет себя лишь в сомнении, разочаровании и неспособности к действию. Гамлет прошел долгий путь от искуса абстрактного знания через разочарование к моральному открытию. Перевести знание в действие оказалось чрезвычайно трудно. В эпоху Шекспира сила – это сила, а знание – это всего лишь знание. Научному дискурсу еще предстоит обособиться и создать особые виды практики, чтобы много позже обрести способность влиять на дела человеческие. Но осчастливит ли это людей и будет ли это, в самом деле, тем глубинным знанием причин, о котором мечтали творцы новой науки?⁶⁵⁸