Глава III. Ценностный анализ культурной модернизации в россии

§ I. Трансформация ценностного сознания в ссср и постсоветской России в свете теории модернизации

Аксиологический анализ в рамках формационной парадигмы с применением метапаттернов "справедливости", "утопии", "развития по спирали" и др., позволяет существенно обогатить процесс исторического познания. В то же время материалистическое понимание истории (по крайней мере такое, которое сложилось в советской науке) заметно ограничивает перспективы аксиологии истории, т.к. акцентирует внимание исследователя в первую очередь на экономике, отводя духовной жизни роль элемента "надстройки". Более широкие возможности в плане ценностного подхода к истории предоставляет цивилизационная парадигма. В ее рамках в отечественной историософии в качестве доминирующей в настоящее время утверждается концепция модернизации. Традиция противопоставления современной индустриальной цивилизации древней (или древним) и средневековой берет начало в просветительстве, а в XIX в. становится вполне привычной для европейской общественной мысли (Морган, 1990. С. 14; др.), получая теоретическое обоснование в марксизме, позитивизме и других философских направлениях. К середине XX в. идея модернизации как объяснения глобальной трансформации различных традиционных обществ в современное становится одной из центральных в западном обществоведении, а с начала 90-х гг. - и в отечественном (Российская...1993; др.).

В настоящем параграфе мы проанализируем некоторые существенные характеристики модернизации России в XX в., связанные с трансформацией традиционного типа ценностных ориентаций в целерациональный, характерный для современного общества, допуская при этом, что социалистические ценности, рассмотренные в предыдущей главе, являются важным, но не определяющим компонентом такой трансформации.

Основы рациональной культуры начали складываться в ХУ-ХУ1 вв. с развитием капитализма в Западной Европе. В ХУШ-Х1Х вв. рациональная культура расширяет свой ареал, проникая во все новые страны. В это время она приобретает классические черты: наука теснит религию на уровне идеологии, а трезвый расчет заменяет традиции на уровне обыденного сознания, личность становится субъектом культуры, ориентирующейся на безграничный прогресс. Гуманизм, рационализм и прогресс постепенно становятся устойчивыми и взаимосвязанными ценностными комплексами. Гуманность рациональной культуры можно рассматривать не только в узком смысле слова - как свободу личности; в более широком смысле она подразумевает активность человека во всех сферах (реализуемую в политике - через демократию, в экономике - через собственность, и т.д.), освобождение человека от открытых форм угнетения (рабства, крепостничества) и более рациональные способы производства и распределения материальных ценностей, чем в традиционном обществе. Возникнув в результате аграрной революции (на ее завершающей мелиоративной стадии, давшей толчок формированию первых государств), смыслом которой было решение проблемы выживания, традиционное общество не смогло удовлетворить элементарные витальные потребности большинства людей (в безопасности, пище и т.д.), растрачивая силы на удовлетворение гордыни знати и войны (Малинова, 1988. С. 260-267). Стремление разрешить эти проблемы стало одним из немаловажных факторов, способствовавших зарождению современной цивилизации.

Установка на рациональность сознания и поведения становится важной для значительной части людей в индустриальном обществе. Хотя рациональность у большинства из них не достигает уровня философской рефлексии, или, по Гегелю, "разума", ограничиваясь "рассудком", здравым смыслом, она стимулирует научно-технический прогресс. Последний меняет ориентиры мировоззрения: стремление к новациям вытесняет верность традициям и разрушает старую систему ценностей общества. Высшим воплощением рационализма и прогресса становятся наука и классическая новоевропейская философия. Однако все это не означает распада иерархии основных классов ценностей, утвердившейся в традиционной цивилизации (см. табл. 6, 7). Формально все признают высшими ценности духовные, в первую очередь - религиозные. Они же венчают различные варианты новой (буржуазной) идеологии и являются важным фактором мотивации. Так, гуманизм эпохи Возрождения, расшатывая устои феодальной идеологии, не мог (ввиду своей элитарности) ее сокрушить. Зато это удалось протестантской этике. Правда, поскольку ее носителем стала буржуазия, вместо возрождения раннехристианских идеалов, к которому стремилась Реформация, она невольно способствовала развитию совершенно нехарактерного для них культа стяжательства. И актуальными ценностями, т.е. постоянно находящимися в центре внимания господствующего класса и сильно влияющими на все стороны жизни общества и повседневную практику большинства людей (см. табл. 8), становятся ценности экономические. При этом труд превращается в важную инструментальную (а в социалистической модели модернизациии - терминальную) ценность. Частная собственность, поначалу будучи средством борьбы с феодализмом, превращается в цель, а также в мощную созидательную и разрушительную силу, порождая радикализм (экономический, национальный, политический и др.).

Французская революция, радикально отвергая сословные ограничения, привилегии и разобщенность, противопоставляет им ценности свободы, равенства и братства. Но свобода находит свое воплощение преимущественно в свободе предпринимательства, что ограничивает равенство (и демократию) формально-юридическими рамками и выводит "за скобки" идею братства (в какой-то мере возрожденную позднее в социалистических теориях).

В XX в. рациональная культура становится господствующей, точнее наиболее влиятельной в интеллектуальном и технологическом плане. В то же время она становится современной, модернистской в узком смысле слова (не только культурой "современного", т.е. индустриального, общества или "нового" времени, но и культурой "современности", или, в советской традиции - "новейшего" времени) "неклассической" культурой. Последнее означает не только отрицание классических образцов новоевропейской культуры ХVШ-Х1Х вв. в художественном модернизме (авангарде), но и то, что это массовая культура. Такой она начала становится с 1870 г., когда в Англии был принят закон о всеобщей грамотности. После II мировой войны, особенно в 60-70 гг., во многих странах обязательным становится среднее образование. Однако появление феномена массовой культуры связано не только и, возможно, не столько с образованием, сколько с развитием средств массовой информации (СМИ). В отличие от другой печатной продукции, газеты уже в XIX в. ориентировались не на мнение автора, а на запросы читателей, часто достаточно примитивные.

Изобретение в 1895 г. кино дало возможность тиражирования информации в форме видеоряда, не требующего для восприятия даже элементарной грамотности. Систему массовой культуры вскоре дополнили легкая музыка, "мода для всех", реклама, шоу-бизнес и другие элементы. Несмотря на свой демократизм, массовая культура несет в себе очень неоднозначные последствия для цивилизации. В индустриальном массовом обществе духовное производство, как и материальное, подчинено законам рынка: необходимо производить товар конвейерным, серийным способом, а чтобы продать его как можно больше - формировать самые простые и невзыскательные вкусы потребителей. Опасности массового искусства не в том, что можно изготовить миллионы копий талантливого произведения и даже не в обилии развлекательных песен, фильмов и т.д. Они в том, что часто тиражируются низкохудожвственные подражания хорошим образцам, их внешним сторонам, и в том, что чисто развлекательная продукция нередко вытесняет серьезную. В итоге складываются музыкальные, кино- и прочие штампы, которые навязываются зрителю как образцы мыслей, вкусов и поведения. Современные СМИ предоставляют широкие возможности для манипуляции массовым сознанием в политических и иных целях.

Обращение массовой культуры не к мировоззрению, а к обыденному сознанию "среднего" человека, нередко и к подсознательным инстинктам, превращает индивида из творческой личности, субъекта культуры, в объект "обработки" и бездушного потребителя или исполнителя чужой воли. Причем не всегда пассивного: вспомним систему пропаганды Геббельса. Тем самым в XX в. постепенно гуманизм, характерный для рационального типа культуры, существенно вытесняется массовостью, а рационализм - инстинктивностью, стандартом мысли и поведения.

В массовом обществе несколько меняется статус интеллигенции, особенно творческой. Художник становится лишь посредником между публикой и владельцами СМИ и шоу-бизнеса. Реакцией на такую ситуацию является развитие элитарной культуры. Вопрос о роли интеллектуальной элиты - интеллигенции, ее влиянии на массы, экономическую и политическую элиты очень важен не только для развития духовной жизни, но и в целом для будущего цивилизации.

* * *

Характеризуя особенности российской модернизации большинство исследователей сходятся на том, что она была догоняющей, форсированной, инициировалась и проводилась властью, или, используя терминологию А. Тойнби, это был ответ на вызов не только времени, но и индустриального Запада. Гораздо больше разночтений по поводу ее хронологических рамок. Оставляя вопрос о степени ее завершенности пока открытым, мы выражаем сомнение по поводу распространенной точки зрения, связывающей начало отечественной модернизации с реформами Александра II (Лейбович, 1996. С. 9 и др.). С таким же успехом его можно связать с революцией 1905 г. или современными реформами. Между тем, вполне очевидно, что на Западе основные модернизационные процессы происходили в рамках промышленной революции, начавшейся в ХVI в. с появлением мануфактур и в основном завершившейся в ходе промышленного переворота в ХVIII в. Разумеется, эти процессы не ограничиваются индустриализацией, однако именно она является наиболее зримым и важным технологическим их отражением.

В России индустриализация начинается при Петре I. В это же время происходят масштабные реформы в системе образования и других областях культуры. Все это дает основание считать началом отечественной модернизации петровскую "революцию сверху". Она дает стране мощную промышленность и армию, правда, ценою усиления ряда феодальных черт (абсолютизм, крепостное право и др.). При этом рациональная культура развивается лишь в среде дворянства. Следующий этап модернизации связан с реформами Александра II. Они привели к тому, что к рубежу Х1Х-ХХ вв. Россия стала аграрно-индустриальной державой, причем практически минуя рыночно-капиталистическую стадию в промышленности, она оказалась в империалистической фазе. То есть по темпам развития модернизационных процессов соответствовала Западной Европе и США. Это, кстати, спустя некоторое время подвело большевиков к мысли о готовности России к социализму.

На деле же страна оставалась полуфеодальной. Рациональная культура к XX в. получила распространение лишь в городах, в основном среди буржуазии, интеллигенции и рабочих. В среде аристократии, чиновников, купцов и мещан были еще очень сильны черты традиционного сознания.

Следующая волна форсированной модернизации приходится на 20-30-е гг. Тот вариант социализма, основы которого были построены в эти годы, нередко называют феодальным. Действительно, налицо были черты нового "абсолютизма" в виде авторитарной диктатуры И.В.Сталина, нового "крепостного права" в форме колхозов и т.д. Во многом мероприятия большевиков повторяли полуфеодальные реформы Петра I. И итогом их было приближение не к коммунизму, а к индустриальному обществу. То, что у нас получилось к концу XX в. можно характеризовать как государственно-социалистический вариант индустриального общества с чертами традиционного. Они проявляются в подчинении личности обществу, а общества - государству и др. Ввиду этого советскую культуру можно характеризовать как современную рациональную с сильными чертами традиционной.

Модернизационная парадигма позволяет в новом ракурсе увидеть процесс культурной революции. В последних своих работах 1922-23 гг. В. И. Ленин выдвинул достаточно социалистическую, но не вполне марксистскую идею о том, что в России можно построить социализм, не дожидаясь мировой революции. Он писал, что "строй цивилизованных кооператоров при общественной собственности на средства производства, при классовой победе пролетариата над буржуазией - это есть строй социализма". Чтобы достигнуть цивилизованности, нужна культурная революция, в ходе которой за 10-20 лет необходимо ликвидировать неграмотность и научиться толково, грамотно, не "по-азиатски", а "по-европейски" торговать (Ленин...Т. 45. С. 372-375). С современных позиций, В. И. Ленин писал о распространении массовой рациональной культуры. В пользу этого говорят и высказывания Л.Д. Троцкого в 1923 г. и Н.И. Бухарина 1928 г. по поводу культурной революции: "Новая культура будет ведь по самому существу своему не аристократической, для привилегированного меньшинства, а массовой, всеобщей, народной" (Троцкий, 1991. С.152); "задачей коммунистов является революционность и деловитость, революционность и американизм" (Бухарин, 1988. С. 389).

В то же время большевики рассматривали культурную революцию как один из шагов на пути к мировой революции, которая позволит качественно превзойти уровень буржуазной культуры и, по выражению Н.И. Бухарина, создать "такую цивилизацию, перед которой капиталистическая цивилизация будет выглядеть так же, как выглядит "собачий вальс" перед героическими симфониями Бетховена" (Бухарин, 1988. С. 390). История советской культуры в свете теории модернизации показывает, что большевики явно переоценивали свои возможности. Если в количественном отношении успехи культурной революции несомненны (обучено 90 млн. неграмотных и малограмотных, 40 национальностей получили свою письменность, за 20 лет было преодолено 100-200-летнее отставание России в области образования), то в плане рационализации сознания и поведения они более чем сомнительны, что сказалось и на итогах культурных преобразований в СССР в целом.

Большинство советских обществоведов не склонны были сводить культурную революцию и последовавшие за ней изменения в духовной жизни СССР к решению чисто просветительских задач, которое, пусть в более длительные сроки, возможно и при капитализме. По их мнению, параллельно решалась более сложная задача перехода от буржуазной к социалистической культуре, т.е. к воспитанию человека нового типа, с коллективистской психологией и научным, марксистским мировоззрением.

Казалось бы, в социальной психологии коллективистские начала победили индивидуалистические, а марксизм стал господствующей научной идеологией и основой мировоззрения большинства людей. Однако научность мировоззрения означает рационализм, логику в сознании и поведении. Как тогда объяснить безграничную веру в вождя и культ личности; всенародное признание и уважение по отношению к соратникам В.И.Ленина (Н.И. Бухарину и др.) в 20-е годы и превращение их в 30-е годы в глазах миллионов людей в "банду шпионов и вредителей", "фашистских ублюдков" (такие характеристики по отношению к "врагам народа" часто встречались в печати 30-х гг. См., например: История...1938. С. 309-312,331-332); варварские, аморальнее , необоснованные репрессии и т.д.?

С марксистских позиций это можно попытаться объяснить пережитками капитализма. Однако такое объяснение представляется малоубедительным. Русские марксисты склонны преувеличивать степень буржуазности нашей культуры начала XX в. и недооценивать ее традиционность и религиозность. Между тем для большинства россиян был характерен именно этот, традиционный, феодальный тип сознания, с его вождизмом, чинопочитанием, нетерпимостью к инакомыслию, консерватизмом и ленью, но в то же время, простотой, естественностью, патриотизмом, искренней верой в Божественную мудрость, стремлением к справедливости и коллективизмом.

Под воздействием советской системы воспитания последний превратился в некий "сверхколлективизм". Методы воспитания, применявшиеся в СССР, по степени возрастания их важности можно представить так: убеждение, поощрение, приучение, наказание, внушение. Это объяснялось преобладанием крестьянства и маргинальностью нового пополнения рабочих и служащих - вчерашних крестьян. Маргинал - человек, перешедший из одной социальной группы (слоя, класса) в другую и еще не адаптировавшийся к ней. Для него характерны внешнее стремление оторваться от старой группы, скрытые, часто подсознательные, неуверенность и агрессивность, а также большая внушаемость. В России, благодаря революции, гражданской войне и последующим преобразованиям, особенно урбанизации, эти черты стали характерными для значительной части населения, в т.ч. для нового партийно-государственного руководства.

В то же время мы не склонны переоценивать степень маргинализации советского общества (как это делают некоторые современные социологи), т.к. она в известной мере компенсировалась интенсивным и поощряемым государством процессом классообразования (промышленных рабочих, служащих и интеллигенции).

Что касается восприятия социалистических идей, то оно было больше традиционно-общинным, нежели рациональным. Марксизм в России очень быстро превратился из научной теории в практику государственной квазирелигии. В ней были свои "черти и ад" (капитализм), "рай" (коммунизм) и "боги", правда, земные, но непогрешимые. Все иные взгляды - буржуазные, националистические, оппортунистические, религиозные или монархические - считались недопустимой "ересью", подлежащей уничтожению. Отсюда понятно, почему большевикам показалось недостаточно отделения церкви от школы и государства (лишившего ее обязательных налогов с населения) и национализации церковных и монастырских земель. Была развернута атеистическая пропаганда. Разрушались храмы. С 1918 по 1938 гг. было репрессировано около 250 митрополитов, архиепископов и епископов Русской Православной церкви. В своих должностях оставались лишь 3 митрополита и 1 архиепископ. Такая практика идеологической борьбы при всей ее антигуманности придавала советскому обществу и его культуре сплоченность и устойчивость к внешним воздействиям (СССР...1990. С. 124).

В то же время марксизм не утратил черты научности, что способствовало распространению рационалистических взглядов. Этому же содействовала растущая образованность людей, а также формирование массовой интеллигенции. Борьба властей с инакомыслием, цензура, социальное происхождение большинства специалистов, получивших образование в годы Советской власти (из среды рабочих и крестьян, а не потомственных интеллигентов), сравнительно невысокий уровень зарплаты, казалось бы, должны были превратить сознание советской интеллигенции в элемент формирующейся массовой культуры. Однако черты элитарной культуры оказались в нем достаточно сильны. Они нашли выражение в тяге к знаниям и творчеству, высоком уровне достижений в науке и искусстве, элементах инакомыслия.

В целом модернизация в СССР носила противоречивый характер. Развивая одни черты рациональной культуры (образованность и др.), она часто блокировала другие (активность в творчестве и т.д.), сохраняя и даже усиливая некоторые моменты, характерные для традиционного сознания (коллективизм и пр.). При этом устойчивое взаимодействие между идеологией и обыденным сознанием обеспечивалось не подавлением инакомыслия, но сформировавшимся особым аналогом гражданского общества. Оно включало немногие, но хорошо организованные общественные институты (КПСС, ВЛКСМ, пресса и др.), охватывающие большинство населения и довольно эффективно контролируемые парторганизациями, и опиралось на неосознающий себя таковым, но реально формирующийся средний класс.

* * *

С позиций теории модернизации логично предположить, что нынешние реформы являются очередным или, возможно, завершающим этапом ускоренной трансформации российского общества в "современное". Вполне естественно, что этот процесс сопровождается острым конфликтом ценностей, отражающим переход от традиционного сознания к либеральному. В западной социальной психологии стало привычным противопоставление человека "типа А" (современного, ориентированного преимущественно на образованность и профессионализм, успех, будущее, свободу, инструментальные ценности и т.д.) человеку "типа Б", для которого характерны коллективизм, традиционализм, авторитаризм, приоритет устоявшихся метафизических терминальных ценностей (Inkeles, 1974. Р. 19-24; Культура… 1995. С. 266-270). Большинство отечественных социологических исследований ценностного кризиса 90-х гг. используют данный методологический подход по выявлению динамики типов А, Б и переходных между ними (Кризисный... 1994. С. 183-196; Капустин, 1994. С. 72-75; мн. др.). Так, согласно данным довольно масштабных исследований, проведенных в 1992-1995 гг. Российским независимым институтом социальных и национальных проблем, в современной России можно выделить три основные типа ценностных ориентаций: патерналистско-эгалитаристский, охватывающий около трети россиян, индивидуалистическо-либеральный, составляющий около 20% и переходный, к которому принадлежит около половины населения (Тихонова, 1996. С. 25-26). По идеологической идентификации около половины "эгалитаристов" относят себя к сторонникам КПРФ и других коммунистических партий. Далее в порядке убывания в первом типе представлены "русские националисты", люди без определенной политической ориентации, "центристы" и "демократы". Распределение идеологических предпочтений среди "либералов" прямо противоположное. При всей репрезентативности данных исследований нам кажутся преждевременными выводы их авторов о том, что "тенденция развития общественного сознания идет в направлении опережающего роста группы с индивидуалистско-либеральным типом сознания", а также о большем тяготении переходного типа к либерализму, нежели к эгалитаризму (Там же. С. 26). Суждения, подобные этим, характерны для многих других социологов и объясняются, вероятнее всего, либеральными ожиданиями части отечественной интеллигенции, возникшими на рубеже 80-90-х гг.

Особенно рельефно такая позиция представлена в ряде публикаций руководителя Аналитического центра фонда "Общественное мнение" И.М. Клямкина и его коллег. Так, они склонны выделять 4 типа ценностной ориентации, из которых 2 являются либеральными, I - индивидуалистическим и I - коллективистским. Однако последний - это не традиционный тип Б, а "тип частного человека в тоталитарно-коммунистическом обществе", для которого коллективизм есть "форма уравнительной организации бытия атомизированных и аполитичных (или ритуально политизированных) индивидов" (Капустин, 1994. С. 73-74). Он сформировался в советское время, особенно в "брежневскую" эпоху. Невольно возникает вопрос: как мог традиционный тип сознания, формировавшийся более миллиона лет, закреплявшийся тысячелетиями и оставшийся даже на Западе, исчезнуть в СССР в течение нескольких десятков лет? Понятно, что урбанизация и прочие модернизационные процессы сокращают социальную базу и другие основы типа Б, однако не отменяют институтов семьи, государства, инстинкта подражания, религиозных потребностей и иных факторов его устойчивости. Так, вполне традиционно-конформистскую установку "жить как все лучше, чем выделяться среди других" разделяет чуть меньше половины россиян (40-44% в 1993-95 гг.; альтернативное стремление быть яркой индивидуальностью в тех же опросах одобряли 48-52%. См.: Тихонова, 1996. С. 16).

В целом изменения в ценностной иерархии в 90-е гг. носят крайне противоречивый характер. Из ценностей-лидеров 70-80-х гг. почти на прежних позициях остались "семья" и "интересная работа", но практически исчезли "сознание того, что приносишь пользу людям" и "уважение людей", что свидетельствует о переориентации интересов человека с общества "в целом" на его ближайшее окружение. Увеличилась значимость материального благополучия (с 24-34% до 27-40%) и свободы, самостоятельности, независимости (с 18-24% до 24-32%). Казалось бы, все это говорит в пользу увеличения потенциала типа А, как и усиление роли инструментальных и падение престижа идеологических ценностей. Однако настораживает то, что если "при социализме" к спокойной жизни стремились от 2 до 12% людей, то в 90-е гг. их стало 80-90%. К тому же, по данным ряда исследователей, абсолютными лидерами становятся ценности здоровья и безопасности, своей и близких (Соколов, 1986. С. 92-97; Кризисный...1994. С. 40-44,77; Ценностный… 1994. С. 55,68-69; Капустин, 1994. С. 75-77; Зотин, 1998. С. 13-15; Тихонова, 1996. С. 16-18; др.).

Отмеченные противоречия, как нам кажется, являются отражением новой исторической ситуации "кризисного равновесия", сложившейся на рубеже 1993/94 гг. (относительно стабильной и существующей до сих пор). Она отчасти разрешила острый конфликт идеологии и общественной психологии 1987-1991/93 гг., но не сняла породившие его противоречия, в частности, отчуждение большинства людей от экономических, политических и культурных ценностей. Все это в комплексе ставит под сомнение долговечность нынешнего равновесия. С одной стороны, люди еще в советское время привыкли жить в состоянии отчуждения и скрытого кризиса (подробно исследованного и зафиксированного в названии коллективной монографии: Кризисный социум. М., 1994). С другой стороны, как отмечает академик Г.В. Осипов, ситуация, сложившаяся к 1993 г., резко усилила степень отчуждения, особенно экономического. В конце 1993 г. 3% россиян считали свое материальное положение благополучным, но у 47% денег хватало только на продукты питания, а 16% не могли себя прокормить (Осипов, 1994. С. 4,7,9). В последующие годы ухудшение экономической, социальной и криминогенной ситуации резко повысило роль комплекса ценностей, связанных с выживанием (Молодежь... 1995. С. 24-26). Пока это выражается преимущественно в ненасильственной и индивидуальной форме, но в любой момент может перейти в форму групповой агрессивной солидарности. Все это ставит под сомнение развитие и закрепление типа А, особенно в его современной либеральной западной интерпретации.

С учетом отмеченных противоречий ценностного сознания, прогнозировать дальнейшее развитие ситуации крайне сложно. Ее эволюция в направлении цивилизованной модернизации представляется гораздо менее вероятной, нежели катастрофический или крайне конфронтационный вариант. Основанием для этого служит наметившийся уже в 1993 гг. конфликт между официально преобладающей идеологией и массовыми настроениями. Причины данного конфликта мы усматриваем в первую очередь в ряде принципиальных просчетов идеологов реформ: 1. Вместо ориентации на поддержку мелкого и среднего кооперативного и частного предпринимательства, был взят курс на передел госсобственности и решение финансовых проблем. 2. Ошибочным оказался расчет на помощь Запада, якобы заинтересованного в сотрудничестве с сильным экономическим партнером. Такие резоны действуют в основном в рамках европейского разделения труда. В отношении России сработали не доводы западных и наших либералов, а традиции европоцентризма, подкрепленные веками империализма и военно-экономической борьбы за геополитическое господство, которая не прекратится и в XXI в. С учетом этого логичнее было ожидать отношения со стороны США и ЕЭС к СССР и России как к опасному конкуренту (см., например: Kennedy, 1989). 3. Технократизм реформаторов обусловил игнорирование психологии масс и, главное, мотивации потенциального среднего класса, т.е. людей с высокой квалификацией и "средней" зарплатой : они не имели собственности, опыта, готовности и желания участвовать в рынке, и т.д. 4. Не учитывалась и психология нарождающейся новой экономической элиты - управленцев и бизнесменов, для которых стали характерны авторитарный стиль руководства, стремление к монополии и уничтожению конкурентов, отсутствие моральных ограничений.

Последние моменты объясняются тем, что костяк буржуазии формировался из партгосноменклатуры, а также лидеров теневой экономики и уголовного мира. В условиях сложившегося в СССР "квазирынка" часть партийных и государственных чиновников, ориентированная в первую очередь на карьеру, была к 80-м годам готова поменять власть на собственность или дополнить первую - второй (Мохов, 1998. С. 13-15,201-208). Жесткие правила индивидуального "выживания" в условиях номенклатурной конкуренции в соединении со стремлением создать материальный "запас прочности" благосостояния, независимый от госслужбы, породили особый стиль мотивации и психологии этой части предпринимателей, резко отличающийся как от западной протестанстской этики, так и от весьма строгой государственно-сословной морали дореволюционной русской буржуазии. Реформы стали шансом для легализации криминальной собственности теневых дельцов и их слияния с властью.

Неудивительно, что методы проведения реформ и их результаты вызывают все большее недовольство людей. Осознание того, что преобразования привели не к оздоровлению ситуации в стране и росту (пусть и неравномерному) благосостояния, а к перераспределению собственности и власти в пользу самых богатых, обесценивает идеи демократии, цивилизованности и т.д. Растет отчуждение людей от элементарных общечеловеческих ценностей и друг от друга. По данным Фонда "Общественное мнение", терпимость характерна лишь для 6% россиян (Капустин, 1994. С. 77) . Если к этому добавить, что около половины наших сограждан испытывают "желание перестрелять всех взяточников и спекулянтов" и готовы поддержать насильственную экспроприацию неправедно нажитых состояний (Тихонова, 1996. С. 22-24) , то станет очевидна необходимость кардинальной корректировки реформ.

Подводя предварительные итоги, можно констатировать, что сегодня в стране есть массовая заинтересованность и настоятельная потребность в выработке общегосударственной идеологии, ориентированной на выживание и социальную справедливость. При этом стоит обратить внимание на данные еще одного исследования , в ходе которого на вопрос: "На какие ценности - западные, советские или традиционно русские - надо в первую очередь ориентироваться сегодня России?", ответы распределились следующим образом: соответственно – 13%, 16% и 60% (Беленький, 1996. С. 18 ).

Каковы перспективы модернизации в современной России? При всей разнице философских и иных идеологических подходов к проблеме модернизации, они группируются вокруг двух основных ее вариантов, которые условно можно назвать "западным" и "восточным". Первый связан с либерально-буржуазным ее толкованием, признающим обязательную ориентацию на рынок и частную собственность в экономике, самостоятельность личности в социальной сфере, демократию в политике и т.д. Второй признает важными одни черты, например, рост образования, промышленности и игнорирует другие. Его выразителем являются различные социальные группы, как правило, не связанные с промышленной буржуазией (бюрократия, военные и пр.) и выступающие от имени крестьян, рабочих, верующих и др., чьи интересы ущемляет развитие капитализма. Такой вариант в современных условиях можно обозначить как "индустриально - социалистический", ориентированный на построение индустриального, но не капиталистического общества. По мнению известного теоретика модернизации П. Бергера, в отличие от "капиталистического мифа", в котором ценностное отчуждение является неизбежной платой за неизбежный прогресс, в "социалистическом мифе" уравновешиваются стремления к модернизации и контрмодернизации. Социалистическая идеология, в какой бы форме она ни выступала, обещает все блага современности, в т.ч. материальные, и возвращение ценностей доиндустриального образа жизни (Berger, 1986. Р. 199). В свете вышеизложенных данных социологических исследований преобладание второго варианта представляется наиболее вероятным для дальнейшей модернизации в России. Однако любой прогноз, касающийся конкретизации этого процесса, должен учитывать реалии рубежа ХХ/ХХ1 вв. Как отмечал на "круглом столе" по проблемам модернизации в России, проведенном редакцией журнала "Вопросы философии", А. С. Панарин, "сегодня мир переживает эпоху постмодернизма, на все накладывающую свою печать". Поэтому в настоящее время трудно представить чисто модернизационную идеологию, способную вызвать массовое воодушевление (Российская… 1993. С. 31). С учетом этого, представляется важным сопоставление теорий модернизации и постмодернизации и анализ перспектив последней.

Таким образом, теория модернизации позволяет понять суть и описать процесс трансформации традиционного сознания в целерациональное, который сопровождается ломкой системы ценностей. Хотя сохраняется иерархия ценностных модальностей, заданная традиционным обществом, актуальными ценностями становятся экономические. Происходит инструментализация ценностного сознания, что особенно ощущается в массовой культуре. Несмотря на особенности России, такой вариант глобально-цивилизационного подхода дает возможность представить культурную революцию как процесс форсированного перехода к массовой рациональной культуре. Анализ развития советской культуры с точки зрения борьбы модернизационных и контрмодернизационных тенденций позволяет глубже раскрыть ее противоречия, чем это удается сделать в рамках формационной парадигмы. Социологические данные, как представляется автору, свидетельствуют о формировании на рубеже 1993-94 гг. исторической ситуации неустойчивого "кризисного равновесия", для которой характерно наличие конфликта между господствующей идеологией и настроением масс. Хотя современные реформы несколько изменили иерархию и структуру ценностных ориентаций, они не сказались существенно на типе отечественной модернизации, которая остается по преимуществу индустриально - социалистической, а не либерально-буржуазной.