§ 5. Концепция православного консерватизма

Концепция православного консерватизма как выражения специфики российской государственности рассматривалась крупным российским государственным и религиозным деятелем, публицистом, правоведом, Константином Петровичем По­бедоносцевым.

Победоносцев выступал идеологом православного россий­ского консерватизма. Ею огромное влияние на социальную жизнь России объясняется, в частности, тем фактом, что он был наставником двух русских царей — Александра III и Ни­колая II и в течение четверти века (1880—1905) осуществлял функции обер-прокурора Синода, т. е был главой ведомства, ведущего контроль над всей религиозной и идеологической жизнью в стране. Он, в частности, является автором известно­го Манифеста 29 апреля 1881 г. «Об укреплении самодержа­вия»,

К, Н. Победоносцев родился 21 мая 1827 г. в Москве, скон­чался 10 марта 1907 г. В 1846 г. он окончил Московское учили­ще правоведения и поступил на службу в Московские департа­менты Российского сената. В 1860—1865 гг. он преподавал, а затем стал заведующим кафедрой гражданского права Москов­ского университета. В 1865 г. был он назначен членом консуль­тации Министерства юстиции, а с 1872 г. стал членом Государ­ственного совета.

В анализе социальных процессов Константин Петрович счи­тал себя последовательным сторонником французского социо­лога Ф. Ле Пле и пытался провести ряд исследований семьи по его методике.

Главные труды Победоносцева по социальной проблематике характеризуются традиционалистской, «почвеннической» ори­ентацией. Он утверждал: «В глубине старых учреждений часто лежит идея, глубоко верная, прямо истекающая из основ на­родного духа... Масса усваивает себе идею только непосредст­венным чувством, которое воспитывается и утверждается в ней не иначе, как историей, передаваясь из рода в род, из поколе­ния в поколение... Очистим внутренность, поднимем дух на­родный, осветим и выведем в сознание идею, — тогда грубая форма распадется сама собою и уступит место другой, совершеннейшей»¹.

Весьма характерно само название его главного программно­го труда, «великой ложью нашего времени» он называл идеи народовластия и парламентаризм в том варианте, как они

трактуются западным обществом. Следствием этого явилась острая критика Победоносцевым буржуазного государственного устройства, морали, западной религиозной политики. Он решительно отвергал религиозный релятивизм и девальвацию этических ценностей, вытекающие из концепций социального модернизма и рационализма, порожденных эпохой Просве­щения, — эти тенденции он называл «болезнями нашего вре­мени».

Конструктивной программой К. П. Победоносцева являлись поддержка естественного эволюционного (в противовес рево­люционному) развития общества, «просвещение народного духа», укрепление православия в российском общественном соз­нании. Наиболее развернуто и обстоятельно эти идеи были поддержаны в его время Ф. М. Достоевским и К. Н. Леонтьевым

Заключение

Так же как и славянофилы, авторы «русской идеи в социологии» подчеркивали уникальность, неповторимость историче­ских судеб России, однако в отличие от них социологи русской идеи не обращались к общефилософским и мистически-религиозным трансцендентальным принципам, но искали общест­венно-политические и иные практические рычаги для вопло­щения уникальных черт и возможностей России в социальной реальности.

Как идейное направление, предлагающее оригинальные пу­ти развития российскому обществу, «русская идея в социоло­гии» и по сей день вызывает горячие споры в силу уже своей оригинальности и сочетания, казалось бы, не сочетаемых прин­ципов. Так, по мнению известного исследования этого направ­ления Ю. П. Иваска, самой интересной и неоднозначной, вы­зывающей различные толкования, особенностью социально-политических воззрений великого русского мыслителя К. Н. Леонтьева является идея «социалистической монархии». И связи с ней неизбежно приходится говорить об отношении автора «Византизма и славянства» к «социализму/ коммунизм у» (эти термины у него взаимозаменяемы) вообще. В целом же данный вопрос так или иначе затрагивали практически все пи­савшие о творчестве Леонтьева. Л. А. Тихомиров еще в 1892 г. обращал внимание на то, что он «имел своеобразную «социали­стическую» окраску». Однако специальные работы по этой крайне интересной теме практически отсутствуют. Исследова­тель И. А. Воронин делает следующий вывод: «В своем непри­ятии либерализма Константин Николаевич приходит к прими­рению социализма и консерватизма в борьбе против общего врага».

Социализм, который неизбежно победит в скором времени на Западе, по мнению этих теоретиков, есть прямая антитеза либерализму, и, следовательно, явится не иначе как в виде «но­вого феодализма», а потому будет «новым созиданием». Чтобы не оказаться на периферии магистрального движения истории, Россия должна возглавить его, перехватив инициативу у комму­низма.

Государство, по их мнению, должно взять на себя функцию арбитра в отношениях «труда и капитала» и следить за матери­альной обеспеченностью рабочего класса, выбивая тем самым козыри из рук революционеров. Для ликвидации «экономиче­ского индивидуализма» строго ограничивается частная собст­венность на землю. Последняя находится во владении либо крестьянских общин, либо крупных помещичьих хозяйств, но и там, и там она неотчуждаема.

Важнейшими элементами «социалистической монархии» должны стать и новый сословный строй, и сильная, неограни­ченная центральная власть. И крестьянство, и дворянство орга­низовываются в замкнутые корпорации с иерархическим управ­лением. Вероятно, по этому же образцу предполагалось объеди­нить и рабочий класс, и другие группы населения империи. Неравенство определяет отношения как между сословиями, так и внутри них.

В русской общественной мысли XX столетия «охранитель­ный социализм» К. Н. Леонтьева, в частности, стал предметом весьма оживленного обсуждения. В нем увидели предвосхище­ние большевизма как либералы (Г. В. Иванов, Ф. А. Степун), так и национал-большевики с младороссами (Н. В. Устрялов, А. Л. Казем-Бек), первые с ужасом, вторые с восторгом. Во многом продолжил и развил эту интуицию «русского Ницше» (хотя и без ссылок на него) П. Флоренский в своем «Предпола­гаемом государственном устройстве в будущем» (1933).