3. Переход к общественной эволюции

И так, качественное и изменение характера эволюции предков современ­ного человека, вынужденного переселиться из тропического леса в са­ванну, произошло вследствие внешних причин. Следующая бифурка­ция, то есть следующая кардинальная перестройка характера эволюци­онного процесса антропогенеза, имела уже не внешние, а внутренние причины. Она произошла в нынешнем миллионнолетии, вето начале, в эпоху раннего палеолита, и полому ее естественно называть палео­литической революцией. Она носила уже чисто «техногенный» харак­тер, то есть причиной новой бифуркации была деятельность самою прачеловека, и произошла она на самой зape палеолита, как следствие «технической базы» прачеловека И имела глубочайшие последствия для всего процесса антропогенеза.

Наши предки тех времен, уже не австралопитеки, а «почти люди» (объем мозга неоантропов тех времен лишь на проценты отличался oт объема мозга современных людей), изобрели однажды способ исполь­зования огня и каменный топор. Это был грандиозный шаг в развитии человечества как биологического вида, но он и впервые поставил чело­века перед тем фактом, что развитие технических средств может не толь­ко обеспечить более высокие стандарты жизни, ной привести нa пopoг деградации. Впервые случилось гак, что действия Разума, того инстру­мента, который обеспечивал нашему предку могущество, неведомое другим видам животных, могли послужить началом постепенной деградации вида, а может быть, и путь к гибели. Оказалось, что Разум — оружие обоюдоострое! И одного Разума для развития человечества, для обеспечения его будущности — недостаточно! (Этот от урок, увы, не очень понят еще и сегодня!)

Заметим, что все последующие кризисы, через которые предстоя­ло пройти человеку, будут носить тоже «внутренний», техногенный ха­рактер. Они будут вызваны действиями самих людей и чересчур быс­трым развитием той «третьей природы», то есть переустройством ок­ружающею мира и развитием техники, создание которой является продуктом разума человека, представляют собой то самое главное, что отличает человека от остального животного мира и является его сущ­ностью. Говоря о чересчур быстром развитии, я имею в виду рассогла­сование развития техники с пониманием необходимой структуры от­ношения человека и Природы, другими словами, с разрушением ус­ловий коэволюции. Заметим также, что до последнего времени человеку удавалось преодолевать возникающие кризисы. Более того, каждое благополучное преодоление кризиса рождало новый канал эволюции, если угодно — новую планету, поскольку меняло характер развития человека, открывало его новые возможности, а, следователь­но, и всей биосферы, и в результате поднимало человека на новую сту­пень развития.

Итак, что же произошло на заре палеолита?

Предок человека, покинув лес, хотя и стремительно развивался, продолжал жить, следуя тем достаточно общим биосоциальным зако­нам, которые определяли жизнедеятельность любых стадных сообществ. Но однажды возможности поддерживать гомеостаз вида оказались ис­черпанными, и более того, оставаясь стадом, наши предки могли легко исчезнуть с лица планеты. То, что было полезно другим стадным жи­вотным, сделалось опасным для сообществ неоантропов. Суть возник­шего кризиса состояла в том, что создание искусственных орудий и их использование оказались несовместимыми с традиционным образом поведения их обладателей Следование биосоциальным законам обла­давшего каменным оружием прачеловека нарушадо условия коэволю­ции с остальной биосферой. Во всяком случае, теперь тормозило раз­витие новой и важнейшей составляющей биосферы — человека.

Об этом хорошо рассказано у известного австрийского этолога Кон­рада Лоренца. Одним из важнейших механизмов естественного отбора в стадных сообществах служит борьба за самку: она отбирает наиболее сильных представителей стада, которые затем становятся отцами более сильного потомства. Конрад Лоренц ввел понятие «инстинкт волка». Когда в рыцарском турнире волков за самку один из претендентов про­игрывает, он подставляет свою шею победителю. И победитель сохра­няет жизнь побежденному, хотя и может легко его уничтожить. Нетруд­но понять, почему у волка возник подобный инстинкт. Природа наде­лила волка смертоносным оружием, но благодаря постепенно выработавшемуся инстинкту «помилования» проигравший рыцарскую схватку волк оставался жив. Более того, проигравший часто становил­ся «другом дома», заменяя «главу дома», если с тем что-то случалось. Так инстинкт упрочивал гомеостаз системы. Популяция волков — еще один пример, показывающий, как особенности системы влияют на свойства элементов, подстраивая их к потребностям системы.

Природа не дала нашему предку такого смертоносного оружия, ко­торым от рождения обладал волк. По этому до поры до времени нашему предку подобный инстинкт был просто не нужен: проигравший драку за невесту оказывался избитым, но, как правило, оставался живым. Но вот однажды у потомка «покинувшего лес» появился сделанный им са­мим каменный топор, и он сразу же пустил его вдело, и не только для нужд охоты, но и для драк с себе подобными. И такой факт имел для популяции нашего предка самые трагические последствия: неслучай­но, что у многих поздних австралопитеков, скелеты которых были най­дены в Олдувайском ущелье, оказались проломленные черепа.

Конрад Лоренц знал о результатах раскопок в Олдувайском ущелье и высказал определенную гипотезу Он говорил о том, что возникшая ситуация, если бы она продолжалась, неизбежно привела бы к тому, что прачеловеки просто перебили бы друг друга, и на Земле вместо людей появились бы просто более умные человекообразные. А так как инстин­кты не возникают за считанные поколения, то для сохранения этих пралюдей необходимым оказалось введение определенного запрета, доселе незнакомого сообществам, живущим по биосоциальным зако­нам. Так возникло, может быть, первое табу — прообраз будущей запо­веди «Не убий!». Это было открытие, переоценить значение которого невозможно, и позднее это табу войдет во все мировые религии в каче­стве основополагающей заповеди.

Соображения Конрада Лоренца вполне логичны. Но я думаю, что они чересчур упрощены. Я думаю, что причины появления такого табу и его утверждения в популяциях homo sapiens носят, прежде всего, ин­формационный характер. Наш биологический вид, вероятнее всего, сохранился бы и без появления табу «Не убий!», но прачеловек не пре­вратился бы в человека. Как уже говорилось, появился бы еще один вариант «умных обезьян». И мое предположение о том, что истинная причина утверждения табу «Не убий!» носит информационный харак­тер, основывается на следующих рассуждениях.

К началу палеолита благополучие стада, или первобытного племе­ни, точнее, протоплемени, стало определяться не столько индивиду­альными, биологическими качествами представителей стада, не бицеп­сами и клыками могучих самцов, а преимущественно теми навыками и знаниями, которые возникали у наших предков. Их дальнейшее накоп­ление и использование, то есть создание первобытной цивилизации (точнее, зачатков цивилизации), и передача этих навыков следующим поколениям требовали качественного расширения коллективной па­мяти — создания системы «Учитель» (отличной от обучения по прин­ципу «делай, как я!», существующего у всех стадных животных), по­скольку объем передаваемых знаний далеко выходил за пределы воз­можностей традиционной системы обучения. А созданию новой системы «Учитель» мешало, в первую очередь, следование биосоциаль­ным законам, которые регламентировали жизнь стада на протяжении многих миллионов лет в рамках внутривидового отбора и, по-видимо­му, уже были закодированы в форме инстинктов в генетической памя­ти предка человека. Вот тогда-то и произошел резкий поворот русла развития наших предков, еще кардинальнее изменивший их судьбу, чем изгнание из леса.

Дело в том, что носителями знаний, индивидами, способными со­здавать новые знания и навыки по их использованию, их запоминать и передавать следующим поколениям, были вовсе не те, кто был спосо­бен выигрывать бои за самку. Ибо умение найти кремень, обработать его и сделать топор требуют совсем иных «талантов», чем использовать его в драке. Поэтому проломленные черепа, найденные в Олдувайском ущелье, как раз и принадлежали тем умельцам, которые научились на­ходить кремень, овладели технологией его обработки, умели делать то­поры и, самое главное, умели передавать свои знания и мастера после­дующим поколениям, создавали возможность накопления и хранения в популяции всей полезной информации. Вот почему я думаю, что, если бы подобное табу не утвердилось, вряд ли бы это привело к полному исчезновению популяций австралопитековых. Скорее всего, произошло бы обеднение их генофонда, и постепенно исчезали бы столь необ­ходимые «умельцы» и «учители». Вот почему я и сказал, что вместо пред­ков человека на Земле появился бы новый тип человекообразного су­щества.

Таким образом, табу «Не убий!» решило спор между физической силой и силой разума, решило в пользу умного, а несильного! Оно ста­ло важнейшей предпосылкой, открывшей путь к дальнейшему разви­тию коллективной памяти, а, следовательно, и дорогу для развития ци­вилизации. Но оно же, как мы увидим, и качественно изменило весь характер эволюции вида homo sapiens.

Табу «Не убий!» было, вероятнее всего, не единственным, которое возникло на заре палеолита. Так, например, к этому времени, вероят­но, уже была понята опасность кровосмешения, и табу «Хочешь иметь жену — найди ее в другой пещере!», хорошо известное исследователям первобытных культур, по-видимому, имеет столь же древнее происхож­дение. Подобные табу и составили основу нравственности, то есть сис­темы нравов — правил поведения, поставивших заслон действию био­социальных законов. Но эти нравы уже не кодируются генетическим аппаратом, а передаются следующим поколениям в процессе обучения.

Таким образом, новая бифуркация означала появление нрав­ственности — особого свойства вида homo sapiens, которым не обла­дали другие живые виды, и системы «Учитель», которая в каждом поколении не только воссоздавала законы нравственности и техни­ческие навыки, но и создавала предпосылки для их развития. Это был новый природный феномен, появившийся в палеолите, фено­мен, который продемонстрировал неисчерпаемость потенциала раз­вития. Потомки австралопитеков стали качественно выделяться сре­ди остального живого мира.

Таким образом, возможность превращения потомков австралопи­теков в людей связано с развитием не только Разума, но и Нравствен­ности, точнее, их симбиоза. К этому выводу я еще буду не раз апелли­ровать, ибо это и есть ключ к будущему.

Если первая бифуркации, изгнание австралопитеков из леса, озна­чала изменение характера их жизни, но сохраняла их статус обычных животных и законы их развития, то вторая была решающим фактором на пути превращения этих животных в людей. Это был важнейшим шаг по пути «восхождения к Разуму». Установившиеся табу— это уже не инстинкты, а результат «общественного согласия».

Утверждение первых табу — «основ нравственности» — было дей­ствительно общественным согласием, хотя и носило характер процесса самоорганизации: оно было утверждено в результате жесткого отбора, но не на уровне индивидов, а на надорганизменном уровне, на уровне родов, племен, популяций. Племена, соблюдавшие эти ограничения, лучше сохраняли свой интеллектуальный потенциал. У них было луч­шее оружие, более дисциплинированные боевые дружины и т.д. Они просто физически уничтожали конкурентов.

Примечание. Появление зачатков нравственное еще не означало формирования общества. До него еще надо было пройти опреде­ленный путь. Как показывает изучение первобытных племен, на­пример, на острове Новая Гвинея, они уже были далеко не случайной ордой. У них уже формировались зачатки общности, возника­ли зачатки собственной истории (пусть в форме мифов) и, может быть, через пару сотен лет эти общественные эмбрионы и превра­тились бы в общества.