5.2.2. Отдельные аспекты недопустимого обращения

Непредоставление эффективной медицинской помощи

лишенным свободы лицам

Достаточно часто Суд, рассматривая вопрос применимости ст. 3 Конвенции, анализирует вопрос непредоставления адекватной медицинской помощи лицам, лишенным свободы. В этом отношении были выработаны следующие правовые позиции.

Меры, лишающие лицо свободы, часто причиняют страдания. Тем не менее, согласно ст. 3 Конвенции, государство обязано обеспечивать, чтобы лицо находилось в условиях, совместимых с уважением человеческого достоинства, способы реализации таких мер не должны подвергать человека стрессам, унижению, беспокойствам, которые превышают допустимый уровень страданий, вызываемый лишением свободы, и, учитывая практическое значение применяемых мер, его здоровье, душевное состояние должны адекватно гарантироваться в том числе предоставлением необходимой медицинской помощи ("Попов против Российской Федерации", п. 208 Постановления от 13 июля 2006 г. См. также Постановление от 22 декабря 2008 г. по делу "Алексанян против Российской Федерации" (п. п. 133 - 158)). Если власти решили держать под стражей серьезно больное лицо, то они должны создать и соблюдать условия лишения свободы, адекватные состоянию здоровья такого лица ("Меченков против Российской Федерации", п. 101 Постановления от 7 февраля 2008 г.).

Так, по делу "Игорь Иванов против Российской Федерации" Суд обратил внимание на то, что у заявителя была констатирована болезнь кожи, которой он, вероятно, заболел, находясь в следственном изоляторе. Хотя этот факт сам по себе не свидетельствует о нарушении ст. 3, при условии, что заключенный получает медицинское обслуживание и что он полностью выздоровеет, Суд посчитал, что само по себе это обстоятельство не является проявлением обесчеловечного обращения, но в дополнении к основному фактору - значительная переполненность камеры, условия заключения заявителя превосходило тот уровень, который считается допустимым по ст. 3 Конвенции ("Игорь Иванов против Российской Федерации", п. 40 Постановления от 7 июня 2007 г.).

По делу "Попов против Российской Федерации" Суд обосновал факт нарушения ст. 3 Конвенции условиями нахождения заявителя в следственном изоляторе на протяжении длительного срока, состоянием здоровья, отсутствием адекватной медицинской помощи. Все это, по мнению Суда, представляло бесчеловечное и унижающее человеческое достоинство обращение ("Попов против Российской Федерации", п. 219 Постановления от 13 июля 2006 г.). Так, в частности, Суд обратил внимание на то, что заявитель являлся раковым больным и ему требовалось периодическое обследование, которое не было обеспечено в следственном изоляторе (п. 213 Постановления).

В исключительных случаях, отмечает Суд, когда состояние здоровья задержанного абсолютно несовместимо с его нахождением под стражей, можно требовать освобождения такого лица. Однако ст. 3 Конвенции не может толковаться как обязательство освобождать заключенных под стражу лиц в связи с их состоянием здоровья. В этом случае указанная статья обязывает государство защитить физическое благополучие лиц, лишенных свободы. Государство обязано обеспечить заключенным состояние здоровья, в том числе предоставляя им адекватную эффективную медицинскую помощь ("Рожков против Российской Федерации", п. п. 104 - 105 Постановления от 19 июля 2007 г.).

При рассмотрении дела "Худобин против Российской Федерации" Суд отметил, что свидетельства из различных медицинских источников (документов) говорили о тяжелом состоянии заявителя, находившегося в состоянии, которое требовало регулярной медицинской помощи, но не было подтверждения того, что лечение заболевания в принципе несовместимо с лишением свободы. Следственный изолятор имел медицинское подразделение, куда заявитель помещался несколько раз и лечился с помощью имевшихся в наличии там средств. В то же самое время Суд пришел к выводу, что заявителю не предоставлялось достаточной медицинской помощи. Даже будучи в медицинском подразделении следственного изолятора, он физически страдал от отсутствия необходимой ему медицинской помощи. Что касается моральных последствий, заявитель осознавал, что в случае острой необходимости на срочную и профессиональную помощь он рассчитывать не может. Заявителю было отказано в предоставлении достаточно эффективной помощи в следственном изоляторе. Эта ситуация обусловила появление тревоги за жизнь заявителя, которая усугубила его серьезное психическое расстройство. При таких обстоятельствах отсутствие необходимой и своевременной медицинской помощи, отказ властей провести независимое медицинское освидетельствование состояния заявителя обусловили устойчивое чувство опасности, которое совместно с психологическими страданиями рассматривается в качестве унижающего человеческое достоинство обращения по смыслу ст. 3 ("Худобин против Российской Федерации", п. п. 94 - 96 Постановления от 26 октября 2006 г.).

Для того чтобы установить, получал ли лишенный свободы заявитель достаточную медицинскую помощь, необходимо проанализировать наличие медицинского контроля при постановке диагноза и процедуре лечения болезни.

По делу "Меченков против Российской Федерации" в первую очередь Суд рассмотрел вопрос, был ли у заявителя постановлен диагноз - хронический гепатит C. Власти Российской Федерации утверждали, что заявителю не делали анализ крови на гепатит C в момент лишения его свободы, т.е. 28 октября 2001 г., так как это не было обязательным. Суд согласился с тем, что делать анализ крови каждому заключенному с целью выявить инфекционное заболевание необязательно. Тем не менее проведение определенных анализов является необходимым условием для объективной оценки состояния здоровья лица; решение, осуществлять или не осуществлять мероприятия медицинского характера, должно основываться на индивидуальной истории болезни. Суд отметил, что с 1996 г. заявителю регулярно прописывали и он получал гепотическое антитуберкулезное лечение, способное привести к повреждениям печени. С учетом этого обстоятельства Суд посчитал, что минимальный объем медицинского контроля, обусловленный состоянием заявителя, должен включать регулярный анализ крови на гепатит. Суд подчеркнул, что имеющиеся в его распоряжении доказательства не позволяют установить точную дату, когда заявителю был постановлен диагноз гепатит C. Из медицинских справок, предоставленных властями Российской Федерации, ясно, что диагноз гепатит C заявителю был поставлен 18 декабря 2003 г. В своих возражениях власти Российской Федерации утверждали, что заявитель прошел тест на гепатит C 29 ноября 2004 г. Суд отметил, что прошло более 11 месяцев с момента, когда гепатит у заявителя был упомянут в его медицинской карте, и даты, когда был осуществлен первый анализ, подтвердивший диагноз. При таких обстоятельствах Суд не смог прийти к выводу, что заявителю своевременно был поставлен диагноз хронический гепатит C. Во-вторых, Суд должен был убедиться в том, получал ли заявитель необходимое лечение в связи с его заболеванием гепатитом C. В медицинских документах, находящихся в распоряжении Суда, нет сведений о том, что заявитель получал какое-либо антивирусное лечение с учетом хронического гепатита C после того, как был поставлен диагноз. Доктора лечебно-исправительного учреждения пришли к выводу, что при отсутствии активных процессов такое лечение не являлось необходимым. Суд отметил, что именно доктора, которые осматривали заявителя, должны оценивать необходимость антивирусного лечения. Однако из материалов Суду установить невозможно, когда и какой доктор принял такое решение. Суд учел аргумент властей Российской Федерации о том, что заявитель находился под терапевтическим наблюдением и его состояние контролировалось. Но власти Российской Федерации не предоставили подробного описания мер, предпринятых с целью контроля за ситуацией. Не была доведена до Суда информация, наблюдался ли когда-либо заявитель у гипотолога, который мог бы профессионально оценить гипотетическое лечение, получаемое заявителем по поводу его заболевания. С учетом вышеизложенного, Суд констатировал, что заявитель, будучи лишенным свободы, не был обеспечен минимальным контролем за своим диагнозом и лечением гепатита C и, соответственно, не получал достаточной медицинской помощи с учетом его состояния, что является бесчеловечным и унижающим человеческое достоинство обращением, т.е. была нарушена ст. 3 Конвенции ("Меченков против Российской Федерации", п. п. 102 - 112 Постановления от 7 февраля 2008 г.).

Иная ситуация сложилась по делу "Рожков против Российской Федерации". Суд обратил внимание, что хирургическое вмешательство, связанное с состоянием зрения заявителя, являлось одним из рекомендованных средств. Однако материалы дела не содержали информацию о том, что состояние зрения заявителя вызывало такую боль и такие серьезные последствия, что требовало срочного хирургического вмешательства или что такое вмешательство было единственным. В медицинских документах даже не было упоминания о применении как болеутоляющих средств, так и других способах оказания скорой помощи. Указанный вывод подтверждается поведением заявителя, который не только отказался от предложения, связанного со стационарным лечением в медицинском стационаре следственного изолятора после 24 сентября 2001 г. <1>, но также отказался пройти какое-либо лечение после своего освобождения 6 сентября 2002 г. Из медицинских документов, предоставленных заявителем и датированных 2003, 2004 и 2006 гг., следовало, что глаукома оставалась практически без изменений. С учетом вышесказанного, поскольку ничто в документах или иных материалах, находящихся в распоряжении Суда, не свидетельствовало о том, что условия ухудшения зрения заявителя - результат отсутствия хирургического вмешательства во время его заключения в следственном изоляторе, Суд не смог прийти к выводу, что отказ администрации следственного изолятора организовать хирургическую операцию на глазах заявителя представляет собой недопустимое обращение с точки зрения ст. 3. Соответственно, отсутствовало нарушение ст. 3 Конвенции ("Рожков против Российской Федерации", п. п. 113 - 115 Постановления от 19 июля 2007 г.). При рассмотрении дела "Бузяшкин против Российской Федерации" Суд установил, что заявителю, заболевшему туберкулезом до лишения его свободы, своевременно была предоставлена необходимая медицинская помощь. Как следствие, Суд признал в соответствующей части жалобу заявителя явно необоснованной (п. п. 73 - 78 Постановления от 14 октября 2008 г.).

--------------------------------

<1> В этот день заявитель был признан нуждающимся в стационарном лечении в хирургическом отделении госпиталя следственного изолятора с диагнозом "средний уровень близорукости. Подозрение на глаукому".

Условия транспортировки лишенных свободы лиц

По целому ряд дел Суд пришел к выводу, что условия транспортировки лишенных свободы лиц представляли собой бесчеловечное и/или унижающее достоинство обращение.

По делу "Власов против Российской Федерации" заявитель обращал внимание на то, что условия его транспортировки из следственного изолятора в суд в нарушение ст. 3 Конвенции представляли собой бесчеловечное и унижающее человеческое достоинство обращение. Автомобиль, в котором перевозили заключенных, был тесным, непроветриваемым и не приспособленным для перевозки заключенных. Заявителю не давали есть, пить, сходить в туалетное помещение на протяжении 8 часов подряд (п. 90 Постановления от 12 июня 2008 г.). При рассмотрении указанного дела Суд в первую очередь подчеркнул, что похожие обстоятельства уже были предметом его внимания по делу "Худоюров против Российской Федерации", где он констатировал факт нарушения ст. 3, когда заявитель транспортировался с другим заключенным в кабине площадью 1 кв. м. Хотя время пути не превышало 1 часа, Суд посчитал, что условия такой транспортировки являются неприемлемыми, независимо от продолжительности. Заявитель вынужден был терпеть стесненные условия дважды в день на протяжении 200 дней, пока продолжалось судебное разбирательство. Применительно к фактической стороне по делу "Власов против Российской Федерации" Суд обратил внимание на следующее. За исключением 13 раз, когда заявитель транспортировался в специальном автомобиле, более чем 100 раз заявитель доставлялся из изолятора в суд в обычном автомобиле для перевозки заключенных. Эти автомобили приспособлены для одновременной перевозки 25 заключенных, площадь пространства в автомобиле составляет менее 9 кв. м, соответственно, на одного перевозимого приходится пространство площадью 0,5 кв. м. Высота помещения составляет 1,6 м, что является недостаточным для человека с обычным ростом, что требует постоянного нахождения заключенных в сидячем положении все время, пока они находятся в автомобиле. Как подчеркивал заявитель, количество перевозимых людей иногда превышало то количество людей, для перевозки которых и предназначался автомобиль. Суд не был удовлетворен, что помещение в автомобиле для перевозки заключенных было достаточно вентилируемым, освещенным и отапливаемым. Власти Российской Федерации подчеркнули, что свет и печка в автомобиле функционировали, когда автомобиль работал. Учитывая, что в помещении не было окон или других возможностей для проникновения естественного света, заключенные оставались бы в темноте и холоде, когда автомобиль переставал работать. Естественная вентиляция через аварийный люк, очевидно, не помогла в жаркие дни, учитывая естественные условия в самом помещении для перевозки. Суд подчеркнул, что заявитель находился в таких условиях на протяжении длительного периода во время каждой перевозки. Власти Российской Федерации признали, что каждый раз перевозки осуществлялись в течение 2 - 3 часов. С учетом предоставленных заявителем материалов общее время перевозок каждый день продолжалось от 5 до 8 часов. Невозможно точно установить, как долго осуществлялась перевозка в каждом отдельном случае, однако для Суда важно, что это время было явно продолжительным и в среднем в день заявитель проводил в таких условиях около 6 часов. Заявитель также не получал достаточной и здоровой пищи в дни, когда он перевозился в суд. Как свидетельствовали власти Российской Федерации, сухой паек начали выдавать в 2003 г., т.е. после того, как заявитель был освобожден. Разрешение брать собственную пищу не может заменить осуществления централизованных мер по питанию перевозимых заключенных, потому что именно государство ответственно за благосостояние лиц, лишенных свободы. Суд не удовлетворился пояснениями властей Российской Федерации, что заявитель мог обедать и ужинать в следственном изоляторе каждый день. Как подчеркивал заявитель, достаточно часто его отправляли до обеда и привозили, когда ужин уже заканчивался. Суд повторил, что оценка минимального уровня жестокости, наличие которого позволяет говорить о применении ст. 3, зависит от всех обстоятельств дела, таких как продолжительность обращения, физические и моральные последствия, и в отдельных случаях от пола, возраста, состояния здоровья жертвы предполагаемого недопустимого обращения. По настоящему делу заявитель перевозился более сотни раз в стандартном автомобиле, иногда в переполненном, учитывая, что он был вынужден находиться в таком помещении несколько часов, эти стесненные условия должны были вызвать интенсивные физические страдания. Эти страдания усиливались отсутствием вентиляции и освещения и духотой. Суд также обратил внимание на отсутствие организации питания. Учитывая вышеуказанный кумулятивный эффект транспортировки заявителя, Суд пришел к мнению, что условия транспортировки заявителя из следственного изолятора в суд и обратно представляли "бесчеловечное обращение" по смыслу ст. 3 Конвенции. Суд также отметил, что заявитель подвергался такому обращению во время судебного разбирательства, когда требовалась концентрация внимания заявителя ("Власов против Российской Федерации", п. п. 92 - 99 Постановления от 12 июня 2008 г.).

Условия транспортировки лица из следственного изолятора в колонию были предметом рассмотрения Суда и по делу "Гулиев против Российской Федерации". Суд, изучив фактические материалы, пришел к выводу, что условия транспортировки были бесчеловечны, т.е. не соответствовали требованиям ст. 3 Конвенции (п. п. 47 - 70 Постановления от 19 июня 2008 г. См. также Постановление от 31 июля 2008 г. по делу "Старокадомский против Российской Федерации" (п. п. 53 - 60)).

В свою очередь, по делу "Селезнев против Российской Федерации" Суд пришел к выводу, что условия транспортировки лишенного свободы лица не представляли нарушение ст. 3 Конвенции. В отличие от дела "Худоюров против Российской Федерации", где заявитель перевозился не менее 200 раз, по настоящему делу заявитель транспортировался в Ленинградский областной суд на автомобиле один раз, и эта поездка заняла туда и обратно около одного часа. Суд подчеркнул, что заявитель непродолжительное время находился в условиях, определяющих минимальный уровень жестокости. Хотя условия комнаты в помещении суда, где находились заявитель и другие заключенные, могли обусловить рассмотрение вопроса о возможном применении ст. 3 Конвенции, следует отметить, что заявитель находился в этих условиях в течение одного дня. По рассматриваемому делу не установлено "сверх разумных подозрений", что вентиляция, освещение, санитарные условия в помещении суда были неприемлемы с позиции ст. 3. Учитывая вышеизложенное, Суд заключил, что страдания, неудобства, испытываемые заявителем во время его перевозки в Ленинградский областной суд 11 декабря 2002 г., а также условия его нахождения в судебном помещении для заключенных не достигали минимального уровня жестокости, дающего возможность рассмотреть вопрос в аспекте ст. 3 Конвенции. Жалоба в указанной части явилась явно необоснованной ("Селезнев против Российской Федерации", п. п. 59 - 63 Постановления от 26 июня 2008 г. См. также Постановление от 9 октября 2008 г. по делу "Моисеев против Российской Федерации" (п. п. 128 - 136)).

Условия нахождения лишенного свободы лица в помещении суда

По делу "Моисеев против Российской Федерации" заявитель жаловался на то, что условия лишения его свободы в помещении Московского городского суда представляли собой нарушение ст. 3 Конвенции. Суд обратил внимание на то, что во время судебного следствия на протяжении более чем 150 дней заявитель находился в конвойном помещении Московского городского суда. Хотя нахождение заявителя в этом помещении обычно ограничивалось несколькими часами до, после судебного заседания либо в перерыве между судебными заседаниями, в 10 случаях он не вызывался на слушания и проводил полностью день в указанном помещении. Данное помещение предназначено для лишения свободы на протяжении непродолжительного периода. Не только потому, что площадь помещения маленькая, в любом случае не превышает 2 кв. м, но и в связи с отсутствием элементарных удобств для продолжительного лишения свободы. Помещения не имеют окон, отсутствует доступ к естественному свету и свежему воздуху. В помещении находится только лавка, отсутствуют стул, стол и другая мебель. Особое беспокойство у Суда вызвало то обстоятельство, что в помещении не имеется туалета и посещение туалетной комнаты могло быть осуществлено с разрешения охранников. Отсутствуют доказательства организации регулярного достаточного и горячего питания для лишенных свободы лиц. Суд посчитал, что недопустимо быть лишенным свободы, когда не созданы условия для удовлетворения элементарных потребностей. Заявитель находился в стесненных условиях несколько часов, а иногда - до восьми, десяти часов в сутки. Хотя нахождение заявителя в рассматриваемом помещении не было продолжительным, Суд не смог не принять во внимание, что указанное нахождение чередовалось с нахождением заявителя в следственном изоляторе, транспортировкой заявителя, условия которых уже были признаны Судом бесчеловечными и унижающими человеческое достоинство. При таких обстоятельствах кумулятивный эффект нахождения заявителя в помещении Московского городского суда в чрезвычайно небольшом помещении без вентиляции, еды, воды, свободного доступа в туалетную комнату был таким интенсивным, что обусловливал появление у заявителя физических и психологических страданий. Суд признал факт нарушения ст. 3 Конвенции ("Моисеев против Российской Федерации", п. п. 137 - 143 Постановления от 9 октября 2008 г.).

Экстрадиция

Согласно практике Суда, экстрадиция, осуществляемая государством - участником Конвенции, может рассматриваться в контексте ст. 3 в том случае, если имеются доказательства, позволяющие достоверно утверждать, что лицо, в случае его экстрадиции, столкнется в запрашивающем государстве с реальной угрозой обращения, недопустимого по ст. 3. Констатация нарушения положений ст. 3 обусловливается оценкой соответствующих условий в принимающем государстве. Тем не менее в рамках реализации Конвенции о защите прав человека и основных свобод не возникает вопроса о привлечении к ответственности принимающего государства, независимо от наличия такой ответственности согласно общему международному праву или Конвенции. Поэтому если речь идет о привлечении государства к ответственности, то ответственность возлагается на эктрадирующее государство, так как именно это государство осуществляет действия, вследствие которых лицо сталкивается с недопустимым по ст. 3 Конвенции обращением.

Примечание. В английском тексте Постановления используется словосочетание "general International law". Представляется, что имеется в виду система общепризнанных принципов и норм международного права, действующих в рассматриваемой сфере межгосударственных отношений. Подробнее о понятии "общепризнанные принципы и нормы международного права" см. лекцию 3.

Определяя, столкнется ли заявитель с реальной угрозой недопустимого обращения в случае экстрадиции, Суд анализирует предоставленные сторонами материалы и, в случае необходимости, материалы, собранные по собственной инициативе Суда. Суд должен убедиться в том, что оценка возможной угрозы недопустимого обращения в отношении экстрадируемого лица, осуществленная национальными властями Договаривающегося Государства, является адекватной и достаточной, подтверждаемой как материалами дела по экстрадиции, так и иными материалами, полученными из других надежных, заслуживающих доверия источников. Существование риска недопустимого обращения должно быть в первую очередь оценено с позиции тех фактов, которые известны или должны быть известны Договаривающемуся Государству во время экстрадиции ("Гарабаев против Российской Федерации", п. п. 73 - 74 Постановления от 7 июня 2007 г. См. также Постановление от 11 декабря 2008 г. по делу "Муминов против Российской Федерации" (п. п. 95 - 98); Постановление от 24 апреля 2008 г. по делу "Исмоилов и другие против Российской Федерации" (п. 115).

Примечание. При рассмотрении дела "Муминов против Российской Федерации" Суд в связи с ненадлежащей оценкой возможного риска недопустимого обращения в отношении заявителя, который был экстрадирован в Республику Узбекистан, констатировал нарушение ст. 3 Конвенции. Одновременно Суд высказал особое беспокойство тем обстоятельством, что к моменту рассмотрения дела, за исключением осуждения заявителя, отсутствовала какая-либо информация о его дальнейшей судьбе (п. 98 Постановления).

Относительно дела "Гарабаев против Российской Федерации" Суд в первую очередь должен был установить, существовал ли реальный риск недопустимого обращения в случае экстрадиции заявителя в Туркменистан с учетом обстоятельств, которые были известны или должны были быть известными во время экстрадиции. Власти Российской Федерации отрицали, что осуществление экстрадиции связано с риском недопустимого обращения, что в их распоряжении имелись какие-либо материалы, подтверждающие возможный риск такого обращения. В то же время власти Российской Федерации не отрицали, что сразу же после заключения под стражу заявителя несколько писем было направлено в адрес Генерального прокурора Российской Федерации, в которых выражалась обеспокоенность по поводу пыток и преследования заявителя по политическим мотивам, возможности недопустимого обращения в иных формах, что свидетельствовало о невозможности экстрадиции. В указанных письмах обращалось внимание на общую политическую ситуацию в Туркменистане. Из этого следует, что власти достаточно осознавали риск недопустимого обращения в случае возвращения заявителя в Туркменистан. Суд посчитал, что в момент экстрадиции существовали обстоятельства, свидетельствующие о реальной угрозе обращения, запрещенного ст. 3. Далее Суд проанализировал, была ли соответствующая информация надлежащим образом оценена властями Российской Федерации. Суд не нашел каких-либо свидетельств положительного ответа на данный вопрос. К примеру, не было получено никаких гарантий безопасности заявителя в отношении обращения, противоречащего ст. 3, не было проведено независимых медицинских исследований, не были приглашены независимые наблюдатели. В ответе Генеральной прокуратуры Российской Федерации на имя адвокатов акцент был сделан на необходимости участия заявителя в уголовных процедурах как формальном основании для экстрадиции, не проводилась оценка обстоятельств в ракурсе ст. 3. Сторонами не оспаривалось, что заявитель был информирован о решении его экстрадировать только в день передачи властям Туркменистана. В решении национального суда, который признал незаконным экстрадицию после ее осуществления, отсутствовали какие-либо ссылки на нарушения ст. 3. Суд заключил, что национальными властями не было дано адекватной оценки возможного риска недопустимого обращения и экстрадиция была осуществлена без понимания такой угрозы ("Гарабаев против Российской Федерации", п. п. 78 - 80 Постановления от 7 июня 2007 г.).

Вопрос о применении ст. 3 Конвенции применительно к экстрадиционным процедурам возник и по делу "Исмоилов и другие против Российской Федерации".

При рассмотрении указанного дела Суд обратил внимание на следующее. Большинство заявителей являлись уроженцами города Андижан в Узбекистане. Они прибывали в Россию с 2000 и до начала 2005 г. В Узбекистане они преследовались по религиозным соображениям и в связи с успешным ведением бизнеса. Ранее некоторые из них подвергались недопустимому обращению со стороны властей Узбекистана, у других были арестованы родственники, а также партнеры по бизнесу по обвинению в участии в экстремистских организациях. Двое заявителей прибыли в Россию по делам бизнеса: один из города Коканд, Узбекистан, другой из Турции. После известных событий в Андижане в мае 2005 г. заявители были арестованы в России по требованию властей Узбекистана, которые подозревали их в финансировании этих событий. Несмотря на то что заявители отрицали вовлеченность в рассматриваемые события и расследование, проведенное властями Российской Федерации, подтвердило указанные доводы, процедуры по экстрадиции в отношении заявителей все же начались. Заявители подчеркивали, что в Узбекистане применительно к ним существует угроза недопустимого обращения со стороны властей и применения смертной казни. Они также обратились с ходатайством о предоставлении им статуса беженцев, обращая внимание и на существование угрозы применения к ним пыток и преследования по политическим мотивам. Они подтверждали свою позицию докладами международных неправительственных организаций о наличии в Узбекистане фактов недопустимого обращения в отношении заключенных. С учетом вышеизложенного Суд должен был установить, существовал ли реальный риск недопустимого обращения применительно к заявителям в случае экстрадиции последних в Узбекистан. Поскольку заявители не были экстрадированы благодаря обеспечительным мерам, принятым Судом согласно п. 39 Регламента Суда, Суд должен исследовать этот риск с учетом имеющихся материалов.

Примечание. Как следует из п. 39 Регламента Европейского суда по правам человека, Палата Суда или, в случае необходимости, Председатель могут по требованию стороны или любого другого заинтересованного лица или по своей собственной инициативе предписать сторонам обеспечительные меры, которые следует принять в интересах сторон или надлежащего осуществления процедур в Суде. Информация об этих мерах доводится до сведения Комитета министров. Причем Палата может запросить информацию от сторон по любому вопросу, касающемуся реализации предписанных ей обеспечительных мер. Подробнее см. лекцию 12.

Исторические аспекты, безусловно, представляют интерес в той мере, в какой они проливают свет на текущую ситуацию и развитие этой ситуации, условия, обусловленные настоящим временем, являются решающими, продолжил рассуждения Суд по делу "Исмоилов и другие против Российской Федерации". Что касается первого аргумента заявителей о том, что вследствие экстрадиции имеется реальная угроза применения смертной казни, поскольку они обвиняются в совершении террористических актов, а также за убийства с квалифицирующими обстоятельствами, то, когда принимались решения об экстрадиции, наказание за указанные преступления предусматривалось в виде смертной казни согласно Уголовному кодексу Республики Узбекистан. Но с 1 января 2008 г. смертная казнь как наказание в Узбекистане была отменена. Поэтому риск применения данного наказания в отношении заявителей отсутствовал, соответственно, в этой связи не было оснований для возникновения вопросов в аспекте применения ст. 3 Конвенции. Суд должен исследовать и второй аргумент заявителей, касающийся угрозы применения в отношении их недопустимого обращения в Узбекистане. Суд принял во внимание позицию властей Российской Федерации о наличии улучшений в Узбекистане ситуации, связанной с защитой прав и свобод человека.

Суд напомнил, что если заявитель или третьи лица по смыслу ст. 36 Конвенции представляют разумные аргументы, которые ставят под сомнение достоверность информации, исходящей от властей государства-ответчика, Суд должен убедиться, что оценка, осуществленная национальными властями, являлась разумной и подтверждалась материалами дела, а также материалами, поступающими из иных заслуживающих доверия источников, к примеру от иных государств-участников, организаций, входящих в ООН, а также пользующихся доверием неправительственных организаций.

Примечание. Статья 36 Конвенции: "1. В отношении любого дела, находящегося на рассмотрении какой-либо из Палат или Большой Палаты, каждая Высокая Договаривающаяся Сторона, гражданин которой является заявителем, вправе представлять письменные замечания и принимать участие в слушаниях. 2. В интересах надлежащего отправления правосудия Председатель Суда может пригласить любую Высокую Договаривающуюся Сторону, не являющуюся стороной в деле, или любое заинтересованное лицо, не являющееся заявителем, представить письменные замечания или принять участие в слушаниях".

В порядке реализации контроля, предусмотренного ст. 19 Конвенции, было бы непостижимо, если Суд, будучи международным судебным учреждением, в ходе применения ст. 3 по делам, касающимся депортации или экстрадиции иностранцев, принимал во внимание только те материалы, которые были доступны национальным властям Договаривающихся Государств, не оценивая указанные материалы с иными достоверными и объективными источниками. Доказательства, полученные из объективных источников, свидетельствуют, что вопрос о наличии фактов недопустимого обращения в Узбекистане продолжает оставаться актуальным. В частности, Специальный докладчик ООН по пыткам в 2002 г. описал практику пыток в отношении заключенных как "систематическую" и "неизбирательную". Его преемник на этом посту в 2006 г. отметил, что он продолжает получать документы, свидетельствующие о применении пыток со стороны правоохранительных органов Республики Узбекистан. В 2006 г. Генеральный секретарь ООН обратил внимание на существование проблем, касающихся недопустимого обращения с заключенными, и на отсутствие эффективных мер по привлечению виновных к юридической ответственности. Не было представлено конкретных доказательств, свидетельствовавших о серьезных изменениях в последнее время в Узбекистане в аспекте защиты от пыток. Хотя власти Узбекистана и предприняли ряд действий, направленных на борьбу с пытками, нет информации, что эти действия привели к позитивным сдвигам. Эти факты касаются общей ситуации в Узбекистане. Применительно к конкретной ситуации с заявителями Суд подчеркнул, что их обвинения касались андижанских событий. Международная неправительственная организация "Amnesty International" посчитала, что такие лица могут столкнуться с большей вероятностью применения недопустимого обращения. Представители ООН предупреждали государства воздерживаться от передачи Узбекистану лиц, вовлеченных в андижанские события, поскольку они столкнутся с фактами пыток. Имеются доказательства того, что большинство преследуемых за андижанские события людей, которые были переданы властям Узбекистана, содержались в заключении без возможности общаться с внешним миром. Учитывая, что в отношении заявителей было принято решение об аресте, вполне вероятно, что сразу же после экстрадиции они были помещены в изолятор и властями не была бы предоставлена возможность посещения этих лиц независимыми наблюдателями, тем самым увеличивался риск недопустимого обращения. Суд также отметил, что после их ареста в Российской Федерации заявители получили угрозы со стороны властей Республики Узбекистан о том, что к ним будут применяться пытки с целью получить признания. Суд обратил внимание на то, что заявителям был предоставлен Верховным комиссаром ООН по беженцам статус беженцев после того, как были предоставлены обоснованные аргументы в том, что они будут преследоваться и к ним будут применять недопустимое обращение. Национальный суд России, также проанализировав доказательства, пришел к выводу о широком распространении фактов пыток в Узбекистане и что экстрадиция заявителей приведет к реальной угрозе применения пыток. Учитывая вышеизложенное, Суд убедился в том, что в случае возвращения в Узбекистан заявители наверняка столкнулись бы с фактами недопустимого обращения. Суд не убедил довод властей Российской Федерации, что согласно международному праву они обязаны сотрудничать в борьбе с терроризмом и имеется обязанность выдать заявителей, которые обвиняются в террористических актах, независимо от наличия угрозы недопустимого обращения в принимающем государстве. Суд не посчитал необходимым исследовать вопрос, касающийся непроверенных предположений властей Российской Федерации о вовлеченности заявителей в террористическую деятельность, потому что это не имеет значения в плане ст. 3 Конвенции. Суд принял во внимание те неминуемые трудности, с которыми сталкиваются государства в современное время, защищая интересы общества от террористических угроз. Однако даже при этих обстоятельствах Конвенция абсолютно запрещает пытки, бесчеловечное или унижающее человеческое достоинство обращение или наказание, независимо от поведения лица. Запрет, предусматриваемый ст. 3 относительно недопустимого обращения, является абсолютным и в случаях депортации (выдворения), экстрадиции. Соответственно, если имеется реальный риск того, что лицо, передаваемое другому государству, столкнется с обращением, недопустимым по ст. 3, государство несет ответственность за защиту такого лица от недопустимого обращения при депортации и экстрадиции. При таких обстоятельствах действия заинтересованного лица, даже если они рассматриваются в качестве недопустимых, опасных, не имеют значения. Суд рассмотрел аргумент властей Российской Федерации, касающийся гарантий допустимого обращения со стороны властей Узбекистана. Суд с осторожностью относится к дипломатическим гарантиям неприменения пыток от государства, где эти явления носят системный, постоянный характер. При рассмотрении дела "Saadi против Италии" Суд отметил, что дипломатические гарантии не являются достаточными для обеспечения эффективной защиты против риска недопустимого обращения, если заслуживающие доверия источники свидетельствуют о том, что практика, к которой прибегает государство или по отношению к которой государство терпимо относится, явно противоречит принципам Конвенции. Учитывая, что практика пыток в Узбекистане рассматривается международными институтами как систематическая, Суд не посчитал, что гарантии со стороны властей Узбекистана являются достаточными для обеспечения против недопустимого обращения. Соответственно, если бы заявители были экстрадированы в Узбекистан, то речь могла бы идти о нарушении ст. 3, поскольку они бы столкнулись с серьезной угрозой быть подвергнутым пыткам, бесчеловечному или унижающему человеческое достоинство обращению или наказанию ("Исмоилов и другие против Российской Федерации", п. п. 116 - 128 Постановления от 24 апреля 2008 г.).

В связи с вышеизложенной позицией Суда по делу "Исмоилов и другие против Российской Федерации" применительно к ст. 3, нельзя не обратить внимания на частично несовпадающее мнение А.И. Ковлера, являющегося судьей Европейского суда по правам человека от Российской Федерации. По мнению А.И. Ковлера, констатирование потенциального нарушения ст. 3 Конвенции в случае реализации в отношении заявителей решений об экстрадиции представляет собой расширенное толкование недавно принятого Постановления по делу "Saadi против Италии" (Постановление от 28 февраля 2008 г.) и касается следующей позиции: "значение гарантий, получаемых от принимающего государства, зависит от конкретного дела и с учетом обстоятельств, существующих в рассматриваемый период". Необходимо вновь подчеркнуть, что в Постановлении Большой палаты по делу "Маматкулов и Аскаров против Турции", касающемуся экстрадиции в то же самое государство - Узбекистан, Суд пришел к выводу, принимая во внимание гарантии, полученные от Правительства Узбекистана до экстрадиции: "с учетом имеющихся в распоряжении документов Суд не может заключить, что в рассматриваемый период заявители могли столкнуться с реальной угрозой обращения, запрещенного ст. 3". Палата оправдала отход отводов по делу "Маматкулов и Аскаров против Турции", оценивая текущую эволюционированную ситуацию с заявителями в принимающем государстве, как это предусмотрено прецедентной практикой Суда. Он мог бы согласиться с этим подходом, если была бы убежденность в неизбежности экстрадиции или такая экстрадиция реально была осуществлена. Однако анализ Судом фактов этой чрезвычайно скользкой и постоянно развивающейся ситуации остановился на освобождении заявителей 5 марта 2007 г., более чем за год до принятия Постановления по настоящему делу, и на решении Ивановского областного суда от 27 марта 2007 г., оставившем в силе решение, в силу которого заявители были освобождены. Согласно российским средствам массовой информации, заявители покинули территорию России в третьи государства, однако это информация не была подтверждена или опровергнута сторонами и Суд не побеспокоился запросить информацию о текущей ситуации с заявителями, когда п. п. 39 и 41 Регламента Суда предоставляют такую возможность. Судья Zupancic в совпадающем мнении по делу Saadi, рассуждая о позиции, зафиксированной в деле Chachal, отметил: "Невозможно доказать будущее с какой-либо степенью уверенности, потому что произошедшие события более логичны, нежели занятия пророчеством". Соответственно, судья А.И. Ковлер придерживается четкой позиции об отсутствии нарушения ст. 3 в связи наличием предположений, собственно, в связи с нехваткой информации, касающейся текущей ситуации с заявителями (см. частично совпадающее мнение А.И. Ковлера к Постановлению от 24 апреля 2008 г. по делу "Исмоилов и другие против Российской Федерации").

При рассмотрении дела "Рябикин против Российской Федерации" Суд также пришел к выводу, что экстрадиция заявителя в Туркменистан могла нарушить ст. 3 Конвенции (п. п. 107 - 122 Постановления от 19 июня 2008 г.). Основной аргумент, который использовался заявителем в рамках ст. 3, был связан с угрозой недопустимого обращения с заявителем в местах лишения свободы в Туркменистане, принимая во внимание его этническое происхождение. Суд подчеркнул, что заявитель в Туркменистане обвинялся в серьезном преступлении (растрата имущества), наказываемом лишением свободы от 8 до 15 лет. Если заявитель будет экстрадирован в Туркменистан, он наверняка будет заключен под стражу и столкнется с реальным риском провести длительное время в заключении. Принимая во внимание условия лишения свободы, наличие заключения без связи с внешним миром (incommunicado detention) и уязвимую ситуацию с национальными меньшинствами, Суд пришел к выводу, что существуют основания предполагать, что в случае экстрадиции заявитель может столкнуться с обращением, противоречащим ст. 3 Конвенции.

Если при осуществлении экстрадиции отсутствуют фактические обстоятельства, которые могли бы свидетельствовать о возможном риске недопустимого обращения по отношению к экстрадируемому лицу, то Суд не констатирует нарушение ст. 3, как это произошло при рассмотрении дела "Ю. против Российской Федерации" (п. п. 72 - 91 Постановления от 4 декабря 2008 г.). Суд пришел к выводу об отсутствии достаточных оснований для предположений того, что заявитель мог столкнуться с риском недопустимого обращения в случае его экстрадиции в Китайскую Народную Республику.

Без вести пропавшие лица

Практика Суда свидетельствует, что имеются основания для применения ст. 3 в случаях, когда без вести пропали лица и государство не исполняет своих позитивных обязательств согласно данному конвенционному положению. В рассматриваемой ситуации позитивные обязательства государства заключаются в осуществлении эффективных действий, связанных с обнаружением без вести пропавшего лица. Если государство предприняло все необходимые меры для розыска лица и лицо не обнаружили, то государство не будет нести ответственность за необнаружение такого лица, при условии что государство не было прямо или косвенно вовлечено в исчезновение лица. Но если государство не предприняло всех необходимых мер и вследствие этого пропавшее лицо не было обнаружено, то здесь государство может быть привлечено к ответственности, о чем свидетельствует ряд дел, рассмотренных Судом в отношении Российской Федерации.

По делу "Битяева и Х. против Российской Федерации" Суд обратил внимание на то, что ст. 3 может применяться и в случаях, когда близкие родственники исчезли, и если страдания, муки, испытываемые заявителями, привели к такому уровню страданий, возникающих вследствие поведения властей, которые могут быть охарактеризованы как бесчеловечное обращение по смыслу ст. 3. Является ли член семьи исчезнувшего лица жертвой недопустимого обращения, зависит от обстоятельств, которые обусловливают уровень страданий родственника, отличный от эмоциональных переживаний, обычно имеющих место у родственников жертвы серьезного нарушения прав человека. Такими обстоятельствами могут являться близкие родственные отношения, отдельные факты родственных взаимоотношений, а также степень вовлеченности родственников в рассматриваемые события, в процесс получения информации об исчезнувшем лице и то, каким образом власти государства реагируют на соответствующие запросы. В некоторых случаях Суд расширяет действие ст. 3 на родственников лиц, которые были убиты, когда информация об их смерти была получена через некоторое время после их исчезновения, обусловившего чувство неопределенности, страдания. Суд не распространяет действие ст. 3 на родственников лиц, которые были лишены жизни в нарушение ст. 2 со стороны должностных лиц государства, в отличие от родственников бесследно исчезнувших лиц, либо в случаях неоправданного применения силы со стороны органов государства ("Битяева и Х. против Российской Федерации", п. 152 Постановления 21 июня 2007 г. См. также Постановление от 15 ноября 2007 г. по делу "Камила Исаева против Российской Федерации" (п. 142); Постановление от 12 июля 2007 г. по делу "Магомадов и Магомадов против Российской Федерации" (п. 118).

По делу "Битяева и Х. против Российской Федерации" было подчеркнуто: Суд не сомневается в том, что смерть близких родственников приводит к глубокому страданию лиц, тем не менее фактов нарушения ст. 3 в рассматриваемом аспекте констатировано не было (п. 153 Постановления от 21 июня 2007 г.). Судьей Лукайдес было высказано частично несовпадающее мнение, согласно которому убийство матери заявителя само по себе может обусловить применение ст. 3 Конвенции.

В анализируемом аспекте существо нарушений ст. 3 Конвенции связано не с фактом исчезновения члена семьи, указывает Суд, а в реакции властей и в их отношении к ситуации, когда она стала им известна. При этом родственник может требовать признания за ним статуса жертвы соответствующего поведения властей ("Алихаджиева против Российской Федерации", п. 80 Постановления от 5 июля 2007 г. См. также Постановление от 29 мая 2008 г. по делу "Уцаева и другие против Российской Федерации" (п. п. 183 - 191); Постановление от 29 мая 2008 г. по делу "Ибрагимов и другие против Российской Федерации" (п. п. 104 - 108); Постановление от 10 мая 2007 г. по делу "Ахмадова и Садулаева против Российской Федерации" (п. п. 108 - 112).

Примечание. Суд обратил внимание по делу "Ахмадова и Садулаева против Российской Федерации" на то, что заявительницы испытывали стресс, муки вследствие исчезновения их сына и мужа, невозможности узнать, что произошло с ним (сыном) или получить свежую информацию о следствии. Поэтому способ рассмотрения их жалобы представлял собой бесчеловечное обращение по смыслу ст. 3 (п. 112 Постановления).

Применительно к делу "Алихаджиева против Российской Федерации" Суд подчеркнул, что заявительницей явилась мама исчезнувшего лица, Руслана Алихаджиева. Она была свидетельницей его ареста. Более чем шесть лет <1> у нее не было никакой информации о сыне. В течение этого периода заявительница обращалась в различные государственные органы с запросами о судьбе ее сына как лично, так и посредством переписки. Несмотря на все ее попытки, заявительница не получила каких-либо разумных объяснений или информации, что стало с ее сыном после ареста 17 мая 2000 г. Полученные ответы содержали информацию, в которой отрицалась ответственность государства за арест и информацию о том, что следствие продолжается. Учитывая вышеизложенное, Суд посчитал, что заявительница страдала и ее страдания продолжались длительное время, при этом она испытывала чувства неопределенности вследствие исчезновения ее сына и невозможности добиться информации, что с ним случилось. Действия органов государства были рассмотрены Судом как бесчеловечное обращение, противоречащее положениям ст. 3 ("Алихаджиева против Российской Федерации", п. п. 81, 82 Постановления от 5 июля 2007 г.). Похожие факты стали предметом рассмотрения Судом дела "Камила Исаева против Российской Федерации" (п. п. 143 - 146 Постановления от 15 ноября 2007 г.).

--------------------------------

<1> Арест был произведен 17 мая 2000 г.

По делу "Бусуева против Российской Федерации" Суд обратил внимание на то, что заявительница являлась женой без вести пропавшего лица, Шахида Бусуева. Заявительница не была свидетельницей задержания, однако она получила видеокассету, на которой была дата задержания ее мужа, окруженного враждебно <1> настроенными сотрудниками правоохранительных органов. На протяжении более шести лет она не имела информации о нем. В течение этого периода заявительница обращалась в различные официальные инстанции за информацией о ее муже как лично, так и в письменном виде. Несмотря на ее попытки, заявительница никогда не получала разумные объяснения или информацию, что стало с ее мужем вслед за арестом 2 марта 2000 г. Ответы, получаемые заявительницей, как и по делу "Алихаджиева против Российской Федерации", содержали факт отрицания ответственности государства в отношении задержания ее мужа, а также информировали о том, что следствие продолжается. С учетом вышеизложенного Суд посчитал, что заявительница страдала, продолжает страдать, испытывать чувство неопределенности вследствие исчезновения ее мужа, а также невозможности установления того, что с ним произошло. Манера, в которой ее жалобы рассматривались властями, обусловливает наличие со стороны властей бесчеловечного обращения, противоречащего ст. 3 ("Бусуева против Российской Федерации", п. п. 141, 142 Постановления от 5 апреля 2007 г.).

--------------------------------

<1> Дословный перевод.

По делу "Магомадов и Магомадов против Российской Федерации" Суд подчеркнул, что заявители являлись братьями пропавшего без вести лица, Аубхана Магомадова. Первый заявитель предпринял активные действия в поисках своего брата. Более чем шесть лет заявители не имели о нем информации. На протяжении этого периода они обращались в различные государственные структуры с запросами о судьбе их брата как в письменном виде, так и устно. Несмотря на предпринятые попытки, заявители не получили разумных объяснений или информации, что стало с их братом вслед за арестом 2 октября 2000 г. Ответы, получаемые заявителями, содержали в основном отрицание ответственности государства за арест Аубхана Магомадова и информировали их о том, что расследование продолжается. С учетом вышеизложенного Суд посчитал, что заявители страдают и продолжают страдать, испытывают чувство неопределенности вследствие пропажи их брата и от невозможности узнать, что с ним случилось. Манера, в которой рассматривались их жалобы национальными властями, обусловила наличие бесчеловечного обращения. Соответственно, в отношении заявителей было допущено нарушение ст. 3 Конвенции ("Магомадов и Магомадов против Российской Федерации", п. п. 119 - 121 Постановления от 12 июля 2007 г.).

Таким образом, в отношении безвестно пропавшего лица государство обязано предпринимать разумные, адекватные, необходимые и эффективные меры, направленные на обнаружение такого лица. Непринятие адекватных мер, пренебрежительное отношение органов государства к исполнению своих обязанностей может свидетельствовать о нарушении ст. 3 Конвенции.