По принципу репейника

В начале второй половины 60-х годов Павел Васильевич Копнин, вы­ступая на конференции в Ужгороде, сказал: «Мы так старательно кри­тиковали позитивизм, что все стали позитивистами». Это прозвучало как шутка, в зале засмеялись, но все мы уже и тогда понимали, что ска­занное в значительной степени соответствует действительности. Слово «позитивизм» продолжало оставаться бранным словом, позитивизм актив­но критиковали, наживая степени и звания, а между тем его проблемати­ка, содержание, концептуальный и формальный аппарат с трудом, но осваивались и заимствовались многими представителями отечественной философской мысли.

Невольно вспоминается наша нелепая борьба против узких брюк во второй половине 50-х годов. Я сам, будучи еще аспирантом, ходил в составе комсомольского патруля по Невскому проспекту, вылавливая так называемых стиляг. А теперь мы все ходим в сравнительно узких брюках, и страшно даже вспомнить, какие широкие штанины болтались вокруг моих ног в студенческие годы. А борьба с брючными костюмами у женщин? В конце 60-х годов одну мою знакомую, кандидата философ­ских наук, не пустили в помещение обкома партии только потому, что она была в брюках. Да мало ли таких примеров! Такое впечатление, что у нас была одна цель — не допустить ничего нового, ничего даже в ме­лочах. Но новое побеждало вопреки всему.

Не так ли происходило и в философии? Говорят, что темпы развития науки пропорциональны количеству новых ключевых слов. Несколько лет тому назад автору попал в руки словник предполагаемого нового издания Философской энциклопедии. Какие же новые термины он там нашел? Их много: парадигма, третий мир, неявное знание, исследовательская программа, дисциплинарная матрица, задачи-образцы, возмож­ные миры, проблема демаркации... Эти термины уже давно вошли в наш обиход, но их происхождение не вызывает сомнений: их принесли с со­бой активно критикуемые нами зарубежные концепции.

Не так уж это и плохо, ибо наш концептуальный аппарат солидно обогатился за последние годы. Но речь здесь, увы, идет не о разви­тии, а о заимствовании. Да и заимствуем мы довольно своеобразным образом.

Каждый, вероятно, не раз снимал с себя после загородной прогулки, впившиеся в одежду колючки репейника. Таким неприятным для нас способом это растение захватывает новые территории: оно впивается в прохожего и за его счет продвигается вперед. Не так ли порой бывает и с нашей философией? Мы тоже иногда цепляемся за каждого нового зарубежного автора, колем и жалим его всячески, но и за счет этого двигаемся, овладевая новыми понятиями и новой проблематикой. Дви­жение по принципу репейника!

Иначе и быть не может, если учесть настроения в нашей философ­ской среде. Марксистская философия, к сожалению, ассоциируется в представлении людей с застывшими и нерушимыми, точно крепостные казематы, главами и параграфами наших учебных курсов. Студенты уже просто слышать не могут о поистине бесконечных преимуществах этой философии по сравнению со всеми предшествующими и последую­щими течениями и направлениями... И виноваты в этом как раз «верно­подданные» сторонники марксизма. А вот младшее философское поколе­ние в лице его многих представителей, пользуясь знанием языков, дав­но бросилось читать, переводить, реферировать, «критиковать», нако­нец, ибо иначе не напечатают. Но что уж совсем плохо, новые идеи отечественного производства они встречают настороженно, примерно так же, как и отечественные товары. Можно переизлагать, компилировать западные работы, а «отсебятина» раздражает. Автор глубоко убежден, что ни к чему хорошему этот путь не ведет.

* *

*

«Что же делать?» — могут спросить автора, и обязательно спросят, хотя, начиная эту статью, он вовсе не собирался давать рецепты. Так что же все-таки делать? «Ничего!»—хочется крикнуть автору, ибо не­уемная жажда деятельности в наших российских традициях давно связа­на с тем, чтобы кого-то строго обязать, кого-то заставить, от кого-то строго потребовать... Уже Петровская Академия отличалась от Лондон­ского Королевского общества тем, что последнее, согласно манифесту, написанному Р. Гуком, было свободным объединением испытателей Природы, в то время как в Санкт-Петербурге мы находим «Регламент», предписывающий академикам их обязанности и закрепленный указом императрицы⁹. Итак, ничего! Речь должна идти не об ужесточении каких-то требований, не о пересмотре планов научной работы, не о вве­дении нового «Регламента». Прежде всего, надо понять, что происходит. Осознанный социальный процесс — это уже не то, что было до его осо­знания. Поэтому понять, обратить внимание, сделать предметом обсуж­дения—вот первая и немаловажная задача. И единственный призыв к активному действию: не пора ли нам покончить с ВАКовской эпидеми­ей?! Ведь и без дипломов научное сообщество хорошо знает, кто чего стоит. И не секрет, что это далеко не всегда соответствует дипломам. Надо только не разрушать это научное сообщество, надо его беречь и надо дать ему право голоса.

1 Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 20, с. 352.

2 Фолкнер У. Статьи, речи, интервью, письма. М ., 1985, с. 121,

3 Эйнштейн А. Избр. труды, т. 4. М., 19 37, с. 39

4 Там же.

5 Эшби У. Р. Схема усилителя мыслительных способностей. В сб.: «Автоматы^v М., 1956, с. 285.

6 3 о л я Э. Что мне ненавистно. Собр. соч. в 26 т., т. 24. М., 1966, с. 8.

7 См. Роттердамский Э. Философские произведения. М., 1986.

8 Лютер М. О рабстве воли. В кн.: Роттердамский Э. Философские про­изведения, с. 290.

9 См. сб.: «Наука и ценности.», Новосибирск, 1987, с. 131.