Глава 4. Курбский и Россия

«Курбский в эмиграции» - тема, широко освященная в научной литературе. Однако отношение беглого боярина и воеводы к своему бывшему отечеству исследовано недостаточно, несмотря на крайнюю важность этой проблемы. Единственный факт, содержащийся в историографических работах – это участие Курбского в походах на Русь в составе армии Великого княжества Литовского, трактующееся как очередное проявление предательства¹²⁷. Эволюция же взглядов князя на свою бывшую Родину, изучаемая на основе имеющихся источников, не прослежена вовсе. Попытаемся восполнить этот пробел.

Несмотря на чрезвычайно скудный источниковый материал, можно все-таки выделить некоторые важные факты. Так, в своем первом послании Грозному, Курбский упоминает о том, что он «всего лишен бых, и от земли божия тобою (царем) отогнан бых»¹²⁸, явно тоскуя по своему отечеству, которое он сравнивает с землей, в которой обитает сейчас и терпит большие лишения и трудности. Однако уже во втором послании читаем: «И ты, царь, осмеливаешься писать так¹²⁹ наипаче в чуждую землю, иде же некоторые человецы обретаются, не токмо в грамматических и риторских, но и в диалектических и философских ученые»¹³⁰. Следовательно, князь прижился в Литве и относится с гордостью к такой просвещенной стране. Третье послание демонстрирует логическое продолжение взглядов Курбского. Здесь, объясняя период своего верного служения Ивану IV, он жалуется, что «тамо у вас есть обычай»¹³¹ целовать царю крест по принуждению. Затем, упоминая о причинах своего отказа от участия в походе крымского хана на Москву, говорит, что отказался лишь потому, что «не восхотех и помыслити сего безумия, же бы шел под мусульманскими хорунгами на землю християнскую со чуждим царем»¹³². А свой ответ на первое послание Грозного он «не возмогох послати непохвального ради обыкновения земель тех»¹³³ затворять границы на время войны. Что касается переводов житий святых, а конкретно жития Николая Мирликийского, Курбский пребывает в полной уверенности, что «в Руси у вас еще не преведено тое то истинное житие всемирного онаго светильника»¹³⁴.

Подобные тенденции, при наличии буквально крупиц фактов, можно отметить и в «Истории о великом князе Московском». Так, рассказывая о казнях бояр, князь называет Ивана IV «варварским царем»¹³⁵, а упоминая о репрессиях по отношению к деятелям церкви, говорит, что были уничтожены не только клирики, но и нехиротонисанные мужи, «ибо в той земле есть такой в церкви обычай, согласно которому многие светлые и благородные мужи, имеющие имение, в мирное время архиепископами служат, а когда на страну нападают окрестные супостаты, то они в христианском войске сражаются»¹³⁶.

В текстах Курбского постоянно встречается словосочетание «Святорусская земля»¹³⁷, которое, казалось бы, должно было навести нас на определенные мысли. Но судя по его слишком частому употреблению, так же, как и словосочетания «христианское войско»¹³⁸, для автора оно превратилось в некоего рода термин, не несущий никакого скрытого смысла.

Не стоит, тем не менее, думать, что Курбский во время своей жизни вовсе не испытывал ностальгии по утерянной родине. К примеру, он один раз даже упоминает слово «отечество»¹³⁹. Но в силу своих эгоистических убеждений князь расценивал Россию лишь как то место, где был рожден и где совершал свои ратные подвиги. Он искренне полагает, что с изгнанием и уничтожением его самого и его друзей, Россия обеднела в нравственном плане и превратилась в «ту самую» и «варварскую землю», обреченную на прозябание вследствие самоуправства своего правителя.

Заключение

Личность Андрея Михайловича Курбского, часто представленного в литературе борцом за свободу, и чуть ли не первым русским диссидентом, на самом деле далеко не столь однозначна, что мы и попытались показать в данной работе.

Вся его жизнь после бегства из России, по сути, была подчинена единственной цели – как можно ниже опустить в глазах современников и потомков личность своего бывшего владыки, московского царя Ивана IV Грозного, возведшего на князя опалу (кстати, вопрос о том, насколько суровыми были бы действия Грозного по отношению к своему бывшему воеводе, не решен до сих пор). Широко известна фраза «цель оправдывает средства». И Курбский бросился в атаку, не жалея никаких средств для утоления своей разгоревшейся жажды мести.

Князь, конечно, сохранил в себе те черты, которые были крепко усвоены им в России – например, строгий религиозный консерватизм и большое влияние на свое сознание эсхатологических ожиданий. Некоторые аспекты мировоззрения Курбского, а именно осознание своей роли как православного христианина на земле и отношение к своей родине, наоборот, сильно трансформировались из-за попадания их носителя в чужеродную культурную среду. Лучше всего по этому поводу выразился А.И. Филюшкин: «Личность князя носит черты социально-культурной маргинальности. В его биографии проявились особенности контактов личности с чужой средой, принципы усвояемости, отторжения или трансформации ее социокультурной системы»¹⁴⁰. Как же объяснить такое соединение в одном человеке и консервативных и «модернистских» принципов? Сделать это довольно легко – беглый воевода, человек по своей натуре эгоистичный, хотел доказать всем свою правоту, не обращая ровно никакого внимания на происходящие внутри и вокруг него изменения.

В заключение хотелось бы сказать, что проблема соответствия личности Андрея Курбского своей эпохе, изучаемая сквозь призму нравственных метаморфоз, происходящих с ним, несмотря на нашу попытку произвести максимально полное ее исследование, несомненно, является очень сложной и требует дальнейшей разработки.