11.2. Проблемы экономического роста трансформирующейся экономики России

Оценивая прирост ВВП России в 4,1% в 2002 г. в сопоставле­нии с глобальными экономическими тенденциями (динамика миро­вого ВВП в 2002 г. составила 2,8 против 2,2% в 2001 г.), можно умозаключить, что дела в нашей экономике вроде бы не так уж пло­хи. Можно также с глубоким удовлетворением «вписать» этот год в общий постдефолтный период (1999—2002 гг.), который, по мнению экспертов Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования, характеризовался «интенсивным промышленнымподъемом». Темпы роста промышленного производства составили в 1999 г. 11%, в 2000 г. - П.9, в 2001 г. - 4,9, в 2002 г. - 4,2%. При желании можно извлечь положительные эмоции и из статистики более краткосрочного и менее благополучного периода 2000—2002 гг., когда обеспечивались среднегодовые темпы прироста ВВП и промышленно­го производства соответственно чуть выше 6 и около 7% (табл. 11.1)².

Таблица 11.1 Динамика макроэкономических индикаторов в 2000—2002 гг., % к предыдущему году

Показатели	2000	2001	2002
ВВП	109,0	105,0	104,3
Производство продук­ции промышленности	111,9	104,9	103,7
Производство продук­ции сельского хозяйства	107,7	107,5	101,7
Инвестиции в основной капитал	117,4	108,7	102,6
Реально располагаемые денежные доходы насе­ления	111,9	108,5	108,8
Оборот розничной тор­говли	108,8	110,7	109,1
Объем платных услуг населению	105,0	102,8	100,4
Экспорт товаров	139,0	96,7	104,4
Импорт товаров	113,5	119,8	112,1

Несмотря на оптимистические прогнозы отдельных авторов от­носительно того, что в ближайшие четверть века в мировой эконо­мике произойдет перелом и Россия вместе с рядом других стран из второго эшелона вырвется на передовые позиции, особенных шан­сов у России на это в ближайшие десять лет не предвидится. Мин­экономразвития утверждает, что виновата высокая зависимость российской экономики от экспорта нефти³. Цены на нефть могут снизиться, а высокая инвестиционная активность все еще недоста­точна для структурных реформ и диверсификации экономики. Ме­жду тем увеличивающиеся сбережения населения никак не перей­дут в инвестиции.

Важнейшие макроэкономические показатели все еще напрямую задаются конъюнктурой цен на мировом рынке по основным позици­ям российского экспорта — нефти, газу, металлам. Валютная выручка от продажи этой продукции в решающей мере и питает экономику России в последние годы. В сложившейся ситуации экономический рост фактически ставится в полную зависимость от прироста мировых потребностей в топливно-энергетических продуктах, не превышающе­го, согласно авторитетным экспертным оценкам, 2—3% в год.

В основе экономического роста в России лежат проблемы, ко­торые начали формироваться еще задолго до распада СССР. Имен­но совокупность этих проблем и является главным тормозом разви­тия страны. Причем надо отметить что эти проблемы являются за­частую просто непреодолимыми барьерами для экономических агентов, а совокупность барьеров, переплетаясь и логически выте­кая один из другого и следуя один за другим, образует так называе­мые ловушки экономического роста. Выбраться, выпутаться из этих ловушек часто бывает очень сложно, а порой невозможно. Любое предпринимаемое действие, натыкаясь на десятки препон, пытается развиться в другом направлении, а там оно встречает еще большее количество препятствий, оказываясь, таким образом, замкнутым «в четырех стенах». Преодоление барьеров и выход из ловушек эконо­мического роста требует комплексного преобразования экономики, общества, ломки множества старых стереотипов, которые просто сводят на нет все благие начинания.

Использование научного метода единства исторического и логи­ческого позволяет понять, какие конкретно исторические события приводили отечественную экономику к тому или иному состоянию в трансформирующейся России.

Одна из причин низкого технического уровня советских пред­приятий состояла в том, что попытки воздействовать на производст­во административными, а не экономическими методами обходились государству слишком дорого. Централизованное планирование и ме­лочная опека над производителями не позволяли выявлять все их внутренние резервы. По мнению западных исследователей, советская модель развития была предложена в конце 1920-х годов и была объ­явлена как лучшая, обещающая стать волной будущего, как модель для других неразвитых стран. В то же время высказывалась обрат­ная точка зрения: трансформация не может быть проведена без ос­новных свобод, централизованное планирование является неэффек­тивным и обречено на провал. История доказала ошибочность обо­их крайних взглядов, но дебаты о том, является ли советская мо­дель способной к поддержанию экономического развития, по-прежнему бушуют.

Парадокс развития советской научно-технической сферы заклю­чался в том, что огромное количество проведенных исследований и разработок никогда не использовались на практике. В результате в стране, обладавшей мощным научно-техническим потенциалом, вы­пускалась неконкурентоспособная на мировом рынке продукция.

Технические достижения Советского Союза, включая такие от­крытия, как водородная бомба, космические технологии, были очень высокими. Но основная проблема лежала не в самом процес­се изобретения, а в применение результатов новшеств. Главным препятствием для внедрения нововведений в централизованных системах являются не сами затраты на изобретения, а затраты на создание мотивационного механизма внедрения новшеств.

К середине 1980-х годов (к началу перестройки) экономическое положение страны лишь на первый взгляд казалось застойно-устойчивым. На деле возможности не только развития, но и сохра­нения сложившегося уровня производства и потребления полно­стью зависели от факторов, находящихся вне контроля, — мировой конъюнктуры на нефтегазовых рынках, открытия новых месторож­дений с крайне высокими параметрами нефтеотдачи, возможностей беспрепятственного привлечения долгосрочных кредитов.

Таким образом, преобладающий тип экономического роста в на­шей стране был экстенсивным, позволяющим быстро осваивать при­родные ресурсы. Но вследствие того, что использование этих ресур­сов при экстенсивном типе идет нерационально, происходит быстрое истощение рудников, пахотного слоя земли, полезных ископаемых. При экстенсивном экономическом росте такой показатель, как мате­риалоемкость, остается фактически неизменным, а поскольку произ­водство растет, неизбежно истощается невосполнимая сырьевая база. Следовательно, приходится расходовать все больше труда и средств производства для добычи каждой тонны топлива и сырья. Проблема экономии природных ресурсов упирается в проблему усовершенство­вания техники и технологии, организации труда, эффективное ис­пользование всех факторов экономического роста. Все это не обес­печивается в силу превалирования экстенсивного типа экономиче­ского роста.

С каждым годом в обществе назревало понимание неэффектив­ности, порочности существующей системы. Но причины кризиса и пути выхода из него не до конца были ясны. Россия вступила на путь преобразований, носящий в значительной степени стихийный характер. В этот период предпринимаются попытки улучшить поло­жение, изменяя лишь некоторые элементы в экономической системе.

Новая конкурентоспособная экономика должна быть сформирована на поддержке и развитии ключевых отраслей, которые станут точ­ками роста и создадут основу для качественного роста во всей хозяй­ственной системе.

Выделяют две группы отраслей, которые смогли бы стать этими точками роста'.

1. Конкурентные на внутреннем рынке, имеющие определенные экспортные возможности (автомобилестроение, тракторостроение и сельское хозяйство, машиностроение, специальное судостроение).

2. Конкурентные на мирововм рынке, могущие стать очагами формирования постиндустриальных укладов (авиакосмический ком­плекс, атомная энергетика и производство изотопов, приборостро­ение, программное обеспечение).

На конкурентоспособность отечественной продукции влияет ряд факторов. В краткосрочном плане фундаментальными факторами слу­жат, во-первых, цены на мировых рынках, во-вторых, инвестицион­ный спрос, который сам существенно зависит от экспортных цен. Тре­тий фактор — объем импорта, меняющийся в зависимости от первых двух факторов или просто из-за организационных проблем на тамож­не. На первые два фактора правительство вообще не может влиять, а на третий влияет лишь незначительно.

Ограничения экономического роста в долгосрочной перспективе зависят от экономической политики государства (правительства). Сейчас мы движемся по тупиковому пути гипертрофированного развития сырьевого сектора. Единственный способ решения пробле­мы — изъятие сырьевой ренты и снижение за счет этого налогового бремени в обрабатывающих секторах. Кроме того, требуется снятие барьеров выхода на рынок, существование которых убивает всякую инициативу малого бизнеса к активному развитию.

В последнее время рост достигается за счет действующих предпри­ятий, новые мощности, как правило, не вводятся, а лимиты рабо­тающих практически исчерпаны.

Россия в настоящее время несет тяжкое бремя, от которого разви­тые страны в большинстве своем свободны: долговую зависимость. Бу­дучи нетто-должником, обеспечить конкурентное по качеству развитие и встать вровень с ведущими промышленными державами чрезвычай­но трудно.

Долговая зависимость препятствует полной мобилизации необхо­димых ресурсов для прорыва на высшую технологическую ступень, ощутимо противодействует становлению такой экономической систе­мы, которая отвечала бы насущным задачам и стратегическим приори­тетам развития производительных сил, подчиняет экономическую по­литику не столько внутренним, сколько внешним интересам и зару­бежному капиталу.

' Клепан А., Смирнов С, Пухов С, Ибрагимова Д. Экономический рост России: амби­ции и реальные перспективы//Вопросы экономики. 2002. — № 8. — С. 4—20.

Не стоит забывать и об инфляции. Времена легковесного отноше­ния к индикаторам инфляции в развитых странах остались далеко в прошлом. Там прочно осознали, что она несет эрозию обесценения не только валюты, но и стимулов к труду, всей системы макроэкономиче­ского регулирования в целом.

На передний план выходят тенденции, внешне вроде бы «стран­ные» для капитализма. Теперь уже на практике широко подтвержда­ется обоснованный и сформулированный еще в начале 1990-х годов вывод о том, что будущее окажется за той экономической моделью, которая способна поддерживать расширенное воспроизводство в ус­ловиях дефляции, т.е. при снижающихся ценах. В то время быстрое наступление подобной ситуации многим казалось лишь гипотетиче­ски мыслимым и оттого маловероятным. Но спустя десятилетие де­фляция стала фактом в Японии, частым эпизодом в Германии и Франции и «грозящей» опасностью в США.

В реформаторской России преобладает легковесное отношение к инфляции. Ее индекс на 1 июня 2003 г. достигает 19,7% по отно­шению к аналогичному периоду предыдущего года. Динамика цен и дороговизна сводят на нет значительность статистически наблюдае­мых показателей оживления. При зафиксированном темпе обесце­нения 1 руб. середины 2003 г. «весит» 0,84 руб. середины 2002 г., т.е. за один лишь год сбросил в покупательной способности и «поху­дел» на 16 коп.

Ситуация «худого» рубля совершенно очевидна и ярко сигнали­зирует о «худой» системе регулирования экономики, о слабых стиму­лах к труду. Миф об «укреплении рубля» стал ходячим штампом, от­ражая тот факт, насколько глубоко у нас укоренилось легковесное отношение к инфляции.

Двузначная инфляция — показатель исключительно серьезный, ибо указывает на подспудный системный кризис. Экономическая система, бессильная перед инфляцией, бесперспективна и не спо­собна обеспечивать развитие производственных сил. Повсюду, где воспроизводство скатывалось на инфляционный путь, воцарялись дезорганизованность и отсталость. Превозносимая некогда монетариз­мом «чудодейственность» инфляционных импульсов, которые якобы обладают свойством подстегивать динамику роста, на поверку оказа­лась вульгарным вымыслом. В КНР на начальном этапе модернизации (в 1980-х годах) тоже попытались было использовать такой подход, но быстро убедились в том, до какой степени он пагубен. Около десяти­летия понадобилось затем, чтобы увести экономику с инфляционного пути, и теперь Китай постепенно овладевает элементами дефляцион­ной системы ведения хозяйства.

Теперешняя практика всемирного хозяйства вновь неопровержимо доказывает действие объективного закона соответствия уровней разви­тия производительных сил и системных производственных отноше­ний. Восхождению от электрифицированных производительных сил к технотронным закономерно соответствует переход от инфляционного типа воспроизводства к дефляционному. На данном пути возможны спады и подъемы, различного рода зигзаги и препятствия, но рано или поздно развитые страны его одолеют и пройдут до конца.

Россия, чтобы ее стадийное отставание от развитых стран не ста­ло критическим, как можно скорее должна изменить отношение к инфляции и взяться за преодоление пагубной инфляционной эконо­мической системы. Пора понять: система, где все вращается вокруг самодержавных частных интересов, является центробежной и рассеи­вает экономическую мощь страны. Необходимо сделать то, что давно уже сделано в развитых странах — перейти к господству интересов государства и вертикально интегрированных корпораций, т.е. до­биться интеграции собственности, управления и государственного регулирования экономики. Только тогда инфляция в нашем хозяйст­ве будет побеждена.

Когда страна находится в сложном экономическом положении, чрезвычайно трудно наметить верное стратегическое направление подъема и продвигаться по нему неуклонно от этапа к этапу, нара­щивая целевые результаты. Мировой опыт свидетельствует, что успех чаще всего сопутствовал стратегии структурного сдвига в воспроиз­водстве с мобилизацией имеющихся ресурсов и технологий на вы­пуск видов продукции с возможно более высокой долей добавленной стоимости. В Японии стали выпускать швейные машинки; в Запад­ной Германии — холодильники. В обоих случаях выбор пал на про­дукцию, производство которой интегрировало промежуточный и ко­нечный выпуск, добывающие и обрабатывающие комплексы, поку­пательную способность населения и предприятий.

Большое начиналось с малого, которое переросло через десятиле­тия развития в полноценное вертикально интегрированное производ­ство, сцементированное корпоративной формой организации собст­венности и управления. Для развитых стран промышленная полити­ка — не отвлеченное понятие и не пустой звук, а система мер, регу­ляторов и организационных форм, направляющих производство на освоение продукции с максимальной долей добавленной стоимости и конкурентноспособной при экспорте.

В России государственное регулирование сведено к сбору нало­гов, макроэкономическое прогнозирование вертится вокруг цен на нефть, система вертикальной интеграции не создается, а горизон­тальной — разрушена до основания.

В отчетном материале Госкомстата и Минэкономразвития РФ приведен список видов промышленной продукции, объемы которых увеличились, но надо рассмотреть, что же конкретно там указано и так ли существенно сказывается увеличение объема производства по этим видам продукции на общем росте экономики страны? Найдены ли новые точки роста?

Познакомившись с приведенным списком, становится очевидно, что это далеко не так. В данном перечне официального мониторинга социально-экономического положения страны не найти ни микро­процессоров, ни компьютеров, ни самолетов, ни роботов, ни гибких производственных систем, ни устройств автоматизированного проек­тирования, ни ракетных и реактивных двигателей, ни ядерных реак­торов. В нем нет ни единого вида высокотехнологичной, наукоемкой продукции, которая только и может отличаться ныне высокой добав­ленной стоимостью.

В группе потребительских товаров наивысший рост зафиксиро­ван по телевизорам, которые фактически не производятся, а просто собираются из зарубежных комплектующих. Это поколение техники не приближает Россию к переходу на стандарты цифрового телеви­дения, что практически реализовано в развитых странах. Собираемые в России телевизоры относятся преимущественно к отжившему тех­нологическому поколению, вытеснение которого в развитых держа­вах интенсивно завершается. Основная доля добавленной стоимости остается за рубежом, у производителей комплектующих.

Аналогичная ситуация с холодильниками. Они далеко не на уровне новых технологий. И по ним преобладает сборка, т.е. добав­ленная стоимость концентрируется за рубежом, у иностранных производителей узлов и агрегатов.

Спору нет, полугодовая промышленная динамика в США коли­чественно хуже, зато темпы прогрессивных структурных сдвигов не­соизмеримо лучше. Благодаря этому движущей силой оживления американской экономики после рецессии 2001—2002 гг. являются высокотехнологичные индустриальные комплексы: электронной тех­ники, ракетно-космический, ВПК, биотехнологий. На базе цифро­вых технологий выстроила текущую модернизацию и Япония. Ин­тенсивно осваивает собственное производство высоких технологий, начиная с микропроцессоров, Китай. В развитых странах именно индустриально-технологический уклад, причем технотронного каче­ства, вытягивает весь экономический рост.

Напротив, в России рост определяется работой индустриально-сырьевого, добывающего уклада.

Социальный аспект реструктуризации бизнеса, связанный с вы­ведением непрофильных активов и избыточной рабочей силы (толь­ко в металлургической отрасли работает, по официальным оценкам,

170 тыс. лишнего персонала, а по более реалистичным — 300 тыс.), поддержкой коммунальной инфраструктуры и социальных про­грамм муниципалитетов, — одна из важнейших проблем сегодняш­ней российской экономики. Дело в том, что российский крупный бизнес достиг той степени развития, когда для дальнейшего движе­ния вперед жизненно необходимо интегрироваться в мирохозяйст­венные связи и позиционироваться в глобальной конкуренции. Усилению российской международной конкурентоспособности ме­шают колоссальные социальные расходы, в десятки раз превы­шающие аналогичные показатели зарубежных компаний и сильно увеличивающие себестоимость продукции. Отказаться от этих рас­ходов одним махом компании не могут, в частности, из-за того, что неизбежно последуют острейшие социальные конфликты.

Нынешним владельцам крупных российских предприятий от прежнего единоличного хозяина — государства — вместе с производ­ственными мощностями достались многочисленный, неплохо обра­зованный и квалифицированный, но явно избыточный персонал и обширная социальная инфраструктура (порой это целые города с жильем, котельными, детсадами, домами культуры, санаториями, прудами и парками).

Конечно, первый импульс нормального предпринимателя — со­кратить издержки, не связанные напрямую с производственным про­цессом: снять со своего баланса все эти ясли и вручить их муници­палитету, а потом как следует поработать с персоналом, «почистить» рабочие ряды, чтобы сократить издержки и сделать работу предпри­ятия более эффективной. Ведь, строго говоря, социальная забота — не дело бизнеса. Этим должно заниматься государство — на налоги, которые платят компании.

Однако сегодня государство с возложенной на него социальной функцией не справляется в силу комплекса причин: отсутствия эф­фективных механизмов и обученных кадров для социальной рабо­ты, нехватки денег, неурегулированности межбюджетных отноше­ний. Поэтому муниципалитеты и региональные власти встают сте­ной при попытках бизнеса сбросить социальную сферу. Известны случаи, когда предприятия письмом извещали муниципалитеты, что отказываются от собственности и прекращают ее финансирование, а потом их в судебном порядке принуждали забрать нежелательные котельные и санатории обратно. И конечно тысячи безработных могут дестабилизировать политическую обстановку и стоить вла­стям голосов избирателей.

Но кроме относительно постоянных статей расходов — на содер­жание социальной инфраструктуры и избыточной рабочей силы, у компаний есть как минимум еще одна переменная — внезапные по­желания (требования) местных властей, связанные с нехваткой денег в местном бюджете, который не может обеспечить жизненно важные услуги непроизводтвеннои сферы и ЖКХ. Компании предпочитают не отклонять такие предложения: понятно, что у властей есть множе­ство способов осложнить их жизнь.

Расходы по всем этим статьям формируют у компаний внуши­тельные социальные бюджеты. К примеру, в прошлом году на соци­альные программы Стальная группа «Мечел» потратила 10 млн долл., СУАЛ-холдинг — 20 млн, ЮКОС — 45 млн, «Норникель» — 50 млн долл. Такие расходы сильно осложняют продвижение российских компаний на мировой рынок. Ситуация осложняется тем, что если сам по себе выход на глобальный рынок — вещь хоть и очень слож­ная, но понятная (здесь по крайней мере есть западные примеры, консультации и учебники), то социальная реструктуризация — это сфера, где российским компаниям приходится самим находить выход из сложившейся ситуации (западный опыт для нас здесь чужд).

Если говорить о вариантах поведения компании в социальной сфере, то возможны три альтернативы. Первая — полное игнориро­вание социальной сферы, но для солидного бизнеса это невозможно, даже в социально благополучных странах. Ведь в открытых экономи­ках любой крупных бизнес оценивается с точки зрения рентабельно­сти, одним из важнейших показателей которой является социальная вовлеченность компании. Если компания способна генерировать прибыль выше среднеотраслевых показателей, обладает большой ры­ночной долей, но при этом уровень ее социальной активности низок, то оценка устойчивости также будет невысока, что моментально ска­жется на ее инвестиционной привлекательности. В частности, так устроен индекс устойчивости бизнеса Dow Jones.

Второй вариант: компания занимается социальной сферой, но хаотично. Она просто реагирует на какие-то вызовы со стороны ме­стных властей, закрывает дыры. Подобная позиция крайне уязвима.

Поэтому сейчас продвинутые компании идут по третьему пути: переходят к тактике активного наступления. Они начинают воспри­нимать свою социальную деятельность как инвестиции. Ведь по мере того как будет развиваться бизнес, как рынки будут заполняться конкурентами, норма прибыльности компаний будет падать, и вкла­дывать все больше средств в социальную сферу будет невозможно. Поэтому на первый план выходит эффективность вложений.

Завоевание определенных позиций на мировом рынке и обеспе­чение экономического роста невозможно без развития нации. В последние пять лет в отечественной науке наблюдается позитивная тенденция — растет количество молодежи, приходящей работать в научные структуры. Данные Центра исследований и статистики науки свидетельствуют: число выпускников вузов, которые выбрали местом своей работы научные организации, увеличилось с 6498 че­ловек в 1995 г. до 14 122 в 2001 г.

В статистике Российского фонда фундаментальных исследований (РФФИ), который отслеживает количественные и качественные из­менения в структуре наиболее активной части российского научного сообщества, этот прирост отчетливо проявился в виде так называе­мого молодежного пика. Но радоваться рано — новое поколение мо­лодежи приходит в науку всего на три—пять лет, а затем либо уезжа­ет за границу, чтобы продолжить научную карьеру, либо уходит в другие, не связанные с наукой сферы деятельности. По данным РФФИ, до 25% молодых исследователей подают проекты на конкурс в этот фонд, однако пребывание молодых ученых в российской науке сегодня носит «проточный» характер — «молодежный пик» растет, но существенного пополнения следующих возрастных групп не дает.

Следующие возрастные категории в науке — это прежде всего уче­ные в возрасте 30—50 лет — наиболее ценная категория научных кад­ров. Ее представители являются одновременно и активными учеными, и наставниками молодых, и научными менеджерами. Именно они за­дают направление исследований, запускают новые проекты и руково­дят ими. За последние десятилетия эта самая продуктивная часть на­учного сообщества стала в России угрожающе малочисленной. Провал в области средних возрастов в статистике РФФИ впервые обозначил­ся в 1996 г. С тех пор он с каждым годом становится все глубже.

Образно говоря, наша наука сегодня напоминает трубу, в кото­рой на отметке 27—28 лет образовалась огромная брешь. И от отно­сительно полноводного потока до бреши после прохождения «крити­ческой отметки» в трубе остается лишь тоненький ручеек. Брешь эту проделала не чья-то злая рука, ее пробил сам поток. Пробил потому, что жить в сегодняшней российской науке молодым и талантливым весьма некомфортно.

Прогноз на ближайшее будущее достаточно тревожный: в 1990-х годах в нашей стране имел место глубокий спад рождаемости, вследствие чего к 2015 г. количество молодых во всех сферах, в том числе и научной, резко сократится. Нынешнее среднее звено, так и не дождавшись смены, к тому времени перейдет в категорию стар­ших, непродуктивных возрастов. Другими словами, в наших науч­ных структурах не останется ни молодых, ни средних. Следователь­но, надо пытаться удерживать в науке нынешних молодых, пока мы имеем какой-никакой, но все-таки пик.

Что же нужно сегодняшнему поколению молодых ученых, чтобы они остались на научном поприще в России? Согласно многочис­ленным опросам и экспертным оценкам, они хотят вести исследова­тельскую работу на мировом уровне, иметь перспективу карьерного роста, быть включенными в мировую науку и иметь при этом хотя бы самые необходимые материальные блага.

Удержание высоких темпов роста экономики в среднесрочной перспективе является одним из главных пунктов экономической стратегии России. Стоит напомнить, что лет шесть-семь назад, еще до кризиса 1998 г., в экспертном сообществе обсуждалась «проблема 2003 года» — к тому времени ожидалось массовое выбытие активной части производственных фондов. Однако последовавшие события в экономической жизни (кризис 1998 г., посткризисный подъем) ото­двинули проблему на задний план — о ней почти забыли.

Впрочем, сама проблема действительно несколько утратила акту­альность. В первые три посткризисных года рост инвестиций заметно ускорил обновление основного капитала. По оценкам экспертов Центра макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозиро­вания, в 1999—2001 гг. норма ввода новых производственных мощ­ностей в промышленности (без учета отраслей ТЭКа) была втрое выше среднего уровня нескольких предшествующих лет.

Однако переоценивать значение инвестиционного бума трехлет­ней давности не следует. Речь идет лишь об отсрочке — нынешнее состояние производственных мощностей иначе как неудовлетвори­тельным не назовешь.

Печально, но факт: посткризисный инвестиционный подъем не смог остановить устаревание промышленного аппарата. Средний возраст оборудования к 2001 г. достиг 19,4 года против 17,9 в 1999 г. (для сравнения: в развитых странах средний возраст мощностей не превышает 9—12 лет.). Доля оборудования старше 20 лет превысила 40%, а на многих предприятиях используются машины чуть ли не полувековой давности. Очевидно, что выпускать конкурентоспособ­ную продукцию на такой производственной базе нереально. Точнее, можно было как-то конкурировать по соотношению цена/качество при низких материальных издержках, но не в условиях уже начавше­гося (и прогнозируемого на будущее) роста цен естественных моно­полий, тянущего за собой удорожание сырья и материалов⁴. Обнов­ление огромного массива устаревших мощностей повлечет резкое увеличение инвестиционного спроса.

Несомненно, главное — это обеспечение инвестиций. По оценкам экспертов, без учета отраслей ТЭКа ежегодная потребность в инвести­циях в ближайшие несколько лет составит 14—16 млрд долл. в год, а потенциал собственных средств предприятий — лишь 7—8 млрд. В принципе этот разрыв не слишком значителен (например, он сущест­венно меньше объема капитала, вывезенного за 2002 г.), но дело не только в разрыве: механизм привлечения и эффективного исполь­зования заемных средств в перерабатывающей промышленности еще достаточно слаб.

Между тем вопрос стоит очень остро: либо такой механизм сфор­мируется и даст дополнительный толчок промышленному росту, либо нас действительно поджидает очередная «проблема 200М-го года».