7.7. Статья 7 Конвенции о защите прав человека

и основных свобод. Наказание исключительно

на основании закона

Согласно ст. 7 Конвенции "1. Никто не может быть осужден за совершение какого-либо деяния или за бездействие, которое согласно действовавшему в момент его совершения национальному или международному праву не являлось уголовным преступлением. Не может также налагаться наказание более тяжкое, нежели то, которое подлежало применению в момент совершения уголовного преступления. 2. Настоящая статья не препятствует осуждению и наказанию любого лица за совершение какого-либо деяния или за бездействие, которое в момент его совершения являлось уголовным преступлением в соответствии с общими принципами права, признанными цивилизованными странами".

Суд обращает внимание, что гарантии, закрепленные в рассматриваемой ст. 7 Конвенции, являются необходимым элементом принципа господства права. Данная статья не ограничивается запретом ретроактивного применения уголовного закона в ущерб обвиняемому. Данная статья охватывает, более того, принцип, согласно которому только закон может определять преступление и предусматривать наказание (nullum crimen, nulla poena sine lege), а также принцип, в силу которого уголовный закон не должен расширенно толковаться в ущерб обвиняемому, к примеру по аналогии. Из этих принципов следует, что правонарушение должно быть четко определено в законе. Это требование удовлетворяется, когда лицо, исходя из текста соответствующих положений, и, в случае необходимости, с помощью судебного толкования может определить, какие действия или бездействия могут обусловить его ответственность. Предусматривая понятие "закон", ст. 7 подразумевает ту же самую концепцию данного понятия, которая используется и в иных положениях Конвенции, а именно писаное и неписаное право, отвечающее, в частности, критерию доступности и предсказуемости в применении ("Моисеев против Российской Федерации", п. 233 Постановления от 9 октября 2008 г.).

Примечание. Автор разделяет понятие "право" в объективном смысле, которое содержится в официальном переводе Конвенции на русский язык, и понятие "закон". Однако думается, что с целью уяснения смысла ст. 7 в исследуемом аспекте не имеет принципиального значения разграничивать право и закон. Идея ст. 7 заключена в том, что состав любого правонарушения должен быть четко определен в каком-либо источнике права. У государства имеется суверенное право определять, в каком конкретном источнике права будет определен соответствующий состав - в законе, конституции, подзаконном акте или ином источнике права, существующем в правовой системе данного государства.

В любой системе права, включая систему уголовного права, с неизбежностью существует элемент судебного толкования юридического положения. Всегда будет существовать необходимость в разъяснении отдельных неточностей, а также адаптации применяемого закона к конкретным обстоятельствам дела. В действительности в государствах - участниках Конвенции судебное эффективное толкование уголовного закона широко используется и является необходимой правовой традицией. Статья 7 Конвенции не может быть интерпретирована как постепенное внеправовое установление правил уголовной ответственности через судебное толкование от дела к делу, за исключением случая, когда окончательное толкование совместимо с существом правонарушения и может быть разумно предвидено заинтересованным лицом ("Моисеев против Российской Федерации", п. 234 Постановления от 9 октября 2008 г.).

Реализуя вышеизложенные принципы, Суд по делу "Моисеев против Российской Федерации" в первую очередь отметил, что его задача не заключалась в том, чтобы определить уголовную ответственность заявителя либо что должны делать национальные суды, однако он обязан исследовать с позиции п. 1 ст. 7 Конвенции вопрос, являлись ли действия заявителя в момент их совершения уголовным правонарушением, определенным российским или международным правом, отвечающим требованиям доступности и предсказуемости. Заявитель утверждал, поскольку действия были совершены до вступления в силу Уголовного кодекса Российской Федерации, ретроактивное применение указанного Кодекса нарушило ст. 7 <1>. Суд обратил внимание, что ст. 10 Уголовного кодекса Российской Федерации непосредственно предусматривает возможность придания Кодексу обратной силы за действия, совершенные до вступления в силу Кодекса, если наказание за соответствующее правонарушение более мягкое, чем по ранее действующему Кодексу. Государственная измена была наказуема до 1 января 1997 г. согласно ст. 64 Уголовного кодекса РСФСР (1964 г.), а после 1 января 1997 г. - ст. 275 Уголовного кодекса РФ, которая предусматривала аналогичные признаки состава преступления. Но размер санкций был различен: если ст. 64 УК РСФСР предусматривала возможность применения смертной казни, то ст. 275 УК РФ за то же самое преступление предусматривала лишение свободы. Согласно УК РСФСР и УК РФ предусматривалась конфискация в качестве дополнительного наказания (в ред. от 7 июля 2003 г.).

--------------------------------

<1> Речь шла о привлечении заявителя к уголовной ответственности за государственную измену (ст. 275 УК РФ).

Поскольку преступление государственной измены по УК РФ является более мягким, чем аналогичное уголовное правонарушение по УК РСФСР (lex mitius), согласно вышеупомянутому положению (ст. 10 УК РФ), именно УК РФ должен был быть применен к действиям, совершенным до или после его вступления в силу. Из этого следует, что жалоба применительно к ретроактивному применению уголовного закона в ущерб заявителю является необоснованной (п. п. 235 - 238 Постановления от 9 октября 2008 г.).

Далее Суд подчеркнул, что заявитель был признан виновным в государственной измене в форме шпионажа. Шпионаж является одной из форм государственной измены, перечисленных в ст. 275 УК РФ, признаки состава преступления которого раскрываются в ст. 276 УК РФ. Согласно ст. 276, преступление шпионажа не ограничивается передачей сведений, представляющих государственную тайну, иностранным агентам, но также охватывает собирание и передачу иных сведений по заданию иностранной разведки. Власти Российской Федерации отметили, что национальные суды в действиях заявителя нашли все необходимые признаки состава шпионажа. Так, было установлено, что заявитель имел частые контакты с г-ом С., который был представителем южнокорейских специальных служб. Имеющиеся документы свидетельствовали, что заявитель являлся резидентом одной из южнокорейских спецслужб. Заявитель копировал по заданию С. некоторые рабочие документы и передавал их ему. Национальные суды сочли эти факты достаточными, чтобы признать заявителя виновным в государственной измене в форме шпионажа, учитывая особенно тот факт, что указанное преступление не охватывает только передачу сведений, составляющих государственную тайну. Суд посчитал, что такое толкование соответствует существу состава шпионажа, предусматриваемого российским правом. Отвечая на вопрос, могло ли быть предвидено заявителем толкование состава преступления шпионажа, осуществленное национальными судами, Суд отметил, что как УК РСФСР (ст. ст. 64, 65), так и УК РФ определяют шпионаж через одни и те же признаки. Указанные положения явно относятся к собиранию "иных сведений", не представляющих государственной тайны, по заданию иностранной разведки. Суд посчитал, что последствия несоблюдения указанных положений закона можно было разумно предвидеть и без какой-либо специальной юридической помощи. Более того, Суд вновь указал, что толкование объема преступления, которое, как по настоящему делу, соответствует существу рассматриваемого преступления, должно, как правило, рассматриваться в качестве предсказуемого. Соответственно, не было нарушения ст. 7 Конвенции ("Моисеев против Российской Федерации", п. п. 239 - 241 Постановления от 9 октября 2008 г.). Несмотря на наличие п. 2 ст. 7 Конвенции, важно иметь в виду, что государство вправе привлекать лицо к уголовной ответственности исключительно на основании УК РФ, а не норм международного права.