3. Контекст в аналитической295 психологии

Одним из первых психологов, осознавшим значение контекста в познании, был Карл Бюлер. Он сформулировал «теорию окрестности», или языкового окружения (Umfeldtheorie): «Не нужно быть специалистом, дабы понять, что важнейшая и наиболее значимая окрестность языкового знака представлено его контекстом; единичное являет себя в связи с другими себе подобными, и эта связь выступает в качестве окрестности, наполненной динамикой и влиянием»²⁹⁶. Здесь Бюлер обнаруживает свою приверженность гештальттеоретической парадигме (Эренфельс и Криз), согласно которой единичные элементы образуют изменчивые целостности и переживаются в контексте последних. Перенос гештальттеории из психологии в теорию языка (из теории цвета было взято, в частности, понятие «поле» - Feld) означал, что отдельные языковые феномены рассматриваются не изолированно, но лишь в отношении к доминирующим над ними целостностям.

Сходную позицию отстаивал примерно в то же время Л.С. Выготский: «Слово вбирает в себя, впитывает из всего контекста, в который оно вплетено, интеллектуальные и аффективные содержания, и начинает значить больше и меньше, чем содержится в его значении, когда мы его рассматриваем изолированно и вне контекста: больше – потому что круг его значений расширяется, приобретая еще целый ряд зон, наполненных новым содержанием; меньше – потому, что абстрактное значение слова ограничивается и сужается тем, что слово означает только в данном контексте… В этом отношении смысл слова является неисчерпаемым… Слово приобретает свой смысл только во фразе, сама фраза приобретает смысл только в контексте абзаца, абзац – в контексте книги, книга – в контексте всего творчества автора»²⁹⁷.

Современный контекстуализм в психологии представляет собой заимствование из философии науки. Так, в частности, реляционная теория фреймов (RFT) основана на функциональном контекстуализме, как он формулирется Гиффордом и Хэйесом²⁹⁸. Функциональный контекстуализм – концепция, развиваемая в русле философского прагматизма. Концептуализм характеризуется своей базисной метафорой и критерием истины²⁹⁹. Базисная метафора служит главной аналогией, с помощью которой теоретик подходит к пониманию мира, а критерий истины дает основу для оценки состоятельности анализа.

3.1. Базисная метафора контекстуализма

Базисная метафора контекстуализма есть текущее действие, понятое в своих структурно-функциональных деталях и во взаимоотношении с той системой, частью которой они являются. Это чтение книги, поедание бутерброда, преподавание в классе и т.п. Такие события – конкретные практические акты, которые «производятся кем-то в некоторых целях в некотором контексте»³⁰⁰.

«Контекст» в данном смысле – это не просто физический, но исторический контекст – контекст-как-история, а не «контекст-как-место»³⁰¹. Это употребление термина, по-видимому, ведет начало от понятия контекста Дж. Дьюи как «исторической ситуативности значения и функции поведения»³⁰². Функция данного акта отражает собой влияние прошлых событий и служит для влияния на будущие события в постоянно изменяющейся, динамической манере. Исходя из этого, Пеппер называет базисную метафору контекстуализма также «историческим событием»³⁰³.

Контекстуалисты рассматривают акт и контекст как единое интерактивное целое и разделяют его на отдельные части только для достижения практических целей. Подходы, которые, к примеру, расчленяют поведенческие события на изолированные «стимулы» и «реакции», подчинены достижению некоторой цели (предсказанию и влиянию на поведение), а не раскрытию «истинной» организации и структуры Вселенной. Подобные различения в контекстуализме играют не фундаментальную, а утилитарную роль.

3.2. Критерий истины в контекстуализме

В прагматизме истина и значение идеи состоят в их функции, или полезности, а не в том, насколько хорошо они претендуют на отражение реальности. Критерий истины в контекстуализме, ориентированном на философию прагматизма, именуется «успешной работой»: анализу приписывается истинность, или валидность, поскольку он ведет к эффективному действию или достижению некоторой цели. Это понятие истины не требует и даже не касается существования абсолютных, фундаменталистских истин или допущений по поводу Вселенной. Для контекстуалиста идеи верифицируются сериями человеческого опыта, идея «значения» существенно определяется своими эмпирическими, или практическими следствиями, а «истина» идеи – тем, насколько эти следствия отражают успешное действие. Как пишет У. Джеймс, «истина идеи – это не застойное качество, присущее ей. Истина случается с идеей. Идея становится истинной, она делается истинной благодаря событиям»³⁰⁴.

3.3. Вариации контекстуализма

Аналитические цели жизненно важны для контекстуалистской концепции потому, что аналитические орудия контекстуализма – базисная метафора и критерий истины – зависят от цели анализа и не работают без их ясного выделения. Прагматический критерий истины как «успешной работы» остается бессмысленным вне эксплицитной формулировки цели, поскольку «успех» измеряется лишь относительно достижению некоторой цели³⁰⁵.

Подобно этому, базисная метафора «действия-в-контексте» остается бессмысленной без формулировки эксплицитной цели, ибо не дает основы для ограничения анализа контекста некоторым набором исторических событий и обстоятельств. Без ясной цели контекстуалист может анализировать бесконечный контекст некоторого непрерывного действия, никогда не зная, где остановиться и когда анализ приобретет должную полноту и совершенство, чтобы быть названным «истинным» или «полезным».

Концептуалисты могут и в самом деле принимают различные аналитические цели, в соответствие с чем Хэйес и различает его варианты: дескриптивный и функциональный контекстуализм.

Дескриптивный контекстуалисты стремятся понять сложность и богатство целостного события через личностное и эстетическое восприятие его проявлений и участников. Этот подход обнаруживает сильную приверженность базисной метафоре контекстуализма и обнаруживает сходство с исторической наукой, в которой истории прошлого конструируются для понимания события как целого. Знание, конструируемое дескриптивными контекстуалистами, носит, по мнению Морриса, личностный, эфемерный, чувственно-конкретный характер и ограничено пространственно-временными параметрами. Как и исторический нарратив, это знание отражает глубинно-личностное понимание отдельного события, которое происходит в конкретном месте и в конкретное время. Большинство типов контекстуализма, включая социальный конструктивизм³⁰⁶, драматургию³⁰⁷, герменевтику³⁰⁸ и нарративные подходы³⁰⁹, суть примеры дескриптивного контекстуализма.

Функциональные контекстуалисты, напротив, стремятся предсказывать и воздействовать на события, используя эмпирически фундированные понятия и правила³¹⁰. Этот подход обнаруживает сильную приверженность исключительно практическому критерию истины и ориентируется на естествознание или технику, в которых общие правила и принципы используются, к примеру, как принципы физики для конструирования моста. Правила или теории, не вносящие вклад в достижение некоторой практической цели, игнорируются или отбрасываются. Знание, конструируемое функциональными контекстуалистами, носит общий, абстрактный характер и не ограничено пространственно-временными параметрами. Подобно научному принципу, это знание применимо ко всем или многим аналогичным событиям, независимо от их пространственно-временной определенности.

3.4. Функциональный контекстуализм и анализ поведения

В психологии функциональный контекстуализм развивался в явном виде как философия науки. В частности, он был предложен в качестве философской основы поведенческого анализа (behavior analysis) – области, включающей как экспериментальный, так и прикладной анализ поведения. С точки зрения функционального контекстуализма анализ поведения является естественной наукой о поведении, которая стремится «к развитию организованной системы эмпирически фундированных и артикулированных понятий и правил, позволяющих с высокой точностью, глубиной и в надлежащем объеме предсказывать поведенческие феномены и влиять на них»³¹¹.

Точность означает, что для объяснения или описания данных феноменов с помощью набора аналитических понятий существует относительно немного способов. Под объемoм имеется в виду, что эти понятия пригодны для анализа широкого круга феноменов (как скоро это не мешает точности). Глубина означает, что «аналитические понятия одного уровня анализа (например, психологического) когерентны понятиям других уровней (например, антропологического)»³¹².

Изучая наличные и исторические контексты, в которых протекает поведение, исследователи стремятся создавать аналитические понятия и правила, которые полезны для предсказания и изменения поведения в разнообразных типах окружения. Те же самые понятия и правила могут быть, таким образом, использованы для описания и интерпретации поведенческих феноменов, которые практически или теоретически невозможно предсказать или изменить в настоящее время. Здесь Биглэн и Хэйес фактически соглашаются со Б. Скиннером³¹³.

Наиболее хорошо развитые правила такого рода – это относящиеся к классическому и операциональному «кондиционированию» (operant conditioning), такие, как принцип подкрепления (reinforcement) Б. Скиннера. В нем базисная аналитическая единица – это «оперант» (operant), представляющая собой трехтерминовую или многотерминовую «контингенцию» (связь трех и более факторов контекста). «Оперант» – это функционально определяемый класс реакций, которые случаются в данном контексте как его следствия. Ключевые свойства «операнта» – антецедентные события, поведение и следствия – образуют аналитическую рамку, внутри которой оперирует исследователь психологии поведения. Поведение определяется своим контекстом (т.е. антецедентными и консеквентными событиями), и текущее действие (performance) понимается как функция индивидуальной истории научения относительно тех антецедентов и консеквентов.

Функциональные контекстуалисты рассматривают поведение как неразрывное с его контекстом, и оперант выступает, таким образом, как холистская, интерактивная единица. Это не «механическая композиция из фиксированных операций, выделенных стимулов, реакций и функциональных следствий. Это все данные элементы в единстве, принципиально неотделимые друг от друга… каждый термин определяется другими и неотделим от целого»³¹⁴.

Важно также заметить, что аналитики поведения в отличие от большинства психологов практикуют довольно необычный подход, включая в свою дефиницию поведения как публичные, или открытые для наблюдения события (ходьба или смех), так и приватные, или закрытые для наблюдения (мышление или чувствование). Они рассматривают как поведение всякое организмическое событие, и эта дефиниция «охватывает все вещи, которые делаются людьми, независимо от того, доступны ли они наблюдению»³¹⁵. Поэтому все события, обычно называемые мышлением, познание, установкой, чувствами и т.д., рассматриваются бихевиоральными аналитиками как поведение и включаются, тем самым, в сферу их интереса.

Импликации аналитической цели

Принятие аналитической цели предвидения и влияния на поведенческие события на фоне расширительного определения поведения ведет к ряду важных следствий для контекстуалистской науки о поведении. Фактически многие отличительные характеристики поведенческого анализа как контекстуалистской науки развивались непосредственно из этой главной цели.

3.5. Отказ от менталистского и когнитивистского объяснения поведения

Как указывают Биглэн и Хэйес, многие психологические исследования основаны на развитии моделей, описывающих, как гипотетические конструкты и медиативные когнитивные механизмы детерминируют поведение. Эти модели в целом причисляют поведенческие события к когнитивным схемам индивида, информационно-обрабатывающим механизмам, к мозговой активности, к стилям обучения, установкам, ожиданиям, конструктам, эмоциям, мышлению, чувствам и иным внутренним событиям. И пусть эти модели могут давать довольно точные предсказания поведения, они мало что дают для понимания того, как влиять на поведение.

Когда внутренним событиям приписывается способность вызывать или объяснять публичное поведение – без отсылки к воздействию переменных, относящихся к окружению или истории – мы оказываемся бессильны изменить как внешнее поведение, так и внутренние события. К сожалению, иронизируют Хэйес и Бронстейн, большинство из нас не могут прибегнуть к нейрохирургии, чтобы непосредственно изменить функционирование мозга у того или иного субъекта, а также попрактиковать метод «вулканического оттаивания сознания»³¹⁶, чтобы пощипать чью-то когнитивную схему или иные механизмы внутреннего контроля. Мы должны использовать поведение для поиска решений того, как изменить наше окружение. Все, что мы способны сделать, чтобы повлиять на действия индивида – прочесть лекцию или провести терапевтический сеанс – случается в окружении этого индивида, в контексте его поведения³¹⁷.

В дополнение к этому подразумеваемые «причины» поведения в когнитивных и менталистских моделях сами являются организмическими событиями (т.е. поведенческим актом), которые требуют объяснения. Что есть причина когнитивной стратегии и как мы можем изменить ее протекание? Или чем является ожидание некоторой функции и как мы можем ее изменить? Еще раз – исследователи поведения ищут ответов на эти вопросы в окружении или, точнее, в полной прижизненной истории взаимодействия индивида и его окружения. Познание и прочие внутренние события интерпретируются путем обращения к индивидуальной истории обучения и социализации, а не к неким скрытым процессам как причинам и контролирующим инстанциям внешнего поведения.

Иными словами, бихевиоральные аналитики убеждены, что люди учатся мыслить, рассуждать, планировать, приписывать значение, решать проблемы и т.п. при помощи отношений с природным и социальным окружением. Фокусируя внимание на истории обучения, или контексте, аналитики надеются лучше понять, как лучше создавать условия обучения, которые эффективно изменяют когнитивные события (цель психотерапии), или создавать и поддерживать новые типы когнитивных событий (цель обучения).

Акцент на функциональных отношениях между поведением и элементами окружения

Бихевиоральный анализ пытается выделить те поддающиеся манипуляции аспекты окружения, которые влияют на возникновение и вероятность как приватных, так и публичных поведенческих феноменов. В фокусе оказываются не отношения между разными организмическими явлениями, но функциональные отношения между организмическими явлениями и окружением.

3.6. Предпочтение экспериментальных методов исследования

Наиболее эффективная стратегия идентификации переменных, позволяющих предсказывать и влиять на поведение – контролируемый эксперимент. Явления в контексте поведения становятся объектом систематического манипулирования, и затем наблюдаются следствия этого в поведении. Функциональные контекстуалисты предпочитают экспериментальную технику, которая направлена на повторяющиеся измерения индивидуального поведения, и они поощряют использование различных методологических подходов, как скоро измерение результатов производится относительно прагматических целей. Конфигурация группы, в которой используется межсубъектное сравнение, может быть применена для целей функционального контекстуализма. А корреляционное или прогностическое исследование в состоянии дать ключ к контекстуальным переменным, влияющим на поведение. Качественные методы также применимы в функциональном контекстуализме, в частности, для идентификации событий и переменных в отдаленном прошлом индивида. Они тоже влияют на текущую деятельность, но не столь эффективны для тестирования воздействия контекстуальных переменных на поведение или проверки общей применимости принципов, как экспериментальные процедуры³¹⁸.