которым соотносится все изменчивое и благодаря которому оно включается в единство человеческого опыта.
То, что кажется «самой вещью», по мере развития познания отодвигается все дальше и дальше, глубже и глубже, становится все загадочнее. Мы говорим, что каждая реальная вещь «неисчерпаема»: ведь все, что мы знаем о ней, это знание, а не сама вещь. Она становится все загадочнее.
На самом же деле эта вещь всегда «примысливается» нами самими. Мы не познаем «предметы», мы познаем предметно. Знание и возникает впервые как отнесение ощущений или восприятий к одному и тому же предмету. Познание и есть объективирование своих восприятий. Вещь – не то, что за границей нашего познания, а основное понятие всего нашего познания. Существует не вещь «сама по себе», а логическая функция предметности, которая наполняется постоянно изменяющимся эмпирическим материалом, благодаря чему возникают и сменяют друг друга различные физические реальности – мир Демокрита, мир Аристотеля, мир Ньютона, мир Эйнштейна.
8.11. Структурализм в философии науки
Структурализм вообще – это собирательное название различных концепций, которые ставят в центр внимания и исследования понятия поряд-
ка, расположения, расчленения, подразделения, структуры, формы и т. п.
Термин применяется преимущественно в лингвистике, антропологии, этнологии, семиотике, социологии, психоанализе, искусствоведении, литературоведении, истории науки. Философская значимость структурализма состоит прежде всего в его продуктивности как методологии социальногуманитарного исследования. Об этой продуктивности свидетельствует создание многочисленных научных журналов, объединенных этой методо-
логией. Важны и философские основания структуралистской методоло-
гии, а также вытекающие из них полемические выпады против классической философии, классического рационализма. Философский структурализм получил распространение преимущественно во Франции, где достиг расцвета в 60-е гг. XX в.
Исходный пункт структуралистского подхода в гуманитарных науках образуют работы Ф. де Соссюра, прежде всего его классический «Курс общей лингвистики» (1916 г.). Правда, Соссюр не придает своим размышлениям систематическую форму, и даже понятие «структура» не имеет у него существенного значения. В явной форме структуралистская исследовательская программа сформулирована в конце 20-х гг. XX в. членами «пражского кружка» (Н. С. Трубецкой, Р. Якобсон и др.) и «копенгагенской школы» ( Л. Ельмслев), применительно к лингвистике, основанной на идеях Соссюра. Лингвистика была задумана как новая наука о языке, которая в отличие от прежних сравнительно-исторических теорий была бы ори-
303
ентирована на методологические стандарты точных наук. Как и неопозити-
висты, структуралисты не говорят о субъекте, сознании, мысли, деятельности и т. п.; их интересует преимущественно язык; они говорят о правилах, отношениях, инвариантах, системах, структурах, кодах и т. д., стремясь к объективному описанию человека, общества, культуры. Вместе с тем, структуралистов отличает от неопозитивистов внимание к истории культуры, к ее прерывности, к донаучным (в том числе культурным, бессознательным, дорефлексивным) условиям научного знания, отрицание «рациоцентризма», европоцентризма и концепции «плоского», линейного прогресса. Главными антагонистами структуралистов были экзистенциалисты и персоналисты, с их культом субъективности, личности и свободы. Личность уступает место безлично-объективным структурам, знакам, отношениям и инвариантам.
Для структуралистского метода характерно понимание языка как системы знаков. Понятие знака, согласно Соссюру, образуется посредством различения двух компонентов – сигнификанта (носителя значения) и сигнификата (обозначенного). Связь обоих компонентов устанавливается конвенционально. При экспликации сигнификата функция референции (указания на обозначенное) не рассматривается, выносится за скобки: знак получает значение лишь на основе отличий от других элементов языковой системы и отношений к ним. Для структурного подхода важно также различение между языком и речью. Уровень языка – это система абстрактных правил, уровень речи – это эмпирически наблюдаемая деятельность говорящего. Предмет лингвистики – языковая система, понимаемая как социальная институция, а не как функция говорящего субъекта. «Синхроническому» аспекту изучения языковой знаковой системы отдается приоритет. Изменения в языке (диахронический аспект языка) можно понять лишь на основе синхронического анализа.
Созданная в пражской школе фонология – яркий пример структуралистского подхода. Она описывает, в отличие от фонетики, не все акустические феномены, издаваемые носителями данного языка, но устанавливает репертуар значимых единиц языка (фонем), различных по значению звуков, определяющих данный язык. Фонема отличается от индивидуально бесконечно разнообразных артикуляций звуков. В этом бесконечно разнообразном материале звуков таким образом выделяются устойчивые единицы, обозримый репертуар релевантных функциональных различий. Выделение единиц дополняется далее указанием правил их связывания друг с другом. Создается модель языка, которая поддается и математической обработке (Ельмслев). Нетрудно заметить родство структуралистского подхода к анализу языка с программой логического анализа языка науки в неопозитивизме. Структуралистский метод развивался в различных формах, в том числе в работах Ноама Хомского.
304
В антропологии и этнологии идеи структурализма применил К. ЛевиСтросс. Он также отклоняет сравнительно-исторический метод и за сложными и текучими явлениями различных жизненных форм ищет инвариантные структуры. Уделяя особое внимание мифам, он исследовал системы родственных отношений, правила питания и одежды в примитивных культурах. Культура описывается как система, состоящая из подсистем (язык, экономика, брак, религия, искусство, наука), которые структурируются в качестве символических связей через различающие оппозиции. Структурный анализ выделяет парадигматические элементы подсистем и описывает правила отбора и связи, которые делают понятными связывание отдельных элементов. Леви-Стросс занимается не просто этнографическими исследованиями, а выявлением универсальных структур первобытного мифического мышления. Лингвистика, антропология и этнология – классические области применения структурализма. Ж. Лакан применил структурализм в психоанализе для трансформации идей Фрейда. В основе его теории индивидуума лежит тезис о том, что бессознательное структурировано подобно языку, а язык – не вспомогательное средство, созданное автономным мыслящим субъектом с целью коммуникации (как думала классическая философия); не меньше истины в том, что язык создает человека. Человек говорит лишь потому, что язык сделал его человеком. Л. Альтюссер применил структурализм к марксистской теории общества. Широкое применение структурализм нашел в культурологии и литературоведении. В работах же наиболее влиятельных философов из окружения структурализма, М. Фуко и Ж. Деррида, речь идет не о применении структуралистского метода в философии, но о философской рефлексии над основаниями и следствиями структуралистской методологии. На передний план выдви-
гается критика традиционных концепций субъекта, иногда называемая даже антигуманизмом («децентрация» субъекта, «растворение» личности человека в безлично-анонимных социальных и знаково-символических структурах).
Структурализм в теории науки был основан Джозефом Снидом в
его книге 1971 г. «Логическая структура математической физики» и разработан до уровня влиятельной метанаучной программы В. Штегмюллером и его учениками. Это – общая теория науки, в которой строится по возможности единая картина естественных и общественных наук с учетом их различий. Рассмотрим структуралистский подход на примере концепции профессора Мюнхенского университета Вольфганга Бальцера90.
Ученые и их деятельность рассматриваются как часть общественной системы. Научная подсистема в системе общества – это процесс, в котором можно различить два уровня: структурный (продукт, знание) и социаль-
90 [80]
305
ный (люди, деятельность, цели, ценности, отношения, группы, институции). На первом уровне разрабатываются все более обширные и сложные теории, модели действительности, растет охват и точность (соответствие объекту) научного знания. Возникают проблемы, противоречия, происходит смена основных моделей, когерентность знаний нарушается, восстанавливается и повышается. Теория науки на первом уровне (уровне знания, структурном) довольно хорошо разработана. На втором уровне систематизация материала труднее. Объект менее доступен, знания о нем скуднее. Здесь общая теория находится в стадии становления. На этом уровне можно выделить два вида феноменов. Первый – отдельная личность. Она исследует, публикует, ищет финансы, участвует в образовании институций. Она погружена в известную среду, усваивает ее ценности, стиль, менталитет и т. д., с другой стороны – сама воздействует на эту среду и изменяет ее. Второй уровень – групповые феномены, научные сообщества и связанные с ними общественнополитические организации (фонды, комитеты и проч.). Структурализм концентрируется прежде всего на структурном аспекте (наука как система знаний), где можно достичь точности и полноты. Кстати, без учета структурного аспектаневозможно понять и социальный.
На обоих уровнях наука – процесс. Процесс изменений, как учил еще Аристотель, – это непрерывный переход из возможности в действительность, последовательность состояний в некотором пространстве возможностей, «пространстве состояний», которое содержит и альтернативные, лишь возможные состояния. Представление о развитии в пространстве состояний близко картине эволюционной теории. Возникают изменения, новации, некоторые из них исчезают, подавляются, оставляются без внимания, некоторые находят отклик, укрепляются, переходят в следующее состояние. В отличие от теории эволюции, однако, изменения в науке не происходят спонтанно, но соответственно определенным и понятным методам. Теория науки для описания этого процесса должна решить две за-
дачи. Во-первых, построить пространство возможностей, т. е. найти из-
мерения этого пространства. Во-вторых, определить внешние и внутренние факторы, которые влияют на переход из одного состояния в другое. Внутренние факторы действуют на структурном уровне, внешние стимулируют или подавляют на социальном уровне то, что рождается на структурном.
Как описывать состояние научной системы и ее подсистем? Полного списка элементов-компонентов до сих пор нет. Исследование продолжается. Представим их примерный список.
Первый элемент: теории и модели. Теории представляют состояние системы в объективированной, языковой форме. Модели в первом приближении можно понимать как мысленные конструкции для отображения реальных систем. Построение новых теорий, отказ от предшествующих – это изменение состояния научной системы.
306
Второй: отношения между теориями и их пересечения («линки»). Установление или элиминация интертеоретического отношения – драматическое событие, изменяющее состояние науки.
В основе этих двух измерений лежит системное видение мира: он состоит из различных подсистем, связи между которыми важны для понимания его общего строения.
Третий: инвариантности и симметрии.
Четвертый: данные. Единичные противоположности общим теориям. Теории и данные – два полюса научного знания. Для состояния системы характерно не всякое изменение данных, но – существенное изменение.
Пятый: реальные объекты, системы, на которые направлено исследование (интендированные объекты). За всеми данными и теориями стоят реальные объекты. Они – исходный пункт и постоянная точка отсчета в научном исследовании. Со времен Канта мы знаем, что все реальные системы «сами по себе» так или иначе относительны к языку и теориям. О них «самих по себе» можно сказать лишь то, что они «есть». Все остальное, что можно о них сказать, до-определяется в актах высказывания. На эти системы проецируется человеческое мышление. И тем не менее, они должны быть введены в измерения состояния науки. Они – тот «якорь», который удерживает другие, понятийные, измерения от «свободного полета». Данные, полученные от реального объекта, должны составлять единство, на котором и испытывается теория.
Шестой: методы измерения. Новые приборы, аппараты могут изменить состояние науки. Термометр, барометр, телескоп, микроскоп…
Седьмой: проблемы. Актуальные проблемы составляют лишь небольшую выборку из спектра возможных проблем, и сам этот выбор характеризует состояние. Различают проблемы концептуальные, эмпирические и технические. Через выбор проблем мы переходим к социальному измерению. Проблемы – «стык» между структурным и социальным уровнем.
Восьмой: институции. Учреждение университетов, возникновение академий, создание институтов, лабораторий, научных фондов, учреждение премий и т. п. изменяет состояние науки.
Девятый: ценности. Те, которые изменяются вместе с культурными и социальными условиями. Частный пример: научная политика государства.
Далее следует выделить факторы изменения состояния науки. Первый – наличное концептуальное состояние в виде теорий, их связей и инвариантов. Это – генератор новых проблем, «запас» для новых идей. Второй – проблемы. Третий – природа исследуемых объектов. Четвертый – методы, не общие, а конкретные. Имеют влияние личные факторы – усердие, жажда денег, успеха, славы, способность к убеждению и т. д. Общественные обстоятельства, потребности, «тренды», политика и т. п. Они оп-
307
ределяют приток или отток материальных и финансовых средств – важнейший фактор научного процесса в наше время. Развитие технологий, в том числе информационных, компьютеров, программного обеспечения. Новые технические средства способны даже самостоятельно строить теории, улучшать имеющиеся теории на основе новых данных, создавать динамические наглядные модели объектов и т. д. Состояние науки могут изменить, конечно, и особенности личного характера ученого, и стиль его мышления, и отдельные действия, дающие образец другим. В особенности – ставшие «великими», которые дают и курьезные примеры обстоятельств научного открытия.
Перечисление отдельных элементов и факторов не дает картины научного процесса в целом. О взаимодействии этих факторов мы еще мало что знаем. Никакой общей модели, объясняющей развитие науки, пока еще нет, даже в самых общих чертах91.
В. Крон и Г. Кюпперс предложили один из подходов к построению всеобъемлющей теории научного процесса92. Они исходили из идеи самоорганизации в теории систем и биологии. В качестве элементов системы выступают отдельные личности и их действия. Эти действия могут быть либо «исследовательскими», либо «научными». Исследовательские – чтение, размышление, экспериментирование, расчеты, обсуждение с коллегами, и проч. «Научные» – создающие возможность собственно исследовательской деятельности, создающие среду, условия для исследовательской работы: делать доклад, сочинять статью, книгу, читать лекции, вообще – учить молодежь, организовывать научные исследования, популяризировать их, делать заявки в научные фонды, проводить экспертизы, писать отзывы, рецензии и т. д.
До возникновения собственно теории науки существовала многовековая традиция философских размышлений о знании. Наиболее широко распространенное понимание знания – совокупность истинных положений, которыми располагает человек и которые он считает обоснованными. Это не вполне точно. До сих пор философы спорят о том, что такое «истинность», еще менее понятна «обоснованность». Знание – не индивидуальное владение, оно социально. Первая социальная компонента знания – язык. Знание выражается в утверждениях, утверждения – в языке, а язык – социальное явление. Язык подразумевает согласие (соглашение) между членами некоторого сообщества о том, как употреблять те или иные звуки и знаки. Вторая социальная компонента знания – «истинность». Истина – соци-
91[80; С. 26]
92Крон, В. Самоорганизация: генезис научной революции // Концепция самоорганизации в исторической ретроспективе / В. Крон, Г. Кюпперс, Р. Паслак. – М., 1994. –
С. 86–103.
308
альное явление. Это понятие также предполагает согласие, одобрение некоторой группы. Вера в то, что некоторое положение истинно, предполагает социальное отношение. В вере содержится предрасположение (диспозиция) реагировать тем или иным образом (согласие–несогласие). В том, что принимается в качестве «истинного» (верного, правильного), можно найти языковую и социальную подоплеку. То же самое верно относительно обоснованности. Хорошие основания есть двух сортов. Первое – логические, когда положение составляет часть хорошо подтвержденной системы положений. Второе – социальные, от авторитета, когда можно доверять и положиться. Основания второго рода в нашем мире широко распространены. В науке они тоже есть, но занимают второстепенное место. Главное – обоснование, подтверждение. Но и понятие подтверждения находится сегодня в неудовлетворительном состоянии, является дискуссионным. В понятии подтверждения, во-первых, мыслится некоторая когерентность с другими положениями в некоторой системе (по меньшей мере непротиворечивость, в сильной форме – принадлежность к аксиоматизированной системе). Здесь социального измерения не видно. Во-вторых – эмпирическое подтверждение, т. е. опора на «атомарные предложения», опирающиеся на «положения наблюдения». Через отношение к «опыту» неизбежно снова входит социальное измерение, поскольку то, что считается «данными опыта», зависит от соглашения некоторой группы. Третье условие «подтверждения» уходит еще глубже в социальную сферу. Знание подтверждено, если оно хорошо оправдало себя в практике некоторой группы (в технических приложениях, например). Таким образом, характеристики любого знания необходимо содержат в себе социальные и прагматические компоненты. Это верно и в отношении научного знания.
Однако научную истину следует отграничить от «истин» другого рода, от других способов признания истинности. Например, по декрету власти – там, где она способна контролировать и мысли. Или в псевдонауке, где создаются теории, которые могут объяснить и обосновать все, что можно вообще сформулировать. Третий – принятие религиозной истины, откровение. Отграничение науки от псевдонауки относительно безобидно, как и сами эти «науки». Псевдонауки неопровержимы и бесполезны. Они не имеют никакой познавательной ценности именно потому, что способны объяснить все, что угодно. С отличением от доктринального и религиозного труднее. На первый взгляд, все ясно. В науке каждому предоставляется право принимать или не принимать суждение на основании собственного опыта и размышления. Каждый может проверить. Научные утверждения не нуждаются в убеждении, пропаганде и полицейском контроле. Однако необходимо и здесь учитывать социальный контекст. Любая проверка связана с языком, а в языке всегда есть социально обусловленные конвенции. Кроме того, возможность проверки как правило – лишь принципиальная.
309
И тем не менее, отличие научной истины от «истин» другого рода достаточно ясно. Наука занимает особое место в отношении к истине. В науке всякий человек равноправен, самостоятелен и независим в принятии того или иного знания. Всякий «ближний» и «дальний» должен сам формировать свое мнение, сам определять свое знание. Эта основная позиция – составная часть более широкой идеи Просвещения как освобождения от принуждения разного рода, в особенности от принуждения принять веру и мнения другого человека.
Структурализм не обходит и проблему ответственности в науке. Корень проблемы в том, что не всякий прирост научного знания и не всякий продукт, созданный на его основе, – благо. Исследования об ответственности не слишком преуспели, и одна из возможных причин этого в том, что они могут представлять опасность для устоев современного экономического и общественного порядка. Удобная для ученого и широко распространенная позиция: надо уметь видеть различия между инструментом и его применением. Молотком можно и гвоздь забить, и голову проломить. Во втором случае ответственность несет не инструмент и его создатель, а тот, кто им злоупотребил. Научное знание – лишь орудие, которое можно употребить во благо и во зло, и ответственность лежит на том, кто применяет, а не на ученом. Однако орудие всегда изготовляется для определенной цели, и различие между изготовлением орудия и его применением в известной мере искусственно. Понятие «ответственность» предполагает, что действия некоторой персоны были причиной некоторого события и это событие рассматривается как «вредное» (зло). Однако «зло» невозможно оценить объективно. Это – принципиально субъективная оценка. К тому же очень редко можно установить «полную» причину события. Обычно мы имеем дело с частичной причиной и частными действиями. К тому же причины имеют здесь социальный характер, а потому то, что считается «причиной» зависит от языка и культуры («духи», «дурной глаз», «порча», «ведьмы» и т. п.). Далее – сложность причинных связей в обществе, при совместном действии многих людей. Распределяется ли ответственность на со-участников? Многие действия, далее, опосредствованы институциями. Человек действует как представитель некоей институции. Как говорится, я «маленький человек», выполнял служебный долг, да и не имел представления о целом, отвечая за свой участок работы. Кто виноват? Как распределить ответственность? Можно ли определить степень вины и ответственности? Не всегда можно предвидеть возможное злоупотребление. Важно учитывать намерение, умысел, промедление, неоказание, неосторожность и прочие формы и градации причинения. Ученый, как участник проекта, должен сознавать свою ответственность пропорционально своему весу в проекте и расчету вероятных отрицательных последствий, но эта соответственность не играет сколько-нибудь заметной роли в науке в настоящее время.
310
Обратимся теперь к структурам в знании. Понятие «теории» неоднозначно. Есть разные теории. От «маленьких» до «больших» и очень больших (исследовательские программы, «холоны»). Можно даже говорить о «мельчайших» или «элементарных» теориях, «единицах» теоретического знания, описывающих «секторы» или фрагменты действительности. В теории науки они описываются как появляющиеся и развивающиеся в какоето время в какой-то области науки, при отвлечении от социальных условий
ит. д. Они не подходят для постановки и обсуждения философских вопросов. Такие вопросы имеет смысл дискутировать лишь с учетом всего научного процесса в связи с историей цивилизации. Опора на фрагменты ведет к заблуждениям и бесплодным дискуссиям.
В«локальных» теориях можно рассмотреть: модели; интендированные системы; структуры данных; аппарат аппроксимаций.
Положения, гипотезы, законы теории характеризуют некоторую модель, вернее класс моделей, в которых выполняются эти законы, к которым относятся высказывания теории.
От законов отличают данные. Законы подтверждаются данными. Данные благодаря законам получают смысл. Соответствие их друг другу служит основанием для принятия и тех, и других. Теория, в которой законы и данные соответствуют друг другу, считается пригодной. Данные могут быть получены сколь угодно сложными способами и могут ни в чем не уступать по сложности законам. Эти данные как правило не могут быть восприняты непосредственно чувственно. Принятие данных происходит не так, как принятие теорий. Данные имеют преимущество перед теориями, поскольку более прямо и непосредственно связаны с самими вещами, из которых состоит мир, нежели теории (правда, сами эти «вещи» конструируются именно в теории, как мы отметили уже в анализе концепции Локка). Вместе с тем, способ принятия данных не указывает на то, что именно они служат объективной основой познания. Не следует упускать из виду их обширную теоретическую «предысторию» и их гипотетический характер. Теория науки не имеет своей задачей доказать истинность научных теорий, опирающихся на абсолютно прочный фундамент фактов.
Те реальные феномены, на которые направлено внимание научного сообщества, которые оно хочет научно исследовать, структурализм называет интендированными системами. Относящиеся к этим системам данные образуют некую структуру, на основе которой строятся модели и формулируются законы. Интендированные системы «отображаются» в данных
итеориях. Интендированные системы – центральный пункт картины науки. Без их принятия теряет смысл понятие правильности, истинности теории или ее пригодности. Они выполняют, как мы отметили, своеобразную «якорную функцию» в научном познании.
311
Проблема в том, что такую систему невозможно установить независимо от моделей. Теория сама решает, какие явления входят в ее «интендированный объект». То, что она может описать и объяснить, включается в объект, что не может – исключается. Поэтому сначала невозможно сказать, каков объект теории, а потом его трудно отделить и отличить от его теоретической модели. Установление этого объекта содержит в себе неустранимый прагматический и конвенциональный «социальный» аспект (единство, согласие ученых). Но в любом случае понятие «теории» предполагает интендированный объект. Парадигматические системы здесь – евклидова геометрия, классическая механика, теория относительности, все теории, излагаемые в современных учебниках.
Теория науки должна далее соотнести теории, данные и аппарат аппроксимации. Данные есть у естественных и гуманитарных наук, а тем самым в них имеются и механизмы соотнесения теории с данными – аппроксимация, хотя в «науках о духе» ими часто пренебрегают. В формальных науках данные отступают на второй план, хотя и в этой области имеются атомарные, фактообразные предложения. Можно рассматривать эти теории как граничный случай, в котором соответствие данных и теории идеально и не нуждается в проблематизации.
Итак, четыре элемента есть. Существенное содержание понятия «теории» заключается в способе связи этих элементов. Лишь в определенном отношении они составляют целое, которое можно назвать теорией. Правильная связь компонентов выражается двумя мета-теоретическими аксиомами: 1) теория и данные должны соответствовать друг другу; 2) возможны такие данные, которым теория не будет соответствовать (опровержимость теории). При этом соответствие не следует отождествлять с истинностью. Соответствие теории данным не обязательно означает и соответствие с объектом (данные не точны, приборы неисправны, измерение ошибочно, не все, что есть в реальности, учтено и измерено и т. д.). Понятие опровержения, как мы знаем, спорно. Кун и Штегмюллер его откровенно не признают. Однако опровержимость – общее структурное свойство науки. Фактическое опровержение – это уже другая проблема, поскольку теория, как показал Лакатос, может быть хорошо «иммунизирована».
В языке теории можно различить три компонента: обыденный язык; математический; специальный (технический). Математический и специальный запас слов можно разделить на три категории: 1) логический (переменные, юнкторы (операторы), кванторы, правила построения предложений); 2) математические выражения (числа; объекты математических пространств – тела, векторы, многообразия и т. д.; математические отношения; функции; выражения для математических членов, символы); 3) эмпирические понятия. Далее можно выделить четыре вида эмпирических понятий: 1) родовые понятия (виды объектов); 2) понятия об отношениях;
312
3) понятия о функциях; 4) константы. Логические элементы во всех теориях одни и те же. Язык теории задается указанием списка обозначений математических пространств и эмпирических элементов.
Определения выполняют две функции. Первая – сокращение, при введении новых обозначений. Во-вторых, для уточнения, пояснения, точного установления смысла. Если в дискуссии одно и то же слово употребляется в различных смыслах, то оппоненты просто говорят о разных вещах. Дефиниция не может быть ложной (это полагание, а не утверждение), но она может быть неудачной. Дефиниции даются на основе уже наличного языка и предполагают уже некоторую теорию. Если определяется отношение, то предполагаются объекты, которые могут находиться в этом отношении. Определяющую роль дефиниции играют в аксиоматизированных теориях, поскольку они позволяют сформулировать сами аксиомы. Возможно дефиниторное расширение теории. Допустим, есть теория на некотором языке. Вводим новый термин посредством дефиниции. Язык теории обогащается и приводит к новым положениям. Снова вводим посредством этого нового языка новый термин и т. д. Примеры: дефиниция «энергии» как определенной функции, «скорости», «ускорения». Благодаря дефинициям закон становится простым и понятным.
Структуры – это репрезентанты (в теории) интендированных систем. Структуры выражены в языке теории. То, что обозначает знак языка – его денотат. Структуры – денотаты всех ее языковых выражений. Структуры, следовательно – целостности, некоторое множество элементов, составляющих единство. Для каждого символа языка есть объект. Объекты структуры выделяются в реальном объекте посредством системного анализа. Затем вводятся соответствующие математические сущности и определяются связи (отношения, функции, константы). Можно различить таким образом различные множества объектов и отношения между ними. Отношения могут быть разных типов. Например, отношение «быть между» – трехместное и относится к первой ступени (отношение между отдельными точками; функция – также отношение первой ступени (между отельными точками); отношение «пересекаться» между прямыми линиями – двухместное, но второй ступени (поскольку прямая линия – множество, и речь таким образом идет об отношении между множествами).
Солнечная система как реальный объект (интендированный), напри-
мер, отображается в структуре, описываемой языком механики. Объекты
здесь – материальные тела, моменты времени, точки пространства, вещественные числа, векторы. Отношения связывают точки пространства и времени, векторы и числа. Функция «массы» отображает «тела» на числа. Функция «силы» сопоставляет каждому телу и моменту времени – вектор.
Структуры имеют смешанный онтологический статус. Некоторые содержат элементы мира, существующие независимо от нас (планеты), неко-
313
торые, очевидно, – продукт человеческой мыслительной активности (объединение элементов в множество). Первоначально структуры образуются посредством абстрагирования из реальных объектов, однако затем начинают жить «собственной жизнью». Из них можно сконструировать объекты, у которых в реальности нет никакого коррелята. Но и для них можно сохранить принцип корреспонденции, если ввести понятие возможных систем, которые они и «отображают». Между реальными и возможными системами нет четкой границы. Что такое, например, «колебания маятника»?
Логика и математика – базис всех наук; во всех науках этот базис одинаков. Есть и третий базис – теория множеств. Можно сказать, что сегодня научное мышление по своей форме существенно определяется тео- ретико-множественными понятиями. В центре теоретико-множественного образа мысли стоит принцип компрегензии, который позволяет переходить от суждений к множествам и обратно. Если отдельный термин суждения обозначить через «х», то можно образовать понятие «для всех х», т. е. включить «х» в некое множество. Этот ход мысли нашел широчайшее применение. Он позволяет из любых утверждений извлекать множества. Этим способом устанавливается единство собранных в множество объектов. Образование множеств – проявление чисто человеческой активности. В природе никаких множеств нет. Образование «множеств» идет одновременно с образованием понятий. Поэтому теорию (состоящую из понятий и суждений) можно описывать на теоретико-множественном языке. Язык специальной научной теории состоит из логической и теоретикомножественной частей, общей для всех теорий, а также из специальных основных понятий. Язык теории множеств – простейший и потому самый подходящий для мета-теоретических целей среди всех, предложенных ранее.
Модель – это мысленный образ, «конструкт» или представитель (репрезентант) реальной системы. Любая модель – структура, т. е. состоит из множества объектов и отношений, обозначенных символами предзаданного языка. Тем самым модели определяются относительно некоторого языка. Во вторых, для всякой модели имеются аксиомы. Модель всегда – для определенных аксиом. В ней эти аксиомы выполняются. Набор аксиом всегда выполняется не в одной модели, а в классе моделей. Модели используются и в медицине, инженерном деле, юриспруденции, но не в смысле отображения реального объекта, а как основа для конструкции новых реальных систем.
Объемлющие теории. Все до сих пор сказанное относится к «малым» теориям. Есть и большие теоретические структуры, «сети» теорий, эволюция. Важная проблема структуралистского подхода – интертеоретические отношения. Среди них особенно важен случай специализации, когда к сис-
314