Глава 5. Внеличностные и межличностные формы смысла

эту интегрирующую работу говорящий производит в соответствии со свойствами коммуникативного пространства... Но сама эта среда, в которой работает языковая мысль, все время движется, изменяя очертания, как облако, и тем самым изменяя все условия, в кото­рых совершаются процессы смысловой фокусировки и смысловой интеграции... Возникают возможности бесконечных переориентации языковой картины, ретроспективного мысленного "переписывания" прошлого опыта, игры различными смысловыми регистрами, осно­ванной на соскальзываниях из одного мысленного пространства в другое» (там же, с. 308—309).

Эти возможности реализуются в процессах, которым Б.М.Гас-паров дал название смысловой индукции. «В этой своего рода се­мантической "камере" [в тексте. — Д.Л.] каждый попадающий в нее элемент вступает в непосредственную связь с множеством та­ких элементов, с которыми он никогда бы не вступил в контакт вне данного, неповторимого и уникального целого. Происходит то­тальная фузия смыслов, в результате которой каждый отдельный компонент вступает в такие связи, поворачивается такими сторона­ми, обнаруживает такие потенциалы значения и смысловых ассо­циаций, которых он не имел вне и до этого процесса... Внесение любого нового компонента в процесс индукции (например, появ­ление в фокусе мысли какой-либо новой реминисцентной ассоци­ации) изменяет весь его ход, влияя в конечном счете на смысл каждого участвующего компонента и характер их соотношений» (там же, с. 326). Процессы смысловой индукции основываются на презумпции текстуальности — отношении к тексту как целому, из чего вытекает задача найти понимание этого текста как целого, которое не привязано непосредственно к семантике элементов тек­ста; «нет никакой возможности как-либо ограничить и регламенти­ровать этот процесс, определить заранее принципы отбора и степень значимости тех смысловых полей, которые могут каким-либо обра­зом внести вклад в наше понимание данного высказывания» (там же, с. 322). Приводя ряд иллюстраций процессов смысловой ин­дукции из художественной прозы и художественной эссеистики, Б.М.Гаспаров делает специальную оговорку, что все эти процес­сы, хоть и в меньших масштабах, характерны и для повседневного языкового общения.

Мы уделили так много места и внимания изложению концеп­ции Б.М.Гаспарова по той причине, что эта концепция, не будучи психологической, тем не менее представляет новый, нетрадицион­ный взгляд на ряд психологических проблем; она важна именно для психологов, и нам бы не хотелось, чтобы она осталась ими незамеченной. Более того, в некоторых новых психологических

5.3. смысловая координация в совместной деятельности

393

работах появляются мысли, перекликающиеся с идеями Б.М.Гас-парова. Так, Е.В.Улыбина (1997), опираясь на идеи Ю.М.Лотмана, К.Леви-Стросса и других авторов, говорит о существовании амби­валентного семантического пространства диалога, в котором может осуществляться трансляция и трансформация смыслов не по одно­значным законам кодирования и декодирования информации, а по инологичным законам мифологии, бессознательного или обы­денного сознания. «На уровне культуры и на уровне личности про­исходит постоянная смена доминирующего языка описания — системы используемых кодов, движение вверх — от дознакового уровня к знаковому и вниз, от знакового к дознаковому, что приводит к усложнению системы, порождению новых смыслов и накоплению информации. Встречные потоки пересекаются на уров­не обыденного сознания и других промежуточных, медиаторных образований» (Улыбина, 1987, с. 63—64). Обыденному сознанию Е.В.Улыбина приписывает буферную функцию адаптации офици­альной культуры, выраженной с помощью знаковых средств репре­зентации, к дознаковой «естественной жизни». Смещение фокуса внимания от знаковых процессов в коммуникации к процессам, опосредованным образами, открывает новое большое и многообе­щающее поле психологических исследований.

5.3. смысловая координация и трансформация смыслов в совместной деятельности

Проблема понимания в межличностном общении, рассмотрен­ная в двух предыдущих разделах, является первой, наиболее про­стой и универсальной из перечисленных нами проблем трансляции смыслов — потому, что эта проблема возникает автоматически при любой разновидности коммуникации между двумя людьми, объе­диненными какой-либо ситуацией. Два человека могут быть сколь угодно сильно дистанцированы друг от друга, и их жизненные миры могут иметь минимум пересечений или даже характеризоваться про­тивоположностью в чем-то главном, но тем не менее между ними возможно достаточно точное взаимопонимание на уровне значений, если они говорят на одном языке.

Напротив, проблема смысловой координации в совместной дея­тельности возникает в специфических ситуациях, характеризую­щихся особыми условиями. Понятие совместной или совокупной

394 глава 5. внеличностные и межличностные формы смысла!

деятельности возникло сравнительно недавно в русле деятельност-ного подхода и сейчас занимает в нем важное концептуальное мес­то: ведь «именно в ней рождаются предметные действия, предметы, значения и смыслы» (Зинченко, Смирнов, 1983, с. 142).

Начнем с рассмотрения того, как соотносятся между собой по­нятия предметной деятельности, общения, взаимодействия и совме­стной деятельности.

В качестве отправной точки анализа возьмем элементарную структуру предметной деятельности, включающую субъект дея­тельности, объект деятельности и деятельностное отношение меж­ду ними:

S-O. (1)

Такое представление о предметной деятельности принадлежит к числу философских и психологических аксиом. «Деятельность человека и является... актуальным бытием субъектно—объектного отношения, совокупностью всех форм активности взаимодейст­вующих субъектов, направленной на объекты внешнего мира и превращающей их с помощью других объектов (орудий, средств деятельности) в объекты третьего рода (продукты деятельности, вещи, предметы культуры)» (Каган, 1988, с. 89).

Очевидно, что, прикладывая эту схему к процессам межсубъек­тного взаимодействия, мы тем самым редуцируем эти процессы до воздействия субъекта на партнера как на предмет своей деятельнос­ти. Подобное воздействие может носить обоюдный характер:

5 ^(la)

Эта схема в состоянии адекватно описать лишь некоторые час­тные компоненты процесса общения, такие, как монологическая коммуникация (передача сообщения) или «объектное» (Хараш, 1980) восприятие другого человека. Пытаясь же полностью свести отношения между людьми к элементарной схеме предметной дея­тельности, как справедливо указывает Б.ФЛомов, мы теряем спе­цифику взаимодействия двух равноправных партнеров. «Каждый из его участников относится к своему партнеру как субъекту, облада­ющему, как и он, психикой, сознанием» (Ломов, 1984, с. 252). Межличностное общение Б.Ф.Ломов характеризует как отношение принципиально иного рода, а именно субъект—субъектное отно­шение:

S, <-> S₂ . (2)

5.3. смысловая координация в совместной деятельности 395

Однако и эту схему нельзя считать удовлетворительной. Сразу же встанет вопрос: субъектами чего являются два взаимодействующих между собой партнера? Ведь «..."субъект" и "объект" — это оппо­зиционно-соотносительные категории, обозначающие два полюса целостной и лишь в абстракции расчленяемой системы связей че­ловека с миром. Не существует субъекта без объекта и объекта без субъекта; следовательно, называя одно из этих понятий, мы пред­полагаем его соотнесенность с другим» (Каган, 1974, с. 51) В схеме же (2) оба субъекта выступают как абстрактные, внедеятельност-ные, что лишает смысла в этом контексте само понятие «субъект».

Путь, ведущий к решению проблемы,— это путь усложнения первичных элементарных представлений о деятельности и общении, выраженных схемами (1) и (2). Так, А.У.Хараш убедительно пока­зал неадекватность рассмотрения процессов общения как прямого субъект—субъектного взаимодействия. Гносеологической основой субъект—субъектной парадигмы является, по его мнению, та осо­бенность процессов межличностного отношения взаимодействия, «что в них эмпирически достоверным является присутствие только самих взаимодействующих сторон (индивидов, личностей); что же касается самого предмета деятельности, то он уходит вглубь, скры­ваясь за поведенческим (коммуникативным) фасадом взаимодей­ствия, и его открытие становится делом весьма сложным» (Хараш, 1980, с. 21). Адекватное понимание субъект—субъектной парадиг-мь1, утверждает А.У.Хараш, «невозможно помимо привлечения представлений о субъекте в его отношении к объекту, так как, лишь противополагаясь объекту, субъект утверждает себя как субъект» (там же, с. 23). В результате схема (2) преобразуется в более слож­ную трехчленную схему:

Sj-^O^S^ (3)

Этим был сделан первый шаг к преодолению теоретического разрыва между общением и деятельностью. Параллельно с преоб­разованием схемы (2) в схему (3) аналогичные преобразования пре­терпевала и схема (1). Говоря о развитии предметной деятельности ребенка в онтогенезе, А.Н.Леонтьев писал, что она «все больше выс­тупает как реализующая его связи с человеком через вещи, а связи с вещами — через человека» (1977, с. 207). Собственно говоря, это по­ложение всегда являлось для деятельностного подхода одним из ос­новополагающих. Оно было отчетливо сформулировано в теории развития высших психических функций Л.С.Выготского (1983 а) и получило всестороннее обоснование в экспериментах как самого Вы­готского, так и «Харьковской группы» психологов. Представления об

396