ТЕМА 5. СРЕДНЕВЕКОВАЯ НАУКА
5.1. Общая характеристика
Самое существенное в средневековой европейской науке (VI–XIV вв.) то, что ее общую основу образуют не опыт и логика, а религиозная вера. Она удовлетворяет преимущественно религиозные потребности, служит главным образом христианской церкви.
Наиболее общие, фундаментальные основания средневековой науки были заложены в поздней античности, во II–VI вв., в эпоху становления христианства и христианской теологии. Христианство избирательно ассимилировало научные идеи языческой античности, эллинской мудрости, и, в силу присущего религиозному сознанию догматизма, авторитаризма и консерватизма, транслировало их в почти неизменном виде из века в век.
Христианская церковь стала центром духовной культуры, образованности, носителем научной традиции. Духовенство получило своеобразную интеллектуальную монополию на истину. Ведь главным источником истины была Библия, как Откровение Бога – человеку, а право читать и толковать Библию имели лишь представители духовенства (только Реформация XVI в. дала Библию в руки мирянам). Средневековый «доктор» (ученый) – это прежде всего ведущий авторитет христианской церкви в области теологии. До XVI в. «образованный человек» и «духовное лицо» были почти синонимами. Ложное стремление отождествить духовность и веру в Бога восходит к этому времени.
Средневековье – время книжной учености, преимущественно – цер- ковно-монастырской. Книги были редкостью, большой ценностью. Основная масса книг находилась в монастырях, где, в частности, сохранялись и переписывались из века в век и античные рукописи. Средневековый ученый – это грамотный человек, книжник, знаток текстов – Священного Писания, сочинений Отцов церкви, авторитетных богословов, античных рукописей – Платона, Аристотеля, Евклида, Архимеда, Птолемея и др.
Христиане чувствовали себя людьми, которым впервые открылась истина. Они противопоставили всей предшествующей «языческой мудрости», египетско-халдейской науке и греко-римской философии – Божественное Откровение, т. е. знание, открытое человеку через пророков Богом и записанное в Библии, такое сверхъестественное знание, которое бесконечно превосходит всякое естественное человеческое познание, всякую науку и философию. Библия, как Откровение, наделяется абсолютным авторитетом и рассматривается как абсолютная истина – отчасти доступная человеческому пониманию, отчасти – сверхразумная. Поэтому средневековая наука в своей первооснове имеет совершенно догматический характер. Поскольку вся необходимая человеку для достижения конечной и высшей цели (спасения, вечной блаженной жизни) истина уже дана ему Богом, то открывать ее уже не надо. Важнейшая задача научного исследования и философского размышления – открытие истины, познание нового – уходит из
127
сферы науки. В средневековой науке практически отсутствует установка на новизну, творчество, личное авторство, ей чужда идея развития, прогресса. Задача науки сводится к соразмерному человеческому разуму усвоению уже известной истины (преимущественно – толкованию текстов), к ее сохранению, упорядочиванию уже известного, передаче его ученикам. Средневековая наука имеет герменевтический характер.
Античное научно-философское знание служило преимущественно образованию духовенства, в некоторой мере – светской знати. Грамматику изучали, чтобы читать Священное Писание, уметь вести церковную службу; риторика была необходима для чтения проповедей, диалектика (логика) для борьбы с еретиками, обсуждения теологических вопросов; арифметика и геометрия нужны были для понимания чисел, упоминаемых в Библии или описания устройства храма; теория музыкальной гармонии служила искусству церковных песнопений; без астрономических познаний нельзя было вычислить даты церковных праздников; право изучалось преимущественно каноническое (церковное) и т. д. Высшей нау-
кой было богословие (теология).
Чисто научный интерес к познанию истины, к самостоятельному исследованию и размышлению, без которого немыслимо само существование науки, безусловно, существовал и обнаруживался и в это время, но он в целом не выходил за пределы христианского мировоззрения и, как правило, осознавался самими христианскими мыслителями как проявление греховного желания («похоти очей», по Августину).
Средневековая наука, как и античная, имеет созерцательный характер – ее преимущественной целью было познание неизменных начал (и прежде всего первого начала всего сущего – Бога), созерцание вечной мудрости Бога, вечной сущности вещей (тварного мира), но не их изменение, преобразование и практическое (техническое) использование. Как и в античности, ученый и ремесленник не нужны друг другу: первый считает деятельность ремесленника нужной для жизни, но не имеющей значения для познания истины; второй не нуждается в ученых книгах.
Все интересы средневекового ученого вращаются вокруг трех центров – Бог, мир, человек (душа). Но вершины этого треугольника не эквивалентны: мир и человек берутся лишь в их отношении к Богу. Все пути ученого размышления ведутв одну точку, к единому центру всего сущего – кБогу.
5.2. Раннее христианство и наука. Вера и знание. Становление христианской «науки о Боге»
История взаимоотношений раннего христианства и науки чрезвычайно поучительна не только для понимания сущности средневековой науки, но и для философского понимания отношения науки и религии вообще – одного из важнейших вопросов философии науки.
128
Средневековая наука не сформировалась внутри христианства, не была порождена им. Она возникла в результате столкновения христианства с внешней ему и, вообще говоря, совершенно иной формой духовной жизни. Христианство встретилось с наукой и философией во II в. – не тогда, когда христиане стали философствовать и заниматься наукой, а тогда, когда об-
разованные люди греческой культуры обратились к христианству и захоте-
ли как-то соединить новую веру с прежней эллинской мудростью. Христианство – не философия и не наука, а религия. Оно основано на
вере, а не на самостоятельных наблюдениях, экспериментах, размышлениях, обоснованиях и доказательствах. Оно основано на вере в рассказы, записанные в Евангелиях: что приходил чудесный человек, Мессия, Сын Бога, последний и самый великий пророк Израиля, доказавший свою божественность чудесами, в том числе своим воскресением после казни. Богочеловек своими страданиями искупил первородный грех, первопричину всех человеческих страданий, и открыл всем, кто поверит в Христа и будет соблюдать его заповеди, путь в Царство Божие, путь к освобождению от страданий и к вечному блаженству.
Во всем этом нет никакой философии и никакой науки. Это – религия освобождения от греха и страданий, религия искупления и спасения. Христос говорил, что он пришел не разрушить Ветхий Завет, но исполнить его. Тем самым христиане принимают древнееврейское представление о Боге, древнееврейскую мифологическую космогонию, в которую встраивается христианское учение о спасении.
Новый Завет был написан грамотными греками, поэтому следы греческой учености в них есть, но никакой науки и философии нет. Например, если в Евангелии от Иоанна говорится, что в начале было Слово, и Слово было у Бога, и слово было Бог, и все через него начало быть, что начало быть, и если Иоанн использует здесь понятие логоса, заимствованное у греческих философов, то это не означает, что мы здесь имеем дело с философским текстом и философскими мыслями, введенными в религиозный контекст. Верно обратное: философское понятие превращается здесь в религиозное. Иоанн говорит: то, что философы называют «логосом» – это Бог, и этот «логос» стал плотью – Христом, этот «логос» мы видели, сидели рядом с ним, вместе с ним ели хлеб и пили вино. Христианская вера прямо противопоставляется всем научно-философским рассуждениям и попросту отменяет их, делает ненужными. На протяжении многих столетий «наука», «философия» и «языческая мудрость» – синонимы. Стало быть, по самой сути своей наука и философия – нечто не христианское, а то и прямо антихристианское. Для христианина все неверующие философы и ученые просто сидят во тьме невежества, поскольку лишены света Откровения. Верующий же, просто потому, что принимает Писание как Откровение, обладает светом и истиной. Понятно, что позитивное отношение к науке было лишь у
129
тех христиан, которые до своего обращения уже испытали страсть к познанию и получили образование. Им казалось, что в христианстве они, наконец, обрели то, что тщетно искали в науке и философии – истину. Другие же, и их было большинство, не испытывали к философии ни малейшего интереса и занимали по отношению к ней резко негативную позицию.
Действительно, вдумаемся: нужна ли христианину (и вообще верующему человеку) наука? Конечную цель бытия (спасение) и путь к достижению этой цели человеку указывает вера. Какое отношение имеет наука к этой цели и к этому пути? Нужна ли она для познания этой цели? Дает ли она необходимые средства для ее достижения? Вот первый и главный вопрос средневековой «философии науки». Вопрос, трудный для христианина.
Вполне убедительна позиция тех, кто подобно одному из первых отцов церкви, Тертуллиану, считал всякое проникновение философии и науки в пределы веры ненужным, более того – вредным, опасным, недопустимым: Иерусалим несовместим с Афинами. После Христа и Евангелий не нужна более никакая наука. Бог открыл через пророков все, что нужно знать человеку. Того, что он не открыл, знать человеку и не нужно. Вера не нуждается ни в каком «разумном», рациональном, научном обосновании. Наука вообще – порождение гордыни человека, главного греха. Наука по самому существу своему – это стремление вкусить плоды с древа познания, это стремление человека самому быть как Бог! И тем самым – устроиться в мире без Бога. Человек благодаря самостоятельному познанию истины может поступать по собственному разумению, сам может создать все, что ему нужно. Зачем ему тогда Бог? Устремившись к древу познания, первые люди и отпали от Бога, уступив «лукавому советчику». Наука рождает лишь ереси и заблуждения, ведет к отпадению от веры, стало быть – к вечному проклятию. Вспомним Эпихарма: «Трезвым будь,
умей не верить, в этом – всей науки смысл!».
Непонятность, противоречивость, нелепость, абсурдность положений вероучения или текстов Библии свидетельствуют лишь о слабости человеческого разума, его неспособности к самостоятельному познанию истины, к пониманию бесконечной мудрости Бога. Лишь безумец может предпочесть свой собственный разум – Божественной истине. То, что в христианской вере противоречит фактам и логике – не неразумно, а сверхразумно. Разум, логика, наука – не столько союзники и помощники веры, сколько ее противники. Сила веры не только не зависит от ее разумности, от рационального, научного обоснования, но напротив: вера тем сильнее, чем она «неразумнее», чем больше она противоречит всякой рациональности. Вера в человеке – именно та сила, которая позволяет ему признать за истинное то, что противоречит фактам и логике! Верую, ибо нелепо. Действительно, зачем верить, если можно знать? Нелепо верить в то, о чем свидетельствуют факты, к чему приводит логика размышления. Верят именно в то,
130
чего знать нельзя. Ведь предмет веры, строго говоря – сверхъестественное
инепостижимое. Предмет веры, т. е. самое важное для жизни человека –
вне возможностей науки. Поэтому наука для истинно верующего человека – дело в лучшем случае несущественное, безразличное, но как правило – вредное и опасное. Наука искушает человека. Даже малейшая примесь науки, пусть и под самым благочестивым предлогом «уже ослабляет должное ревнование», учил один из отцов церкви, Василий Великий. Наука – «мудрость, губительная для богоугодной жизни», ее «внушили демоны», писал в том же веке другой авторитетный богослов, Иоанн Златоуст.
Наука способна увести человека с пути истины!
Подобное отношение к науке характерное, существенное для христианства, проходит через всю его историю. Более чем через тысячу лет после Тертуллиана, в XIV в., видный богослов св. Григорий Палама рассуждал совершенно аналогичным образом. Наука – мудрость земная, суетная, мнимая – и не знание, собственно, и не истина, и не мудрость. Наука не очищает душу, как думали Пифагор или Платон, а обчищает ее, обманывает и обкрадывает. Она ничего не дает для познания Бога, не помогает обрести веру, не ведет человека к Богу и спасению, а потому ученость – вещь «пустая, вредная и бессмысленная». Заниматься наукой – «вникать в пустоту». Христос превратил эллинскую мудрость в глупость. После того, как Слово Бога пришло во плоти, зачем нужна еще «наука философов», зачем «стариться напрасно, сидя перед чадным светильником»? Надо вкусить наук, чтобы их презреть, чтобы понять, что не достойно внимания и усердия. От науки не только нет пользы, «но и величайший вред», по-
скольку «венец зла, главнейший диавольский грех – гордость – возникает от знания!»47. Наука – настоящий змеиный яд.
Наука противопоставляется истине! Истиной можно называть лишь постижение того, что ведет к блаженной жизни, а не верное знание тварного мира. Научное многознание лишь умножает скорбь души. Чтобы обрести знание истины, надо оставить «многочтение», остановить «блуждание ума» среди бесчисленных вещей, посвятить себя «односложной молитве»
ичерез нее «восходить к Богу». Без нравственной чистоты с любой наукой будешь глупцом, а без всякой науки и философии вполне можно приобрести «Божию мудрость» и приобщиться к Богу. К нему ведет лишь любовь
исоблюдение заповедей. Не надо корпеть всю жизнь над книгами. Иоанн Креститель, «венец пророчества», поднявшийся на высшую высоту знания, всю жизнь провел в пустыне и не читал ничего, даже священных книг.
«Рассуждающую способность души» надо совершенствовать, но как? – «выгоняя все, что мешает мысли стремиться к Богу»48. Начало познания
47[25; С. 18]
48[25; С. 45]
131
истины – страх Божий, а как он может войти в душу, если она занята разнообразными рассуждениями? Истинное знание вообще не может быть получено человеком своими силами, опытом или рассуждением. Истинное знание дается «свыше», как «благодать».
Это благодатное познание истины Палама понимает как невыразимый
мистический опыт. Есть некие таинственные энергии, действования Бо-
га в человеке, которые сильнее и выше всякого слова и смысла. Эти Божественные проявления – «необычайнейшее» в человеческом опыте, поэтому слов, способных их выразить, нет. Это – тайна, «которая известна лишь испытавшим». Чистые сердцем видят в этом опыте Бога, но ученый и философ, который доверяет лишь обычному опыту, проверяемому и повторяемому, собственным рассуждениям, понятиям, различениям, умозаключениям и доказательствам, вообще не может ни понять «духовного человека», ни хотя бы поверить ему. За «оставлением сущего» и прекращением работы ума следует «неизреченное созерцание», незнание, которое «выше знания», мрак, но ослепительный, в котором ум человеческий «сливается с запредельным», «окунается в лучи неприступного света», «вкушает Божии озарения» и т. д. Не случайно, что свои взгляды Палама изложил
втрактате «Триады в защиту священно-безмолвствующих». Если никакое слово не способно вместить и выразить Истину, лучше молчать.
Однако даже защитник исихии написал ученый трактат в его защиту,
вкотором всесторонне проанализировал проблему, точки зрения и аргументы. Со временем, по мере развития христианства, становилось все более очевидным, что без науки оно обойтись не может. Поэтому другие отцыоснователи христианской церкви заняли более осторожную позицию. Они понимали, что без науки и философии невозможно ни связно изложить христианское вероучение, т. е. сказать, во что же, собственно, мы веруем, ни защитить свою веру от нападок, ни ответить на важнейшие догматические, вероисповедные вопросы, ни разрешить возникающие между самими христианами споры. Ведь все-таки человек верит как разумное, мыслящее существо. Верит именно разум, даже если его называют «сердцем». У неразумных животных нет веры в Бога. В религии мы имеем дело с феноменом верующего разума! Следовательно, религиозная вера и научное знание – два проявления одного и того же разума, поэтому они должны быть существенно едины, между ними не должно быть противоречия.
Поэтому Климент Александрийский, Юстин, Ориген, Григорий Нисский и многие другие отцы церкви защищали правильный христианский «гнозис». Страсть к познанию прирождена душе, составляет ее сущность. Естественно и вполне правомерно стремление человека понять свою веру, познать предметы веры, и прежде всего – Бога. Поэтому в некоторых отношениях и при правильном применении наука полезна верующему, ее правильное употребление благотворно. Даже змеиный яд при
132
правильном применении приносит пользу. Так начались поиски оптимального сочетания, гармоничного синтеза религиозной веры и научной страсти к познанию. В ходе этих поисков родилась и главная наука средневековья – теология. Во II–IV вв. Р. Х. было положено начало систематическим научно-философским размышлениям над содержанием христианского вероучения и построению системы христианской теологии. В этой работе были использованы достижения античной философии и науки. Что (кто) есть Бог, как его познать, как его мыслить, какие понятия и определения применить, как определить отношение Лиц в Боге (триединство), что означает «творение», как связаны время (в мире) и вечность (Бога), в каком отношении Бог находится к миру после творения, как совместить свободу воли человека и творимое им зло с бесконечным совершенством, всемогуществом и милосердием Бога, как связаны душа и тело, что происходит с душой после смерти, что такое рай и ад, как совместить вечные адские муки с тем, что «Бог есть любовь»? Библия дает богатейшую пищу для размышлений средневековых книжников, ученых и философов, в ходе которых и были построены системы христианской теологии.
Ее становление завершается в системе Аврелия Августина (354 – 430 гг.), который был совершенно убежден, что между верой и научным знанием нет и не может быть противоречия. Напротив, они существенно едины и взаимосвязаны: верь, чтобы понимать; понимай, чтобы верить. Вере, однако, принадлежит первенство. Наука без руководства веры (стало быть, церкви) непременно впадает в заблуждения. Лишь вера в Бога дает ученому абсолютно прочную точку опоры во всех его поисках и размышлениях, на что бы они ни были направлены. Научное знание само по себе, не нацеленное в конечном счете на познание Бога, бесцельно и бессмысленно – это пустая «похоть очей», точнее – грех. Познание мира, созданного Богом, должно служить познанию Творца – насколько это доступно человеку.
В понимании сущности самого процесса познания Августин, по существу, был платоником, и потому стоял на хорошо знакомой нам уже позиции крайнего антиэмпиризма: «не выходи в мир, а возвращайся к самому себе: внутри человека пребывает правда». Душа человеческая, напрямую связанная с Богом («между Богом и душой ничего не расположено»), ценнее и богаче, чем весь внешний мир, весь Космос. Внешний мир, строго говоря, вообще ничему не может научить душу. И чем более душа погружается в изучение вещей, увязает в телесном и материальном, тем дальше она от истины, от Бога. Полнота истинного познания достигается лишь после освобождения от телесной оболочки, после смерти, когда душа «видит Бога». Наука, как знание низшего, тварного мира, – это не мудрость. Она служит низшему, несущественному, временному. Мудрость – знание о Боге, о грехе и спасении. Конечной целью всякого познания является не знание само по себе, но – спасение, вечная жизнь с Богом.
133