Субстрат, форма, лишенность

Взгляды «физиков» (которые отличались от элеатов, принципиально отрицавших существование природы), делятся на два главных вида. Некоторые утверждают, что есть один вид лежащего в основании тела, из которого все остальные тела порождаются путем сгущения и разрежения. Другие считали, что есть фундаментальные различия по качеству между вещами, но что все вещи выделились из единой массы, в которой присутствовали все «противоположности». Последний взгляд был подвергнут критике. Общим между всеми предыдущими школами было, по мнению Аристотеля, то, что все они признавали противоположности первыми принципами. Разреженное и густое, полное и пустое, бытие и небытие, верх и низ, до и после, прямое и кривое — такие противоположности играли важную роль во всех предшествующих теориях. Это следует из самой природы первых принципов. 1. Они не должны происходить ни один из другого, ни из прочих вещей; и 2. все другие вещи должны происходить из них. Первичные противоположности, чем бы они ни были, очевидно удовлетворяют этим условиям. Но это учение должно быть подтверждено более разработанной аргументацией. Все вещи в мире требуют присутствия особенного характера, из которого они должны появиться, конечно, если мы исключим случайные сочетания. Белое может появиться из музыкального только потому, что небелому случилось оказаться музыкальным. Строго говоря, оно появилось из небелого, то есть из черного или промежуточного между черным и белым. И промежутки оформлены смешением противоположностей, так что, в сущности, изменение в какое-либо состояние предполагает противоположность этому состоянию.

Таким образом, существуют, по меньшей мере, два первых принципа. Не может быть бесконечного числа начал. Поскольку 1. если бы их было бесчисленное множество, бытие было бы непознаваемым; 2. субстанция — это один род, а один род имеет только одну фундаментальную противоположность; 3. возможно вывести действительность из конечного числа начал, и простое объяснение, где оно возможно, лучше сложного; некоторые противоположности, как очевидно, производны, но первые начала должны быть вечными, не-производными. Но мы не можем урезать наши начала до двух, как это предполагает принцип экономии. Поскольку 1. густое не действует на разреженное или наоборот; любовь не может соединить вражду, а вражда — разъединить любовь; должно быть нечто третье, что соединяется любовью и разделяется враждой. 2. Кажется, что нет ничего, чья сущность заключалась бы полностью в одной из двух противоположностей. Противоположности по своей сущности есть нечто присоединяемое; они предполагают сущность, в которой бы они заключались. 3. Сущность никогда не противоположна сущности. Считать противоположности первыми началами — это производить сущности из не-сущностей; но не может быть ничего более первичного, чем сущность. Мы должны, значит, предположить tertium quid, возвратившись в этом к точке зрения ранних мыслителей, которые предполагали простой материальный субстрат всех вещей. Но мы не должны отождествлять этот последний субстрат с любым другим очевидным элементарным телом; огонь, воздух, земля и вода включают противоположности в своей природе — например, огонь движется вверх, земля — вниз. Было бы более разумно отождествить субстрат с чем-то промежуточным между четырьмя элементами.

Простой субстрат и противоположности, отличающиеся избытком или недостатком какого-то качества — это начала, которые открываются путем простого изучения природы, и это на самом деле суть те начала, которых достигла более ранняя мысль. Ничто не добавляется, и нечто теряется признанием более чем трех начал. Из пассивных начал одно довольно ясно; но если мы примем более, чем одну пару активных, каждая пара будет требовать своего собственного пассивного начала, на которое и будет воздействовать. Кроме того, субстанция, будучи одним родом, может иметь начала, отличные в первенстве, но не различные в смысле рода фундаментальные принципы. Значит, мы можем остановиться на том, что начал не меньше двух, но не больше трех.

Мы говорим о двух различных видах возникновения; мы говорим «человек становится музыкальным» и мы говорим «немузыкальное становится музыкальным». В первом случае то, что возникает, сохраняется, в последнем — исчезает. Но говорим ли мы «a становится b» или «не-b становится b», всегда происходит то, что a-не-b становится ab. Возникшее содержит два элемента (субстрат и форму), но третий элемент предполагается изменением (лишенность формы). Субстрат, до изменения, был одним по числу, но включал два различимых элемента — то, что должно было сохраняться в процессе изменения, и то, что должно было быть замещено его противоположностью. Таким образом, мы получаем три предпосылки изменения: материю, форму и лишенность. Более ранние мыслители были сбиты с толку проблемой становления: то, что есть, не может возникнуть ни из того, что есть, ни тем более из небытия. Аристотель решает проблему, указывая, что 1. ничто не возникает просто из небытия. Нечто возникает из своей лишенности, которая, действительно, simpliciter есть небытие, но нечто возникает из лишенности не simpliciter, но случайным образом. Оно не могло бы возникнуть из чистой лишенности, но только из лишенности в субстрате. И опять-таки, ничто не возникает simpliciter из бытия. Оно возникает из того, что случайным образом есть, но не из него как бытия, но как из небытия этой особенной вещью, которая возникает. 2. Проблема решается различением ступеней бытия — возможности и действительности; вещь возникает из того, что она есть в возможности, но не в действительности.

Надо заметить, что материя и форма физических вещей суть элементы, которые различимы мысленно, но неразделимые в реальности. Материя никогда не бывает чистой, она всегда каким-то образом оформлена. В ней есть по крайней мере та степень формы или определенного характера, которые предполагаются тем, что она есть либо эфир, либо огонь, либо вода, либо земля; это простейшие «естественные тела». И если форма иногда бывает чистой, то это не форма природных вещей; единственными чистыми формами являются Бог, интеллигенции, которые движут сферами, и, быть может, человеческий разум до или после его соединения с телом. И во вторых, мы должны заметить, что лишенность не является третьим элементом, включенным в природу вещи как бытие; иметь какую-то форму значит ipso facto быть лишенным противоположной формы, и последнее не нуждается в отдельном упоминании. Именно в изучении становления вещей надо распознавать фазу лишенности — отсюда ее важность в Физике и сравнительная неважность в Метафизике.

Субстрат, добавляет Аристотель, не возникает и не исчезает. Если бы он рождался, это бы подразумевало, что есть сохраняющийся субстрат, из которого бы он рождался, но в этом как раз и заключается его собственная природа. Если бы он разрушался, то сохранялся бы какой-то другой субстрат. Таким образом, он должен был бы быть, до того как он возник, и быть уничтожен, до того как он был бы уничтожен.