1204 Г. Робер де Клари бился, как видно из его хроники, в

небольшом отряде рыцарей, под предводительством того же Пьера

Амьенского осаждавших Галатскую башню. Через год после

завоевания крестоносцами византийской столицы и создания

Латинской империи, он, должно быть, участвовал в войне императора

Бодуэна I против болгарского царя Калояна, обернувшейся для

рыцарства разгромом при Адрианополе 14 апреля 1205 г.

(гл. СХП). Немногие спасшиеся бегством (в их числе был Гюг

де Сен-Поль) вернулись в Константинополь.

Приведенными фактами и ограничиваются все наши, более чем

скудные, знания о жизни Робера де Клари. Трудно даже сказать

с определенностью, сколько было ему лет во время крестового

похода, но, конечно, он находился в поре цветущей молодости —

за это говорят и восторженная тональность его повествования,

и непосредственность впечатлений, вынесенных им из пребывания

в Византии, и то обстоятельство, что лишь в 1202 г. он скрепил

своей подписью дарственную грамоту Пьера Амьенского. Вообще

оружие вручалось тогда старшим сыновьям рыцарских семейств в

возрасте от 16 до 20 лет, считавшемся возрастом зрелости.

Косвенным путем устанавливается и дата возвращения Робера

де Клари на родину — 1205 г. Судя по всему, пикардийские

рыцари уехали во Францию в числе тех 7 тыс. крестоносцев,

о которых упоминает Жоффруа де Виллардуэн 25. После того как

haus hommes присвоили себе плоды «ратных подвигов» рыцарства

(гл. СХП), povre chevaliers утратили какие-либо иллюзии в

отношении дальнейших перспектив: оставаться в Латинской империи

не было смысла. Робер де Клари не скрывает пережитого им

разочарования от бесплодного, с точки зрения людей его круга, учас-

24 Geoffroy de Villehardouin. Op. cit., XXIV, p. 109.

25 Ibid., LXXXVI, p. 166.

90

Приложения

тия в такой, казалось бы, поначалу «многообещающей» авантюре,

каковой обернулся для массы рыцарей Четвертый крестовый

поход.

Насколько скудно мы осведомлены о жизненном пути Робера

де Клари, настолько же бедны и данные о его культурном

кругозоре, об источниках, в которых он черпал материалы для своей

хроники, когда они выходили за пределы виденного им самим или

известного ему из рассказов других участников похода. Данные

эти тоже приходится извлекать в основном лишь из самого его

сочинения.

Стилистический анализ показывает, что Робер де Клари

испытал влияние «песен о деяниях» (chansons de geste) и иных

произведений рыцарского эпоса 26. Хронист сплошь и рядом именует

рыцарей preudons et vaillans («доблестные и отважные»):

устойчивое сочетание этих прилагательных — отголосок или имитация

привычного в рыцарской поэзии словоупотребления. Отпечаток ее

несут и другие стереотипные речевые обороты и описания:

венецианского флота (гл. XIII: «Никогда и ни в какой стране не

видывали и нигде не бывало собрано в одном месте такого флота,

который был бы столь же прекрасен и столь же богат, как этот»),

константинопольских дворцов (гл. LXXXIII: «И был этот дворец

столь богат и столь благороден, что невозможно было бы вам ни

описать великолепие и великое богатство этого дворца, ни

рассказать» о них) и т. д. Жестко скрепленные эпитеты, обобщенно-

расплывчатые определения, не содержавшие каких-либо

предметно-вещных примет описываемого,— характерные признаки

творчества поэтов-сказителей 27. В хронике Робера де Клари, кроме того,

встречаются упоминания о Троянской войне (гл. XL и CVI),

об Александре Македонском (гл. гл. LXXXI и CHI), о могущест-

26 См.: M с Neal Е. Н. Chronicle and Conte: a Note on Narrative Style in

Geoffrey of Villebardouin and Robert de Clari.— In: Festschrift Blakemore Evans.

Columbus (Ohio), 1945, p. 220—113; Lejeune R. Recherches sur le thème: les

chansons de geste et l'histoire. Liège, 1948; Frappier J. Réflexions sur les

rapports des chansons de geste et de l'histoire.— Zeitschrift für romanische

Philologie, 1957, LXXIH, p. 1—19 etc. Воздействие chansons de geste и рыцарских

романов проявляется также в записках Жоффруа де Виллардуэна (см.:

Jeanette Beer M. A. Villehardouin and the oral narration.— Studies in Philology,

1970, LXVII, p. 267—277; Eadem. Villehardouin, Epic Historian, p. 7 etc.).

Тем не менее исследователи, считающие, будто записки Робера де Клари,

а равно и Виллардуэна, находятся «на грани беллетристики»

(Михайлов А. Д. Французский рыцарский роман. М., 1976, с. 260), сильно

преувеличивают элемент художественного вымысла в произведениях обоих

авторов.

27 Gallais P. Recherches sur la mentalité des romanciers français du Moyen Age.—

Cahiers de Civilisation Médiévale, 1964, t. VU, N 4, p. 479—493; lonin P.

Le climat de croisade dans les chansons de geste.— Ibid., N 3, p. 279—288; см.

также: Csteiger M. Die Landschaftsschilderungen in den Romanen Chrétien de

Troyes: Literarische Tradition und künstlerische Gestaltung. Bern, 1958, S. 13

etc.

M. A. Заборов. Робер де Клари и его хроника

91

ве империи Карла Великого (гл. LXXXI), т. е. затрагиваются

некоторые наиболее популярные в рыцарской среде XII в.

эпические сюжеты 28. Исследователями установлены даже прямые

аналогии, если не текстуальные совпадения, с некоторыми

произведениями такого рода (в частности, Готье Аррасского). Вскрыты

также черты близости (содержательной и стилистической) с

отдельными памятниками документального и прикладного типа:

с «Посланием» легендарного эфиопского священника Иоанна 2\

впервые приведенным в хронике французского монаха Альбрика

де Труафонтэна около 1165 г.30 (и там и здесь: «громадность

города и дворцы, и богатые аббатства, и богатые монастыри,

и великие чудеса» — гл. LXXXIV), с путеводителем для

паломников — «Чудеса города Рима», наполненным столь же

неопределенными, в «превосходной степени» упоминаниями о дворцах,

церквах, колоннах, статуях, святынях- и т. п. Предполагают еще,

что Робер де Клари был знаком с одним из французских

переводов хроники Гийома Тирского (1130—1186) «История войн,

ведшихся в заморских землях», выполненным кем-то из его

продолжателей. Возможно, она явилась для него источником сведений

о событиях на франкском Востоке накануне и в период Третьего

крестового похода.

Разумеется, исследователь Вправе говорить лишь о влиянии,

которое могли оказать на Робера де Клари подобные

произведения. По существу, однако, мы не знаем «литературного контекста»

Робера де Клари и почти ничего — о его литературной подготовке,

равно как и об образцах, которым он сознательно или невольно

подражал 31. Обилие общих мест в описаниях всего того, что

поражало хрониста своим величием и красотой, нетрудно объяснить

и скудостью его лексики: деревенский житель, впервые

предпринявший путешествие по морю и волей судеб перенесенный из

затерянного пикардийского селеньица в огромную столицу

Византийской империи, он просто не находил достаточно слов, чтобы

адекватно выразить свои впечатления от всего необычайного и

увиденного. Его собственный жизненный опыт был слишком

ничтожен, чтобы он мог «подобрать» эпитеты, точно

характеризующие то, что открылось его взору 32.

Во всяком случае, наиболее существенным источником

информации хрониста — там, где он не выступает непосредственным

28 См., например: IVoledge В. La légende de Troie et les débuts de la prose

française.— In: Mélanges de linguistique et de littérature romanes offerts à M.

Roques. Bade; Paris, t. 2, 1953, p. 313—324.

29 См.: Slessarew V. Priester John: The Letter and the Legend. Minneapolis, 1957.

30 Albrici monachi Trium Fontium Chronica.— MGHSS, XXIII, p. 848.

31 Dembowski P. A propos de l'application de la stylistique à la prose de l'ancien

français.— In: Actes du Xe Congrès International de linguistique et philologie

romane. P., 1965, t. 2, p. 582.

S2 Dufournet J. Op. cit., p. 364—365; Dembowski P. Robert de Clari: Etude de la

langue et du style. Toronto, 1963, p. 79.

92

Приложения

свидетелем и очевидцем, а повествует о событиях,

предшествовавших крестовому походу,— являлась устная традиция, которая

бытовала либо в кругу тех латинян, кому приходилось бывать в

Восточном Средиземноморье (прежде всего венецианцев, наслы-

шанных, вероятно, об обороне Тира против Саладина, о роли

Конрада Монферратского и т. д.), либо среди греков. Эта

информация нередко тоже, впрочем, перерабатывалась Робером де

Клари в эпическом духе. Зачастую хрониста занимало не столько

историческое зерно полученных сведений, сколько вообще все

«необыкновенное» — ив поступках людей и в происшествиях с ними

свершавшихся 33.

В целом духовный облик пикардийского хрониста — облик

мелкого рыцаря Северной Франции. Ему чужды куртуазностьг

культ дамы сердца и т. д. В изображении женщин хронист

следует однозначным по своей классовой сути канонам,

выработавшимся в суровой и духовно ограниченной социокультурной

среде. Он довольствуется лаконичными определениями, в которых

почти отсутствуют указания на какие-либо физические или

душевные достоинства либо недостатки особ женского пола. Пожалуй,

единственное исключение в этом плане — эпитет «красивые»

(гл. XXI, где говорится о женщинах, над которыми надругался

византийский император Андроник I). Феодал-воин, чтивший в

межличностных отношениях в первую очередь вассальные и

семейные узы, Робер де Клари всегда заботится главным образом

только о том, чтобы точно обозначить степень родства или

фамильной близости дамы с высокопоставленными героями своего

повествования — остальное вплоть до имен его почти не

интересует. Если женщины и удостаиваются упоминания, то едва ли не

обязательно с присовокуплением родственно-титульного статуса.

Почти все они дамы знатного происхождения, находящиеся на

верхних ступенях феодальной иерархии (сестра французского

короля— гл. XIX; LUI; дочь маркиза Бонифация

Монферратского— гл. CXV; дочь византийского императора Кирсака (Исаака II

Ангела) и она же супруга германского короля — гл. XVII; жена

иерусалимского короля — гл. XXXVIII и т. п.). Эти знатные дамы

предстают обезличенными носительницами высоких феодальных

титулов и родственницами каких-либо знатных персон — типично

феодальная манера символизированного изображения

представительниц слабого пола. Только в нескольких случаях Робер де

Клари мимоходом говорит о женщинах более низкого социального

положения (гл. IX, XCVIII, LXXIII).

Представляет интерес проблема религиозности автора

«Завоевания Константинополя», его приверженности принципам

официальной церковной идеологии и, что наиболее важно в плане

нашего анализа, провиденциалистской доктрине, глубоко пронизы-

33 Ср.: Pauphilet A. Sur Robert de Clari, p. 296—297.

M. A. Заборов. Робер де Клари и его хроника

9?

вающей хронографию крестовых походов 3\ В общем его

повествование, как и записки Жоффруа де Виллардуэна, имеет ярко

выраженную «мирскую» окраску; причем пикардийцу присуща

склонность живописать и даже измышлять приключенческие, сю-

жетно увлекательные, романтические эпизоды событий. В этом

отношении хроника Робера де Клари резко отличается от

повествований современных ей церковных летописцев, выделяясь своим

светским тоном, посюсторонностью подачи материала и его

освещения. Тем не менее хронист — человек своего времени, и

религия занимает определенное место в его образе мышления, в его

манере преподнесения описываемого. При этом черты

религиозности и провиденциалистских воззрений автора35 выступают

перед нами скорее в качестве привычных аксессуаров

представлений об обыденном, укоренившихся в рыцарской среде, чем в виде

глубокой убежденности в постоянном божественном вмешательстве

в земные дела как факторе, предопределяющем их развитие.

Взглядам пикардийца чужды та сгущенная религиозная истовость

и экзальтация, которая порой свойственна была даже светским

хронистам начального периода крестовых походов (вера в

каждодневные чудеса, в реальность священных небылиц, в явления

небожителей на поле боя, в вещие сны и пр.). Всего этого у рыцаря

начала XIII в. почти нет и в помине. Провиденциалистско-рели-

гиозные слагаемые воззрений Робера де Клари — это во многом,

хотя и не всегда, традиционные стереотипы, принятые и потому

не требующие дополнительных размышлений оценки, само собой

разумеющиеся способы описания явлений повседневности.

И все же духовный облик хрониста в этом отношении

двойствен. «Мирское», реалистичное, будничное восприятие прошлого

и настоящего уживается и иногда тесно сплетается с религиозным

подходом к тому и другому, причем в описании событий

превалирует все же светское, а не трансцендентно-провиденциалистское

начало. Религиозные ценности, почерпнутые в сфере христианской

образованности, равно как и общие элементы христианских

воззрений, отразившиеся в хронике36, представляют собой довольно

тонкую оболочку, окутывающую мирское в своей основе видение

рыцарем — повествователем происходящего на его глазах или

совершившегося ранее. Фундамент его исторического рассказа

составляют сами по себе поступки действующих лиц,

обусловливаемые вполне земными причинами и мотивами: честолюбием и

властолюбием, алчностью, жестокостью, любовью, дружескими

привязанностями или антипатиями, жаждой возмездия, мудростью

34 См. подробно: Заборов М. А. Введение в историографию крестовых походов:

(Латинская хронография XI—XIII вв.). М., 1966, с. 43, ел.

35 См.: Bagley С. P. Robert of Clari's La Conquête de Constantinople.— Medium

Aeyum, 1971, N 2, p. 110—111; Dufournet J. Op. cit., p. 367—369.

36 См.: Larmat ]. Sur quelques aspects de la religion chrétienne dans les chroniques

de Villehardouin et de Clari.— Le Moyen Age, 1974, LXXX, p. 403—427.

94

Приложения

или глупостью, хитростью и коварством либо, наоборот,

простодушием и т. д. В большинстве поворотных для судеб Четвертого

крестового похода событий решающим фактором (как, кстати, и у

Жоффруа де Виллардуэна) оказывается просто случай.

Элементы религиозности, провиденциалистского толкования

истории присутствуют в записках главным образом в виде клише

средневекового мышления. Таковы выражения, восходящие к

библии, к литургическим текстам, почерпнутые в лексиконе церковной

проповеди крестовых походов. Такова система отсчета времени:

•события датируются по церковным праздникам (гл. XIII, XIV,

LXIX, LXX и др.), иногда же церковный календарь применяется

наряду с обычным (гл. IX). Сплошь и рядом хронист употребляет

(но гораздо реже, чем Виллардуэн) 37 расхожие фразеологизмы

богослужебной практики (клирики «запели торжественный гимн

„Приди, о дух всевиждущий"» — гл. XIII; перед высадкой в

Константинополе все крестоносцы «исповедались и причастились» —

гл. XLI и т. д.). Робер де Клари, видимо, знаком был, хоть и

поверхностно, со «священными» текстами. А. М. Нада Патроне

высказала не лишенное основания предположение (следуя,

впрочем, аналогичной гипотезе, выдвинутой Дженетт Бир в отношении

Виллардуэна38), что пикардийский хронист, быть может, знал

появившиеся в конце XII — начале XIII в. французские

переводы Ветхого и отдельных частей Нового завета39. Трафаретно

клишированы подчас используемые Робером де Клари

формулировки, заимствованные из фразеологического репертуара

церковной пропаганды крестовых походов. Вероятно, хронист был

осведомлен о содержании папских булл, возвещавших войну

католиков против «неверных» (1198 г.), и в большей степени о

содержании крестоносных проповедей приходского священника

Фулька из Нейи, а также выступлений тех клириков, которые

примкнули к рыцарскому воинству. Их суждения и доводы Робер

де Клари воспроизводит — и не единожды (к примеру, речи

епископов, произнесенные накануне апрельского штурма

Константинополя (1204 г.) и обосновывавшие «законность» войны с

христианами-греками— гл. LXXII). Не указывает ли старательность,

с которой Робер де Клари передает выдвигавшиеся церковниками

мотивировки захвата Константинополя, на то, что он явно

стремится внушить своим слушателям мысль, которая возвышала

рыцарей в их собственных глазах, во время роковых для Византии

апрельских дней 1204 г.? Они действовали по слову своих

духовных пастырей! Вполне возможно, даже вероятнее всего, что внут-

37 См.: Jeanette Beer M. Л. Villehardouin: Epic Historian, p. 13—14.

38 Ibid., p. 14—17.

39 Cm : Berger S. La Bible française au moyen âge. P., 1884; Decoo LU. La Bible

française du XIIIe siècle et l'Evangile selon Marc.— Romanica Gandestina, XIU

Etudes de philologie romane, 1969, p. 53—65. Ср.: Roberto di Clari. La con-

quisla.., p. 30.

M. A. Заборов. Робер де Клари и его хроника 95

ренне и сам хронист приемлет подобные проповеди, но, во всяком

случае, приводя их в усвоенной им клишированной форме, он

безусловно стремится оправдать таким образом рыцарскую

агрессию против Византии.

Итак, у Робера де Клари отсутствуют особая глубина и

основательность субъективного восприятия религиозных идей. Хотя

влияние богословской литературы и официальной крестоносной

проповеди сказывается в отдельных местах хроники, но в

достаточно дозированной мере, и не им определяются главные

направления мысли автора. Помимо существенно снизившегося к началу