В.Ю. Черных, доктор философских наук, профессор экономическая стратегия и геополитика

Распад СССР еще долго будет вызывать много академических и иных споров, а также попыток определить его главные причины. Среди последних уже назывались: несовершенство советской экономической системы, эффективная работа западных спецслужб и др. Профессор социологии Пенсильванского университета Р. Коллинз (США) довольно убедительно выводит в качестве первопричины перенапряжение сил СССР в геополитическом советско-американском противостоянии [1]. Интересно, что Р. Коллинз предсказал близкий (по историческим меркам) распад СССР еще в 1980 г. На наш взгляд, идеи американского ученого интересны не только с научной точки зрения: без учета геополитического фактора выбор путей экономического развития России чреват крупными стратегическими просчетами.

Экономические реформы, направленные на преодоление кризиса привели к масштабному перераспределению собственности, формированию новой структуры экономики и экономической элиты. К позитивным итогам реформ можно с рядом оговорок отнести переход к многоукладности и появление конкурентной среды. Однако криминализация экономики, падение роста производства и другие отрицательные последствия этих преобразований пока явно превалируют над позитивом. Например, выпуск промышленной продукции в 1996 г. по сравнению с 1989 г. сократился на 58% [2]. Наметившаяся в последние годы стабилизация на «нефтедолларах» вряд ли может служить надежным основанием для полноценного экономического подъема.

В чем причина столь существенного расхождения между реформаторскими ожиданиями и реалиями? Как нам представляется – в выборе устаревшей модели развития. Хотя, с исторической точки зрения, возможности для выбора были достаточно широкие. Как правило, в рассуждениях об индустриальном обществе речь идет о двух его разновидностях – капиталистической и социалистической. Нередко социализм трактуют как тупиковую ветвь модернизации или военно-феодальный суррогат модернизации. Нам представляется более корректным выделять большее число моделей перехода от традиционного к современному обществу и развития этого общества. Помимо классического западного капитализма было несколько вариантов империализма, в т.ч. российский. Интересный опыт многоукладности, кооперации, сочетания рынка и плана продемонстрировал отечественный НЭП. В 30-е годы появляются как минимум четыре модели государственного регулирования экономики: шведская, американская, советская и германская.

К 80-м годам как неолиберальные (шведская, американская и др.), так и более жесткие (советская и др.) cистемы госрегулирования в известной степени исчерпали свои возможности. Глобальные проблемы современности и геополитическая борьба за ресурсы стимулируют тенденцию к межгосударственному регулированию. Новый этап НТР (с 70-х гг.) вызывает к жизни тенденцию частичного разгосударствления национальных экономик. На эту же тенденцию работает повышательная волна цикла Н.Д. Кондратьева. Согласно теории «длинных волн» в экономике, разработанной Н.Д. Кондратьевым, мировая экономическая конъюнктура изменяется циклически. Цикл состоит из повышательной и понижательной волн и занимает 48-55 лет. Начало циклов приходилось на рубеж 1780/90-х, 1844-51, 1890‑96, конец 1930-х и конец 1980-х годов. Понижательные волны начинались в 1810-17, 1870-75, 1914-20 и в конце 1960‑х годов. Для последних характерна централизация экономических и других, особенно – государственных структур. Повышательные волны, напротив, способствуют частным и групповым инициативам, плюрализму общественных институтов [3]. Надо отметить, что в этих условиях в 80-е гг. продуктивными оказались не только западная неоконсервативная, но и китайская, японская и ряд других моделей.

Почему же советское руководство в качестве образца выбрало модель, близкую по духу к классическому рыночному капитализму XIX века? Вероятнее всего, сработала стереотипность идеологии. Она характерна для любых массовых политических идеологий, а в России (в силу нашего менталитета и поисков «единственной правды») порой приобретает карикатурные черты. В основе рассматриваемого стереотипа лежала идея о том, что для победы коммунизма нам непременно надо «догнать и перегнать» Запад, возникшая в 20-е годы в связи с «задержкой» мировой революции. Так, в 1928 г. Н.И. Бухарин писал, что «задачей коммунистов является революционность и деловитость, революционность и американизм» [4].

Гонка за лидером сыграла с нами злую шутку. В стереотипном сознании советского периода существовали две борющиеся системы: капитализм и социализм. Первый ассоциировался с частной собственностью, рынком и анархией производства, второй – с государственной собственностью и планом. Когда в 80‑е годы, не выдержав геополитического перенапряжения, плановая экономика начала давать сбои, наши реформаторы «развели руками» и записали в программном заявлении XXVIII съезда КПСС: «Альтернативой изжившей себя административно-командной системе является рыночная экономика» [5]. При этом помимо простоты выбора (капитализм или социализм) сработал эффект, подмеченный Р. Коллинзом, когда в критических ситуациях идеологии «маршируют назад в будущее», т.е. ищут перспективу обновления в ценностях и образах прошлого [6].

Психологическую атмосферу рубежа 80/90-х гг. хорошо иллюстрируют слова тогдашнего редактора газеты «Правда» по отделу экономической политики Е.Т. Гайдара: «Размораживать цены при нынешних темпах роста денежной массы страшно. Но это можно сделать разовым решением. Надо лишь зажмуриться и прыгнуть в неизвестность» [7]. При этом реформаторы сумели убедить себя, что все издержки перехода к рынку займут «500 дней», а через несколько лет мы достигнем уровня «динамичного, богатеющего общества западного типа в нашей стране» [8].

Прошло уже 8 раз по 500 дней, а перспективы нашего экономического подъема столь же туманны. Где выход? Профессор М.Г. Суслов предлагает небезынтересную формулу: «Перегонять, не догоняя» (см. его статью в настоящем выпуске). Теоретически это возможно, если сосредоточиться на производстве того, что мы умеем делать лучше других (плюс – того, без чего не обойтись). По мнению известного экономиста Г.Х. Попова, подобно тому, как Англия «сделала карьеру» на текстиле, США – на моторах и автомобилях, а Япония – на полупроводниках, Россия должна развивать спутниковую связь, лесоразработки (для химической промышленности и энергетики), производство экологически чистой сельхозпродукции, и т.д. [9].

У нас действительно есть участки, где мы пока (или потенциально) сильны в экономике, науке и других областях жизни. Важно их объединить в общей стратегии. На сегодняшний день наиболее перспективной в этом плане среди экономических и философских разработок видится концепция постиндустриального (посттехногенного, информационного, антропогенного) общества, качественно отличающегося от общества современного, т.е. индустриального.

По прогнозам теоретиков постиндустриализма, Д. Белла, А. Тоффлера и других, для нового общества будут характерны: наукоемкие технологии, автоматизированное и роботизированное, экологически чистое производство. Труд станет более творческим. Высока вероятность того, что гигантские бюрократизированные корпорации уступят место небольшим внедренческим фирмам. Централизованные административные управленческие структуры будет вытеснять адхократия – мобильные творческие группы для решения конкретных задач. Большинство населения будет занято не в сельском хозяйстве (как в традиционном обществе) и не в промышленности (как при индустриализме), а в сфере услуг, науке, образования и искусстве.

Как считают академик В.С. Степин и профессор В.И. Толстых, постиндустриальная перспектива создает новый тип цивилизационного развития, при котором страна, не закончившая модернизацию, может переориентироваться на форсированный переход к посттехногенному обществу [10]. В этом плане показательный пример – Япония. А. Тоффлер говорит о том, что в 70-е годы японские деловые, политические и научные круги всерьез обратились к идее «информационной эры» и благодаря этому добились блестящих успехов в области компьютеризации и интеллектуальных технологий. При этом им удалось существенно потеснить американских конкурентов, которые в то время не оценили должным образом идеи о «конце индустриализма» и переходе к новому типу цивилизации [11].

Переориентация на приоритеты информационного общества потребует существенной корректировки идеологии сегодняшних экономических реформ в России, отказа от некоторых стереотипов, например, преувеличения роли частной собственности в формировании рынка и самого рынка в жизни общества. Как отмечает академик Л.И. Абалкин, главное – не форма собственности, а экономический механизм, в котором рынок играет роль обратной связи. Гарантия его эффективности – не в частной собственности, а в конкуренции [12]. При этом конкуренция должна быть не самоцелью, а средством для решения общенациональных задач. Еще в конце XIX в. об этом образно говорил великий русский философ В.С. Соловьев: «Как свободная игра химических процессов может происходить только в трупе, а в живом теле эти процессы связаны и определены целями органическими, так точно свободная игра экономических факторов и законов возможна только в обществе мертвом и разлагающемся, а в живом и имеющем будущность хозяйственные элементы связаны и определены целями нравственными» [13].

Очевидно, сегодня нуждается в реабилитации идея перспективного планирования. Разумеется, речь идет не о восстановлении детальной и всеохватывающей директивной регламентации производства, а о стратегическом управлении. Возражая критикам перспективных прогнозов и планов, А. Тоффлер замечает: «Утверждая, что планирование навязывает ценности будущему, противники планирования не учитывают тот факт, что его отсутствие делает то же самое – часто с куда худшими последствиями» [14].

Приведенные рассуждения и примеры могут показаться излишне тенденциозными. Однако, как нам представляется, у России просто нет времени на продолжение экспериментов с перераспределением собственности и на удовлетворение амбиций олигархов. Дело в том, что проигрыш в холодной войне вовсе не выводит Россию из геополитической борьбы за ресурсы. Сегодня наша страна занимает 7-е место в мире по численности населения, 4-е – по числу занятых, 1-е – по добыче газа, 3-е – по добыче нефти, 4-е – по выработке электроэнергии, 5-е – по производству стали и удобрений [15]. Ресурсный потенциал России в расчете на душу населения превосходит тот же показатель для США в 2-2,5 раза, Германии – в 6 раз, Японии – в 18-20 раз [16]. Однако из-за неблагоприятных природно-климатических условий трудозатраты на освоение этих ресурсов у нас в несколько раз выше, чем во многих других странах [17].

Известно, что 10% населения Земли, проживающих в наиболее развитых странах, потребляют около 80% добываемых ресурсов и не слишком охотно делятся с остальными, несмотря на необходимость совместного решения глобальных проблем современности, угрозу международного терроризма и другие дестабилизирующие факторы. Кроме того, вектор экономического могущества в XXI в. постепенно будет смещаться с Запада на Восток (к Японии и Китаю), что вызывает дополнительные усилия США по сохранению своей гегемонии. В качестве средств для этого используются расширение военного присутствия, экономическое, дипломатическое, психологическое давление и т.д. Примеры: события на Балканах, на последней Олимпиаде и т.д. В этом контексте вовсе не случайным видится появление американских военных подразделений в странах СНГ или то, что по объему американской экономической помощи Украина (где достаточно сильны антироссийские настроения) занимает третье место после Израиля и Египта [18]. Стратегическая цель США в отношении России хорошо известна: максимальное расширение НАТО на Восток и создание так называемого «Черноморско-Балтийского санитарного кордона» из союзных США или антироссийски ориентированных режимов.

Искать надежных партнеров на Востоке нам небезопасно ввиду того, что Сибирь, с ее неосвоенными природными богатствами, является зоной геополитического риска: за Байкалом проживает всего 10 млн. наших сограждан, а далее на Восток – полуторамиллиардный Китай и 130-миллионная Япония. К этому стоит добавить, что, по данным некоторых независимых (некитайских) экспертов, в Китае около 200 млн. безработных (что превышает все население России).

Таким образом, сегодня как никогда Россия нуждается в выработке продуманной экономической стратегии, а задача экономической науки, государства и общества заключается в нахождении оптимального сочетания государственной, частной и ассоциированных форм собственности, плановых и рыночных начал, определении приоритетных областей опережающего развития, с учетом требований национальной безопасности и геополитических реалий. Возможно, последние окажутся не столь жесткими, как мы показали выше. Однако в качестве тенденций они будут действовать, и Россия сегодня не имеет права на повторение ошибок СССР.