АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ ПАНАРИН

(р. 1940)

Панарин А.С. — известный российский философ и политолог, доктор философских наук.

Родился в Горловке (Украина), в семье служащего. Окончил философский факультет МГУ, аспирантуру Московского Института народного хозяйства им. Г.Плеханова. Работал преподавателем философии, в настоящее время — зав. кафедрой литологии философского факультета МГУ, директор Центра социально-философских исследований института философии РАН. Действительный член Российской Академии политических наук, Нью-Йоркской Академии наук. По своим научным взглядам примыкает к течению позднего евразийства. Автор более 250 научных работ, в том числе 15 монографий и учебников: "Стиль "ретро" в идеологии и политике" (1989), "Философия политики" (1994), "Реванш истории: российская стратегическая инициатива в XXI веке" (1998), "Политология" (1997). Публикуемый фрагмент взят из книги "Россия в циклах мировой истории" (1998).

Драматургия истории и парадоксы современности

(1998)

Основные лозунги современного «постклассического» либерализма — мораль успеха, открытое общество, права человека этих лозунгов становится яснее, если взглянуть на них сквозь призму предполагаемых антитез — того, какие установки и ценности объявляются враждебными. Мораль успеха противопоставляется коллективному долгу: не человек для общества, а общество для человека. Этот либеральный софизм предназначен скрыть ту простую истину, что человек вне общества жить не может. Если люди не состоянии защитить коллективные упорядочивающие нормы и ценности, устанавливается закон джунглей, где лучшие, как правило проигрывают худшим — тем, кто не стесняется. Мораль успеха на деле оказывается апологетикой социального дарвинизма, не знающего пределов хищничества. А это, в свою очередь, быстро ведет от продуктивной экономики к господству теневой, основанной на спекуляциях, рэкете, мафиозных акциях и прямом грабеже.

Антитезами открытого общества являются, как настойчиво подчеркивает новая либеральная теория, «национал-патриотизм», «протекционизм», «оборонное сознание». Понятия «национальное государство» и «национальный суверенитет» объявляются необра­тимо устаревшими. Утверждается, что новая, мондиалистская (mond -мир) экономика изначально выходит за национальные границы, что рациональные экономические решения учитывают прежде всего логику международного разделения труда, преследуют цель повысить рентабельность, снизить капитало- и энергоемкость производства, инфляцию и т.п. В этом контексте право наций на собственные энергетические ресурсы и создание собственной перерабатывающей промышленности считается предосудительным — перерабатывать все более дефицитное мировое сырье имеют право лишь те страны, промышленное производство которых характеризуется наименьшей энерго- и материалоемкостью и наибольшей капиталоотдачей.

Во имя высшей экономической рациональности отсталые стра­ны должны согласиться на роль изгоев — поставщиков сырья и неквалифицированной рабочей силы, правда и среди развитых государств намечается своя иерархия: на верхний «этаж» претендует штабная банковская экономика, представленная в первую очередь США, а экономика высоких технологий Западной Европы и Японии располагается ниже.

Новый мировой порядок предполагает сокращение рождаемо­сти в странах, не входящих в мировую элиту прогресса, и существенные коррективы прежней концепции развития, основанной на принципе единой исторической судьбы человечества, вступающего в постиндустриальную эру. Отныне откровенно признается, что этому препятствует не только экономический императив рентабельности, но и новый экологический императив (ведь, если бы уровень жизни в большинстве стран достиг показателей США и передовых европейских государств, планета взорвалась бы от экологической перегрузки). Таким образом, человечество разделяется на счастливое меньшинство («золотой миллиард»), прорвавшееся в изобильную постиндустриальную эру до того, как экологический капкан захлопнулся, и обреченное большинство, которое во имя всеобщего благополучия должно отвергнуть неразумный национальный эгоизм и смириться с ролью изгоев.

Как легко догадаться, в странах, не входящих в число господ мира сего, новая идеология глобализма не встретила одобрения. Они стремятся мобилизовать испытанное оружие — национальное государство, которое становится средством самозащиты не достигшего нужной мощи социально-экономического и культурного организма, испытывающего на себе возрастающее давление агрессивной внешней среды. В экономической области — это меры протекционной защиты хрупкой инфраструктуры. В социальной — финансирование «полюсов роста» системы образования и квалификации, подготовка административной, хозяйственной и интеллектуальной элит. В культурной — поддержание мобилизационного климата накопления с опорой на идеи национального возрождения.

Складываются, таким образом, два альтернативных принципа: глобальный, утверждающий прерогативы наиболее развитых стран в мировой макроэкономике от имени ценностей «открытого общества», и национальный, провозглашающий необходимость протекционистской защиты национальной экономики и культуры.

Одной из главных забот новых либеральных идеологов стало сокрытие действительных условий «тихоокеанского экономического чуда», которое совершилось на принципах, прямо противоположных принципам «открытого общества». Тихоокеанские «тигра вели себя в духе последовательной оппозиции монетаристским рекомендациям Международного валютного фонда (МВФ) и Международного банка реконструкции и развития (МБРР), социокультурным установкам либерализма. Опираясь на традиционную аскезу и постулаты авторитарно-патриархальной морали, они создали климат нетерпимости к роскоши и хозяйственной безответствеия сти. В результате более трети валового продукта шло на накопление. Государством был обеспечен жесткий экономический протекционизм национальной промышленности. Транснациональные корпорации не допускались в страну до тех пор, пока национальные отрасли промышленности были не в состоянии с ними конкурировать. При этом предприятия рассматривались не как обычная экономическая ячейка, а как социально ответственный институт ниционального развития.

Опыт тихоокеанских «тигров» вполне сознательно искажался в угоду догмам монетаризма и «открытого общества». МБРР в специальном исследовании приписал дальневосточной модели не свойственные ей черты экономического либерализма и затушевал самые важные: решающую роль государства, структурную перестройку производства, субсидирование производственных им инвестиций...

До своей победы в холодной войне атлантический Запад терпел такое своеволие, будучи заинтересованным в странах этого региона как противовесе советско-китайской экспансии на Дальнем Востоке и вместе с тем не желая нарушать консолидацию капиталистического лагеря перед лицом социалистического. Но после pазвала СССР и крушения биполярной структуры мира ортодоксы атлантизма решили не терпеть более в своих рядах крамольники и Промышленной экономике тихоокеанских стран был нанесен ощитимый удар, спровоцировавший крупномасштабный финансово-экономический кризис. Одновременно подготовлена интеллектуальная экспроприация тихоокеанских «традиционалистов»: всея силами дискредитируется занятость в производительном секторе как дело, недостойное настоящих интеллектуалов. С одной стороны на это направлено манипулирование со ставкой банковского процента, позволяющее продемонстрировать малую выгодность пред­принимательской прибыли по сравнению с банковской, «штабной» деятельностью, с другой — все средства социокультурной манипуляции, призванные скомпрометировать продуктивную деятельность как архаичную, приличествующую низам общества и «париям про­цесса».

Идеология прогресса насаждает социокультурную поляризацию как внутри отдельных стран, так и в планетарном масштабе — поляризацию, питающую снобизм мировой элиты, который обрел форму нового расизма. Если человечеству не удастся заново реабилитировать эти практики, вернув их носителям профессиональное и моральное достоинство, мировая цивилизация вряд ли выживет.

В свое время христианство, реабилитировав физический труд, бывший в античности презренным делом рабов, способствовало замене самого рабства, позволило преодолеть раскол человечества по социальной вертикали и национальной горизонтали, утвердив ценности универсализма и подготовив формационный прорыв человечества. Есть ли у него, разделенного сегодня «прогрессом», шансы на новый универсализм и новый формационный прорыв? По всей видимости, для этого явно недостаточно той оппозиции глобализму, какую воплощает современный национализм, берущий на вооружение идею протекционной экономической, политической и социокультурной самозащиты. Во-первых, она не эффективна практически, поскольку глобальной мощи интегрированного Запада противопоставляются изолированные национальные суверенитеты остальных стран, отторгаемых от мировых центров принятия решений и мобилизованных ресурсов. Во-вторых, такая самозащита страдает глубоким социокультурным изъяном, связанным с тем, что новомодные великие учения, наделенные правом церкви — освящать или отлучать, — подвергают национал-патриотизм анафеме как традиционную ересь, недостойную современных людей и несовместимую с цивилизованным поведением. Дело, таким образом, не только в том, что разрозненный национализм уступает объединенной силе Запада, но и в том, что ему зачастую сопутствует комплекс интеллектуальной и моральной неполноценности, ощущение, характерное для представителей социокультурного гетто. Вот почему он нередко проигрывает в качестве привлеченного «человеческого капитала»: глобализму служат продвинутые профессионалы модерна, национализму — ценностно – озабоченные, но профессионально недостаточно эффективные «традиционалисты». Наконец, в-третьих, глобализму европоцентристского толка необ­ходимо противопоставить не национальный, а гуманистическо-универсалистский глобализм, открывающий новые моральные, культурные и формационно-исторические горизонты для всего человечества.

Все эти соображения ведут к теме "второго мира", неудачную и ниспроверженную версию которого совсем недавно олицетворяя социализм.

Главные изъяны европоцентристского прогресса связаны с забвением византийской цивилизационной альтернативы, и не случайно наиболее опасным вызовом своей гегемонии Запад склонен считать ту страну, народ которой мог бы выступить носителем принципов второго мира.

Реконструкция "второго мира" означает реабилитацию великого духовного начала на самом Западе, где оно оказалось сегодня задавленным, и открывает путь к духовному возрождению всего человечества. Проблема в том, чтобы перенять у Запада идею глобализма, деформированную в гегемонистском и даже расистском духе, и наделить ее глубоким гуманистическим и универсалистским смыслом. Но чтобы подарить миру эту великую альтернативу, Boсток должен обрести собственную духовную идентичность, преодолев эпигонство вестернизации. I

Здесь самое время остановиться на мировой роли России и парадоксах ее исторической судьбы. С точки зрения отечественный западников, история нашей страны — это серия непрерывных срывов и неудач, последовательно отклоняющих ее от единственно пра вильного пути. Киевская Русь удостаивается глубокой исторической ностальгии за то, что она обещала стране западную перспективу развития — пресловутое возвращение славянства в «европейский дом». Обещание не осуществилось — после татарского нашествия Русь мигрирует с Юга на Север, к болотам Суздаля и Москвы. Этот путь оценивается как череда великих потерь: вольности, письменной и бытовой культур, европейского единства. Что бы подумали евреи, если бы им кто-то предложил оценить 40-летнее скитание древнего Израиля по пустыне во главе с непреклонным Моисеем как одну только великую утрату? Утрату обжитых мест, более щадящих и комфортных условий жизни, утрату накопленных благ и удобств, связанных с торговыми путями и близостью более разви­тых цивилизаций, наконец, утрату прежних юношеских дерзаний молодого, еще не испытавшего настоящих ударов судьбы народа. Да, несомненно, подобные утраты имели место на нашем пути от Киева к Москве.

Парадигма западнического восприятия такова, что ей доступ­ны либо преимущественно материальные измерения обретений и потерь, либо, если речь идет о духовных факторах, обретений и потерь образованности. Поражает глухота к одному, со времен хри­стианства стоящему в центре фактору — духовно-нравственному. Киевский период более приемлем для западнического сознания, которое воспринимает его в привычном для себя ключе гедонистического индивидуализма. Вместо принципа единой народной судьбы и неотделимых от него императивов жертвенности и долга мы видим свары князей, своенравие языческой удали, групповой и ин­дивидуальный анархизм. Можно согласиться, что это детство куль­туры полно своеобразного очарования, но отрицать на этом осно­вании необходимость исторического взросления с присущими ему психологическими потерями — поистине инфантильный взгляд на историю. Путь с щадящего Юга на суровый Север — это воспроиз­ведение библейского архетипа — нравственно закаляющего пути Израиля через пустыню.

Вторая великая ностальгия доморощенного западничества ка­сается несбывшихся обещаний начала нынешнего столетия. Консервативно-либеральный лагерь сожалеет о несостоявшихся рефор­мах П.А. Столыпина и о приостановленном первой мировой войной экономическом взлете России; лево-либеральный — о прерванной демократизации февраля 1917 г. В случае успеха этих модерниза­ций Россия воссоединилась бы с Западом, предопределив его победу во всемирном масштабе и капитуляцию всего Востока. Но про­видению почему-то было угодно готовить на этом пути роковые ловушки, в которые Россия неизменно попадалась. В результате неудач, испытаний и катастроф возникла страна, ставшая форпос­том Востока в его противостоянии Западу.

Завтра наши западники наверняка будут оплакивать неудав­шуюся августовскую революцию 1991 г., срезанную очередным роковым поворотом к Востоку. Что мы видим сегодня? Новая западническая элита разрушала "второй мир" для того, чтобы открыть дорогу в первый ~ воссоединиться с европейской семьей. "Второй мир" действительно разрушили и, как водится, «до основания», я куда сейчас толкают Россию логика новейшей истории, внутренние и внешние силы?

Нет никакого сомнения: ее толкают в третий мир. Наши ре форматоры оказались на поверку не созидателями, а разрушителями, и, разрушая ненавистную им инфраструктуру второго мири -наследие большевистской индустриализации, они, сами того не ведая, добивают наследие европейского просвещения в России. Боролись за «подлинную демократию», подлинную техническую цивилизацию, олицетворяемые современным Западом, а на деле оказались разрушенными сами ценностные предпосылки этих воплощений европеизма. Такой компрометации его основных идей какую произвели власть предержащие в ходе нового «великого социального эксперимента», наша страна не знала за всю свою историю.

Выше уже отмечалось, что Россия стала главной мишенью «нормотворчества» Запада, который, вероятно, усматривает в ней олицетворение актуальных и потенциальных вызовов, причем отнюдь не только геостратегических. В ее лице соединяются, подкрепляя друг друга, морально-религиозный, ценностный вызов и материальная сила, сообщающая этому вызову практическую весомость.

Пока Россия не обуржуазена и не интегрирована, Запад не чувствует себя в безопасности. Но как только предпрннимается очередная кампания по ее обуржуазиванию и интеграции, немедленно дают о себе знать чудовищные по разрушительной силе эффекты бумеранга. Буржуа, который после 1861 г. пришел в Россию, был значительно более нравственно неопрятным субъектом, чем его западный alter ego, большим отщепенцем и по критериям национальной культурной традиции и по критериям морали. Поз же, во втором-третьем поколениях, его интеграция в национальную систему как будто бы наметилась, но грянувшие в начале XX в. катаклизмы прервали этот процесс, и нам не дано знать какие формы он обрел бы в конечном счете. Буржуа, который по явился в России после 1991 г., несравненно превосходит своего предшественника по части культурного и нравственного отщепен­ства. Его национальный нигилизм и моральный цинизм знаменуют собой разрыв новейшего экономического человека -- соискателя максимальной прибыли — со всякой продуктивной деятельностью в пользу спекулятивно-криминальной. В отделенном от народа «спецпространстве» вызрела новейшая буржуазная идея номенклатурной приватизации». Ее идеологов и экспертов подгоотовил Запад, апробировавший технологию превращения революционной элиты в компрадорскую еще в 60-70-х годах в ряде стран Африки, Азии и Латинской Америки. Явно просматривается определенная закономерность: чем более ортодоксально, по Западным меркам, революционное меньшинство, тем легче его путем лести, манипуляций и подкупа превратить в двурушников, затем и в прямых компрадоров, образующих замкнутый класс собственников за спиной обманутого народа.

Эксперимент по превращению радикалов и «профессионалов» антикапитализма в радикалов приватизации был проведен в Рос-сии в невиданно быстрые сроки. Однако в самый разгар его стало очевидно, что по большому историческому счету это не успех, а полное поражение. Он не только не стал созиданием ни в какой области: хозяйственной, политической, административной, социо-культурной, но и по всем показателям явил себя как разрушение. Практики, которые не создают, а разрушают, плодят хаос в мире и в человеческой душе, нельзя признать «победой». Россия разоблачила эту тщательно скрываемую профессиональную тайну Западного миссионерства, и Запад не может ей этого простить.

Еще одна «вина» нашей страны — ее историческо-эсхатологический темперамент, неспособность целиком жить настоящим и принимать статус кво, призвание звать в будущее. Многие, пожалуй, усомнятся в таком призвании, сославшись на экономическую научно-техническую отсталость России, ныне многократно усилившуюся стараниями «модернизаторов». Этот упрек справедлив, если понимать будущее как возрастание мощи экономически и техлогически одушевленной материи за счет духовного и морального умаления человека, превратившегося в «потребителя». Но если осмотреть на будущее с позиций, завещанных нам великими мировыми религиями и великой культурной классикой, то обнаружится ничтожество футурологии, подсчитывающей потребительские балансы. Духовные масштабы будущего меряются не цифрами ро­та, а воплощениями идеалов духовности и справедливости. У общества, у которого не остается воодушевленных ими пассионариев, нет и будущего.

Социология модерна связывает шансы прогресса с инициатив ной личностью: чем свободнее и беспрепятственное развертываете ее социальное творчество во всех областях жизни, тем выше достижения прогресса. Но оказалось, что раскованная личность, сбросившая путы традиции или деспотизма, может воспользоваться этой свободой для того, чтобы обходить или даже прямо попирать им вилизационные правила морали и культуры. Она может также, вместо того, чтобы следовать стратегии коллективного прорыва в будущее, созидая его со своим народом, стать на путь эмиграции из трудного для национального пространства в легкое «интернациональное». Здесь-то и обнаруживается, что соборное начало коллективной национальной идентичности, коллективных правил и коллективного прорыва в будущее для прогресса может быть более важно, чем безответственный индивидуализм, который утратил формационную способность двигать историю, — его достает лишь на приватное устройство в настоящем.

Основные битвы века развертываются сегодня не в экономической и научно-технической сферах, а в пространстве идей, где сталкиваются, с одной стороны, идея качественно прерывной истории, ломающей логику «стартовых условий» и иные «объективные детерминанты человеческой судьбы», а с другой — «антиидея» вечного настоящего, которое не оставляет надежды проигравшим. Почему «исторический мистицизм» признается ныне главным вой будителем спокойствия и становится мишенью ожесточенной критики? Все дело в том, что история, воспринятая как благодать, воодушевляет потерпевших, помогает им обрести надежду, достоинство, силы, и потому носители исторического сознания вос­принимаются победителями как главный дестабилизирующий фактор. Отношение к России диктуется именно этим обстоятельством: в ней видят потенциальную воскресительницу историзма.

Почему мы связываем перспективы "второго мира" именно с Россией? Ответ на этот вопрос в какой-то мере предвосхитим Н.Я. Данилевский, который считал религиозную одаренность России залогом ее исторического призвания вместе с другими славянскими народами быть «продолжателями великого дела, выпавшего ни долю Израиля и Византии, быть народами богоизбранными». Здесь надо уточнить антитезу «второй мир» для уяснения того факта, что незаменимой является именно российская духовно-стратегическая инициатива. Это не в состоянии сделать Китай. Аналогичная про­блема возникает в связи с Германией, которая начинает организо­вывать специфическое центрально-европейское пространство, во многом альтернативное атлантизму. Если последний основан на модели Просвещения, подавляющей этнокультурную специфику и националистическую энергетику в пользу интернационального (в рамках западного мира) «экономического человека», то централь­но-европейская система отличается национализмом и культурцентризмом.

Марксизм приучал нас к мнению, что антибуржуазные страсти индустриальной эпохи рождены классовым интересом экономи­чески эксплуатируемых, и всегда недооценивал противоречия, за­ложенные в архетипах культуры. Между тем, конфликт буржуа с культурой не в меньшей мере повлиял на драматургию буржуазной истории. Примером тому служит Германия, разделяющая судьбы европейского модерна, подчиненного логике неуклонного обуржу­азивай ия, и одновременно выступающая носителем героически-ро­мантическою, антибуржуазного начала.

Сегодня стоит разобраться в том, что строит объединенная Германия в лице новой Центральной Европы, поглощающей Восточную. Пора понять, что доминирующей государственной идеей в этом регионе становится национализм. Пока существовал Совет­ский Союз, посягающий на суверенитеты во имя «пролетарского интернационализма», национализм стран Центральной и Восточ­ной Европы был антикоммунистическим. Но после крушения СССР он приобрел антилиберальный характер, а в перспективе будет антиатлантическим.

Судьба либерально-атлантического идейного комплекса пос­ле устранения такого «пугала», как СССР — особый вопрос, исто­рия еще не дала на него внятного ответа. Как бы то ни было, консо­лидации "первого мира" невольно, но радикально способствовал коммунистический "второй мир", экспансионистское неистовство которого не оставляло почвы для компромиссов.

Нынешняя дилемма удручает своей нежизнеспособностью и неперспективностью: либо однополярный глобализм, выражающий мировую гегемонию США, либо реанимированный национализм влекущий за собой диктатуры и кровавую анархию нескончаемых межплеменных войн. Сегодня стратеги США настаивают на отсутствии иных вариантов, пугая мировым хаосом в случае, если их мироустроительным планам будут мешать. Убедительность такой дилемме может сообщить только устранение России в качестве второго Рима, и именно данным обстоятельством объясняется американская политика последовательного демонтажа нашей страны как великой державы.

Нажитый человечеством после краха коммунистического "второго мира" опыт свидетельствует, что в безальтернативном вари анте и сам Запад как цивилизация, и его либеральная идеология,. его программы на удивление быстро вырождаются. Еще вчера США демонстративно провозглашали приверженность либеральной идее, сокрушающей твердыни тоталитаризма, авторитаризма, национализма и фундаментализма, а сегодня все откровеннее заявляют о себе в качестве имперской республики, больше уповающей на военную силу и геополитические решения, нежели на либерально-республиканские принципы. Еще вчера Запад обещал миру перспекгиву единого постиндустриального общества, а сегодня вместо нее выдвинута расистская концепция «золотого миллиарда».

Трагический для мировой истории парадокс Запада состоит в сочетании принципов плюрализма и консенсуса применительно к соперничеству гражданских интересов, воплощаемых разными партиями, и нетерпимости в отношении других культур, перед ко торыми открывается только одна перспектива — исчезновение и ассимиляция с западной. К счастью, в мире действует закон: с поте рей самокритики критика извне обретает мощную силу. Никогда еще Запад не был таким догматически самоуверенным, как сегодня. Следовательно, никогда еще у противоположной стороны не было столь основательного повода мобилизовать критическую рефлексию применительно к новой западной апологетике и тем самым спасти мир от перспективы превращения в пространство одного измерения.

ПАРИЖСКАЯ ХАРТИЯ ДЛЯ НОВОЙ ЕВРОПЫ

(1990)

В последний день общеевропейской встречи в верхах в Париже 21 ноября 1990 г. участники Совещания по безопасности и сотруд ничеству в Европе подписали итоговый документ «Парижскую хартию для новой Европы».