5. Текст как таковой?

Итак, философия расширяет понятие текста до понятия культурного объекта вообще. В силу этого постижение «подлинной природы» текста как некоторого изолированного предмета оказывается практически невозможным. Но ведь это и не дело философии, которая призвана заставлять задумываться, но не выбирать конкретное решение. В таком случае стоит задаться вопросом о том, существуют ли собственно лингвистические критерии «текстуальности», отличающие текст от набора знаков? Примечательно, что авторы некоторых лингвистических дефиниций отказываются от таких критериев и обозначают текст просто как языковую целостность, используемую в акте языкового поведения. Например, в синтаксическом смысле текст понимается как «макрознак, к которому относятся все прочие языковые знаки, как части к целому»²⁰⁴. Или еще одно определение, трактующее текст как функционирующее высказывание: «Текст есть всякая языковая составная часть акта коммуникации, высказанная в коммуникативной деятельностной игре, притом, что она (часть) тематически ориентирована и выполняет коммуникативную функцию»²⁰⁵. Иное – «лингвистический текст» как изолированный от процесса коммуникации. Единственно, чем он характеризуется как текст, это свойством когеренции. Когеренция – системное свойство, придающее необходимую связь частям целого; это грамматическое (синтаксически-семантическая, также – коерция), тематическое (грамматически связанные пропозициональные комплексы) и прагматическое (взаимосвязанность языковых актов) единство. Понятие когеренции может быть уточнено при помощи ряда подходов, использующих понятия «подтекст», «контекст», «интертекст», «интратекст», «паратекст», «гипертекст», «дискурс», но здесь мы, естественно, выходим за пределы текста как лингвистической целостности. Таким образом, даже внутренние свойства текста не могут быть поняты без отношения к внешним контекстам.

Это еще одна иллюстрация идеи Витгенштейна о внешнем и внутреннем. Отказ от ментализма в понимании языка, будучи конкретизирован применительно к тексту, означает отказ от определения его природы на основе присущего ему содержания. Специфику текста не образует ни его содержание, ни его жанровая принадлежность. Возьмем, к примеру, такие специальные области как текстология, стилистика, текстовой процессинг и практика стандартизации текстового кодирования. В них жанр или категория определяют характер текста, или «тип документа»²⁰⁶. Тогда юридические материалы будут содержать один набор текстовых объектов, научные монографии – другой. Поэмы, романы, сценарии, письма, проповеди, прошения, счета, квитанции, повестки и пр. обладают собственным набором объектов и грамматических форм, характеризующих синтаксические отношения, присущие подобным объектам. Но что же в них общего? Поэтому в поисках признака, общего всем текстовым жанрам, компьютерщики вновь обращаются к варианту лингвистической концепции «когерентности», призванной выделить формальные признаки текста вообще. «Текст в аналитической перспективе», или «документ», определяется в теории текстового процессинга как упорядоченная иерархия объектов содержания²⁰⁷. Внутренняя связь, отличающая текст, подобна китайским ящичкам; он всегда составлен из вложения таких объектов, как главы, параграфы, разделы, извлечения, списки и ряд других²⁰⁸. По существу, текст отождествляется с наличием форматирования: нажатие кнопки «очистить формат» эквивалентно уничтожению текста (впрочем, можно пойти дальше и ликвидировать интервалы между знаками, а то и стереть файлы шрифтов; текст останется на диске компьютера, но никто не сможет его прочитать). «Нечто отформатированное», «нечто обозначенное», перефразируя Р. Шекли, и представляет собой текст, а вовсе не те значки, что набиваются на клавиатуре вручную, вводятся с голоса, через дисководы или порты. Казалось бы, здесь мы имеем дело лишь с узкопрофессиональным взглядом на текст, не придающим значения языковой грамматике и семантике, в то время как именно они отличают, скажем, текст «Войны и мира» от всего того, что могут напечатать все обезьяны мира на пишущих машинках за тысячу лет. Представим себе, однако, собрание сочинений Л. Толстого, в котором нет нумерации томов, нумерации страниц, выделения глав, параграфов, абзацев, прописных букв и т.п. Тогда даже при наличии осмысленных слов и правильно построенных фраз в этом нагромождении языковых фрагментов невозможна ориентация, невозможно понимание; именно так выглядели в оригинале древние тексты, которые сегодня являются почти исключительно продуктом деятельности переводчиков и комментаторов. Итак, лишенный форматирования текст будет как раз той самой борхесовской бесконечной библиотекой, или «книгой песка», в которой теряются не только мысли, но и люди.

Общий вывод, до которого додумываются компьютерщики, работающие с текстами, может быть реконструирован так. Текст – это определенная знаковая форма, продукт форматирования; потенциальных форматов бесконечное множество, следовательно, существует и потенциально бесконечное множество типов текста. Видимо, есть среди них и такие, которые нам неизвестны и в которых мы не сможем усмотреть «иерархию объектов содержания», поскольку иерархия, как и всякая упорядоченность, может быть построена на самых разных основаниях. К примеру, количество типов упорядоченности натурального ряда чисел само является бесконечным множеством. Поэтому теории текстового процессинга отражают ту банальную правду, что не существует никакого однозначного смысла «текст», «книга», или «документ» и что, следовательно, эти слова не могут, не существуй дальнейшей квалификации, обозначить подлинный «естественный вид», который мог бы быть полезен в объяснении и описании мира. Вместо этого они наделены множеством разных смыслов, сопоставленных с довольно разными теоретическими прототипами и вызывающих совершенно разные комплексы ассоциаций.

Итоги

Порожденная лингвистическим поворотом триада «текст-дискурс-контекст» воспроизводит на современный лад три классических методологических понятия, взаимосвязанных примерно в той же степени: «научная теория», «метод» и «основания науки». При этом философия, обобщая лингвистические представления, доводит их до своеобразной универсализации. Так, дискурс, ранее противопоставлявшийся тексту, отныне начинает рассматриваться как текст в процессе его формирования, и тем самым в теорию текста включается теория дискурса. Далее, как скоро текст обретает смысл благодаря различным контекстам, то и теории контекста интегрируются в лингвистику текста и методологию его понимания и интерпретации. В свою очередь, теория дискурса претендует на то, чтобы вместить в себя текст и контекст и стать теорией их динамически понятого взаимодействия. Наконец, контекстуализм, развившись до глобальной методологической программы, демонстрирует свою способность включить в себя текст вместе с дискурсом, поскольку они обретают смысл только благодаря контексту.

Таким образом, каждая из локальных лингвистических теорий – теория текста, теория дискурса и теория контекста – из специальных научных дисциплин превращаются в варианты общей философской теории культуры. Еще М.М. Бахтин²⁰⁹ догадывался о том, что теория текста, выходя за пределы лингвистики, становится своеобразной прототеорией культурного объекта вообще. Мир, понятый как текст, отныне представляет собой универсальный контекст нашей речи; текст, понятый как мир, - универсальный контекст нашей жизни.