4. Элокуция

Учение об элокуции, или словесном выражении речи, включало в себя рассмотрение ее качеств, а также тропов и риторических фигур.

Даже самый неподготовленный человек имеет представление о том, какой должна быть речь. Но ответ на этот вопрос только кажется очень простым, само собой разумеющимся: речь должна быть яркой, образной, логичной, доступной, правильной, эмоциональной, выразительной и т. д. Дело не только в том, что некоторые из названных критериев относительны (например, не любая речь должна быть эмоциональной), но и в том, что они нередко понимаются неточно. Действительно, что стоит за словосочетанием яркость речи? Точность нередко подменяется логичностью, а выразительность — образностью или эмоциональностью.

Определим основные качества речи и попробуем их систематизировать. Правильность речи — это ее соответствие современной литературной норме. Точность — это уже «правильность в действии»: употребление языковых средств в полном соответствии с их значением. Уместность речи — ее соответствие теме, цели автора, условиям общения (месту, времени, типу аудитории, имиджу оратора и т. д.). Выразительность речи — такое ее свойство, которое вызывает и поддерживает интерес адресата.

Правильность речи может быть поколеблена в редких случаях, например, для создания комического эффекта в условиях языковой игры (например, среди меня воспитательную работу проводить поздно). Отклонения от точности речи встречаются чаще, потому что язык и речь весьма непрямолинейно выражают логические отношения. Логика здравого смысла отсутствует в выражениях съесть тарелку, выпить стакан (об этом размышлял в книге «Лингвистические парадоксы» В. В. Одинцов [66]). В языке есть средства выражения категории неопределенности, а в образной речи — оксюмороны, алогизмы (Бульвары розовели от пыли и заката).

Как это ни странно, выразительной речь должна быть не всегда. Это требование перестает быть обязательным, когда исчезает стимул выразительности — вызывать и поддерживать внимание адресата (в семейных, бытовых отношениях, даже на экзамене, когда экзаменатор обязан слушать, а экзаменующийся отвечать).

Нетрудно заметить, что критерии правильности, точности и выразительности регулируются требованием уместности. На это прямо указывает одно из правил риторики: цветы красноречия уместны не всегда. Уместность речи важна потому, что без нее невозможно убеждение аудитории, она придает речи естественность.

Можно ли выработать качества «хорошей» речи? — Древние верили в это, говоря, что поэтами рождаются, а ораторами становятся. Этот афоризм, как и любой другой, можно оспорить, но, думается, что при желании, упорстве и трудолюбии можно научиться создавать правильную, точную и уместную речь.

В самом деле, литературная норма зафиксирована в многочисленных словарях, справочниках, грамматиках, учебниках. Точности, кроме этих пособий, учит серьезное, вдумчивое чтение и слушание, что, впрочем, полезно всегда. Начальные представления об уместности дает уже традиционный обзор стилей (разговорного, официально-делового, научного, публицистического).

Можно научиться и пониманию приемов, средств создания выразительности, в основе которой лежит принцип нарушения стереотипа восприятия. Выразительность, однако, требует таланта, особой смелости изобретения, что дано не каждому. Она удивляет обновленным взглядом на привычное, давно знакомое.

В использовании приема обманутого ожидания заключается секрет выразительности высказываний из «Записных книжек» И. Ильфа:

Смешную фразу надо лелеять, холить, ласково поглаживая по подлежащим.

Лицо, не истощенное умственными упражнениями.

Площадь св. Марка. Толстые, грубые, нахальные, как коты, голуби.

Соседом моим был молодой, полный сил идиот.

О чем же он думал, обдаваемый музыкой и пылью выходного дня?

Читатель «Записных книжек» Ильфа нередко обманывается в самом ожидании привычного развертывания фразы:

Вы даже представить себе не можете, как я могу быть жалок и скучен.

Перестаньте влачить нищенское существование. Надоело!

Кому вы это говорите? Мне, прожившему большую неинтересную жизнь?

Выразительная речь может быть лишена образности и эмоциональности, но в ней всегда присутствует хотя бы элемент творчества. К ней, безусловно, нужно стремиться, но при этом понимать сложность поставленной цели, не подменяя выразительность красивостью, в основе которой лежит штамп.

В ней нет обновления, но есть претензия на образность, утонченность вкуса. На самом же деле, это дурновкусие. Этот пышный, украшенный род красноречия Цицерон презрительно называл «ожирелым» [89]:

…наименее образованные и наименее разборчивые усвоили приятный их слуху надутый и как бы ожирелый род красноречия… Так во всех случаях чрезмерное наслаждение граничит с отвращением

Красивостью страдает массовая литература:

Марина и Герман поднялись на крышу здания, где была оборудована украшенная деревьями и фонтанами смотровая площадка.

Они стояли, прижавшись друг к другу, и молчали. Они не хотели ни о чем говорить, ибо понимали друг друга без слов. Влюбленные застыли на фоне ослепительно сверкающей Эйфелевой башни, освещенной ярким светом мощных прожекторов, и звезды на ночном, парижском небе, отражаясь в темных водах Сены, любовались ими. И майский теплый ветер овевал свежестью их лица, напевая песню волшебной любви… На улице, окутанной благоухающими запахами цветов и солнечным светом, стоял май. Как прекрасен в эту пору Париж! Недаром в это время года его именуют «городом влюбленных».

(А. Ростовский. По законам волчьей стаи)

Сочинитель, исповедующий красивость, не скажет словечка в простоте. Не потому что, а только ибо. Город не называют, его именуют. Влюбленные могут застыть только на фоне Эйфелевой башни, освещенной ярким светом мощных прожекторов… Отсутствие вкуса приводит к смешению «французского с нижегородским»: Любовь царит во всем: в кокетливых выражениях девичьих лиц и в игриво-озорных лицах молодых парней. Читатель измучен вопросом: бывают ли парни немолодыми?

П. С. Пороховщиков [77] предлагал «воспретить под страхом отлучения от трибуны» говорить: неразрешимая загадка, плоть от плоти, проницательный взгляд, внутреннее убеждение.

Штампованность речи остроумно изображена С. Довлатовым в повести «Заповедник»:

Она исчезла — юная, живая, полноценная. Завтра я услышу в одной из комнат музея ее чистый девичий голос:

…Вдумайтесь, товарищи!.. “Я вас любил так искренно, так нежно…” Миру крепостнических отношений противопоставил Александр Сергеевич этот вдохновенный гимн бескорыстия…

В «Заповеднике» есть персонаж, по фамилии Потоцкий, стиль которого (он пробовал себя и на писательском поприще) определен автором как «броня литературной вторичности». Его беллетристика — это собрание штампов:

Сочинения его были тривиальны, идейно полноценны, убоги. В каждом слышалось что-то знакомое. От цензуры их защищала надежная броня литературной вторичности. Они звучали убедительно, как цитаты.

Штамп не только портит вкус, он опасен тем, что способен стать ярлыком, намертво приклеиться к человеку или явлению. Общеупотребительными ярлыками и ходовыми метафорами конца восьмидесятых, по мнению авторов книги «Культура парламентской речи» [41], выступали слова и словосочетания: популист, сепаратист, волюнтарист, экстремист, политическая диверсия, мафиози, теневик, деляга; дно пропасти, экономическая болезнь, поставить диагноз, паралич власти, реанимация, конвульсии системы, вирус суверенитета. Бесчинства, вседозволенность, демагоги, деструктивные силы, крикуны, политические амбиции, дермократы (по отношению к правым). Агенты КГБ, имперское мышление, тоталитарный режим и прошлое, номенклатура, коммуняки (по отношению к левым). Практика навешивания ярлыков процветает и сегодня.

Казалось бы, штампованной речи, зараженной канцеляритом (это слово придумал К. И. Чуковский [92] для обозначения болезни речи), противостоит раскованный молодежный сленг. Сленг — проявление фронды, эпатажа, но, вот беда, он очень быстро устаревает и не годится для профессионального серьезного разговора.

Л. Додин, художественный руководитель Малого драматического театра, заметил, что «с молодыми иногда возникает непонимание на уровне… языка», поэтому у его заместителя, В. Галендеева, «на столе лежат два тома молодежного сленга, которые помогают найти со студентами общий язык». Приведем характерную зарисовку, сделанную им:

Недавно молодой человек, играющий в «Короле Лире», после репетиции подошел к нам со Львом Абрамовичем, чтобы разрешить сомнение: «Мне кажется, моего героя на встречу с королем Лиром просто припахали». Увидев наши непонимающие лица, пояснил: «Ну, заставили прийти». Лев Абрамович начал объяснять, что этот герой получил придворное воспитание, что, когда собирается королевская семья, лучше быть. «Впрочем, — добавил Лев Абрамович, — иногда он все-таки манкирует». — «А что такое манкирует?». Я объясняю: «Это значит — забивает». Студент: «Понятно!». Додин: «А что значит забивает?» Пришлось вновь «перевести»: «Забить — значит манкировать».

(Аргументы и факты. 2005. № 39)

  

Анализируя высказывания, неудачные в речевом отношении, подчас интуитивно ощущая, что в них допущена ошибка, надо поставить перед собою вопрос: какое качество речи нарушено в данном случае?

О неправильности речи надо говорить в том случае, если нарушены нормы произношения, слово- или формообразования, употребления грамматических категорий, построения словосочетания или предложения.

Например, «современные телеведущие говорят: “петербуржский”, хотя возьмите “Медный всадник” Пушкина: “Петербургская повесть”». Произносят: “волнительно” — это же из театрального жаргона, надо говорить “волнующе” и т. д.» (А. Панченко. Независимая газета. Субботник. 2000. № 30).

Речь можно назвать неточной, если слово, словосочетание, предложение употреблены не в соответствии с их значением (неточной может быть и интонация), если нарушены закономерности сочетания слов Неточной может быть и грамматическая форма слова (рода, числа, падежа, вида, времени, наклонения и т. д.).

Критерий точности нарушен в словосочетаниях, значение компонентов которых неоправданно дублируется: практический деятель, ведущий лейтмотив, коллега по профессии, патриот Родины. Неточными являются и словосочетания удобно примоститься (слово примоститься исключает любое удобство); нельзя чего-либо коснуться с глубокой заинтересованностью (коснуться можно только поверхностно, не глубоко).

Речь неуместна, если в ней допущены стилистические смешения (например, вторжение просторечных, разговорных слов в официально-деловой стиль) или если ее стиль не соответствует условиям и цели общения. Приведем пример из повести С. Довлатова «Заповедник»:

Миновал час пик. Бюро опустело.

— С каждым летом наплыв туристов увеличивается, — пояснила Галина. — И затем, немного возвысив голос:

— Исполнилось пророчество: «Не зарастет священная тропа!..».

Не зарастет, думаю. Где уж ей, бедной, зарасти. Ее давно вытоптали эскадроны туристов…

— По утрам здесь жуткий бардак, — сказала Галина.

Я снова подивился неожиданному разнообразию ее лексики.

Невыразительной, как было уже показано, делает речь обилие стереотипов, отсутствие оригинального нахождения и изобретения.

Одним из важных качеств речи, наряду с уже рассмотренными, является лаконичность. Потенциал лаконичной речи раскрыл античный ритор Деметрий:

… Страстность и сила выражения исчезают в растянутой речи. И как животные сжимают тело, вступая в драку, так речь как бы стягивается в кольцо для усиления выразительности… Для неожиданно сильного воздействия речи требуется стремительность и сжатость, чтобы создавалось впечатление ударов, сыплющихся один за другим.

Кроме того, лаконичность способна придать высказыванию вид мудрости. В самом деле, если бы фраза Красивые женщины несчастны (варианты: опасны, ужасны…) не состояла из трех слов, она не могла бы претендовать на роль обобщения.

Как уже говорилось, проблема качеств речи интересовала риторику в течение многих веков, споры о них ведутся и сегодня. П. Грайс [18] положил в основу успешного речевого общения принцип сотрудничества, или кооперации. Его максимы (правила, постулаты) — это коммуникативные обязательства говорящего по отношению к адресату.

П. Грайс выделил следующие максимы:

1) количества: говори не больше, но и не меньше, чем нужно («делай свой вклад в разговор настолько информативным, насколько необходимо»);

2) качества: говори правду;

3) отношения: не отклоняйся от темы;

4) манеры (или способа): говори ясно, кратко, последовательно, точно.

«Конечно, — справедливо отмечает В. П. Руднев в реальной речевой деятельности постулаты Грайса очень часто не соблюдаются. Иначе в речи не было бы грубости, хамства, речевой истерики, логареи, говорения вокруг да около и т. д. Американцы, как всегда, стремятся к ясности и идеалу. Русские лингвисты-прагматики, напротив, склонны изучать речевую реальность, «речевую демагогию», по выражению русского лингвиста Т. М. Николаевой. Ясно, что говорить можно и нужно по-разному в зависимости от конкретной или наоборот ситуации. Профессор со студентом разговаривают не так, как профессор с профессором и студент со студентом, при этом профессор со студентом общаются по-разному на лекции, на экзаменах, на общем банкете и в частной беседе дома у профессора. Когда человек защищает диссертацию, он должен обязательно благодарить всех выступающих, даже если его подвергают шквальной критике. Он должен обращаться к председателю совета: «Глубокоуважаемый господин председатель» — только так. Но представьте себе, что в магазине, когда подошла ваша очередь, вы говорите: «Глубокоуважаемый господин продавец, дайте мне, пожалуйста, полкило трески!» («Словарь культуры ХХ века»).

Думается, не правы авторы, настаивающие на том, что максимы Грайса повторяют риторические представления о качествах речи. Его научная концепция возникла и существует в другой системе координат, риторические требования дополнены в ней эстетическими, социальными, этическими.

Очевидна разная степень обязательности постулатов в различных обстоятельствах речи (на что, впрочем, обращал внимание и сам П. Грайс). Например, любой афоризм нарушает и максиму количества, и максиму качества, и максиму отношения, не говоря уже о максиме манеры. Все максимы Грайса нарушают С. Соколов, В. Пелевин, Б. Акунин, Т. Толстая, Л. Петрушевская и другие современные писатели.

Лингвистов (см.: 28 и др.) интересуют причины неудач речевого общения, так называемых коммуникативных неудач. Одни из них обусловлены свойствами языка: его многозначностью, неопределенностью, омонимичностью, неполнотой высказываний. Омонимия слова звать обыгрывается в сказке Л. Кэрролла «Алиса в Зазеркалье»:

— А каким насекомым у вас радуются? — спросил Комар.

— Я никаким насекомым не радуюсь, потому что я их боюсь, — призналась Алиса. — По крайней мере, больших. Но я могу вам сказать, как их зовут.

— А они, конечно, идут, когда их зовут? — небрежно заметил Комар.

— Нет, кажется, не идут.

— Тогда зачем же их звать, если они не идут?

— Им это ни к чему, а нам все-таки нужно. Иначе зачем вообще знать, как что называется?

— Незачем, по-моему, — сказал Комар.

Последние похождения Коровьева и Бегемота в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита» отмечены коммуникативной неудачей их общения с «гражданкой», требовавшей у них писательских удостоверений. В основе конфликта лежат не только культурные различия персонажей, но разное понимание ими значения слов умер и бессмертный:

Так вот, чтобы убедиться в том, что Достоевский — писатель, неужели же нужно спрашивать у него удостоверение? Да возьмите вы любых пять страниц из любого его романа, и без всякого удостоверения вы убедитесь, что имеете дело с писателем. Да я полагаю, что у него и удостоверения никакого не было! Как ты думаешь? — обратился Коровьев к Бегемоту.

— Пари держу, что не было, — ответил тот, ставя примус на стол рядом с книгой и вытирая пот рукою на закопченном лбу.

— Вы не Достоевский, — сказала гражданка, сбиваемая с толку Коровьевым.

— Ну, почем знать, почем знать, — ответил тот.

— Достоевский умер, — сказала гражданка, но как-то не очень уверенно.

— Протестую, — горячо воскликнул Бегемот. — Достоевский бессмертен!

— Ваши удостоверения, граждане, — сказала гражданка.

Существуют и собственно риторические причины коммуникативных неудач, например, неудачное нахождение или изобретение речи. Другие неудачи могут быть вызваны разным пониманием форм вежливости, когда, например, начало просьбы «Не могли бы вы показать…» воспринимается неправильно: «Неужели нельзя прямо сказать?!» Этот тип неудачи также обыгрывается в книге Л. Кэрролла «Алиса в Зазеркалье»:

— Прошу вас… — начала Алиса.

— Не попрошайничай, — сказал Король строго. — Порядочные люди этого не делают!

Подобна неудача изображена и С. Довлатовым в повести «Заповедник»:

— Спасибо, милая.

Тон резко изменился.

— Какая я вам милая?! Ох, умираю… милая… Скажите, пожалуйста… Милую нашел…

— И не подумайте чего-нибудь такого!

—Такого — никогда. И еще раз — спасибо…

Подчас мы не понимаем намерения говорящего, когда слышим фразы «Я сегодня плохо выгляжу», «Это платье мне не идет» и т. п. В подобных ситуациях от нас ждут не подтверждения сказанного, а напротив, — опровержения: «Да что вы! Совсем наоборот!».

Нередко мы допускаем бестактность по отношению к близким, считая тактичность лишней в общении со «своими»:

Встретите вы, например, на улице чужого человека. Он улыбнется вам приветливо и скажет:

— Какая вы сегодня свеженькая!

А через три минуты (что за такой срок может в вас измениться?) подойдет свой, он посмотрит на вас презрительно и скажет:

— А у тебя, голубушка, что-то нос вспух. Насморк, что ли?

(…) Я слышала, как одна молодая дама хвалила своего мужа и говорила:

— Вот мы женаты уже четыре года, а он всегда милый, вежливый, внимательный, точно чужой!

И слушатели не удивлялись странной похвале.

Не удивлюсь и я.

(Н. Тэффи. Свои и чужие)

Чтобы избежать коммуникативных неудач, мы должны учитывать также особенности женского и мужского речевого поведения. Каких же слов и выражений, например, не следует употреблять в разговоре с мужчиной? Сошлемся на мнение И. А. Стернина [80]:

«Нет» — это слово лишает мужчину самостоятельности принятия решения, подталкивает к упрямству;

«Нельзя» — это означает, что решение принято без него, он лишен права мыслить;

«Я же тебе говорила» — воспринимается как «у тебя нет своего ума, так хоть моим пользуйся»;

«Давай я тебе помогу» — воспринимается как указание на беспомощность (лучше стоять рядом и ждать, пока сам попросит);

«Ты неправ» — удар в самое сердце: обвинение в некомпетентности;

«Я чувствую», «Ты не чувствуешь» и подобное подталкивает к разговору о чувствах. Лучше говорить: «Я думаю», «Ты думаешь» (думать — мужское слово).

Наряду с коммуникативными неудачами, неожиданными для самого говорящего, существуют неудачи подстроенные, преднамеренные — неудачи-ловушки, капканы. Прием капкана [66] удачно использовал в споре с Пигасовым Рудин — персонаж одноименного тургеневского романа:

— Доложу я вам, по моему мнению… а я могу-таки, при случае, слово молвить; я три года в Дерпте выжил… все эти так называемые общие рассуждения, гипотезы там, системы <…> Извините меня, я провинциал, правду-матку режу прямо… никуда не годятся. Это одно все умствование — этим только людей морочат. Передавайте, господа, факты, и будет с вас.

— В самом деле! Ну, а смысл фактов передавать следует?

— Общие рассуждения! — Смерть моя эти общие рассуждения, обозрения, заключения! Все это основано на так называемых убеждениях; всякий толкует о своих убеждениях и еще уважения к ним требует, носится с ними… Эх!

— Прекрасно, стало быть, по-вашему убеждений нет?

— Нет — и не существует.

— Это ваше убеждение?

— Да.

— Как же вы говорите, что их нет? Вот вам уже одно, на первый случай.

Перейдем к рассмотрению второй составной части элокуции — учению о «цветах красноречия» (тропах и фигурах речи). Один из парадоксов убеждающей речи заключается в том, что «если показать истину как она есть, не облекая ее никакими покровами, то люди не увидят и не услышат» (В. Конецкий). Такими «покровами» являются тропы и фигуры речи — старинный арсенал риторики.

Напомним, что троп — это оборот речи, чаще всего употребление слова или выражения в переносном значении (эпитет, олицетворение, сравнение, метафора и др.). Тропы издавна сравнивались с поворотами (оборотами) в танце, но поворот представляет собой только часть танцевальной фигуры. В основе тропов лежит лексическая образность, в основе фигур — синтаксическая. Фигуры речи — особые формы синтаксических конструкций, с помощью которых усиливается выразительность речи, степень ее воздействия на адресата. Это прием повтора, антитеза (подчеркнутое противопоставление), риторический вопрос и др.

Как относиться к приему повтора? Не является ли он избыточным? — Конечно, нет, если используется целенаправленно. Это один из самых древних эстетических приемов, без повтора немыслимы не только красноречие, литература, но и музыка, архитектура и другие искусства. В речи и тексте прием повтора создает связность, лежит в основе подтекста, служит средством привлечения внимания. Им виртуозно владели самые разные авторы, приведем только небольшой пример:

В окне зала еще алел над дальними полями тесный весенний закат, но сумерки, поднимавшиеся с темной речной долины, с темных сырых полей, со всей темной холодеющей земли, снизу затопляли его все гуще…

(И. А. Бунин)

Прием повтора обнаруживается в этом примере на разных уровнях: фонетическом, лексическом, морфологическом, синтаксическом.

Нередко все искусство красноречия пытаются свести к способности выражаться «фигурально», к насыщенности речи тропами и фигурами. Но еще античный ритор Деметрий подчеркивал, что «выражаться фигурально не значит говорить намеками о простых и само собой разумеющихся вещах, как это до смешного делают сейчас ораторы».

Во многих пособиях для усиления выразительности речи рекомендуется использовать пословицы и афоризмы. Однако пословицы, не защищенные именем автора, не являются сильными аргументами, оспорить их нетрудно:

— Теперь другое время, другие песни и к старому возврата нет. Знаешь, как говорят в народе: кто старое помянет, тому глаз вон.

— Мне не нравится эта формула, — говорю я.

— Почему?

— Что-то в ней есть угрожающее. Как бы не окриветь.

(А. Крон. Бессонница)

Афоризмы — лаконичные, остроумные, нередко парадоксальные высказывания, защищенные авторитетом своего создателя. Мы можем не согласиться с высказыванием «Карточная игра есть банкротство всяческой мысли», но помедлим его опровергать, если будем знать, что оно принадлежит философу А. Шопенгауэру. Собственно, афоризм и рассчитан на наше несогласие. Парадоксальностью содержания и лаконичностью формы он вызывает ответную реакцию слушателей, диалогизирует монологическое изложение:

Затянувшаяся дискуссия означает, что обе стороны не правы.

(Вольтер)

Лишь очень немногие живут сегодняшним днем. Большинство готовится жить позднее.

(Дж. Свифт)

Плохая поэзия всегда возникает от искреннего чувства.

(О. Уайльд)

Громадная сила — упорство тупоумия.

(М. Е. Салтыков-Щедрин)

Если хочешь, чтобы у тебя было мало времени, то ничего не делай.

(А. П. Чехов)

Надо любить жизнь больше, чем смысл жизни.

(Ф. М. Достоевский)

Знаменитый историк и лектор В. О. Ключевский специально составлял тетради афоризмов, которые часто использовал в своей речи: «Красивые женщины в старости бывают глупы почти всегда только потому, что в молодости были очень красивы», «В мужчину, которого любят все женщины, не влюбится ни одна из них», «Искусство любят те, кому не удалась жизнь».

Лекции философа М. К. Мамардашвили [52 и др.] были пересыпаны афоризмами, которые диалогизировали речь, давали импульс смысловому развертыванию:

…Мы можем наказывать других своей святостью или своей бедностью. Есть такие парадоксы в топографии нашей душевной жизни. Если вы помните, в одной из песен Высоцкого даже ангелы поют злыми голосами. Этот злой голос как бы наказывает мир за то, что тот его не понял.

Используя афоризмы и цитируя, надо соблюдать меру, чтобы «не потерять своего лица между Лермонтовыми, Толстыми, Диккенсами…» [37]. Как пользовался Мамардашвили чужим словом? Он воспринимал Платона, Декарта, Канта, Гете, Шиллера, Пруста, Толстого, Достоевского, Блока, Мандельштама, Волошина, кинорежиссеров Годара, Миндадзе и многих других как собеседников, существующих с ним в одном диалогическом режиме. Личностная оценка мотивирует у него сам ввод цитаты:

Приведу великолепные слова моего любимого философа Канта (редко кто высказывался на эту тему с такой силой и в то же время с такой пластичной скромностью).

При этом он никогда не пренебрегал возможностью оспорить традиционную оценку своего “собеседника”:

Лев Толстой. Он — не только великий писатель, но, в действительности, прекрасный мыслитель, к сожалению, мало оцененный (как ни странно, качество мыслителя приписывается только Достоевскому).