2. Гуманизация науки и модернизация жизненного мира

Ускоряющийся научно-технический прогресс выявил неизбежные и имманентные пределы, связанные с ограниченностью природных ресурсов, политической нестабильностью, социальными конфронтациями, растущей неустойчивостью человеческой психики. Нововременное естествознание, возникавшее под оптимистическим лозунгом освобождения креативных сил человека («Знание - сила»), сегодня становится одной из отраслей не только венчурного, но и вполне рутинного бизнеса, утрачивает культурообразующую функцию и порождает многочисленные глобальные проблемы. Однако развитие социально-гуманитарного знания и антисциентистские общественные движения вносят коррективы в данный процесс. Благодаря этому создаются альтернативные интеллектуальные ресурсы, происходит формирование новых парадигм в области естественных и технических наук, необходимыми элементами которых становятся гуманитарная экспертиза, социальный контроль, междисциплинарное взаимодействие, сложные развивающиеся системы и человекоразмерные объекты. Философия науки и науковедение рисуют сегодня многомерный, исторический, социально и антропологически нагруженный образ науки, в котором главное место отводится анализу взаимодействия когнитивных, психологических, культурных и космологических факторов ее развития. Выясняется, что многие науки не дистанцируются полностью от жизненных смыслов – как предмета исследования и мировоззренческих ориентиров.

Одновременно и жизненный мир, сфера повседневности трансформируется под влиянием цивилизационных реалий настолько, что требует, подобно современной науке, исторической, неклассической интерпретации. Для Э. Гуссерля он представлял собой исходные, непроблематичные и взаимосвязанные структуры сознания, характеризуемые целостностью и стабильностью. Как уже говорилось, во многом это понимание сохранилось даже у А. Шюца. Однако эмпирические исследования историков, социологов, психологов, лингвистов, культурологов существенно видоизменяют это понимание. Во-первых, обнаруживаются историческая изменчивость жизненного мира, в контексте которой феноменология Гуссерля ограничена описанием лишь его классического типа.

К историческому взгляду на жизненный мир

Впрочем, уже у Гуссерля имеются отдельные замечания по поводу историчности жизненного мира, которые, впрочем, не нашли последовательной разработки. Однако независимо от феноменологической философии одной из новых тенденций в исторических исследованиях стала история мира повседневности – сознания и деятельности рядового человека в типичных сферах его частной жизни. Данная проблематика вписывается в общий антропологический поворот исторической науки – от тех или иных уникальных личностей (богов, царей и героев), экстраординарных событий (сражений, путчей, коронаций), категориального уровня понятий (вроде политических институтов, культурных учреждений и символов), – непосредственно к человеку минувших эпох, его внутреннему миру (мыслей, чувств, надежд) и соответствующему – привычному, каждодневному поведению в кругу близких и понятных ему людей и вещей⁴⁰⁶. Как и любую другую сторону социального прошлого, повседневность в историческом дискурсе оказалось возможно трактовать на разных уровнях. По степени обобщения, концептуализации различаются мега-, макро- и микроподходы к реконструкции истории общества⁴⁰⁷, в том числе повседневной. В силу специфики последней эвристичность каждого из подходов прямо пропорциональна уменьшению масштаба рассмотрения соответствующих источников, размера привлекаемых для анализа фактов.

Мегаисторические выкладки относятся к объективным закономерностям исторического процесса, определению более или менее универсальных его тенденций и этапов. Применительно к рассматриваемой стороне жизни общества и личности на этом уровне исторического познания используются и проверяются такие интегральные (и частично перекрывающиеся по смыслу) характеристики, как общественная (массовая) психология, менталитет, нравы, (наивная) картина мира, дух народа, образ жизни, этос (тех или иных социальных групп).

Микроистория, напротив, претендует с максимальной в идеале, достаточной для их понимания полнотой восстановить детали последовательных и в целом неповторимых событий, которые происходили с теми или иными лицами, контактными группами, представителями этнополитических и прочих общностей, организаций на определённом отрезке прошлого. Подобные сочинения знакомят нас с тем, во что разные люди разных эпох и стран одевались, чем они украшали себя, что ели и пили, где, в каких строениях и помещениях жили (в том числе, на чём спали, чем укрывались), где и как проводили свободное время, чем развлекались, как они любили друг друга или же как мстили враг врагу и пр.

«Повседневность» понимается при этом предельно широко – как нечто типичное для жизни определённой группы людей, её культурная обстановка, бытовой антураж, личностные типажи; даже если всё это предельно отличается от спокойствия усреднённого быта своим богатством, эпатажем, риском, приключениями, преступлениями и прочими крайностями.

Попытки найти золотую середину между «историей на глобусе» и «историей под микроскопом» привели к выделению ещё одного среза гуманитарной ретроспективности. Его можно назвать макроисторией. Это реконструкции типичных для того или иного периода ситуаций или же структурных типологий межчеловеческих отношений; ментальных установок, стереотипов, реакций на окружающий мир согласно архетипическим традициям, которые определяют и внешний рисунок событий общественной жизни, и внутренние пружины их причинения. Поведение отдельной личности в данном ракурсе его рассмотрения предстаёт в виде функции господствующего в данном социуме мировоззрения (со всеми его более или менее осознаваемыми слоями и компонентами). Тут выясняется, насколько по-разному в те или иные времена функционировали в качестве априорных форм опыта такие категории, как пространство и время; природа и культура; труд, бедность и богатство; дружба и ненависть; семья и любовь; святость и греховность; жизнь и смерть; многие иные архетипы коллективного бессознательного⁴⁰⁸. Классикой этого жанра стали исторические исследования, выполненные представителями французской школы «Анналов» и близкими к ним авторами. Они описывают такие феномены, как короли-чудотворцы западноевропейского Средневековья и их народная аудитория (М. Блок); интеллектуалы, клерикалы, коммерсанты той же эпохи (Ж. Ле Гофф), патриархальные и модернизированные восприятия детства и смерти, этих крайних рубежей людского бытия (Ф. Арьес); влияние мировых религий на экономическое поведение их адептов (М. Вебер); игрового начала культуры (Й. Хейзинга), типы личности, формы социальности и менталитета разных эпох (в особенности энциклопедично представленные в работах Ф. Броделя, Ж. Дюби, Л. Стоуна). Тем самым понятие жизненного мира наполняется конкретным историческим содержанием.