1. Наука и власть, наука и идеология.

Исходная формулировка этой проблемы выглядит следующим образом: насколько деятельность ученого свободна, а насколько она является служебной деятельностью, то есть обычной работой по найму. Сами ученые традиционно рисуют занятия наукой как свободное творчество, вдохновение, отсутствие всяческих регламентаций и т.д. Но с появлением «большой науки» подобные представления вошли в противоречие с организационными принципами любого социального института: регламентацией, управляемостью, планированием и отчетностью, которые имеют идеалом полный контроль над наукой со стороны административных и финансовых структур. Отношения между требованием полной научной свободы и зависимости науки от организационных (частных или государственных) структур можно охарактеризовать как конфликт, не имеющий сегодня решения, удовлетворительного для обеих сторон. Основная трудность состоит в несопоставимости ценностей организационно-административной культуры и культуры профессионального сообщества. Сегодняшняя ситуация выглядит как компромисс, в котором уточняются позиции, определяются точки соприкосновения и разделения сторон. Конфликт становится формой сосуществования.

По отношению к разрешению данному конфликту имеются две крайних точки зрения.

1.Требование полного подчинения науки социальному, корпоративному или государственному заказу, тотальное планирование и требование эффективной отдачи от всякого вклада в науку. Отчет предполагает эффективность каждой затраченной денежной или организационной единицы. Это идеальная модель административной науки, где существует жесткая регламентация, более или менее точный подсчет эффективности, предполагаемый и планируемый научный продукт в его метериализованной форме. Это наиболее удобно с точки зрения административного вмешательства в научный процесс, поэтому и государство, и частные организации, заинтересованные в научных разработках, охотно прибегают к внедрению «эффективного менеджмента в науку». За образец такой деятельности принимается чаще всего промышленное производство или система управления одной из сфер общества. На первом плане стоит «индустриализация» науки, при которой ведущую роль играет научный коллектив и администратор – его руководитель, который в большей мере играет роль менеджера и «продюсера» исследований. Падает роль творца, личный интерес, инициативный поиск, они становятся романтическим, но бесполезным реликтом, реализующимся в собраниях энтузиастов–одиночек, удовлетворяющих личное любопытство, но часто не имеющих реального выхода в виде научных публикаций. Если такой выход находится, он случаен и часто не имеет перспектив.

Роль административных механизмов реализуется, как правило, в постоянном зуде преобразования дисциплинарных механизмов науки, в регулировании деятельности ученых, в том числе с помощью финансирования или не финансирования тех или иных коллективов, научных направлений и школ, в перемещении научных кадров, в том числе наиболее перспективных на административные должности и т.д. Преобразование по большей части связано не с нуждами самой науки, а с приходом нового главного администратора и его «команды».

2.Организационная модель науки через научные коллективы и управление ими отнюдь не является оптимальной. От констатации этого факта нельзя заключить, что лучшей формой будет альтернативная организация, основанная на принципах самоорганизации и самодеятельности. Конечно, какие-то формы самоорганизации, частью дополняющие, но чаще заменяющие организационные усилия со стороны официальных структур, в науке далеко не редкость. Их нельзя считать лекарством от болезни чрезмерной заорганизованности, поскольку в таких парцеллярных структурах возможна «грязная» утилизация научного материала, вроде производства нового вида наркотиков, манипуляций сознанием, словом всего того, что находится за пределами научной этики и гуманизма. Но требование полной автономности науки встречаются и представляют собой вторую крайнюю точку зрения на конфликт науки и организационных структур.

Требование полной автономности науки производится на том основании, что ни общество, ни государство не в состоянии ставить научные проблемы: их может ставить перед собой только сама наука. Способность ставить и решать проблемы производна не от нужд общества, а от накопленного научной дисциплиной знания. Если и есть «социальный заказ» на науку, он существует в виде латентной социальной детерминации и действует через правила и нормы научной деятельности, а не через посредство прямого административного вмешательства. Общество и государство должно идти на известный риск, финансируя науку, предоставляя ей условия для свободной деятельности научного сообщества, но не может требовать, ни жестких сроков выполнения «заказа», ни тем более регламентировать труд ученого на 100%. Это труд творческий, для которого жесткая регламентация губительна. Это модель науки, развиваемая самим научным сообществом и называемая «дисциплинарной моделью» организации науки.

Дисциплинарная организация носит мягкий характер: никто не неволит читать обязательно одни и те же тексты, писать одну статью в месяц или одну монографию в год. Систем жесткого планирования и контроля внутри дисциплины в общем-то нет. Оповещая членов научного сообщества о событии, публикация (а также конференция, конкурс или защита диссертации) не требует обязательного участия других членов сообщества в этом событии. Стихийно складывающиеся коллективы, работающие над какой–то проблемой, не имеют никаких обязательств, кроме интереса, склонности, способности, «учености».

Есть попытки обойти эту острую проблему, так, например, Д. Прайс считает, что сложившиеся организационные формы являются естественной ситуацией равновесия между претензиями ученых на автономию и возможностями общества удовлетворять эти требования. Практическое осуществление этого компромисса и называется научной политикой общества и государства. Нельзя сказать, что названные попытки примирить противоположности успешны, они способны утешить теоретически, но практически несопоставимость ценностей, правил и форм деятельности заставляет отнестись к этой проблеме более серьезно. Однако, на этом пути возможны действительно компромиссы, потому что в условиях «большой науки» заниматься наукой без поддержки государства или частных корпораций невозможно: наука слишком дорогостоящее дело.

Известно, сколько должна тратить страна в процентах от ВВП на науку. Чтобы страна считалась лидером в области научных исследований и подготовки научных кадров, она должна тратить на науку около 3% ВВП. Российское государство тратит на науку где-то около 1.5%, что явно недостаточно.

Наука и образование

В проблеме «наука – образование», возможно, речь должна идти не о создании каких-то принципиально новых моделей, а об очищении традиционной университетской модели науки, удовлетворяющей оптимальным условиям соединения дисциплинарной научной деятельности и трансляции научного знания следующим поколениям. Препятствием для оптимизации научной и педагогической деятельности сегодня является необыкновенная интенсификация преподавательского труда, явно недостаточная оплата, увеличивающаяся административная составляющая, отток из высшей школы части преподавательских кадров наиболее продуктивного среднего возраста. Университетская наука переживает не лучшие времена, положение здесь не улучшается, а ухудшается. Процесс ухудшения состояния университетской науки был впервые зафиксирован в 70–е годы ХХ века, и с тех пор тенденция не изменилась.

Есть серьезная проблема с привлечением молодых кадров в науку. Ученые степени сегодня не свидетельствуют о научном потенциале их носителей и об их желании заниматься научной деятельностью. Ученая степень превратилась в принадлежность статуса, поэтому защита диссертации только формально причисляет ее носителя к научному сообществу, но самому научному сообществу от этого пользы никакой. В некоторых странах для решения такой проблемы существует присуждение «почетного доктора наук», не предусматривающих защиту диссертаций и написание научных трудов. Степень почетного доктора присуждается за заслуги в области общественной деятельности, никаких привилегий и прав их обладателям не дает, это что-то вроде членства, например, в философском или социологическом обществе.

В последние годы в связи с очередной реформой высшего образования, с введением двухуровневой системы образования следует ожидать изменений в подготовке научных кадров. По идее в науку должны идти люди с магистерской подготовкой, которая обеспечивает приоритет знаний в области методологии и фундаментальной теории, дающих целостное представление о закономерностях и существенных внешних и внутренних связях выбранного поля деятельности. Магистерская подготовка должна опять-таки по идее отделить специалистов (бакалавров) от интеллектуалов (магистров). Отсюда следует критично относиться к распространившемуся мнению о приоритетах практической подготовки специалистов в высших учебных заведениях. Приоритет этот распространяется только на массовую подготовку работников. При кажущейся очевидности этого приоритета необходимо понимать ограниченность его применения с точки зрения реализации долговременных научных целей. Или, по крайней мере, признать его ограниченность для наиболее талантливой, ориентированной на науку, части университетской молодежи. Подготовка в магистратуру должна начинаться не на 4-м курсе бакалавриата, а значительно раньше, после 1-2 лет обучения в вузе. Уже в это время должен быть отбор через научные общества студентов, научные кружки, семинары и т.д.

Вторая проблема подготовки научных кадров – пресловутая «утечка мозгов». Эта проблема имеет давнюю историю. Еще Борис Годунов отобрав 18 наиболее одаренных боярских детей, отправил их — за счет казны, естественно, — на обучение в лучшие европейские университеты с тем, чтобы они потом вернулись в Россию, обогащенные европейскими знаниями. Знаниями они действительно обогатились, но ни один из них домой не вернулся. Известен проект подготовки специалистов и ученых, осуществленный Петром Великим. В XIX – XX веках многие отечественные ученые жили, учились и работали за границей. И. Киреевский был учеником Гегеля, стажировались за границей Ломоносов, Менделеев, Виноградов, Капица, Ландау. Работал за границей И. Мечников. В Лейпциге у В. Вундта учились Г.И. Челпанов и Д.Н. Узнадзе, а С.Л. Рубинштейн — у П. Наторпа в Галле. Этот список можно было бы удлинить за счет еще ряда крупнейших российских физиков. Сегодня, под «утечкой мозгов» понимается отъезд ученых за рубеж, но не менее, а возможно и более масштабной является «утечка» ученых из сферы науки в бизнес, администрирование и т.д. И если первая утечка хотя бы частично или в перспективе обратима для той части ученых, которые и за рубежом продолжают заниматься наукой, то вторая необратима, поскольку приводит к быстрой деквалификации научных работников. Похоже, что нельзя быть хорошим ученым, если интерес лежит в области зарабатывания денег или управления. Однако наиболее обсуждаемой является тема «утечки российских мозгов» за рубеж, ставшая особенно заметной в начале 90-е годы ХХ века. Изучение последствий для отечественной науки отъезда научных работников пока отсутствует, но имеются некоторые данные, основанные на наблюдениях и статистике.

Всех эмигрантов от науки можно разделить на три группы. К первой принадлежат те, кто создал себе громкое международное имя еще в СССР и переехал за рубеж уже в качестве выдающегося ученого. Так уехали пять советских лауреатов медали Филдса

— аналога Нобелевской премии для математиков. По подсчетам академика В. Гинзбурга, из 121 члена Отделения общей физики и астрономии РАН ориентировочно 20 человек имеют постоянную работу за границей.

Вторая группа - те, кто, не успев создать себе имени здесь, создал его там, уехал в молодом возрасте и проявил себя за рубежом в качестве перспективного ученого. К третьей группе принадлежат те, кто не создал себе имени ни здесь, ни там, но в условиях той самой «жесткой конкуренции» вынужден был как-то «крутиться». Большинство более или менее успешных эмигрантов – представители естественных наук. Дело здесь не только в хорошей советской школе физиков и математиков, но и в том, что естественные науки в большей степени «конвертируемы». Тогда как, скажем, науки социальные и гуманитарные по большей части связаны с национальной культурой. Они ее составная часть, и в отрыве от этой культуры творческий потенциал значительной части российских гуманитариев быстро затухает.

Большинство российских ученых уезжают в США или Западную Европу. Администрация президента Клинтона вообще вела специальную политику по привлечению ученых – эмигрантов, для чего создавались специальные фонды. В частности, известный фонд Сороса выполнял и эту задачу. Но вот интересные данные: в 1992 г. солидная группа из 36 российских специалистов по ракетной технике была задержана в тот самый момент, когда уже садилась в самолет, отбывавший в Северную Корею. В свое время предприимчивый и весьма расположенный к науке Саддам Хуссейн объявил о своей готовности платить российским физикам-ядерщикам до 300 тыс. долларов в год — намного больше, чем большинство из них могло бы заработать на Западе. По несколько тысяч российских ученых сейчас работают в Парагвае, Венесуэле, Бразилии, Южной Корее и др., откуда они вполне могут переместиться и в страны с менее миролюбивыми режимами.

За рубежом российские ученые за счет особой ментальности зарекомендовали себя очень даже неплохо. Там, где европеец стремится к точности, а китаец - к детализации, русский добивается того, чтобы система работала любым способом. Там, где европеец склоняется к компромиссу и золотой середине, человек русской культуры стремится к выходу в более широкое поле для решения конкретной проблемы

Если надо решить задачу, российские ученые не избегают грубых решений, будучи уверенными, что детали будут осмыслены и доделаны потом, если потребуется. В результате российская широта позволяет соединять все и вся, а значит, находить новые нетривиальные решения и принципы на любом уровне и в любом месте. Все это совершенно не похоже на подход немца, американца или японца. Западные ученые, как правило, очень хорошие узкие специалисты, но целостного мировоззрения у них нет, поэтому их метод прогнозирования будущих результатов затратен, они обладают небольшим эвристическим потенциалом. Чтобы предвидеть будущее, они должны знать все кирпичики настоящего и сложить их в нужном порядке. Ясно, что и здесь есть исключения, но в данном случае речь идет о более или менее типичной ситуации.

С другой стороны точно также необычайно велико число тупиков, в которые может зайти российская наука из-за отсутствия перекрестной и детальной проверки теорий и фактов. В русских статьях авторы часто замахиваются на глобальные проблемы и получение крупных результатов, перепрыгивая через несколько ступеней исследования. Чаще всего это не получается. 90% результатов российской науки всегда шло в отходы. На Западе, напротив, статьи обычно посвящены одной очень мелкой детали, зато проделываются всевозможные контролирующие действия. Мелкая деталь должна затем точно пригоняться к нужному месту, но бывают затруднения в видении этого места.

Угроза «утечки мозгов» отсутствует при двух условиях. Первое - возможность внутренней миграции, организованного и интенсивного обмена кадрами внутри страны. Второе - готовность системы государственного управления наукой обеспечивать карьеру ученого в первую очередь по результатам его научных исследований, то есть по критериям, принятым в научном сообществе, а не по каким–то другим соображениям. И наоборот, чем больше придается значения сопутствующим критериям, чем больше бумажных барьеров приходится преодолевать ученому для осуществления научной деятельности, тем быстрее идет «утечка» из отечественной науки. Люди находят себе либо другое приложение для того, чтобы добиться признания, либо уезжают из страны, рискуя своей научной карьерой.

Лишь около 20% российских ученых-эмигрантов остаются в науке, находят работу в полном соответствии со своей специальностью и рассматривают свое положение за рубежом как хорошее; около 30 % — тоже остаются в науке, хотя вынуждены заниматься не совсем тем, чем хотят, и рассматривают свое положение как терпимое; остальные же 50 % — уходят из науки, и не только в бизнес: моют котлы, подметают улицы и т.п., оценивая свое положение за рубежом как очень тяжелое.

Обозначенными проблемами социальные проблемы науки, разумеется, не ограничиваются. Можно указать на такие вопросы как правовое регулирование научно деятельности (авторское право), научные коммуникации, этика науки и т.д.