Биргит Менцель. Перемены в русской литературной критике. Взгляд через немецкий телескоп

В 2002 году несколько разразившихся в России литературных скандалов возбудили общественное внимание далеко за пределами страны. В их центре стояли три писателя резко противоположных направлений: Владимир Сорокин, Эдуард Лимонов и Александр Проханов. Московское издательство «Ad marginem», специализировавшееся на современной и постмодернистской философии и литературе, неожиданно опубликовало роман Александра Проханова «Господин Гексоген» – бульварный роман, написанный человеком, который как автор военных соцреалистических романов на протяжении десятилетий был известен под прозвищем «Соловей генштаба», а в качестве главного редактора праворадикальной газеты «Завтра» стал одним из ведущих национал–патриотических демагогов страны. Издатель защищал роман как литературное событие, в частности с помощью аргумента, что в нем впервые выведен как литературный персонаж президент Путин.

Провокация переросла в скандал, когда молодые радикальные критики истеблишмента[1], совместно с бывшими либеральными литературными критиками времен перестройки, заключили альянс с национал–патриотическими демагогами, сделав автора лауреатом премии «Национальный бестселлер»[2]. То, что подобные провокации не ограничиваются одной только литературной средой, демонстрирует случай чрезвычайно популярного исполнителя панк–рока Егора Летова и его группы «Гражданская оборона». Трансформация Летова из символа анархистского андеграунда в 1980–е годы в соратника Национал–большевистской партии Александра Дугина и Эдуарда Лимонова к середине 1990–х вызвала аналогичные полярно противоположные реакции[3].

Как объяснить этот альянс, как понять решение издателя? Почему молодые критики, воспринимающие себя как либералов, выступают в защиту расистского и антисемитского бульварного романа и одновременно против постмодернистской литературы таких авторов, как Владимир Сорокин? Почему прежние ораторы перестройки всерьез придерживаются теории политического заговора для объяснения этих событий и «разоблачения» издателя и критиков? Какую роль вообще играет литературная критика в постсоветском литературном процессе?

Параметры оценки – основные формы литературной критики

Ответы на эти вопросы можно получить, лишь учитывая традиции российской–советской критики, ее упадок и кардинальные перемены, произошедшие за последние десять лет. Прежде чем давать оценку этим традициям, внешний наблюдатель, тем более пишущий с точки зрения другой национальной традиции, должен раскрыть параметры своей оценки.

В литературной критике типологически различаются три основные формы, каждая из которых, при том, что они абсолютно различны, имеет свою собственную ценность и свою компетенцию: первая форма выступает с точки зрения общественности и связывает (в идеальном случае – опираясь на семиотические познания) отдельное литературное произведение с тем, что соотносится, по ее мнению, с интересами всего общества. Вторая форма исходит из автономии литературы, ее аргументация направлена прежде всего на эстетическое развитие, она принимает участие в творческой саморефлексии и опосредует ее. Третья из основных форм критики решительно отстаивает точку зрения публики, причем эта категория может охватывать совершенно различные слои читателей и, соответственно, наделять литературу различными функциями. Речь здесь идет о «средней интеллигентной публике», и тогда такие критерии, как «увлекательно», «интересно», «сложно», «скучно», «идеологизировано» и так далее, развиваются и передаются как квалифицированные вкусовые суждения.

Целью демократически развивающейся литературной общественности, которую Юрген Хабермас обозначает как «резонирующую общественность»[4], является равносильное и равноправное сосуществование всех трех форм критики, которые различаются как по своим адресатам, так и по сочетанию выполняемых ими функций: информация, рекомендация, полемика, интерпретация, обобщение. Грубо обобщая, можно сказать, что последняя из упомянутых форм преобладает в англо–американском языковом пространстве – там различие между академической наукой и литературной критикой гораздо меньше, чем в Германии и России, где эта форма с давних пор вела зачастую опальное, маргинальное существование[5]. Вторая форма соответствует типу, распространенному в наше время в Германии[6], в то время как первая из упомянутых форм критики традиционно преобладает в России. Однако здесь политические репрессии и цензура, начиная с XIX века, так существенно мешали дифференциации общественного мнения, что литература выполняла многочисленные функции (политики, философии, религии, публицистики, историографии и пр.).

Литературная критика всегда зависела от государства и при этом находилась под его опекой, поэтому ориентировалась на него как в положительных, так и в отрицательных оценках. Соответственно для нее особенно характерны такие признаки, как ярко выраженные дидактические жесты, глубоко укоренившиеся предубеждения против любой формы литературы и критики, не позиционирующей себя как социальная или социально–политическая, и восприятие себя как носителя и посредника великих идей и непреложных истин.