Тема «преступления и наказания» в военной прозе 60-80 гг.

В военные годы тема «преступления и наказания» практически не разрабатывалась, либо была представлена в чисто плакатном изображении. В послевоенные – пожалуй, только в повести Э.Казакевича «Двое в степи». А в 60-е и особенно в 70-80-е годы она стала привлекать внимание писателей все чаще. Исследуя психологию предательства, А.Адамович написал тогда свою документальную книгу «Каратели».

Что касается литературы 60-80 гг., то ситуация преступления и наказания все чаще возникает в произведениях и с периферии сюжета перемещается в самый его центр. Это есть уже в некоторых произведениях «лейтенантской прозы» – например, у Быкова (история Рыбака в повести «Сотников») и в романах Бондарева (история Ильи Рамзина в «Выборе»).

Наиболее глубокая психологическая и художественная разработка темы «преступления и наказания» в литературе 70-х годов принадлежит писателю не воевавшему – Валентину Распутину. Именно художественная, построенная не на документальном, а на вымышленном сюжете. Я имею в виду его повесть «Живи и помни».

Здесь два преступления и две трагедии.

1). Герой повести Андрей Гуськов – дезертир, человек, сам себя загнавший в абсолютно безвыходный жизненный и моральный тупик. Не будь войны – он прожил бы жизнь свою как все. И на войне он хороший, стойкий солдат, надежный товарищ. Всю войну хорошо воевал. Дрогнул перед самым концом войны, когда оказался в госпитале в Сибири, недалеко от дома. Он даже выбор свой делает не вполне осознанно, когда решает съездить домой, прежде чем отправиться на фронт. Но из-за суматохи на железной дороге безнадежно опаздывает, т.е. становится уже не опоздавшим, а дезертиром, – и чем дальше, тем больше мысль о смерти становится стеной на его пути на фронт.

«Человек должен быть с грехом,– пишет Распутин, – иначе он не человек». Но грех греху – рознь. Вина Андрея – перед людьми, перед собой – слишком велика, и абсолютно неизбывна, потому что его жертвами становятся не только он сам, но и его отец, и жена, и ребенок.

2). Но хотя судьба Андрея трагична, но главная трагическая фигура повести – все же вовсе не он, а его жена Настена. Судьбы их взаимосвязаны не только житейски, но и на символическом, даже мистическом уровне. Эта взаимосвязь подчеркнута Распутиным сценой их общего сна: когда в одну и ту же ночь тот и другой – один на фронте, другая – дома, в сибирской деревне – видят один и тот же сон – каждый со своей стороны, сон о разлуке и с неясным образом ребенка. Этот сон – потрясающая художественная находка Распутина, вообще склонного к глубокой психологической символике повествования, к архетипической символической образности описаний. Сон становится и предзнаменованием, и грозным пророчеством, и предупреждением, и обвинением Гуськову.

Вина Настены в том, что она укрывает, спасает мужа-дезертира. Что движет Настеной, когда она скрывает от людей, от родных дезертирство мужа, когда она, не раздумывая, бросается ему на помощь и делает все, чтобы спасти его от возмездия, помочь ему выжить, сохранить жизнь, хотя она прекрасно понимает всю меру его вины?

Настена Гуськова без колебаний решает разделить судьбу мужа: у неё и мысли не возникает о том, чтобы выдать его правому (действительно правому, она это знает, не сомневается) суду. Почему? Здесь нет ничего того, что склонна была приписывать враждебная «деревенской прозе» и насквозь идеологизированная официозная, а особенно «либеральная», «новомировская критика»: ни смирения, ни отсутствия личной свободы, ни отказа от индивидуальности. Она такая, и не может быть иной. Здесь традиция, здесь русский менталитет: она такая же, как пушкинская Татьяна: «буду век ему верна». Она не отделяет своей судьбы от судьбы мужа: «Раз ты виноват, то и я с тобой виновата». А судьба ее еще страшнее, чем судьба ее мужа. Вместе с нею гибнет еще не родившийся ребенок, которого она так ждала, этот желанный ребенок становится и ее самой большой радостью, и самым ужасным несчастьем.

Страшный грех совершила Настена, но заслужила прощение и автора, и односельчан: вспомните сцену ее похорон. Об Андрее же в конце повести – ни слова. Автор вообще о нем не вспомнит – и это самый суровый ему приговор.

Честь, совесть, стыд – не пустые слова, и это очень хорошо доказывает повесть Валентина Распутина.

Если хотите, Настена – это современная Антигона, и в повести Распутина мы имеем дело с трагедией античного накала.

1 Там же. С. 119.

1Сравните эпизод в фильме Германа «Проверка на дорогах»: партизаны должны взорвать железнодорожный мост в момент прохождения по нему состава. Но как раз в это время под мостом движется баржа, битком-набитая пленными красноармейцами. Командир партизан не отдает приказа о взрыве моста. Эшелон прошел по нему невредимым. Комиссар обвиняет командира в предательстве.

9