[Глава VI] Московская школа [VI.3. Другие иконы первой половины XIV века]

Илл. 86-1

Илл. 86-2

Илл. 86-3

Если икона Бориса и Глеба выдержана в лирическом ключе, то нечто совсем иное находим мы в житийной иконе Николая Чудотворца (илл. 86-1). В ее решительной, размашистой манере письма и в необычном по напряженности психологическом строе чувствуется рука мастера, не очень привыкшего считаться с образцами. По своему стилю икона занимает совсем особое место в древнерусской живописи. Пока ей не найдены сколько-нибудь близкие аналогии. По присущему ей бунтарскому духу она во многом перекликается с псковскими иконами конца XIV века. Это «примитив», но «примитив» со своим ярко выраженным лицом, что далеко не всегда свойственно иконам подобного рода. Несколько жесткие и малоритмичные композиции отличаются необычайной свободой в распределении фигур и архитектурных кулис. Порою это большая скученность, порою намеренная разреженность с тонким обыгрыванием пространственных интервалов. В темпе рассказа есть что-то прерывистое, резкое. Особенно хороши те два клейма, на которых изображены сидящие в темнице три мужа (илл. 86-2) и изгнание Николой бесов из кладезя (илл. 86-3). Беспомощные фигурки мужей, с тонкими скованными ножками, их пышущие негодованием лица переданы так убедительно, что эта композиция воспринимается как живая сценка, в которой мало что остается от иконописного канона. И не менее свежо и даже не без оттенка юмора трактован эпизод с изгнанием бесов, на которых Никола замахнулся палкой и которые в панике выскакивают из колодца. ¹⁶² См.: Лазарев В. Н.. Живопись и скульптура великокняжеской Москвы. — В кн.: История русского искусства, т. III, с. 72, ил. на с. 73; [Его же. Московская школа иконописи. М., 1971, табл. 2; Popova О. Les miniatures russes du XI^е аu XV^е siècle, p. 66, 68, 70, fig. 37; Вздорнов Г. И. Искусство книги в Древней Руси. Рукописная книга Северо-Восточной Руси XII — начала XV веков. М., 1980, с. 67–74, Описание рукописей, № 29, ил.].Описание рукописей, № 29, ил.].  Илл. VI-1 ¹⁶³ См.: Лазарев В. Н. Московская школа иконописи, с. 9, табл. 12; [ср.: Попова О. С. Икона Спаса из Успенского собора Московского Кремля. — В кн.: Древнерусское искусство. Зарубежные связи, с. 125–146; Ее же. Искусство Новгорода и Москвы первой половины четырнадцатого века. Его связи с Византией. М., 1980, с. 91–123].  Илл. VI-2 ¹⁶⁴ Пока расчищены только два клейма. ¹⁶⁵ См.: Троице-Сергиева лавра. Художественные памятники. М., 1968, с. 73, ил. 58; Ильин М. А. Мировидение XIV века и его связи с искусством Московской Руси. — «Вестник Московского университета», серия XII. История. Вып. XXIII, 1968, с. 50–52. [Ср.: Флоренский П. Моленные иконы преподобного Сергия. — «Журнал Московской патриархии», 1969, № 9, с. 88–90; Вздорнов Г. И. Живопись. — В кн.: Очерки русской культуры XIII–XV веков, ч. 2. Духовная культура, с. 354, ил. на с. 355].  Илл. VI-3

Насколько сильной была в московской живописи архаизирующая струя, восходящая своими истоками к искусству XIII века, свидетельствует не только миниатюра Евангелия, написанного в 1339–1340 годах для Ивана Калиты (Библиотека Академии наук СССР в Ленинграде, Арх. ком. 189) (илл. VI-1)¹⁶², но и целый ряд московских икон, таких, например, как «Спас» в Благовещенском соборе в Московском Кремле (илл. VI-2)¹⁶³, еще только начатый расчисткой житийный «Никола» в кремлевском Успенском соборе¹⁶⁴, «Никола» в Троице-Сергиевой лавре (илл. VI-3), возможно бывший келейным образом Сергия Радонежского¹⁶⁵. Все эти вещи, далеко не одинаковые по манере письма, характеризуются большой примитивностью, особенно обращающей на себя внимание потому, что они были выполнены в первой половине XIV века, когда палеологовский стиль получил широкое распространение в южнославянских странах. Перелом в московской живописи наметился лишь в 40-х годах XIV века, после приезда константинопольских живописцев, приглашенных в Москву греческим митрополитом Феогностом.