Толкотт Парсонс

Структура социального действия *. (Главы из книги)

Парсонс Т. О структуре социального действия. — М.: Академический Проект, 2000. — 880 с.

Глава I. Введение

Проблема

Теория и эмпирический факт

Остаточные (residual) категории

Теория, методология и философия

Типы понятий

Замечание о понятии «факт»

Глава II. Теория действия

Единица систем действия

Утилитаристская система

Позитивистская теория действия

Эмпиризм

Индивидуализм в теории действия

Примечание А: О понятии «нормативный»

Примечание Б: Схематический очерк системы типов в теории действия

Позитивистская теория действия

Волюнтаристская теория действия

Идеалистическая теория действия

Примечание В: О содержании несубъективных категорий в теории действия

Примечание Г: О соотношении биологического и психологического

Глава I. Введение

Проблема

«Многие ли нынче читают Спенсера? Нам сейчас трудно понять, насколько большой интерес вызывали идеи Спенсера в его время... Он был личным наперстником странного и непонятного бога, которого он назвал эволюцией. Его бог предал его. Мы пошли дальше Спенсера»1. Приговор профессора Бринтона звучит подобно заключению следователя: «Смерть наступила либо в результате самоубийства, либо от руки одного или нескольких неизвестных людей». Мы должны согласиться с этим выводом. Спенсер мертв2. Но кто его убил и как? Проблема заключается в этом.

* Parsons Т. The Structure of Social Action. A Study of Social Theory with Special Reference to a Group of Recent European Writers by Tallcoto Parsons, Assistant Professor of Sociology Harvard University. Mc.-Graw-Hill. Book Company Inc., New York and London, 1937.

1 Brinton English Political Thought in the Nineteenth Century, London, 1933, pp. 226 — 227. Здесь и далее в настоящем издании библиографические ссылки в переводах, за исключением необходимых уточнений, приводятся в той форме, как они даны у Т. Парсонса. — Прим. ред.

2 Конечно, нельзя утверждать, что все его мысли ныне несостоятельны, но мертва его социальная теория как целостная структура.

Очевидно, существуют определенные причины как того, что идеи Спенсера забылись скорее, чем идеи других мыслителей, так и того, почему Спенсер в свое время возбуждал общий интерес. Но не это является предметом настоящего исследования. Цель работы заключается в раскрытии «преступления», жертвой которого пало нечто большее, чем просто судьба и репутация одного мыслителя. По общему направлению своих взглядов Спенсер принадлежал к позднему этапу позитивистско-утилитарной традиции. Эта традиция играла значительную роль в интеллектуальной истории народов, говорящих на английском. Что случилось с нею3? Почему она погибла?

3 См. следующие две главы (II, III), где даны аналитическое и историческое объяснения.

Основная идея данного исследования состоит в том, что эта традиция пала жертвой мщения ревнивого бога — эволюции, в данном случае — эволюции научной теории. В настоящей главе не рассматривается, каким образом развивалась эта теория и во что она превратилась. Об этом речь будет идти позже. Сейчас необходимо остановиться на предварительной постановке проблемы, а также на методе, при помощи которого данная задача должна быть решена, и на позициях, с которых эту работу следует оценивать.

Богом Спенсера была эволюция, иногда также называемая прогрессом. Спенсер был одним из самых последовательных приверженцев этого божества, но далеко не единственным его почитателем. Вместе со многими другими социальными мыслителями он верил, что человек приближается к вершине долгого линейного процесса, непрерывно и неуклонно идущего из глубины веков, от времен возникновения примитивного человека. Более того, Спенсер верил, что к этому наивысшему пункту уже подходит индустриальное общество современной ему Западной Европы. Он и его единомышленники были убеждены в том, что этот процесс будет продолжаться до бесконечности.

Позже многие ученые стали сомневаться в этом. Разве не возможно, чтобы будущее заключалось в чем-нибудь другом, чем в «большей и лучшей» индустриализации? Напротив, новая концепция, согласно которой человечество приближается к поворотному пункту своего развития, наиболее ярко выступила во взглядах группы социологов, приобретавших, несмотря на свою малочисленность, все большую известность.

Спенсер был крайним индивидуалистом. Но его экстремизм является лишь преувеличенным выражением глубоко укоренившейся веры в то, что, грубо говоря, по крайней мере на высокой стадии развития экономической жизни общества, мы имеем дело с автоматическим, саморегулирующимся механизмом, который действует таким образом, что цель, преследуемая каждым индивидом в своих частных интересах, в результате оказывается средством для максимального удовлетворения желаний всех. Необходимо лишь убрать препятствия на пути действия этого механизма, а для этого не требуется других условий, кроме уже содержащихся в концепции разумного эгоизма. Эта доктрина также стала предметом критики различных направлений, в том числе и не имеющих отношения к проблеме данного исследования. Важно только, что таким образом пошатнулся еще один догмат веры в области социальных наук.

Наконец, Спенсер верил в то, что религия возникает из донаучных представлений человека относительно эмпирических фактов его собственной природы и среды, т.е. религия является продуктом невежества и заблуждений. Религиозные идеи по мере прогресса знания будут замещены наукой. Религия — только фаза развития обожест­вляемой им науки. В самом деле, интерес к религии среди ученых типа Спенсера ограничивался примитивным человеком; вопрос сводился к тому, каким образом из примитивной религии развилась наука? В этой области также наблюдается увеличение скептицизма относительно взглядов Спенсера.

Краткое обозрение лишь нескольких вопросов достаточно ясно показывает, что в эмпирической интерпретации некоторых самых важных социальных проблем совершается глубокая революция. Концепции линейной эволюции начали сходить со сцены, и их место стали занимать циклические теории. Различные виды индивидуализма подвергались усиливающемуся обстрелу критики. На их месте стали возникать различного рода социалистические, коллективистические и организмические теории. Снова и снова стали подвергаться атакам роль разума и статус научного познания как элемента действия. Возникло настоящее наводнение антиинтеллек-туалистических теорий человеческой природы и поведения, выступающих в самых различных вариантах. Такая резкая смена господствующего истолкования человеческого общества в течение жизни одного поколения едва ли может быть найдена где-либо в истории, за исключением, может быть, XVI века. В чем же причина этой революции?

Весьма вероятно, что эта смена взглядов в значительной мере явилась просто идеологическим отражением определенных социальных изменений. Такое утверждение поднимает много проблем, ответ на которые было бы трудно найти в понятиях спенсерианской мысли. Однако обсуждение данных вопросов выходит далеко за рамки настоящего исследования.

Не менее вероятным является утверждение о том, что значительная часть изменений произошла в результате «имманентного»4 развития основных частей теории эм­пирического знания. Именно это является рабочей гипотезой, лежащей в основании настоящего исследования. В данной работе будет предпринята попытка проследить и оценить значение одной определенной фазы этого развития, которая разбирается и анализируется на примере работ группы социологов. Но прежде чем приступить к этому, необходимо сделать несколько методологических замечаний относительно взаимосвязи «теории эмпирического знания», выяснить главные связи их элементов, а также объяснить, в каком смысле и с помощью какого процесса развиваются эти «основные части ». Только после этого станет ясным характер данного исследования и предполагаемые результаты.

4 Здесь этот термин употреблен в том смысле, в котором он используется обычно П.А. Сорокиным.

Теория и эмпирический факт

Основные методологические положения, обсуждаемые здесь, будут даны без какой-либо попытки их критического обоснования. Однако эти положения лежат в основе всего исследования. Обоснованность методологических положений должна быть оценена не с точки зрения аргументов, выдвигаемых в их защиту в настоящем введении, а с точки зрения того, насколько эти положения будут соответствовать структуре исследования как целого и его результатам.

Чаще имплицитно, чем эксплицитно, существует глубоко укоренившийся взгляд, что сущность прогресса научного знания состоит в накоплении «фактуальных открытий». Считается, что познание — целиком количественное дело. Самое главное — это наблюдать то, что еще не наблюдалось до сих пор. В соответствии с этим взглядом, теория должна состоять из обобщений познанных фактов в том смысле, что общие выводы должны подтверждаться суммой таких фактов. Развитие теории заключается в модификации этих общих утверждений с учетом вновь открытых фактов. В основе этой системы взглядов лежит положение о том, что процесс открытия факта, рассматриваемый как независимый от существующей «теории», является результатом некого импульса, наподобие «праздного любопытства »5.

Очевидно, что такие термины, как «факт», необходимо точно определить. Это будет сделано позже. Сейчас только что изложенному взгляду можно противопоставить другой, а именно, что научная "теория" - в самой общей форме определяемая как совокупность логически взаимосвязанных и эмпирически соотнесенных «общих понятий » — является не только зависимой переменной в развитии науки. Само собой разумеется, что истинная теория должна соответствовать фактам, но отсюда не следует ни того, что одни факты, открытые независимо от теории, определяют, чем должна быть теория, ни того, что теория не должна определять, какие факты будут раскрыты и в каком направлении должен вестись научный поиск.

5 Этот термин употребляется Вебленом.

Не только теория является независимой переменной в развитии науки, но и основные ее части в каждой области и в каждый момент представляют собой в большей или меньшей степени интегрированную «систему», т.е. совокупность общих положений (которые могут быть, как мы это увидим позже, различного вида), логически взаимосвязанных друг с другом. Конечно, это не означает, что все может быть выведено из чего-то одного, что было бы равнозначно сведению теории к одной предпосылке. Это означает, однако, что любое существенное изменение любого важного положений системы имеет логические следствия для других ее положений. Говоря иначе, любая теоретическая система должна иметь достаточно строгую логическую структуру.

Очевидно также, что положения системы соотносятся с содержанием эмпирических фактов; если бы это было не так, то положения теории не могли бы быть названы научными. Действительно, если интерпретировать термин «факт » надлежащим образом, то можно сказать, что теоретическое положение, если оно вообще имеет место в науке, является либо утверждением о факте, либо утверждением о способе отношения между фактами. Отсюда следует, что любое важное изменение в нашем знании о фактах в рассматриваемой области должно вести к переформулированию по крайней мере одного из положений теоретической системы и через логические следствия этого изменения — большему или меньшему изменению других положений. Иначе говоря, изменяется вся структура теоретической системы. Все это могло бы показаться непротиворечащим очерченной выше методологии эмпиризма.

Но, во-первых, надо отметить, что слово «важный» было подчеркнуто. Что подразумевается в данном6 контексте под важным изменением в знании факта?

6 Конечно, существует множество других причин, кроме научных, по которым человек интересуется фактами.

Новые факты представляются важными не потому, что они выглядят расплывчато «интересными», удовлетворяют «праздное любопытство » или доказывают милость бога. Научная важность изменения в знании факта состоит именно в последствиях этого изменения для всей теории как системы. Несмотря на то, что открытие может быть истинным и интересным в некоторых отношениях, оно не будет научно важным, если не будет иметь последствий для теоретической системы, с которой имеют дело ученые данной области. Наоборот, даже самые тривиальные с любой другой точки зрения наблюдения, например обнаружение очень незначительного отклонения звезды от ее расчетного положения может оказаться не просто важным, но и революционным, если логические последствия этого открытия оказались далеко идущими для структуры теории. По-видимому, можно смело сказать, что все изменения фактуального знания, которые привели к созданию теории относительности, сыгравшей громадную роль в прогрессе науки, были совершенно тривиальными с любой точки зрения, кроме влияния этих изменений на структуру теоретической системы. Они, например, никоим образом не сказались в инженерной или навигационной практике7.

7 Наоборот, многие открытия сугубо практической важности с научной точки зрения совершенно не важны, хотя в популярных сообщениях о результатах научного исследования чаще всего делается упор именно на эти прикладные аспекты науки.

Однако вопрос, касающийся важности фактов, является лишь частью проблемы. Теоретическая система представляет собой не просто набор фактов, которые на­блюдались, и их логически выводимые отношения к другим фактам, которые также уже известны. В той мере, в какой такая теория является эмпирически верной, она будет говорить нам о том, какие эмпирические факты могут быть наблюдаемы в данных обстоятельствах. Необходимость учитывать все относящиеся к делу и доступные теоретику известные факты является элементарным правилом научной добросовестности. Процесс верификации, без которого немыслима наука, не сводится к простому пересмотру приложимости теории данного ученого к известным фактам, а затем к ожиданию новых фактов. Этот процесс состоит в обдуманном и преднамеренном постижении явлений с ожиданием результатов, полученных сначала в умозрительной теории, и в проверке того, согласуются или не согласуются вновь открытые факты с этим ожиданием.

Любое исследование является изучением ситуаций, либо вообще не изучавшихся, либо изучавшихся, но под углом зрения других теоретических проблем. Там где возможно, к исследуемым ситуациям подходят экспериментально. Но это — предмет рассмотрения практической техники исследования, а не логики.

Насколько теоретические ожидания совпадают с найденными фактами, со скидкой на «ошибки наблюдения» и т.д., настолько теория является «верифицированной ». Но значение процесса верификации ни в коем случае не ограничивается этим. Если, как это часто бывает, совпадения не происходит, то либо факты оказываются противоречащими теоретическим ожиданиям, либо обнаруживаются принципиально новые факты, которым нет места в данной теоретической системе. Любой из этих результатов приводит к необходимости критического пересмотра самой системы. Таким образом, происходит взаимный процесс: в прямом направлении — через ожидания, выведенные из системы теории, к области факту-ального исследования, ив обратном направлении — от результатов этого исследования к теории.

Наконец, верификация заключается не только в том, что теоретическая система оказывает влияние на ход эмпирического исследования. Верификации подлежат не только те теоретические положения, которые сформулированы непосредственно для данной области фактического знания. По мере того, как прогрессивно разрабатываются все стороны созданной для наблюдения данного факта теоретической системы, оказывается, что такая проработка имеет логические последствия для областей фактуального знания, к которым создатели теории не имели прямого отношения. Если определенные вещи в одной области являются истинными, то другие вещи в связанной области тоже должны быть истинными. Эти выводы также подлежат верификации, которая в данном случае примет форму нахождения того, что является фактами в новой области. Результаты такого исследования могут снова влиять на саму теоретическую систему.

Итак, вектор интереса в эмпирической области обычно направляется прежде всего логической структурой теоретической системы. Важность тех или иных проблем, касающихся фактов, заключена в самой структуре теории. Эмпирический интерес к фактам зависит от того, насколько они связаны с разрешением этих проблем. Теория не только формулирует то, что мы знаем8, но и говорит нам о том, что мы хотим знать, т.е. ставит вопросы, на которые необходим ответ. Более того, структура теоретической системы указывает на возможные альтернативы в решении данного вопроса. Если наблюдаемые факты, точность которых не подлежит сомнению, не укладываются ни в одну из предложенных альтернатив, то сама теория нуждается в перестройке.

8 В каком-то частном аспекте.

В связи с этим важен следующий вопрос. Дело не только в том, что теоретические положения находятся в логической взаимосвязи друг с другом таким образом, что они образуют «системы», но и в том, что самой природе теоретических систем присуще стремление к «логической замкнутости ». Система начинается с группы взаимосвязанных положений (аксиом), которые предполагают соотнесение с эмпирическими наблюдениями внутри логических рамок теоретических положений. Каждое из этих положений имеет логические импликации. Система становится логически замкнутой, если каждая из логических импликаций, выведенных из любого положения внутри системы, находит выражение в другом положении той же системы. Можно повторить еще раз, что это не означает, что все положения должны быть выводимы из какого-нибудь одного: наоборот, если бы это было так, научная теория оказалась бы тавтологией.

Простейшим примером, иллюстрирующим смысл понятия замкнутой логической системы, является система уравнений. Такая система определена, т.е. замкнута, когда существует столько же независимых уравнений, сколько независимых переменных. Если имеется 4 уравнения и только 3 переменные, и ни одно из уравнений не выводится из других путем алгебраических манипуляций, то ясно, что не хватает одной переменной. Эту мысль можно выразить в терминах логики: утверждения, сформулированные в четырех уравнениях, логически содержат предположение, которое не сформулировано в определении трех переменных.

Важность всего сказанного очевидна. Если эксплицитные положения системы не составляют логически замкнутой системы в указанном выше смысле, это означает, что содержащиеся в ней доказательства основываются на одной или нескольких несформулированных предпосылках. Одна из основных функций логического анализа те­оретических систем заключается в том, чтобы применить этот критерий и, если будут обнаружены пробелы, раскрыть неявные (имплицитные) предпосылки. Но хотя все теории стремятся стать замкнутыми системами в логическом смысле, было бы неверным отождествлять это с «эмпирической» замкнутостью системы. К вопросу об «эмпиризме» нам еще не раз придется вернуться.

Этими рассуждениями подтверждается мысль о том, что любое эмпирически проверяемое знание — даже основанное на здравом смысле повседневное знание — подразумевает имплицитно, если не эксплицитно, систематическую теорию в указанном смысле. Важность этого суждения обусловлена тем, что многие лица, пишущие на социальные темы, неистово отрицают подобное положение. Они говорят, что их задача констатировать факты, которые «говорят сами за себя ». Но отрицание теоретизирования не означает еще, что в собственных рассуждениях таких авторов не присутствует имплицитная теория. Это важно подчеркнуть, поскольку «эмпиризм» в описанном выше смысле оказывается очень распространенной методологической позицией в социальных науках9.

9 По этому поводу весьма удачно высказался Маршалл: «Самыми безответственными и опасными теоретиками оказываются те, которые утверждают, что они позволяют фактам и цифрам говорить самим за себя» (Memorials of Alfred Marshall, ed. by A.C. Pigou, London, 1925, p. 108).

Из всего сказанного следует общее определение проблемы развития научного знания. Оно состоит в увеличении знания об эмпирических фактах, тесно связанном с изменением теоретической интерпретации этой совокупности фактов, следовательно, с изменением общих формулировок относительно этих фактов и, в неменьшей степени, с изменением структуры самой теоретической системы. Особое внимание следует обратить на внутреннюю взаимосвязь общих утверждений об эмпирическом факте с логическими элементами и структурой теоретических систем.

Одной из основных задач настоящего исследования является проверка такого понимания природы науки и ее развития в социальной области. Мы утверждаем, что пе­реворот в эмпирическом понимании общества внутренне связан с не менее радикальными изменениями, происшедшими в структуре социологической теории.

Нами выдвигается гипотеза, которая будет проверяться последовательным изучением, что это развитие в большей степени было результатом взаимодействия нового понимания фактов и знания, с одной стороны, и изменений в теоретической системе, с другой. Но ни то, ни другое не является «причиной». Оба аспекта находятся в состоянии тесной взаимозависимости.

Проверка указанной гипотезы будет осуществляться в данной работе в монографической форме. В центре внимания будет находиться процесс развития одной из последовательных теоретических систем, а именно системы, которая названа волюнтаристической теорией действия, а также определение основных понятий этой теории. В историческом аспекте основной интерес представляет процесс перехода от одной фазы развития этой системы к другой, явно отличной от предыдущей. Спенсер может считаться последним, в некоторых аспектах крайним, но тем не менее типичным представителем первой фазы. Исключительно в целях удобства эта фаза обозначается как «позитивистская» система теории действия, а ее вариант, являющийся наиболее интересным с точки зрения настоящей работы, — «утилитаризм». Оба термина в данном исследовании используются в техническом смысле и будут определены в следующей главе, где очерчивается основная логическая структура позитивистской системы.

Поразителен, однако, тот факт, что из совершенно отличной теоретической традиции, называемой «идеализмом», путем аналогичных преобразований возникает теория социального действия, во всех существенных чертах сходная с упомянутой выше волюнтаристической теорией. Основной случай такого перехода — работы Макса Вебера — мы рассмотрим подробно. Не приходится говорить о том, что эта конвергенция, если она может быть продемонстрирована, является очень сильным аргументом в пользу утверждения о том, что правильное наблюдение и интерпретация фактов составляет, по меньшей мере, один из главных элементов объяснения того, почему данная теоретическая система вообще смогла появиться.

Как уже было сказано, основное внимание в данной работе будет уделено процессу возникновения особой теоретической системы, названной волюнтаристической теорией действия. Но соображения, изложенные выше, указывают на необходимость рассматривать ее в тесной связи с эмпирическими аспектами работ соответствующих авторов. Поэтому каждый крупный мыслитель, а точнее, его работы, будут рассмотрены нами на фоне всестороннего знакомства с его эмпирическими взглядами, а затем будет сделана попытка подробно показать отношения этих взглядов к рассматриваемой теоретической системе. Каждый раз будет утверждаться тезис, что адекватное пони­мание того, как эти эмпирические результаты были достигнуты, является невозможным без соотнесения их с логической структурой и системой теоретических понятий, используемых данным автором. И в каждом случае, за исключением Маршалла10, будет сделана попытка показать, что существенное изменение эмпирических взглядов, по отношению к традиции, к которой принадлежал рассматриваемый автор, не может быть осмысленно без отнесения к соответствующему изменению в структуре его теоретической системы по сравнению с системой, доминировавшей в данной традиции. Если нам удастся продемонстрировать такие взаимосвязи, это будет сильным под­тверждением того, что для получения существенных эмпирических выводов, выходящих за рамки здравого смысла, нельзя обойтись без систематической теории.

10 Это обусловлено тем, что Маршаллу не удалось продумать до конца смысл тех отклонений от предшествующей системы, которые характеризуют его эмпирические и теоретические работы. Пэтому он не смог свести свою концепцию в единую логическую структуру и сделать соответствующие ей эмпирические выводы.

Выбор авторов, рассматриваемых здесь, продиктован несколькими соображениями. В центре данного исследования стоит задача показать развитие определенной последовательной теоретической системы, как пример общего процесса «имманентного» развития самой науки. Сущность этого процесса сводится к логическим требованиям теоретических систем, состоящим в тесной взаимосвязи между наблюдаемыми эмпирическими фактами и общими утверждениями на основе этих фактов. Следовательно, выбираются авторы, в теориях которых молено изолировать эти элементы, насколько это возможно, от других, таких, как общий «климат мнений », не имеющих отношения к целям данной работы.

Первый критерий отбора связан с причастностью авторов к разработке теории действия. Среди удовлетворяющих этому требованию мы стремились рассмотреть представителей различных интеллектуальных традиций, социальных сред и типов личности. Введение Маршалла оправдано тем фактом, что с экономической теорией и с вопросом о ее статусе связаны кардинальные проблемы, имеющие отношение к теории действия вообще, и к позитивистской системе в частности, особенно ее утилитаристскому варианту.

Этот вопрос, как будет показано, является самым важным, единственным связующим звеном между утилитарным позитивизмом и последующей фазой теории действия. Парето интересовался тем же кругом проблем, но в связи с совершенно другими аспектами позитивистской традиции и в совершенно другом климате мнений. Сравнение работ этих двух теоретиков в высшей степени поучительно.

Исходная позиция Дюркгейма была также позитивистской, причем даже более выраженной по сравнению с двумя другими мыслителями. Но этот вариант позити­вистской системы был в высшей степени чужд тому утилитарному индивидуализму11, в котором поначалу увязал Маршалл, а также Парето, хотя и в меньшей степени. Что касается личностных характеристик, а также социальной среды, то трудно вообразить что-либо более контрастирующее: пропитанный моралистическим духом буржуа англичанин Маршалл; эльзасский еврей, радикал, антиклерикал, французский профессор Дюркгейм; отрешенный и утонченный итальянский аристократ Парето, и, наконец, Вебер — сын наиболее культурного верхнего слоя среднего класса Германии, выросший в атмосфере немецкого идеализма и получивший образование в духе исторической школы права и экономики. Как будет показано ниже, эти интеллектуальные влияния не играли существенной роли при формировании идей первых трех мыслителей. Что же касается Вебера, то он и по характеру резко отличался от них.

11 Я назвал это «социологическим» позитивизмом. См. гл. IX.

Другим поводом в пользу такого выбора авторов является тот факт, что, несмотря на принадлежность этих ученых примерно к одному времени, не обнаруживается, за исключением одного случая, их прямого друг на друга влияния. Парето, конечно, испытал влияние Маршалла при создании своей чисто экономической теории, но столь же безусловно отсутствие такого влияния во всех иных отношениях, представляющих интерес для данного исследования. Действительно, в пределах той обширной культурной единицы, каковой являлась Западная Европа конца XIX — начала XX века, едва ли возможно найти других четырех ученых, обнаруживающих столь существенную общность идейной позиции и вместе с тем столь мало подверженных при выработке этой общей идейной позиции влиянию иных факторов, нежели имманентное развитие логики теоретической системы в отношении к эмпирическому факту12.

Рассмотрим другие соображения. Главная задача состоит в обрисовке основ рассматриваемой теоретической системы. Незначительные ее видоизменения, суще­ствующие в работах различных авторов, не являются предметом данного анализа. Небходимо, однако, разработать логическую структуру данной теории и ее ответвлений в возможно более ясной форме. Следовательно, приходится ограничиваться интенсивным анализом с соответствующей точки зрения небольшого количества работ наиболее выдающихся авторов. Маршалл, по мнению многих специалистов в этой области, был самым выдающимся экономистом своего поколения. Но для данного исследования Маршалл представляет меньший интерес, чем трое других. Остальные три мыслителя из­вестны как социологи. Нет никакого сомнения относительно их выдающейся роли в этой области в эпоху жизни их поколения. Список наиболее известных шести социологов предыдущего поколения едва ли может быть признан серьезным13. Это не значит, что они являются единственными в этой области, но для целей данной работы наиболее удобно ограничиться рассмотрением именно их.

12 Если и существует влияние, которое может быть понято в терминах социологии знания (Wissenssoziologie), то практически оно должно быть общим для всей западной цивилизации. Wissenssoziologie — термин, часто употреблявшийся в Германии в последнее время для обозначения дисциплины, вскрывающей влияние социальных факторов на развитие «идей».

13 Профессор Сорокин, отвечая на вопрос о наиболее выдающихся социологах недавнего прошлого, назвал эти три и только эти три имени.

Для того чтобы избежать какого-либо недопонимания, следует снова повторить, что данная работа мыслится как монографическое исследование специфичной проблемы в истории современной социальной мысли, а именно — возникновения теоретической системы, которая называется «волюнтаристическая теория действия». Отсюда следует, что имеется масса смежных проблем, которые оставляются, и при том сознательно, за пределами книги. Во-первых, данная работа — это не история социологической теории в Европе прошлого поколения. Как проблематика, так и персоналии, необходимые для такой истории, умышленно не включены в нее. Если можно вообще говорить о результа­тах данного исследования, то они представляют собой не больше, чем рассмотрение одного из элементов истории европейской социологической теории определенного пери­ода. Следовательно, данная работа является всего лишь монографическим вкладом в эту историю.

Во-вторых, данная работа не является общим истолкованием произведений данных авторов. Цель исследования не состоит ни в пересказе как таковом, ни в критической оценке упомянутых работ14. В данном исследовании анализируются аспекты, занимающие значительное, иногда центральное место в трудах этих теоретиков, хотя нигде не будет сделано попытки оценить аспекты по отношению к другим частям работы. Это должно быть сделано в других исследованиях. Наконец, в соответствии с указанными целями, автор не пытается обсуждать все стороны творчества этих ученых или всю литературу о них. Практически вся вторичная литература по этим вопросам прочитана, но цитироваться будет только тогда, когда она будет особенно релевантна непосредственному контексту. Отсутствие цитат должно рассматриваться не как скрытое критическое отношение, а как признак нерелевантности15.

14 И то, и другое, хотя занимает значительное по объему место в данной работе, является средством достижения цели, но не самой целью.

15 Там, где существует более чем одна «хорошая » работа, цитироваться будет только «лучшая».

То же относится и к самим текстам, к энциклопедической полноте которых мы не стремимся. Будет цитироваться не любой отрывок, релевантный целям данной работы, а только такой, который в терминах структуры той или иной теории как целого будет достаточен для доказательства рассматриваемого положения16.

16 Следовательно, любые упущения несущественны до тех пор, пока не будет точно установлено их прямое касательство к тем или иным положениям теории.

Я позволю себе еще одно замечание, касающееся понимания данной работы. Это исследование задумано как органическое целое, имеющее дело с идеями, логически взаимосвязанными и пронизывающими всю работу. Читатель должен помнить об этом при формулировании критических замечаний, которые он, возможно, будет склонен делать. В исследованиях подобного типа вполне законно настаивать, чтобы приводимые факты или формулируемые утверждения воспринимались не только в свете их внутреннего характера и значения, но и в связи с тотальной структурой, частью которой они являются.

Остаточные (residual) категории

Следует обсудить еще два или три предварительных вопроса, чтобы развеять те сомнения, которые могут возникнуть у читателя по поводу некоторых вещей. Прежде всего из уже принятых позиций следует определенный вывод относительно характера развития науки. Можно обладать разрозненными неинтегрированными фрагментами знаний и восходить к «истине» последующих разрозненных фрагментов, по мере того как они будут попадать в поле зрения. Подобный тип знания не является, однако, научным в принятом здесь смысле.

Знание является научным лишь тогда, когда эти фрагменты интегрируются в ясно очерченные теоретические системы17.

17 Многие научно достоверные эмпирические знания не являются с этой точки зрения наукой, поскольку их интеграция происходит вокруг иных центров, нежели систематическая теория. Так, многие практические знания и сведения повседневной жизни объединены потребностями и интересами практики. Факты такого ненаучного знания могут интегрироваться в научных теориях лишь постольку, поскольку они действительно достоверно известны.

Поскольку это происходит, можно сделать следующие два утверждения. Маловероятно, что такая система будет играть важную роль в определении направления мысли значительного числа высокоинтеллектуальных людей в течение длительного времени, если она не будет включать в себя эмпирические отношения к явлениям — реальным и, в пределах данной концептуальной схемы, в целом правильно наблюдаемым.

В то же время структура концептуальной схемы неизбежно фокусирует интерес на ограниченном количестве таких эмпирических фактов. Они могут быть представлены как вырванное из темноты, ярко освещенное прожектором пятно. До тех пор, пока луч про­жектора не изменит направление, все, что лежит вне этого пятна, остается, по сути дела, «невидимым». Может быть известно значительное количество фактов вне этого центра, но они не будут научно значимыми до тех пор, пока не будут поставлены в связь с теоретической системой.

В качестве канона интерпетации этот факт приобретает огромное значение. При изучении эмпирической работы того или иного ученого вопросы будут задаваться не по поводу того, каких мнений он придерживается об определенном эмпирическом явлении, и даже не о том, какой вклад сделан этим ученым в наше «знание» об этих явлениях. Прежде всего вопрос будет касаться тех теоретических причин, которые заставили его интересоваться одними определенными проблемами больше, чем другими, а также того, насколько результаты его исследования оказались существенными для решения его теоретических проблем. Далее ставится вопрос, какие выводы, полученные в результате этой работы, повлияли на переформулирование теоретических проблем, а в итоге и на пересмотр всей теоретической системы. Так, Дюркгейм нас интересует не в связи с установленным им фактом, что во французской армии в определенный период процент самоубийств был намного выше, чем среди гражданского населения. Интерес к таким фактам может быть удовлетворен самим произведением Дюркгейма. Для нас интерес заключается в другом, а именно: почему Дюркгейм вообще изучал самоубийство и каково значение этого и других установленных фактов для его общей теории?

Стоит сказать несколько слов о том, как вообще происходит пробуждение научного интереса в области факта и перестройка теоретических проблем. Любая система, включающая в себя как теоретические положения, так и релевантные эмпирические знания (insights), может рассматриваться как яркое освещенное пятно, окруженное темнотой. Логическим именем для этой темноты будет термин «остаточные категории». Роль последних может быть выведена из внутреннего стремления системы к логической замкнутости. На каком бы уровне теоретическая система ни действовала18, она должна включать позитивное определение эмпирически идентифицированных переменных или других общих категорий. То, что они вообще определяются, предполагает их отличие от других, а также и то, что факты, составляющие их эмпирическое содержание, являются тем самым, по крайней мере в определенных аспектах, специфически дифференцирован­ными от других.

Если, как это почти всегда случается, не все непосредственно наблюдаемые или ранее наблюдавшиеся факты данной области точно соответствуют позитивно определенным категориям, то им стремятся дать одно или несколько общих наименований. Эти наименования относятся к негативно определенным категориям, т.е. к фактам, известным как существующие, даже более или менее адекватно описанным, но с теоретической точки зрения не попадающим в число позитивно определенных категорий системы. Теоретически значимые утверждения, которые делаются относитель­но таких фактов, могут быть только негативными утверждениями — «они не есть то-то и то-то»19.

18 Некоторые возможные различения будут указаны в конце главы.

19 Возможно, что самым ярким примером важной остаточной категории в теоретической системе будет то, что у Парето называется «нелогическим действием ». Фактически эта категория является ключом к пониманию всей теоретической схемы Парето.

Но отсюда не следует, что из-за своей негативности эти утверждения не являются важными.

Правда, в работах посредственных теоретиков эмпирические выводы из теории, необходимые в силу существования таких остаточных категорий, часто не отмечаются или настолько неясно формулируются, что становятся фактически бессмысленными. А догматики вообще отрицают существование остаточных категорий или, по крайней мере, их важность для системы. Оба подхода широко поощряются методологией эмпиризма. Но в работах способнейших и наиболее ясно мыслящих создателей и сторонников теоретической системы эти остаточные категории присутствуют не только имплицитно, но и эксплицитно, и по поводу их делаются совершенно отчетливые утверждения. В этом смысле лучшим способом найти слабые места для сокрушения теоретической системы является обращение к работам наиболее способных ее сторонников. Этим лучше всего объясняется тот факт, что работы многих величайших теоретиков столь «трудны» для понимания. Лишь менее значительные умы могут позволить себе догматизировать исключительную важность и адекватность позитивно определенных ими категорий20.

Отсюда следует, что вернейшим симптомом надвигающегося изменения в теоретической системе служит повышение интереса к остаточным категориям21.

20 Прекрасные иллюстрации этого имеются в классической экономике. Ри-кардо, без сомнения, самый великий теоретик среди классиков, наиболее ясно видел ограниченность своей теоретической системы. Его оговорки были тут же забыты таким эпигоном, как Маккаллок. Работы Рикардо полны таких остаточных категорий, как «привычки и обычаи народа».

21В той мере, в какой так называемое антиинтеллектуалистическое движение может быть как-то определено, оно определяется остаточно, т.е. простым противопоставлением его рационализму. То же самое можно сказать и об «институционализме» в американской экономике.

Действительно, один из видов прогресса в теоретической работе состоит именно в вычленении из остаточных категорий позитивно определенных понятий и их верификации в эмпирическом исследовании. Явно недостижимая, но ас-симптотически достигаемая цель развития научной теории состоит в элиминации из науки всех остаточных категорий и в замещении их позитивно определенными и эмпирически проверяемыми понятиями. Для каждой конкретной теоретической системы, безусловно, всегда будут существовать остаточные категории, но они будут переводиться в позитивные категории одной или более других систем22. При эмпирическом применении этих систем остаточные элементы окажутся включенными в них как необходимые данные.

22 Этот предмет будет подробно обсуждаться в последней главе (XIX).

Процесс выделения позитивных категорий из остаточных является одновременно процессом, посредством которого осуществляется перестройка теоретических систем, в конечном счете, до неузнаваемости. Но здесь нужно сказать следующее: исходные эмпирические представления (insights), связанные с позитивными категориями исходной системы, при такой перестройке примут иную форму; но до тех пор, пока они не падут окончательно под объединенными ударами теоретической критики и эмпирической проверки, их нельзя элиминировать. В действительности, к сожалению, их часто элиминируют, оправдывая это рассуждениями о «прогрессе» науки. Но подлинный научный прогресс состоит не в этом, а в том, что теоретические системы изменяются. При этом происходит не простое количественное накопление «знаний о фактах», а качественные изменения в структуре теоретических систем. Но поскольку верификация обладает достоверностью и обоснованностью, постольку всякое такое изменение оставляет после себя некий осадок сохраняющего силу эмпирического знания. В частности, может быть изменена форма утверждения, в то время как его сущность останется прежней. В других случаях старые утверждения могут принять по отношению к новым форму «частного случая».

В утилитаристской ветви позитивистского направления, в силу структуры ее теоретической системы, интерес был сосредоточен на некотором круге определенных эмпирических представлении и связанных с ними теоретических проблем. Центральный факт — факт, не подлежащий сомнению, — состоит в том, что в определенных аспектах, при определенных условиях и в определенной степени действия человека рациональны. Это значит, что люди адаптируются к условиям, в которые они попадают, и приспосабливают средства к своим целям таким образом, чтобы наиболее эффективным способом достигнуть своих целей. Отношения этих средств и условий для достижения целей «известны», в том смысле, что по самой своей сути они могут быть проверены и доказаны методами эмпирической науки.

Конечно, это утверждение содержит значительное количество терминов, которые были и еще остаются двусмысленными в их общем употреблении. Их определение составляет одну из первоочередных задач данного исследования. Предметом первой части анализа является круг эмпирических представлений и теоретических проблем, связанных с ними. В первых двух частях прослеживается их развитие при переходе из одной достаточно определенной теоретической системы в другую. Происходящий при этом процесс, только что очерченный в общем виде, состоит в фокусировании внимания на остаточных категориях, обнаруживаемых в различных вариантах первоначальной системы, и вычленении из них позитивных теоретических понятий.

Вероятно, здесь позволительно снова повторить в несколько иной форме жизненно важный канон понимания исследования такого рода. Игнорирование многих фактов и теоретических соображений, важных с каких-то других точек зрения, является для данной работы вполне естественным. Только что был предложен специальный критерий для определения научной «важности», и сделанные выше замечания должны помочь прояснить сущность этого критерия. Критику, обвиняющему автора в пренебрежении важными положениями, придется показать: а) что игнорируемое соображение имеет прямое отношение к тому ограниченному ряду теоретических проблем, который определен рамками данного исследования, и что правильное их рассмотрение значительно изменит выводы работы; б) что вся концепция природы науки и ее развития, выдвинутая здесь, является настолько ошибочной, что эти критерии важности оказываются непригодными23.

23 В общем, мои усилия направлены на то, чтобы сделать потенциальную критику моей работы настолько ясной, насколько это возможно, ибо мой опыт, в особенности при знакомстве с литературой, посвященной этим авторам, показал чрезвычайные трудности восприятия идеи или идей, которые не укладываются в рамки господствующей «системы » или систем даже среди наиболее интеллигентных людей. Эти авторы постоянно подвергались критике в терминах, абсолютно неприложимых к их работам. Наиболее яркими примерами здесь служат положение Дюркгейма об «обществе как реальности sui generis», которое до сих пор считается «метафизическим постулатом» (вначале оно было подлинной остаточной категорией), и теория Вебера о связи протестантизма и капитализма. Недавние дискуссии по поводу работы Парето, вызванные появлением ее английского перевода, не дают повода для оптимизма в этом вопросе. См. подборку ста­тей в «Journal of Social Philosophy», October, 1935, и ср. с трактовкой этого вопроса в главах V—VII.

Теория, методология и философия

Все эти соображения приводят непосредственно к другому кругу проблем. Коротко остановимся на них. Могут спросить, будет ли это исследование только научным, и не погрузится ли оно в опасные воды философии. Конечно, такое рискованное предприятие окажется необходимым, и в определенных местах без него будет трудно обойтись. Поэтому было бы целесообразно сделать несколько общих утверждений относительно отношений этих дисциплин друг к другу и к исследованиям такого типа, как наше. Подобно всем другим утверждениям данной главы, они будут сделаны кратко и без критического обоснования.

Основные характеристики эмпирической науки уже были даны. Отличие науки от всех философских дисциплин является весьма существенным. Это будет видно на любой стадии данной работы. Но это не означает, что эти две дисциплины не являются существенно взаимосвязанными и что каждая из них может позволить себе игнорировать другую. Для целей данного исследования (но не для других) справедливо определить философию как остаточную категорию. Она является попыткой достигнуть рационального осмысленного понимания человеческого бытия методами, отличными от методов эмпирической науки.

Существование важных взаимосвязей между философией и наукой, коль скоро различие между ними установлено, является простой дедукцией из общей природы самого разума. Общий принцип состоит в том, что разум по своей природе стремится к рационально последовательному объяснению всего опыта, находящегося в его границах. Поскольку как к философским, так и к научным положениям привлекается внимание одного и того же разума, то естественна тенденция установления логической согласованности между ними. Отсюда точно так же следует, что в человеческом опыте не может существовать непроходимых перегородок. Рациональное познание является единым органическим целым.

Установленные выше методологические принципы служат каноном, который можно использовать как в этом, так и в других контекстах. Поскольку основное внимание в данной работе сосредоточено на характере и развитии конкретных теоретических систем в науке, рассматриваемых с научной точки зрения, философские вопросы будут затрагиваться лишь тогда, когда они будут приобретать важную роль для этих систем. Обсуждение будет умышленно ограничено только важными философскими вопросами в указанном ограниченном смысле. Но нигде не будет предпринято попытки уклониться от их рассмотрения на том основании, что они являются философскими или «метафизическими» вопросами и, следовательно, им нет места в научной работе. Часто такой подход оказывается легким путем уклонения от решения важных, но запутанных проблем.

Необходимо коротко указать некоторые главные пути, по которым философские вопросы будут вторгаться в проблемы данного исследования. Во-первых, несмотря на то, что научное познание отнюдь не является единственным когнитивным отношением человека к своему опыту, оно обладает подлинностью и достоверностью. Это значит, что два ряда дисциплин находятся во взаимной корректирующей критической связи. В частности, материал для доказательства, получаемый из научных источников, наблюдение фактов и теоретические средства из этого наблюдения представляют собой в той мере, в какой это носит научный характер, твердую почву для критики философских взглядов.

Далее, если правильное и имеющее отношение к важным проблемам научное доказательство вступает в конфликт с философскими положениями, эксплицитно или имплицитно присутствующими в исследуемых работах, то это служит указанием на необходимость вникнуть в основу этих взглядов на философском уровне. Цель здесь состоит в том, чтобы установить, в какой степени философские основания являются неопровержимыми и не оставляют другой альтернативы, кроме пересмотра более раннего представления о том, что принято считать достоверным научным доказательством. Нам встретится значительное количество примеров такого рода конфликтов, когда философские идеи вступают в противоречие с существенно важным для данного контекста эмпирическим доказательством. Однако ни в одном из этих случаев невозможно обнаружить убедительные философские основания для того, чтобы можно было отбросить этот фактический материал24.

24 Самым ярким примером является здесь положение позитивистской (в нашем смысле) философии о том, что «цели » не могут быть реальными (не-эпифеноменальными) причинными элементами действия. Эта проблема рассмотрена ниже.

Но эта необходимость критики философских положений с научной точки зрения представляет собой не единственную важную сторону в отношениях двух дисциплин. Любая научная теоретическая система приводит к философским последствиям, не только позитивным, но и негативным. Это не более чем естественное следствие рационального единства познавательного опыта. Столь же истинным является и утверждение, что любая система научной теории строится на философских предпосылках25. Эти предпосылки могут быть различными. Из них особое внимание следует обратить на «методологичес­кие» предпосылки. Такие вопросы, как обоснование эмпирической достоверности положений науки, виды процедур, ведущих, исходя из общих оснований, к получению истинного знания и т.д., вторгаются в философские области логики и гносеологии26.

25 Следует отметить, что данные два термина обозначают два аспекта одного и того же явления. Две системы — философия и наука — логически взаимосвязаны. Научные рассуждения приводят нас к философским импликациям. Но поскольку последние не поддаются верификации путем эмпирического наблюдения, то с точки зрения научной системы они остаются допущениями.

26 См. обсуждение методологических вопросов в книге: Scbelting A. von. Мах Weber Wissenschaftslehre, Tubingen, 1934, Sec. I.

В самом деле, не будет преувеличением, если мы скажем, что главной проблемой современной гносеологии, начиная примерно с Локка, был именно вопрос о фило­софских основаниях достоверности положений эмпирической науки. Поскольку вопросы достоверности будут оставаться насущными в течение всего исследования, нельзя без нежелательных последствий пренебрегать их философскими аспектами. Особенно важными эти аспекты будут в одном контексте: нам встретится группа методологических взглядов, которые для удобства, и только для этого, объединяются под названием «эмпиризм». Их общей характеристикой является идентификация значений отдельных конкретных положений науки, теоретических или эмпирических, с научно познаваемой целостностью внешней реальности, к которой они относятся. С их точки зрения, существует непосредственное соответствие между конкретной реальностью, могущей быть познанной при помощи опыта, и научными положениями, и только в силу соответствия имеет место достоверное знание. Иными словами, они отвергают законность теоретической абстракции. Стало уже очевидным, что такой взгляд в основе своей несовместим с точкой зрения на природу и статус теоретических систем, которая является основой всего нашего исследования. Поэтому нельзя избежать обсуждения философских оснований, выдвигаемых для поддержки этого взгляда.

Термином «методология» в данной работе обозначается именно эта пограничная область, существующая между наукой, с одной стороны, и логикой и гносеологией, с другой. Поэтому этот термин относится прежде всего не к «методам» эмпирических исследований, таким как статистика, монографическое исследование, интервью и т.п. Последнее более целесообразно назвать техникой исследований. Методология рассматривает общие27 основания достоверности научных положений и их систем. Как таковая, она не является ни чисто научной, ни чисто философской дисциплиной. Конечно, она является областью, в которой научные системы подвергаются философской критике по поводу оснований их достоверности, но в то же время это и область, где философские аргументы, выдвигаемые в пользу или против достоверности научных положений, подвергаются критике в свете данных самой науки. Если философия имеет значение (implications) для науки, то не менее справедливым является утверждение, что наука имеет значение для философии.

27 В противоположность частным основаниям специфических фактов данной области науки.

Следующий пример проиллюстрирует, что при этом имеется в виду. До Канта обычно ставили гносеологический вопрос: каковы философские основания для того, чтобы считать, что мы имеем достоверные эмпирические знания о внешнем мире? Кант полностью изменил постановку этого вопроса и прежде всего констатировал: фактом является то, что у нас есть такие знания. И только после этого он спрашивал: как это возможно? Хотя ответ Канта может быть не полностью приемлем, его постановка вопроса имела революционное значение. Наличие таких знаний — это факт, известный так же надежно, как любой другой факт эмпирического опыта28. Существование и последствия этого факта должны оставлять главную исходную точку для любого философского рассмотрения оснований достоверности науки.

В этом контексте можно различить три уровня рассмотрения. Прежде всего это собственно научная теория. Мы уже более или менее подробно обсудили ее статус. Она непосредственно связана только с частными эмпирическими фактами и с логическими импликациями положений, включающих эти факты, для других положений, включающих другие факты. Следовательно, собственно теория ограничивается формулированием и логическим связыванием положений, содержащих эмпирические факты, в прямом взаимодействии с наблюдением этих фактов, т.е. с эмпирической проверкой истинности теоретических положений.

Методологическое рассмотрение начинается тогда, когда мы идем дальше этого и спрашиваем, являются ли законными процедуры, при помощи которых проводились эти наблюдения и проверка, включая формулирование утверждений и входящих в них понятий, и способы, которыми делаются выводы из них. Мы спрашиваем, может ли, исходя из общих оснований, независимо от специфического характера конкретных фактов, такая процедура привести к достоверным результатам или же наше впечатление их достоверности иллюзорно. Проверка научной теории на этом уровне является задачей методологии. Отсюда дальнейший путь ведет к философскому уровню рассмотрения, ибо некоторые из оснований достоверности научной процедуры29, действительных или мнимых, будут философского порядка, и их надо будет рассматривать философски. Таким образом, эти три уровня рассмотрения являются тесно взаимосвязанными. Но тем не менее важно помнить об их логическом различии30.

28 Если бы это не было фактом, то не могло бы быть и действия в том смысле, в каком оно является предметом рассмотрения настоящего исследования, т.е. вся схема, построенная на «действии », должна была бы быть выброшена из научного обихода.

29 Заметьте, не единственное основание.

30 Одной из наиболее распространенных серьезных ошибок является представление о том, что взаимозависимость предполагает отсутствие независимости. Никакие две целостности не могут быть взаимозависимы, если они в то же самое время не являются в каких-то отношениях независимыми. То есть в общих терминах все независимые переменные ввиду того, что они являются переменными системы, взаимозависимы с другими переменными. Независимость в смысле полного отсутствия взаимозависимости свела бы отношения двух переменных к простой случайности, не поддающейся выражению в терминах какой-либо логически определенной функции. С другой стороны, зависимая переменная — это переменная, которая находится в фиксированном отношении к другой, так что если известна величина X (независимая переменная), то величину Y (зависимую переменную) можно получить из нее с помощью формулы, выражающей их отношения, не прибегая к каким-либо другим эмпирическим данным. Напротив, в системе взаимосвязанных переменных значение любой переменной невозможно точно определить до тех пор, пока не известны величины всех остальных переменных.

Следует вкратце отметить два основных контекста, в которых с необходимостью встают методологические вопросы.

Первый — это область общих оснований достоверности теорий эмпирической науки в нашем смысле употребления этого термина, т.е. вне зависимости от конкретного класса или типа эмпирических фактов. Каждую теорию, претендующую на научность, правомерно подвергнуть критическому анализу в этих категориях. Методологические вопросы встают в связи с суждениями, с одной стороны, о достоверности положений относительно конкретных типов эмпирических фактов, а с другой — о достоверности стоящего за этими положениями конкретного типа теоретической системы, отличной от других систем. Неразличение с достаточной четкостью этих двух порядков методологических вопросов является источником ненужной путаницы и недоразумений.

Эмпирическим предметом данного исследования является действие человека в обществе. Можно отметить несколько специфических характеристик этого предмета, в связи с которыми встают методологические проблемы. Независимо от того, как это будет истолковано, является фактом, что люди приписывают своим действиям субъективные мотивы. Если спросить их, почему они совершают некоторый поступок, они ссылаются на «мотив ». Безусловно также, что они выражают причины своих поступков, т.е. субъективные чувства, идеи, мотивы, как при помощи языковых символов, так и другими путями. Кроме того, как в действии, так и в науке, встречаются некоторые классы кон­кретных явлений, подобных следам чернил на бумаге. Их толкуют как «символы», обладающие «значением».

Эти и подобные факты порождают центральные методологические проблемы, специфические для наук о действии человека. Существует «субъективный аспект» действия человека. Он проявляется в языковых символах, которым придается значение. Этот субъективный аспект включает мотивы, ради которых, как мы с вами считаем, мы совершаем действия. Никакая наука о действии человека, если она хочет проникнуть глубже, не может избежать методологических проблем отношения фактов такого порядка к научному объяснению других фактов человеческого действия31. Настоящее исследование будет занято преимущественно этими проблемами.

Укажем на еще один пункт, связанный с предыдущими, в котором философские проблемы тесно переплетаются с проблемами наук о человеческом действии в их от­личии от естественных наук. Несомненным фактом является то, что люди имеют и выражают философские, т.е. ненаучные «идеи»32. Этот факт также порождает фун­даментальные проблемы для наук о человеческом действии, ибо несомненно, что люди субъективно теснейшим образом связывают эти идеи с мотивами, которые они приписывают своим действиям. Важно знать о соотношениях таких идей и определенных действий. Это будет одной из центральных содержательных проблем всего ис­следования.

31 Часто понимаемых, как факты «поведения».

32 Ненаучные идеи могут быть названы философскими лишь постольку, поскольку они содержат экзистенциальные, а не императивные положения.

Есть еще один аспект отношения к философии, о котором стоит упомянуть. То, что у ученого, как и у всякого человека, могут быть философские идеи и что они будут определять отношение к его научным теориям, является следствием имманентной тенденции разума рационально интегрировать опыт как целое. В самом деле, поскольку выдающаяся научная теория подразумевает высокий уровень интеллектуальных способностей, это будет более справедливо в отношении ученых, чем в отношении прочих людей. Ясно, что нельзя резко противопоставлять Weltanschaunung (мировоззрение) и научные теории выдающегося ученого. Но это не дает оснований считать, что не существует имманентного процесса развития самой науки33, а именно это развитие и будет в центре нашего внимания. Прежде всего мы не будем рассматривать мотивацию ученого в выборе им его предмета, за исключением тех случаев, когда это определяется структурой самой теоретической системы, с которой он работает. За всем этим, разумеется, отчасти лежат философские и другие причины его заинтересованности в самой системе. Их рассмотрение было бы важно для полной картины развития его научных теорий. Но сейчас мы стремимся не к такому полному описанию, а к описанию с ограничениями, на которые указывалось выше. Все остальное будет лежать в области «социологии знания» и, следовательно, выпадает из рамок данного исследования. Конечно, в силу всего сказанного, в некоторых пунктах личные философские взгляды изучаемых людей вторгаются в поле наших интересов. Именно здесь они становятся важными для рассматриваемой теоретической системы. Если это верно, то их следует рассмотреть не потому, что они «интересны» или «пагубны» как философские взгляды, и не потому, что они бросают свет на общие мотивы их носителей, а потому, что они имеют отношение к определенным теоретическим проблемам, находящимся в поле нашего исследования. Поэтому если мы вообще будем их рассматривать, то только в таком контексте.

33 То есть взаимозависимость этих двух аспектов не предполагает отсутствия в них независимых элементов, не означает их полной взаимной детерминации.

Типы понятий

До сих пор мы говорили о теории и теоретических системах в общих выражениях, как если бы между различными видами теорий и теоретически релевантными понятиями не было значительной разницы. Тем не менее, неразумно было бы пытаться решать основную задачу без сколько-нибудь детального рассмотрения различных типов теоретических понятий и различных отношений между ними и эмпирическими элементами научного знания. В нижеследующем обсуждении мы в предварительной форме попытаемся очертить основные формы понятий, имеющие прямое отношение к данному исследованию.

Фундаментальным положением является то, что не существует эмпирического знания, которое не было бы каким-то образом сформулировано понятийно. Все разговоры о «чисто чувственных данных», о «сыром опыте» или о бесформенном потоке сознания не описывают действительный опыт; это лишь методологическая абстракция, законная и важная для некоторых целей, но тем не менее абстракция. Как отметил профессор Ген-дерсон, всякое эмпирическое наблюдение выражается «в терминах концептуальной схемы»34. Это справедливо не только в отношении сложнейших научных наблюдений, но и в отношении утверждений здравого смысла. Концептуальные схемы в этом случае заключены в структуре языка и, как знает любой человек, в совершенстве владеющий более чем одним языком, они сильно отличаются друг от друга.

34 См.: Henderson L.J. An Approximate Definition of Fact. University of California Studies in Philosophy, 1932.

Можно выделить три типа концептуальных схем, представляющих интерес для нас. Как следует из вышеприведенных соображений, описание фактов связано с наличием такой схемы. Это не просто воспроизведение внешней реальности, а упорядоченная выборка из нее. Когда научное наблюдение начинает выходить за рамки здравого смысла и приобретает определенную степень методологической сложности, возникают эксплицитные схемы, которые можно назвать описательными системами координат35. Они могут значительно отличаться по степени широты применимости и, возможно, по другим параметрам. Мы не будем пытаться исчерпывающе проанализировать их здесь. Они представляют собой схему общих фактуальных отношений, имплицитно содержащихся в применяемых описательных терминах.

35 Frame of reference — термин, вызывающий трудность при переводе. В некоторых случаях — как здесь — он переводится словосочетанием «система координат», в других — как в разделе «Ценности, мотивы и системы действия » из книги «К общей теории действия » — используется формулировка «система отсчета ». Расхождения в переводе как этого, так и некоторых других введенных Т. Парсонсом терминов мы сохраняем, поскольку на русском языке соответствующая терминология еще не устоялась и, сле­довательно, есть смысл пока оставить читателю возможность выбора. — Прим. ред.

Такой схемой, к примеру, является пространственно-временная сетка классической механики. В ней факт, релевантный для данной теории, должен быть описан как относящийся к физическому телу или телам, которые можно локализовать в пространстве и времени относительно других тел. Подобной схемой в социальных науках является схема спроса и предложения в экономике. Факт, релевантный ортодоксальной экономической теории, также должен рассматриваться в терминах спроса и предложения. Он должен поддаваться интерпретации как товар или услуга, на которые есть спрос и которые в какой-то степени дефицитны относительно спроса на них.

Совершенно ясно, что сама по себе локализация при помощи такой схемы ничего не объясняет. Но она является необходимым предварительным условием для объяснения. Утверждение, что некоторое физическое тело в данное время и в данном месте обладает некоторым свойством, например, скоростью, еще не объясняет, почему оно обладает этой скоростью. Для этого следует обратиться как к другим его свойствам в данное и в другое время, так и к свойствам других тел. То же самое можно сказать и об экономическом факте, например, о том, что в данный день цена на пшеницу (данного сорта) на чикагском рынке была 1 дол. 25 центов за бушель. Такая локализация вовсе не предусматривает возможности полного объяснения факта в терминах какой-либо одной теоретической системы — механики или экономической теории. Например, скорость человека, падающего с моста, в момент соприкосновения с водой есть физический факт. Но если этот человек самоубийца, то провозглашение этого физического факта никоим образом не доказывает, что все, что предшествовало этой скорости и являлось ее причиной, может быть объяснено в терминах теории механики. Подобным же образом, если в первые несколько дней войны цена на пшеницу резко возрастет, то нет никакого доказательства тому, что этот факт, хотя он и является экономическим фактом, т.е. относящимся к описательным и аналитическим схемам экономики, может быть удовлетворительно объяснен с помощью экономической теории36.

Когда речь идет о конкретных примерах, то все это кажется очевидным. Но корень многих ошибок, в частности в социальной науке, заключается именно в отсутствии понимания этого. Подобное заблуждение хорошо вскрыл профессор Уайтхед, назвав его «неправильно определенной реальностью»37. Отсюда проистекают методологические вопросы, которые будут иметь фундаментальное значение в ходе всего дальнейшего исследования.

36 По поводу экономики см. гл. IV.

37 Whitehead A.N. Science and Modern World, N.Y., 1925, p. 75.

Мы уже отметили, что такие системы координат могут различаться по объему. Следует подчеркнуть, что одни и те же эмпирические факты в соответствии с научным замыслом можно фиксировать в терминах более чем одной такой схемы, и эти схемы могут относиться друг к другу не только таким образом, что одна есть частный случай другой, но и так, что они пересекаются. Заслуга профессора Знанецкого состоит в том, что он указал, что одни и те же факты о «человеке в обществе» могут описываться в рамках любой из четырех38 схем, которые он называет «социальным действием», «социальными отношениями», «социальнымигруппами»и «социальнойличностью». Для нас эти термины почти не нуждаются в объяснении. Можно лишь отметить, что схема социальной личности относится не к «психологии», а к конкретному индивиду как члену общества, принадлежащему к группам и находящемуся в социальных отношениях с другими людьми. Основой данного исследования будет схема действия, в рамках которой индивиды будут рассматриваться как приспосабливающие средства к целям. У каждой из этих схем могут быть свои подсхемы. Спрос и предложение следует рассматривать как подсхему действия39.

Дескриптивные системы координат в нашем смысле имеют фундаментальное значение для любой науки. Но они ни в коем случае не исчерпывают научную концептуализацию. Вне рамок такой схемы факты описать невозможно, но описание их в этой схеме имеет прежде всего функции определения «явления», которое подлежит объяснению40. То есть из всей огромной массы возможных эмпирических наблюдений мы выбираем только те, которые представляют смысл в рамках такой схемы и принадлежат друг другу. Таким образом, вместе они служат для характеристики существенных аспектов конкретного явления, которое тем самым становится объектом научного интереса. Это то, что Макс Вебер называет «исторической индивидуальностью ». Следует отметить, что это не простой случай рефлексии внешней реальности, но ее концептуализация в связи с определенным направлением научного интереса41.

38 ZnameckiF. The Method of Sociology, N.Y., 1934, ch. IV.

39 Эта классификация может быть, а может и не быть исчерпывающей. Данный вопрос здесь не рассматривается.

40 Причины этого станут ясными позже. См. особенно главы IV и VI.

41 См. гл. XVI.

Только после того, как дан такой объект, возникают дальнейшие проблемы формулирования понятий, связанные с «объяснением» в собственном смысле слова. Здесь открываются две фундаментальные линии процедуры, и их различение очень важно.

Мы начинаем с того факта, что определенный объект научного интереса описан в терминах одной или более систем координат. Теоретическое объяснение требует разбивки его на более простые элементы, которые должны служить единицами одной и более теоретических систем, в терминах которых он будет описан. Эта разбивка может идти не в одном, а по крайней мере в двух логически разных направлениях.

С одной стороны, мы можем разбить конкретный объект на части или единицы. На физическом или биологическом уровне их достаточно легко увидеть. Паровой двигатель состоит из цилиндров, поршней, шатунов, котлов, клапанов и т.д. Таким же образом организм состоит из клеток, тканей, органов. В этом плане часть — это единица, чье конкретное существование, помимо ее отношения к другим частям и ко всему целому, вполне значимо, «имеет смысл ». Машину можно разобрать на части. Организм нельзя разобрать на части в этом смысле, по крайней мере не нарушив навсегда его функций, хотя можно расчленить мертвый организм и выделить его части. Общим для этих двух примеров является пространственное отнесение, части здесь являются образованиями, которые можно пространственно локализовать относительно друг друга.

Но это не самое существенное. Тот же анализ можно провести там, где части как таковые не существуют пространственно, поскольку пространственные координаты не заключены в соответствующих системах отсчета. Достаточно указать для примера, что в анализе можно различить части комплекса действий, такие как рациональные и нерациональные поступки или религиозные и светские и т.д. Контрольным вопросом здесь всегда будет следующий: можем ли мы мыслить такой поступок как существующий «сам по себе», т.е. как «чистый тип», не включающий других типов, от которых он явно отличен. Здесь не важно, что в большинстве действительные конкретные поступки являются «смешанными типами». Так, можно определить тип чисто «нордического человека » (как бы ни был определен этот тип) и вовсе не обязательно априорно предполагать, что по определению в нем присутствует примесь средиземноморской или другой ненордической крови.

Основная трудность работы с понятиями «части » или «типа» связана с одним обстоятельством. Оно состоит в том, что конкретные образования, с которыми имеет дело наука, обладают разной степенью свойства, обычно называемого «органичностью». То есть целое, состоящее из частей, может быть в различной степени органически целым. На одном полюсе будет «механический » случай, где все важные «свойства » конкретно функционирующих частей могут быть определены независимо от других частей или всего целого. Это особенно касается тех случаев, когда часть может быть конкретным образом высвобождена из этих отношений и при том оставаться «той же». Так, можно разобрать паровой двигатель и осмотреть его поршни, записать их размеры, форму, прочность и т.д. То же можно сделать и с другими частями и, если только наши наблюдения будут точными, из этих наблюдений заключить, как они будут работать вместе после сборки (например, можно вычислить КПД двигателя).

Если же целое органично42, то такая процедура невозможна.

42 Наиболее подробное рассмотрение понятия «органичность» можно найти в работах проф. Уайтхеда.

По определению, в органическом целом отношения определяют свойства частей. Свойства целого не являются простой суммой свойств частей. Это остается справедливым как для организма, так и для других образований, таких, например, как «разум», «общество» и многое другое. Если это верно, то понятие «части» приобретает абстрактный характер, поистине становится «фикцией», ибо часть органического целого не остается той же, если ее фактически или концептуально отделить от целого. Возможно, классическим утверждением этого положения является высказывание Аристотеля о том, что рука, отделенная от живого тела, уже не рука, «разве что в том сомнительном смысле, в котором можно говорить о каменной руке»43.

Но независимо от того, относится ли понятие части к механической «части», которую можно изучать в полной изоляции от целого, не вызывая при этом существенных изменений ее свойства, или речь идет о части организма, которая в случае конкретного отделения от целого является частью лишь «в сомнительном смысле», логический характер этого понятия остается тем же. Гипотетически или действительно оно относится к существующей конкретной целостности, как бы сильно понятие «чистого типа», особенно в «органическом» случае, ни отличалось от того, что конкретно наблюдается. Проверка его на пригодность состоит в том, чтобы представление о нем, как о конкретно существующем, имело смысл, чтобы оно не порождало противоречия в терминах44

43Аристотель. Политика, кн. I., с. 4. Эта аристотелевская формула сама по себе не может считаться удовлетворительной. Действительно, «часть» органического целого, абстрагированная от ее отношений с остальными частями, является абстракцией и, следовательно, ее можно сравнивать с функционирующей частью только «в сомнительном смысле». Однако отсюда не вытекает, что в механической системе отношения между частями несущественны. Машина не есть машина, она не работает, пока ее части не находятся в необходимом отношении друг к другу.

44 Более точно различие можно сформулировать, обратившись к концепции «эмерджентных свойств» органических систем (см. гл. XIX). В органической области описание конкретных систем, получаемое с помощью только так называемых «прямых генерализаций » свойств элементов, при соотнесении с конкретной реальностью обнаруживает свою незаконченность. Пробел заполняется добавлением эмерджентных системных свойств, которые в эмпирическом наблюдении изменяют свою величину независимо от «элементарных свойств». Эти сложные вопросы невозможно пытаться удовлетворительным образом разъяснить в данном введении. Это примечание сделано лишь для того, чтобы показать сложность проблемы органического и необходимость рассматривать приведенные выше формулировки как грубо приблизительные, имеющие целью привлечь внимание читателя к важности данной проблемы в контексте нашего исследования. " Один из принципиальных признаков для понятия «идеальный тип » М. Ве-бера состоит в том, что он должен обязательно быть «объективно возмож-ным»(см. гл. XVI).

Таковым по характеру является представление об отдельном физическом теле или системе таких тел в механике. Это верно даже в случае, когда речь идет о таких понятиях, как «идеальный газ», «машина без трения» и т.д. То же самое можно сказать и в отношении химических элементов, хотя некоторые из них не могут быть найдены в природе в чистом виде. К тому же типу понятий относится и «абсолютно рациональный поступок», «полностью интегрированная группа» и т.п. Научная правомерность, даже необходимость таких понятий не вызывает сомнения. Без понятий подобного рода наука не могла бы существовать.

Более того, такие понятия в своем использовании отнюдь не ограничены определением и эмпирическим отождествлением их как «реальных» частей некого конкретного явления. Скорее они являются первым шагом научного обобщения, поскольку такие части могут идентифицироваться как общие для множества различных явлений. Далее, при случае оказывается возможным сказать многое о поведении этих частей в тех или иных определенных обстоятельствах. Такие суждения могут привести к обобщению, обладающему значительной объясняющей ценностью, в определенных пределах абсолютно достоверному. Общие утверждения относительно возможного или вероятного поведения таких конкретных явлений, а также различных их комбинаций, в данных типичных обстоятельствах будут рассматриваться как «эмпирические обобщения»45. Необходимо подчеркнуть радикальное логическое различие между двумя видами понятий: между «типами-частями» и «эмпирическими обобщениями», с одной стороны, и другим видом, который в строгом смысле может быть назван «аналитическими» понятиями. Этот вид концептуализации в действительности вытекает из первого, ибо на какие бы конкретные или гипотетически конкретные единицы или части ни разбивалось сложное конкретное явление, коль скоро эти единицы установле­ны, они с логической необходимостью наделяются общими атрибутами или качествами.

45 В этом смысле «часть », которую мы делаем «предельной » единицей анализа, является в известной мере произвольной. Не существует собственно логического предела разделения действительности на все более и более «элементарные » единицы. Однако как раз в прямой зависимости от «ограниченности » явления, по мере увеличения элементарности единиц возрастают их «абстрактность» и «пустота» как понятий. Предел для проведения такого типа анализа устанавливается отношением этого вида понятия к двум другим. Этот вопрос будет обсужден в последней (XIX) главе.

Любое конкретное или гипотетически конкретное явление или единица мыслится не как свойство, а как обладающее способностью быть описанным в терминах опре­деленной комбинации «значений » этих общих свойств. Так, физическое тело описывается как обладающее массой, скоростью, месторасположением и т.д., когда речь идет об аспектах, релевантных для теории механики. Подобно этому, поступок может быть описан как обладающий определенной степенью рациональности, незаинтересованности и т.д. Именно к этим общим атрибутам конкретных явлений, релевантным в рамках данной дескриптивной системы координат, а также их определенным комбинациям, относится термин «аналитические элементы».

Подобные аналитические элементы не следует мыслить, даже гипотетически, как конкретно существующие отдельно от других аналитических элементов той же ло­гической системы. Мы можем сказать, что такое-то тело обладает массой X, но не то, что оно является массой. Мы можем сказать, что такой-то поступок рационален (в оп­ределенной степени), но мы никогда не скажем, что это действие является рациональностью в смысле некоторой конкретной вещи. Рациональность действия существует в том же логическом смысле, что и масса тела. Различение между типами-частями и аналитическими элементами не имеет ничего общего с относительной степенью «органичности » тех явлений, к которым они относятся46.

46 А также с различиями между физическими и социальными науками, которые так часто коррелируют с проблемами органичности.

В органических явлениях оба понятия включают «абстракцию», но по разным причинам. «Часть» органического целого является абстракцией, поскольку она не может наблюдаться как существующая без отношения к целому. С другой стороны, аналитический элемент является абстракцией, поскольку он относится к общему свойству, в то время как то, что мы действительно наблюдаем, оказывается всего лишь частным «значением» данного случая. Мы можем наблюдать, что данное тело обладает данной массой, но мы никогда не наблюдаем «массу» как таковую. В логической терминологии масса есть "универсалия". Подобно этому, мы можем наблюдать данное действие как рациональное, но никогда не можем наблюдать «рациональность» как таковую47.

47 Для того чтобы избежать путаницы в этих кардинально важных понятиях, могут быть даны следующие эксплицитные дефиниции:

1) единица в конкретной системе есть целостность, которая представляет собой общий референт совокупности утверждений о фактах, сделанных внутри системы отсчета таким образом, что эта совокупность для целей рассматриваемой теоретической системы будет считаться адекватным описанием такой целостности, которая в рамках этой системы отсчета мыслится как независимо существующая. Эта теоретическая единица является особой комбинацией логических универсалий, находящихся в особой логической связи друг с другом, объемлющей упомянутые утверждения о фактах; аналитический элемент есть любая универсалия (или комбинация таковых), для которой могут быть найдены и определены соответствующие значения или комбинации значений, частично определяющие класс конкретных явлений. «Определение» означает здесь, что изменение этих значений в рамках той же универсалии (или универсалий) влечет соответствующее изменение в отношениях конкретных явлений, важных для данной теоретической системы.

Различение единицы и аналитического элемента является в первую очередь логико-операциональным различением. Любой факт или комбинация фактов могут составлять «значение» элемента до тех пор, пока этот элемент рассматривается как переменная, т.е. до тех пор, пока задается вопрос, меняет или не меняет изменение этой переменой конкретное явление и если меняет, то как. Аналитические элементы не всегда могут адекватно описывать конкретные или гипотетически конкретные единицы или их ком­бинации. Значительная часть элементов развитых аналитических систем, таких как масса, скорость, является лишь частичным описанием конкретных сущностей. Но там, где при эмпирическом соотнесении оба типа понятий совпадают, часто бывает удобным говорить о структурных частях или единицах как «элементах», хотя для их адекватного описания необходим более чем один факт. Таким образом, в теории социального действия цель, норма или заданная ситуация могут быть элементами. Смешение, вероят­но, возникает только тогда, когда допускается, что, поскольку некоторые из элементов одновременно являются потенциально конкретными сущностями, то и все элементы должны быть ими.

В этой области существует еще один источник недоразумений, от которого надо предостеречь. Те черты органических систем, которые возникают на любом уровне сложности систем, не могут, по определению, существовать в отрыве от соответствующих комбинаций более элементарных единиц этих систем. Они не могут быть изолированы даже концептуально от этих элементарных единиц в смысле представления о них как о независимо существующих. Следовательно, там, где структурный анализ должен опи­сывать органические системы, эти эмерджентные свойства или отношения единиц должны быть включены в него. Б каждом конкретном случае необходимо определить, целесообразно ли использовать эти свойства как переменные. Общим для них с таким элементом, как масса, будет тот факт, что понятие «существование самого по себе » является в обоих случаях бессмысленным. Но только от потребностей каждой теоретической системы и ее проблем зависит, находят ли одни и те же понятия себе место как в структурном, так и в аналитическом аспектах теоретической системы.

Общая практика науки состоит в том, что такие аналитические элементы, как только их ясно определят, ста-новаовятся в определенные единообразные отношения друг к другу, которые сохраняются независимо от любых частных рядов их значений48. Эти единообразные отношения медржду значениями аналитических элементов будут рас-сматриваться как «аналитические законы». Выразимы они в числовых понятиях или нет, является вторичной проблемой с точки зрения целей данной работы. Возьмем пример из области действия. В той мере, в какой система действия рациональна безотносительно к значению или к степени ее рациональности, она ведет себя в соответвии с определенными законами, например, стремится "максимизировать полезность".

48 То есть эти элементы, хотя и являются независимыми переменными, косвенно взаимосвязаны. Речь идет об их единообразной взаимозависимости в системе.

Переменные в физических науках являются аналитическими элементами именно в этом смысле. Однако как термин «переменная», так и доминантный тип, которым пользуются в физических науках, способны порождать недоразумения, касающиеся соотношения количественных и качественных аспектов. Вероятно, в некотором смысле «идеальным типом» переменной является масса или расстояние, которые представляют собой свойства тел или их отношений, которые не только наблюдаются, но и измеряются. То есть только те наблюдения могут быть названы наблюдениями массы, котрторые произведены с помощью единой количественой шкалы в терминах измерения на основе постоянной и ощопределенной единицы. Там, где измерение невозможно, как это бывает с теми переменными, которые иногда называются неметрическими, часто все же бывает возможным расположить все соответствующие отдельные наблюдения на единой шкале значений таким образом, чтобы относительно любых двух переменных можно было сказать, какая из них больше, а какая меньше. Измерение в дополнение к этому предполагает точную локализацию данного наблюдения относительно других путем определения интервала каждой пары таким образом, что этот интервал можно количественно сравнить с интервалом любой другой пары. Так, в неметрических понятиях можно сказать: вода в одном стакане теплее, чем в другом, а в метрических понятиях это выражается разницей в десять градусов.

В сфере социальных наук измерения основных переменных почти совсем не существует и даже неметрическое количественное определение порядка значений встречается редко. К счастью, логические требования теоретических систем допускают еще большее отклонение от идеального типа простой измеряемой переменной.

То, что факты, включаемые в научную теорию, должны поддаваться измерению с той степенью точности, которая соответствует теоретическим целям системы, является методологическим требованием. В последние годы благодаря влиянию профессора Бриджмена49 это утверждение получило общее распространение в форме требования, чтобы факты добывались путем ясно определенной «операции».

49 Bridgman P. W. The Logic of Modern Physics.

Как измерение, так и расположение в порядке относительной величины являются типами таких операций, но этими двумя категориями не исчерпывается список научно приемлемых операций. Существуют такие наблюдения, которые хотя и являются результатом «одной и той же» операции, все-таки не могут быть расположены на одной порядковой шкале. Это значит, что если подобные факты упорядочить, то это придется сделать с помощью классификации более сложной, чем единая шкала измерения. Но пока наблюдения являются результатом одной и той же операции, т.е. пока они являются конкретными примерами одной и той же общей категории или универсалии, До тех пор допустимо рассматривать их как «значения » одного и того же элемента. Как будет показано, это, в частности, относится к знаменитой паретовской категории «остатков», которые не могут быть измерены, но которые получены при помощи определенной операции и приведены в порядок путем достаточно сложной классификации. Эта классификация станет еще более сложной в результате анализа, проделанного в настоящей работе50.

50 Следовательно, «элемент» — это общее понятие, соответствующее какому-то отдельному факту или фактам, которые выводятся из явления путем операционального наблюдения.

Вероятно, никто не станет оспаривать, что для простоты и точности результатов желательно, чтобы элементы теоретической системы, подобно массе и расстоянию, могли быть точно измерены по единой шкале. Здесь возникает вопрос, почему некоторые науки, подобно социальным, должны мириться с элементами, подобными остаточным категориям Парето. Ответ заключается в характере фактов, которые, как было указано, с одной стороны, являются материей конкретных явлений, а с другой — стоят в определенном отношении к концептуальной схеме. Данная работа имеет дело с определенной теоретической системой в определенной фазе своего развития. Здесь не задается вопрос, возможны ли другие радикально отличные теоретические системы в качестве средств для понимания человеческого поведения в обществе. Но принимая эту теоретическую систему как данную, в той ее форме, в какой она существовала, можно считать, что определенные проблемы, относящиеся к фактам, заложены в самой струк­туре этой системы. Сюда относятся такие проблемы, как рациональность или, по выражению Парето, «логичность» действия. Эта схема эмпирически значима лишь постольку, поскольку возможно разработать операции наблюдения, с помощью которых может быть дан ответ на эти проблемы. Является фактом, что большинство операций, которыми пользовались рассматриваемые здесь ученые, дают результаты, качественная гетерогенность которых может быть сведена к простой количественной шкале переменных, с сохранением соответствия данной концептуальной схеме. Это ни в коем случае не означает, что в ходе дальнейшего развития этой системы гораздо большая степень квантификации и даже измерения будут невозможны51.

51 Пожалуй, не будет преувеличением сказать, что почти все настоящие измерения в социальной области находятся на статистическом уровне, который до сих пор представлял чрезвычайную трудность в смысле непосредственной интеграции с аналитической теорией, подобной интеграции измерений в физике. Статистикой измеряются равнодействующие значительного числа элементов, отобранные в рамках наличных теорий. Наибольшим приближением к ситуации, имеющей место в физической науке, являются, пожалуй, попытки экономистов сформулировать статистические функции спроса—предложения. Но даже здесь на пути увязывания полученных статистических фактов с теоретически определенными элементами возникают серьезные трудности.

Но тот факт, что наши возможности еще невелики, не означает, что вообще не было получено сколько-нибудь важных научных результатов. Научная истина не сводится к суждению типа «все или ничего», а является предметом последовательного приближения. То, что мы имеем, обладает очень существенной достоверностью и важно­стью, несмотря на значительное научное несовершенство. Примем, что «теоретическая система » для целей данного исследования будет включать в себя все три типа понятий, обсужденные выше. Они так тесно переплетаются, что система аналитических элементов никогда не существует без соответствующей системы координат и без концептуальной структуры конкретных систем, к которым она применяется. Но исследования теоретических систем могут отличаться разной степенью внимания, которое они уделяют этим трем видам понятий. Данное исследование, подобно любому другому, должно включать все три типа, но основной интерес будет сосредоточен на одном из них — на понятии «части», или единицы. Нас прежде всего будут интересовать единицы и их структурные взаимосвязи, из которых складываются конкретные системы действия. Эти конкретные системы суть все явления, которые могут быть описаны в терминах системы координат действия. Аналитические элементы будут рассматриваться в различной связи, но здесь не будет предпринята попытка систематически разработать определения и взаимосвязи аналитических элементов, включенных в такие конкретные системы действия.

Рассмотрение частей или единиц действия распадается, естественно, на два раздела — определение и классификация элементарных единиц и определение соответствующих отношений единиц в системах. Последние для данных целей могут быть обозначены как структурные отношения. Тогда основным каркасом настоящей работы может считаться анализ структурного аспекта систем действия, в некотором смысле их «анатомия». Необходимо привлечь внимание к тому факту, что относительно тех же конкретных явлений возможно проводить функциональный анализ на различных уровнях. Взаимоотношения четырех схем, рассмотренных выше, в первую очередь являются отношениями различных уровней, на которых можно описывать «социальную структуру». Один из этих четырех — «действие», наиболее интересный для нас, может считаться самым элементарным. Последующее является не анализом социальной структуры во всех возможных терминах, а лишь анализом в терминах схемы действия. Отсюда и название нашей работы — «Структура социального действия ».

Хотя все структуры должны быть рассматриваемы как то, что может быть проанализировано при помощи множества аналитических элементов, и, следовательно, эти два типа анализа тесно взаимосвязаны, отсюда не следует, что только один набор элементов годен при анализе данной конкретной структуры, коль скоро она адекватно описана. Напротив, тот факт, что возможны различные наборы, достаточно хорошо установлен. Если более чем один из них работает, они, разумеется, окажутся взаимосвязанными. Но сама эта возможность анализа при помощи различных элементов объясняет, почему нежелательна попытка перескочить прямо от наброска структур систем действия к системе элементов. Именно на первом, а не на последнем уровне авторы, рассматриваемые здесь, обнаруживают почти явное единство в рамках общей для них системы. Но в различных их работах способ описания этой системы так широко варьируется, что оказывается невозможным без длительного и трудоемкого анализа свести их аналитические элементы к терминам единой системы. Действительно, это чрезвычайно трудно, поскольку эксплицитная система элементов присутствует только у Парето.

Необходимо остановиться еще на одном пункте введения. Эта работа не может считаться чем-то окончательным даже в рамках тех ограничений, которые здесь при­няты. Одним из самых важных следствий из принятого нами взгляда на природу науки является то, что наука не может (без давления извне) быть статичной. Она включена в динамический процесс развития по самой своей сути. Следовательно, любая публикация результатов, если она выходит за пределы констатации фактов, не влияющих на структуру теории, является в некотором смысле произвольной фиксацией данной точки в этом процессе.

Работа, целью которой является выяснение того, был или не был убит Цезарь 15 марта 44 года до н.э., может привести к окончательному результату, потому что этот факт, когда он будет установлен, так или иначе будет соответствовать почти любой концептуальной схеме. В исследованиях, подобных нашему, дело обстоит по-другому. Как и любое научное исследование, если оно действительно научно, наша работа может рассчитывать оставить безусловно достоверный «осадок», но она не может претендовать на создание окончательной концептуальной схемы, в терминах которой этот осадок может быть наилучшим образом сформулирован и связан с другими фактами.

Против таких преждевременных претензий на законченность выдвигается самое серьезное предупреждение. Обсуждаемые здесь работы автор изучал более или менее интенсивно в течение 6—10 лет. После продолжительных занятий в других областях он возвращался к интенсивному пересмотру этих работ. Каждый пересмотр проливал свет на весьма важные в них вещи, не замеченные ранее. Самые важные с точки зрения настоящего исследования пункты были поняты только после повторного пересмотра.

Объяснение этого факта, по-видимому, состоит в том, что осмысление с течением времени само претерпевало процесс развития. Хотя важные места были прочитаны и в некотором смысле «поняты», но в первом чтении они не казались такими «важными», какими стали после, поскольку тогда не было возможности связать их с теоретической системой и проблемами, которые из нее вырастали. Так как нет оснований верить в то, что процесс развития мысли внезапно остановится52, единственным оправданием для опубликования результатов такого исследования теперь или в другое время является убеждение, что этот процесс достиг той точки, когда результаты, не будучи окончательными, все же достаточно хорошо интегрированы, чтобы быть значимыми.

Богом науки действительно является эволюция. Но для тех, кто по-настоящему исполняет свой долг, эволюция науки за пределы, которые были достигнуты ими самими, должна рассматриваться не как предательство по отношению к ним, а как исполнение их собственных высочайших надежд.

52 Действительно, результат критического пересмотра различных частей данной работы под влиянием доброжелательной критики коллег хорошо подтверждает это утверждение.

Замечание о понятии «факт»

Для устранения очень распространенного источника недоразумений полезно в самом начале оговорить тот смысл, в котором употребляется термин «факт». Приспособив к целям данного исследования определение профессора Гендерсона53, мы понимаем факт как «эмпирически проверяемое утверждение о явлениях в терминах концептуальной схемы».

53 Henderson L.J., op. cit.

Вопросы об источниках доказательства для таких утверждений или о законности такого выражения Гендерсона, как «рецепторные опыты», здесь не будут подниматься. В различной связи эти вопросы возникнут в данной работе позже. Однако сейчас необходимо указать только на одно разграничение, которое имеет серьезное отношение к вопросу о научной абстракции. В определении, приведенном выше, факт рассматривался как «эмпирически проверяемое утверждение о явлениях». Дело в том, что факт сам по себе вовсе не есть явление, но есть высказывание об одном или нескольких явлениях. В этом смысле все научные теории состоят из фактов и утверждений об отношениях между фактами в указанном смысле. Но это ни в малейшей степени не предполагает, что факты, включенные в какую-либо теорию, являются единственными проверяемыми высказываниями, которые могут быть сделаны относительно соответствующих явлений. Система научной теории вообще является абстракцией именно потому, что факты, из которых она состоит, не составляют полного описания всех относящихся к ней явлений, а формируются «в терминах концептуальной схемы», т.е. воплощают в себе только факты о явлениях, которые важны для теоретической системы, используемой в данное время. Это различие между фактом как высказыванием о явлениях и самими явлениями, которые являются конкретными, реальными сущностями, поможет, если об этом постоянно помнить, избежать в дальнейшем крупных недоразумений. Эти термины будут употребляться в таком смысле на протяжении всего исследования.

Из этого рассуждения следует, что ни одно явление никогда не является «фактом», если только это не говорится в эмпирическом смысле. Вообще, конкретное явление может быть адекватно описано для целей даже одной теоретической системы только с помощью провозглашения некоторого числа логически независимых фактов. Каков порядок высказываний и сколько их должно быть — вопрос, который относится и к эмпирическому характеру явлений, и к теоретической системе, в понятиях которой они анализируются. Для целей любой концептуальной схемы существует «адекватное» описание, определение достаточного числа важных фактов. Это количество гораздо меньше фактов, которые возможно знать о данном явлении. Даже когда мы говорим, что «не знаем достаточно фактов», чтобы подтвердить данный вывод, мы подразумеваем здесь не количественную недостаточность проверяемых утверждений о данном явлении, а скорее то, что мы не в состоянии сделать определенные важные утверждения, логически необходимые для получения вывода. Важность фактов определяется структурой теоретической системы.