2. Раннеклассовые общества
Известно, что разложение родовой общины шло через имущественную дифференциацию членов рода. Вещное богатство разрывает и разрушает смысловое пространство "мы", опосредуя отношения между членами родовой общины. Сила общности не может более эфейсментарно воздействовать на другие социальные силы, и прежде всего из подчинения выходит сила власти, создавая свое суверенное пространство. Долгие века человеческой истории связаны с противостоянием общинного и властного начал (вспомним начало античной эпохи или ранний феодализм) и, как правило, заканчивались полным торжеством Власти над всем остальными силами и пространствами.
Чистый тип общества, в котором исторически доминирует сила власти, есть империя. В империи абсолютно господствует государственный принцип принуждения людей к совместному существованию. Все социальные формы жизни подчинены симметрии господства-принуждения. Категориально образцовым исследованием такого рода социальных систем можно считать работы Л.Мамфорда, который и предложил идею мегамашины власти или культур, осредоточенных на власти. В качестве типичного примера такой мегамашины Мамфорд рассматривает историю Египетских царств. Действительно, тысячелетняя история этих царств позволила наиболее полно проявить все "конструктивные особенности" мегамашины власти, тогда как другим империям просто не хватало времени.
Наиболее примечательным для такого рода обществ является способность организовать особые технологические пространства для действий крупных масс людей: военных и трудовых армий. Никакой технологической целесообразностью (имманентный принцип силы труда) нельзя объяснить строительство гигантских пирамид, либо завоевательного военного похода. Вообще любая крупная организация людей, требующая развитой системы отдачи, исполнения и проверки исполнения приказов - есть типично превращенная технологическая форма. Не логика труда, а логика власти господствует в этих формах.
Государственный принцип объединения людей трансформирует всю коммуникативную структуру общества. Способы хранения, трансляции, производства знания и духовных ценностей просто повторяют государственные структуры. В типичном случае Египетских царств - просто создается особая каста людей - жрецов - непосредственно ответственных за эти социальные функции. Если использовать современный термин, то суть превращения культурных форм под эфейсментарным воздействием власти есть ИДЕОЛОГИЯ. Идея государственности (со всеми своими атрибутами: могущество, патриотизм, монарх, единство и пр.) становятся темами, вокруг которых вращается вся культурная жизнь, т.е. предметной осью симметрии культурного пространства.
То же самое происходит в пространстве обмена, который находится под жестким надзором государства (в лице его чиновников) и смысл которого видится в предоставлении финансовых средств для существования государства.
Но именно силе обмена суждено было сыграть очередную ведущую партию в истории.
3. Эпоха буржуазного общества
История становления буржуазного общества настолько хорошо описана, что нет смысла останавливаться на этом сколько-нибудь подробно. Быть может, именно классический характер таких тем как "буржуазная революция", "экономический базис общества", "товарно-денежное обращение" и т.п. - невольно заставил ученых строить исследование других типов общества по модели буржуазного и даже подвиг людей,уже в качестве негативного образца, на революционный эксперимент. Такого рода исследовательские подходы и социальные проекты возможны лишь при допущении, что все исторические типы общества имеют одну и ту же сущность (отношение собственности, например) и, следовательно, чтобы изменить общество, нужно видоизменить эту же сущность.
Если же считать, что переход от одного типа общества к другому заключается в смене основания системы, то проект социального переустройства будет совсем иным.
Переход от одного основания к другому как смена исторической доминанты социальной системы выглядит достаточно логичным. Эта логика состоит в следующем. Поскольку господствующая в данную эпоху сила саплементарно использует другие (чтобы заполнить смысловые разрывы своего собственного пространства), то при определенных условиях может оказаться в полной зависимости от одной из этих сил. Именно так сохранение родовой общности оказывается зависимым от силы власти (в частности, от способности рода создавать хорошо организованные военные дружины).
Точно так же власть оказывается зависимой от экономической силы государства. Пространство власти в своих разрывах настолько плотно заполняется экономическими проекциями, что можно уже говорить об инверсии: экономическое пространство саплементарно использует политическое, чтобы обеспечить континуальность товарно-денежного обращения. Политические революции уже ничего не решают. Они только фиксируют новую расстановку сил и больше свидетельствуют о естественном человеческом нетерпении еще при своей жизни насладиться господствующим положением своего модуса бытия. С точки зрения игры социальных сил - политическая революция есть попытка придать силе власти утраченное ею доминантное значение. И эта попытка удается только на период самой революционной войны, пока сила власти своими специфическими методами способна удерживать в своем подчинении распадающий социальный континуум. Физиономия революционного общества, поэтому, производит квазиимперское впечатление. Но известно, что все социальные революции заканчивались контрреволюциями. Сам процесс вялотекущей контрреволюции начинается сразу, и его смысл - в восстановлении попранных прав жизни, в восстановлении естественно-исторического порядка доминирования. (Часто, однако, оказывается, что поскольку участники контрреволюционного движения понимают свои задачи политически, то итоги контрреволюции оказываются не многим лучше, чем у революции).
В буржуазном (капиталистическом) обществе сила обмена подчиняет себе другие социальные пространства, что выглядит как всеобщая коммерциализация жизни: погоня за прибылью меняет логику целесообразности непосредственного вещного производства, коммерциализирует духовное производство (искусство, науку), подрывает "теплую" непосредственность межличных отношений, делает политику "концентрированным выражением экономики" (см. "Капитал").
Экономический взгляд на сферу обмена состоит в представлении о нем как совокупности рынков или просто Рынок, господство которого в социальной системе происходит, по словам К.Поланьи, за счет создания фиктивных рынков: прежде всего рынков труда, земли, денег, а затем - знания, духовных ценностей, услуг. Сами по себе ни труд, ни земля, ни деньги товарами не являются. "Анализ истории экономических систем и рынков свидетельствует, что во все эпохи, предшествующие нынешней, рынки были не более чем вспомогательным инструментом экономической жизни. Как правило, экономическая система оказывалась включенной в более широкую социальную систему, и независимо от того, какой именно принцип поведения субъектов преобладал в экономике, рыночные структуры оказывались совместимыми с ним"[9]. Но в итоге экономическая сфера жизни оказывается в такой же зависимости от своих условий как в свое время оказалась власть.