6. Система ложного "я"1

Внутреннее "я" занимается фантазиями и наблюдением. Оно наблюдает за процессами восприятия и действиями. Переживание не сталкивается непосредственно с этим "я" (или, во всяком случае, такова интенция), и поступки индивидуума не являются его самовыражением. Прямые взаимоотношения с миром являются сферой деятельности системы ложного "я". Теперь мы должны изучить характерные черты этой системы.

Необходимо уяснить, что данное ниже описание системы ложного "я" стремится быть особо связанным с обсуждаемой проблемой конкретного шизоидного образа бытия в мире. Каждый человек лично включает в себя то, что (неважно, до какой степени и так ли это вообще) он "верен своей истинной природе". В клинической практике, например, истеричная или гипоманиакальная личность обладает своими собственными способами не быть самое собой. Описываемая здесь система ложного "я" существует как дополнение внутреннего "я", занимающегося утверждением своей индивидуальности и свободы с помощью трансцендентирования, невоплощения, и, таким образом, его никогда нельзя ухватить, поймать, указать точно. Его цель - стать чистым субъектом без какой-либо объективной экзистенции. Таким образом, за исключением определенных безопасных моментов, индивидуум стремится рассматривать цельность своей объективной экзистенции как выражение ложного "я". Конечно, как уже указывалось и как более подробно будет продемонстрировано дальше, устанавливаемой сочетанием иидивидуальности-для-других индивидуальности-для-себя, если он не существует объективно так же, как и субъективно, но имеет только субъективную индивидуальность, индивидуальность-для-себя, он не может быть реальным.

"Человек без маски" в самом деле встречается весьма редко. Можно даже засомневаться в возможности существования подобного человека. Каждый в какой-то мере носит маску, и существует множество вещей, в которых мы не раскрываем себя полностью. В "обычной" жизни, по-видимому, едва ли может быть иначе.

Однако ложное "я" шизоидного индивидуума отличается в некоторых важных отношениях от маски, носимой "нормальной" личностью, и к тому же от ложного фасада, устанавливаемого истериком. Мы избежим путаницы, если кратко разграничим эти три формы ложного "я".

У "нормального" человека большая часть его действий может быть фактически машинальной. Однако такие области фактически машинального поведения не обязательно вторгаются в каждый аспект всего, что он делает, они не абсолютно мешают появлению спонтанного выражения, и они не столь полно "идут наперекор естественной склонности", чтобы индивидуум активно стремился отвергнуть их как чуждые тела, укоренившиеся в его характере. Более того, они не предполагают своей собственной принудительной автономии, так чтобы индивидуум ощущал, что они "живые" или скорее убивают его, а не он живет ими. В любом случае вопрос не встает с такой болезненной силой, чтобы человек должен был атаковать и разрушать эту инородную реальность внутри себя, будто она обладает почти отдельным (личным) существованием. Однако в противоположность этому такие черты, отсутствующие в "нормальной",присутствуют во многом в шизоидной системе ложного "я".

Истерик, как правило, отделяет себя от многого, что он делает. Лучшее описание такого метода уклонения в действии, которое я знаю, содержится в главе о "дурной вере" в книге Сартра "Бытие и ничто", где он дает блестящий феноменологический отчет о способах притворяться самому себе, что тебя нет "в" том, что делаешь,- это форма уклонения от полного личного вовлечения в собственные действия, которую истеричный характер создает в качестве всего образа жизни. Конечно же, понятие "дурной веры" у Сартра гораздо шире, чем это.

Истерик стремится достичь удовольствия через свои действия, значимость которых он отрицает. Действия истерика дают ему "выгоду" при получении наслаждения от либидозных и (или) агрессивных желаний, направленных на других людей, в значимости которых признаться себе он не может. Отсюда проистекает прекрасное безразличие, непреднамеренное обособление от вовлеченности в то, что он говорит или делает. Видно, что такое положение весьма отлично от раскола в бытии шизоидного индивидуума. Его ложное "я" не служит средством для осуществления "я" или доставления ему удовольствия. У шизоидного индивидуума "я" может оставаться голодным и алчущим в самом примитивном смысле слова, в то время как ложное "я" может быть явно генитально приспособленным. Однако действия ложного "я" не "доставляют удовольствия" внутреннему "я".

Истерик притворяется, что определенные действия, доставляющие большое удовольствие, лишь притворство, или ничего не значат, или не обладают особым смыслом, или что он просто делает то-то и то-то, поскольку его вынуждают, тогда как втайне его собственные желания были осуществлены благодаря и посредством этих самых действий. Ложное "я" шизоидной личности принуждено угождать воле других, оно отчасти автономно и не находится под контролем, оно ощущается как чуждое; нереальность, бессмысленность, бесцельность, пронизывающие его восприятие, мысли, чувства и действия, всеобщая мертвенность не просто являются продуктами вторичной защиты, но представляют собой прямые следствия основополагающей динамической структуры бытия индивидуума.

Например, один пациент вспоминал, что в школе обожал математику, но презирал литературу. В школе ставили "Двенадцатую ночь", и мальчики должны были написать сочинение на эту тему. В то время он ощущал, что ненавидит пьесу, но написал о ней прекрасное сочинение, вообразив, чего ожидают от него учителя, и рабски придерживаясь этого. Его сочинение получило награду." В нем ни единое слово не являлось выражением того, что я чувствовал. Оно было тем, чего, по моим ощущениям, от меня ожидали". Или так он думал в то время. В сущности, как он признался себе позднее, он действительно наслаждался пьесой и действительно ощущал то, что описал в сочинении. Но не смел признаться себе в такой возможности, поскольку это бы ввергло его в неистовый конфликт со всеми ценностями, которые ему прививали, и полностью разрушило его собственное представление о себе самом. Однако это невротический, а не шизоидный случай. Этот пациент продолжал другими способами делать то, чего втайне хотел, в то же время убеждая себя, что делает лишь то, чего хотят другие люди. Таким способом он преуспел в доведении до конца своих желаний, хотя все время имел затруднения с признанием себе в этом. Поэтому невротик может притворяться, что обладает системой ложного "я", поверхностно напоминающей шизоидную, но при ближайшем рассмотрении мы видим, что, в сущности, обстоятельства сильно отличаются.

Истерик зачастую начинает с притворства, что его нет в его действиях, в то же время реально актуализируя себя посредством них. Если его пугает такое прозрение перед лицом чересчур сильного чувства вины, его действия затормаживаются, к примеру, он развивает "истерический" паралич, препятствующий выполниться вызывающим вину действиям.

В частности, явные примеры шизоидных ложных "я" можно увидеть в случаях Джеймса (с. 147), Дэвида (с. 65) и Питера (см. главу 8).

В любой личности система ложного "я" всегда очень сложна и содержит в себе множество противоречий. Мы попытаемся в данной главе сделать утверждения, которые приложимы в целом, но, поступая так, мы должны выстроить картину, рассматривая поочередно один компонент этой системы за другим.

Джеймс, как вы помните, сказал, что он не является личностью в своем праве. В своем поведении он позволял себе становиться "вещью" для других людей. Он ощущал, что его мать никогда не признавала его существования. Полагаю, можно заявить, что вполне можно признать существование другой личности в магазине "Вулворт", но совершенно очевидно, что он не это имел ввиду. Он ощущал, что она никогда не признавала его свободы и права иметь собственную субъективную жизнь, из которой появлялись бы действия как выражение его собственного автономного и неотъемлемого бытия. Он же, наоборот, являлся просто ее куклой. "Я был просто символом ее реальности". И в итоге он развил свою субъективность внутренне, не смея предоставить ее какому-либо объективному выражению. В его случае такой отказ был не полным, поскольку он мог выражать свое истинное "я" очень ясно и убедительно словами. Он это знал: "Я могу только издавать звуки". Однако едва ли было что-то еще, что делал "он", ибо все его остальные поступки руководились не его волей, но чужой, образовавшейся внутри его собственного бытия; это было отражение инородной реальности воли его матери, действующей теперь из источника внутри его бытия. Конечно, другим впервые всегда является мать, то есть "относящимся по-матерински". Действия такого ложного "я" не обязательно являются имитацией и копией другого, хотя его действия во многом могут становиться олицетворением или карикатурой других личностей. Компонент, который мы хотим выделить в данный момент,- это изначальное угождение намерениям другой личности или ее ожиданиям или тому, что ощущается как намерения или ожидания другой личности. Это обычно ответственно за излишек в человеке "хорошего", за то, что он никогда не делает то, чего ему не велят, никогда не создает "неприятностей", никогда не утверждает и даже не выказывает собственной контрволи. Однако все хорошее делается не из какого-то позитивного желания со стороны индивидуума делать то, что, по словам других, хорошо, а из негативного приспособленчества к стандарту, являющемуся стандартом другого, а не его собственным, и побуждается боязнью того, что может произойти, если он в действительности станет самим собой. Поэтому такое угождение отчасти является выказыванием истинных возможностей человека, но это также и метод сокрытия и сохранения собственных истинных возможностей, которые, однако, рискуют никогда не быть переведенными в актуальность, раз они всецело сосредоточены во внутреннем "я", для которого все возможно в воображении, но ничего не возможно в действительности.

Мы сказали, что ложное "я" возникает при угождении намерениям или ожиданиям другого или тому, что воображается как намерения или ожидания другого. Это не обязательно означает, что ложное "я" до абсурдного хорошее. Оно может быть абсурдно плохим. Существенная черта компонента угождения в ложном "я" выражена в заявлении Джеймса о том, что он являлся "реакцией на то, что другие люди говорят о нем". Она состоит в действиях согласно определению другими людьми того, кем он является, вместо перевода в действие собственного определения того, кем или чем он хочет быть. Она состоит в становлении тем, кем другая личность хочет или ожидает, чтобы ты стал, будучи собственным "я" лишь в воображении или в играх перед зеркалом. Поэтому, приспосабливаясь к тому, что он воспринимает или воображает как вещь в глазах другой личности, ложное "я" становится этой вещью. Такая вещь может быть фальшивым грешником точно так же, как и фальшивым святым. Однако у шизоидной личности все ее бытие приспосабливается и угождает совсем не так. Основополагающий раскол в ее бытии проходит по линии расщепления между внешней угодливостью и внутренним отходом от угодливости.

Яго притворялся тем, кем он не был, и на самом деле трагедия "Отелло" в целом о том, что означает "казаться одним, а быть другим". Но мы не находим ни в этой пьесе, ни где-то в другом месте у Шекспира решения дилеммы кажимости и бытия, проживаемых тем типом личности, на котором мы здесь сосредоточились. Герои Шекспира "кажутся" для того, чтобы достичь собственных целей. Шизоидный же индивидуум "кажется" потому, что он боится не показаться достигающим того, что в его воображении является целью, которую для него кто-то другой держит в уме. Только в негативном смысле он достигает собственной цели, поскольку такая внешняя угодливость в большой мере есть попытка сохранить себя от полного уничтожения. Но он может "рассердить самого себя", нападая на собственную угодливость (см. ниже с. 102).

Наблюдаемое поведение, являющееся выражением ложного "я", зачастую совершенно нормально. Мы видим образцового ребенка, идеального супруга, трудолюбивого служащего. Однако фасад обычно становится более или менее стереотипным, а в стереотипах развиваются причудливые черты. Опять-таки существует множество черт характера, которые можно проследить лишь поодиночке.

Одним из аспектов угодливости ложного "я", который наиболее явствен, является страх, подразумеваемый такой угодливостью. Страх здесь очевиден, ибо почему еще будет действовать кто-либо в соответствии не со своими намерениями, а с чужими? Также обязательно присутствует ненависть, ибо какой еще существует адекватный предмет для ненависти, как не то, что угрожает собственному "я"? Однако тревога, которой подвержено "я", препятствует возможности прямого раскрытия его ненависти, за исключением, как мы увидим дальше, случаев психоза. В самом деле, называемое психозом порой является просто снятием завесы с ложного "я", которая служила для установления внешней нормальности поведения, которому, возможно, много лет назад не удалось стать отражением состояния дел в тайном "я". Тут "я" изольет обвинения в гонениях на того человека, которому годами угождало ложное "я".

Индивидуум заявит, что этот человек (мать, отец, муж, жена) пытались его убить; или что он или она пытались украсть его "душу" или разум. Что он (она) есть тиран, мучитель, палач, детоубийца и т.п. Для наших целей гораздо важнее распознать тот смысл, при котором такие "заблуждения" истинны, а не рассматривать их как абсурдные.

Однако подобная ненависть проявляется еще одним образом, который вполне совместим с душевным здоровьем. У ложного "я" существует склонность предполагать все больше и больше характеристик личности или личностей, на которых основывается его угодливость. Подобное предположение относительно черт характера другой личности может стать ответственно за почти полное олицетворение другого. Ненависть к олицетворению становится очевидна, когда олицетворение начинает превращаться в карикатуру. Олицетворение другого ложным "я" не совсем то же самое, что и его угождение воле другого, поскольку оно может быть прямо противоположно воле другого.

Олицетворение может быть обдуманным, как в случае ролей, разыгранных Дэвидом. Но, что было и в случае Дэвида, олицетворение может быть вынужденным. Индивидуум может не осознавать той степени, до которой его действия являются олицетворением кого-то другого.

Олицетворение может взять относительно постоянную и непрерывную природу, а может быть временным. В конце концов, разыгрываемая личность может взять больше от образа фантазии, чем от действительного человека, точно так же, как угождение может быть угождением образу фантазии гораздо больше, чем реальному человеку. Олицетворение является формой отождествления, при которой часть индивидуума предполагает свою тождественность личности, которой он не является. При олицетворении не обязательно подразумевается весь исполнитель роли. Обычно это неполное отождествление, ограниченное восприятием характерных черт поведения другой личности: жестов, манер, выразительных средств - в основном, облика и поступков. Олицетворение может быть одним из компонентов в гораздо более полном отождествлении с другим, но одной из его функций, по-видимому, является предотвращение более широкого отождествления с другим (откуда и проистекает более полная потеря собственной индивидуальности).

Если сослаться опять на Дэвида, то его поступки с начала жизни были почти полными угождением и приспособлением к действительным желаниям и ожиданиям родителей, то есть он был совершенный, образцовый ребенок, никогда не создававший неприятностей. Я стал считать подобное описание ранних истоков поведения особо зловещим, когда родители не ощущают в нем ничего неладного, а, наоборот, рассказывают об этом с очевидной гордостью.

Вслед за смертью матери, когда ему было десять лет, он начал выказывать обширное отождествление с ней: он одевался перед зеркалом в ее платья и поддерживал в доме отца такой же порядок, как и она, вплоть до штопанья его носков, вязания, шитья, вышивания, подбора штор и обивки для стульев. Хотя это совершенно очевидно для стороннего наблюдателя, ни пациенту, ни его отцу не было ясно, до какой степени он стал своей матерью. К тому же понятно, что, поступая так, юноша угождал воле отца, которая никогда не выражалась прямо и о существовании которой отцу было совершенно неизвестно. Ложное "я"этого школьника стало уже очень сложной системой, когда ему исполнилось четырнадцать лет. Ему было неизвестно о степени отождествления с матерью, но было известно о вынужденной склонности действовать по-женски и затруднениях при стряхивании с себя роли леди Макбет.

Для сохранения себя от впадения в ту или иную женскую персону он стал обдуманно взращивать другие. Хотя он очень старался выдержать олицетворение нормального школьника, которого бы любили люди (что является простым идеалом угождающего ложного "я"), его ложное "я" теперь было целой системой персон; некоторых "возможных" с общественной точки зрения, других нет, одних вынужденных, других обдуманно разработанных. Но сверх всего этого для олицетворения характера устойчивая тенденция вызывать затруднения при его выдерживании без вторжения некоего тревожащего элемента.

В общем, в изначальный образ полной нормальности и приспособленности вкрадывается определенная странность, определенная вынужденная чрезмерность в неожиданных направлениях, что превращает его в карикатуру и вызывает у других определенное беспокойство и неловкость, даже ненависть.

Например, в каких-то отношениях Джеймс "пошел в" отца. Тот имел обыкновение спрашивать у людей за столом, достаточно ли им положили, и заставлять их брать еще, даже когда они ясно говорили, что им достаточно. Джеймс в этом отношении "пошел в" отца: он всегда вежливо спрашивал об этому гостей за столом. Сперва это казалось не более чем великодушной заботой о других. Но его допросы затем стали назойливы и вышли за все допустимые рамки, так что он всем надоедал и вызывал всеобщее смущение. Здесь он принял на себя то, что, по его ощущениям, было агрессивным подтекстом действий отца, проявлял этот подтекст, преувеличив его при своем переложении, ко всеобщему раздражению и насмешкам. В сущности, он вызывал у других чувства, которые испытывал к своему отцу, но был не способен высказать их прямо ему в лицо. Вместо этого он создал то, что было равнозначно сатирическому комментарию своего отца, посредством вынужденной карикатуры на него.

У большей части эксцентричности и странности шизоидного поведения именно такая основа. Индивидуум начинает с рабского приспособленчества и угодливости, а заканчивает посредством этого же самого приспособленчества и угодливости, выражая собственную негативную волю и ненависть.

Угождение воле других у системы ложного "я" достигает своей крайней степени при автоматическом повиновении, эхопраксии, эхолалии и flexibilitascerea кататоника. Здесь повиновение, подражание и копирование доводятся до такой чрезмерности, что демонстрируемая гротескная пародия становится скрытым обвинением, выдвигаемым манипулирующему врачу. Гебефреник часто высмеивает и передразнивает людей, которых он ненавидит и боится, так как предпочитает такой единственно доступный способ нападения на них. Это может стать одной из тайных шуток пациента.

Наиболее ненавистные стороны личности, являющейся объектом отождествления, выдвигаются вперед, подверженные насмешке, презрению или ненависти посредством олицетворения. Отождествление Дэвида с матерью превратилось в вынужденное олицетворение порочной королевы.

Внутреннее, тайное "я" ненавидит характерные черты ложного "я". Оно также боится их, поскольку принятие чуждой индивидуальности всегда переживается как угроза своей собственной. Оно боится поглощения расширенным отождествлением. В какой-то степени система ложного "я", по-видимому, действует аналогично ретикулоэндотелиальной системе, огораживающей и обволакивающей вторгающиеся опасные инородные вещества и, таким образом, не дающей этим чуждым захватчикам распространяться по телу. Но если подобное является защитной функцией, она должна оцениваться как неудачная. Внутреннее "я" не более истинно, чем внешнее. Внутреннее, тайное "я" Дэвида превратилось в контролирующее и манипулирующее средство, которое использовало ложное "я" во многом как куклу, которой он, по своим ощущениям, являлся для матери. То есть тень матери легла как на его внутреннее "я", таки на внешнее.

Поучительный аспект этой проблемы иллюстрирует случай, произошедший с двадцатилетней девушкой, которая жаловалась на свою "застенчивость" по причине безобразного лица. На кожу она накладывала слой белой пудры, а на губы - ярко-красную помаду, придавая лицу если уж не безобразный облик, то по крайней мере пугающе неприятный, клоунский, маскоподобный, что решительно не шло на пользу чертам ее лица. В уме она делала это, чтобы скрыть, насколько безобразна она под толстым слоем косметики. При дальнейшем исследовании стало очевидно, что установка девушки по отношению к своему лицу содержала ядро центрального вопроса ее жизни - ее взаимоотношений с матерью.

Она имела пристрастие тщательно рассматривать свое лицо в зеркале. Однажды ей на ум пришло, как ненавистно она выглядит. В течение многих лет в глубине ее разума таилась мысль, что у нее лицо матери. Слово "ненавистно" чревато двусмысленностью. Она ненавидела лицо, которое видела в зеркале (материнское). Она к тому же видела, насколько наполнено ненавистью к ней лицо, которое смотрело на нее из зеркала; она, смотрящая в зеркало, отождествлялась с матерью. В этом отношении она была своей матерью, видящей ненависть на лице дочери, то есть глазами матери она видела ненависть к матери на лице в зеркале и смотрела с ненавистью на материнскую ненависть к себе.

Ее взаимоотношения с матерью заключались в излишней опеке со стороны матери и излишней зависимости и угодливости с ее стороны. В реальности она не могла вынести ненависти к матери, да и не могла позволить себе допустить существование ненависти к себе у матери. Все, что не могло найти прямого выражения и открытого признания, сконденсировалось в ее теперешнем симптоме. Главный подтекст, по-видимому, состоял в том, что она видела, что ее истинное лицо ненавистно (или ненавидяще). Она ненавидела его за сходство с материнским. Она боялась увиденного. Покрывая лицо косметикой, она как маскировала собственную ненависть, так и совершала суррогатное нападение на материнское лицо. Сходный принцип действовал всю ее остальную жизнь. В ней нормальные для ребенка послушание и вежливость не только превратились в пассивную покорность любому желанию матери, но и стали полным стиранием ее самой и продолжали становиться пародией на все, что ее мать могла сознательно желать от дочери. Она превратила угодливость в средство нападения и показывала всем такую травестию своего истинного "я", которая была как гротескной карикатурой на ее мать, так и передразниванием"безобразного" варианта собственного послушания.

Таким образом, ненависть к другой личности сосредотачивается на ее чертах, которые индивидуум выстроил в собственном бытии, и в то же самое время, однако, временное или длительное принятие личности другого является способом не быть самим собой, который, как кажется, предлагает безопасность. Под мантией личности кого-то другого человек может действовать гораздо более умело, гладко, "надежно" - используя выражение г-жи Д., и индивидуум может предпочесть скорее заплатить цену подверженности преследующему ощущению тщетности, обязательно сопутствующему небытию самим собой, чем рисковать откровенным переживанием беспомощного испуга и смущения, что станут неизбежным началом бытия самим собой. Система ложного "я" стремится стать все более и более мертвой. Некоторые люди ощущают себя так, будто они превратили свою жизнь в робота, который сделал себя (явно) необходимым.

Кроме более или менее постоянной "личности", показываемой системой ложного "я", возможна, как уже упоминалось, жертва бесконечным временным отождествлениям меньшего размера. Индивидуум внезапно обнаруживает, что приобрел манеры, жесты, обороты речи, интонацию голоса, которые не являются "его", но принадлежат кому-то другому. Зачастую это манеры, которые он, в частности, сознательно не любит. Временное использование небольших фрагментов поведения других людей не является исключительно шизоидной проблемой, но это происходит с характерной настойчивостью и принудительностью на основе шизоидной системы ложного "я". Все поведение некоторых шизофреников едва ли является чем-то иным, как не мешаниной странностей других людей, сделанных еще более странными несоответствием обстановки, в которой они воспроизводятся. Следующий пример рассказывает о совершенно "нормальной" личности.

Одна студентка по фамилии Макаллум развила весьма двусмысленные чувства к преподавателю по фамилии Адаме. Однажды она, к своему ужасу, обнаружила, что подписалась фамилией "Макадаме". "От отвращения я могла бы отрубить себе руку".

Подобные осколки других, по-видимому, внедряются в поведение индивидуума, как куски шрапнели - в тело. Устанавливая явно удачные и гладкие взаимоотношения с внешним миром, индивидуум вечно перебирает эти инородные обломки, которые (как он это переживает) необъяснимым образом вытеснены из него. Такие поведенческие осколки очень часто наполняют субъекта отвращением и ужасом, как и в случае этой студентки, они ненавистны и подвергаются нападениям. "Я могла бы отрубить себе руку". Но конечно же, такой разрушительный импульс, в сущности, направлен против ее собственной руки. Такой небольшой "интроецированный" осколок действия или его час-типу нельзя атаковать безнасилия над собственным бытием субъекта. (Джин стерла собственные черты лица, нападая на свою мать-в-ее-лице.)

Если все поведение индивидуума начинает принудительно отчуждаться от тайного "я" так, что полностью отдается принудительной мимикрии, олицетворению, пародированию и подобным временным инородным организациям поведения, то он может попытаться лишить себя всего своего поведения. Такова одна из форм кататонического ухода. Происходит так, будто человек пытается вылечить общее заражение кожи, сбрасывая собственную кожу. Поскольку это невозможно, шизофреник может взять и сорвать, если можно так выразиться, свою поведенческую кожу.

Мерлин В.С. Психология индивидуальности. – М., Воронеж, 1996. – С. 272-303 (Глава XII. Самосознание).

Во всем предшествующем изложении мы рассматривали личность под углом зрения ее деятельности. Определяя само понятие личности и ее отличительные признаки, мы руководились тем, какую роль она играет в деятельности человека. Точно так же и все основные закономерности личности мы выяснили на основе ее проявлений в деятельности. Только таким путем и может быть раскрыта объективная функция личности в общественной жизни...

Но при этом способе рассмотрения мы познаем личность такой, какой она является для других: для общества, для коллектива, для окружающих людей. Однако человек – личность не только для других, но и для себя. Он осознает себя как личность. Он отдает себе отчет в том, что является субъектом, активным деятелем, изменяющим окружающую природную и общественную среду в соответствии со своими целями и мотивами. Животное «...не отличает себя от своей жизнедеятельности. Человек же делает само свою жизнедеятельность предметом своей воли и своего сознания». (К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений, М., Изд. полит, литер., 1956, стр. 565). Это свойство человека осознавать, что он является субъектом деятельности и притом субъектом со специфической психологической и социально-нравственной характеристикой мы и называем самосознанием.

Самосознание представляет собой особую форму сознания. Объектом предметного сознания является объективная действительность. Обозначая предметы словом и создавая образы предметов и явлений, человек отдает себе отчет в том, что именно в объективной действительности отражается в настоящий момент или отразилось в прошлом в его психике. Объектом самосознания служит не действительность, а собственная личность как субъект деятельности.

Как предметное сознание, так и самосознание — необходимые условия существования личности. Предметное сознание необходимо потому, что активным деятелем человек может быть только тогда, когда он осознает поставленную цель и представляет себе конечный результат деятельности, когда он осознает пути, средства и условия действия этой цели. Вместе с тем, субъектом деятельности человек является только тогда, когда свои отношения к действительности он осознает с большей или меньшей полнотой и адекватностью, с большей или меньшей степенью ясности как «мои отношения». К. Маркс характеризовал самосознание как «мое отношение к моей среде».

Генетически предметное сознание первично, а самосознание вторично. Предметное сознание проявляется на 1-ом году жизни ребенка, например, в узнавании и воспроизведении отсутствующих предметов. Самосознание с достаточной неизбежностью обнаруживается лишь в 2,5-3 года в употреблении личных местоимений, в стремлении к самостоятельности, негативизме и проч.

Во всем дальнейшем развитии личности развитие отношений личности так, как они проявляются в деятельности, опережает отражение этих отношений в самосознании. В ролевой игре ребенок-дошкольник уже является личностью для других, активным деятелем, выполняющим определенную социальную роль. В игровой роли ребенок проявляет определенные и устойчивые свойства и отношения личности, например, властность или подчиненность, агрессивность или отзывчивость. Но осознание себя как личности, так же, как и осознание определенных свойств своей личности, возникает гораздо позднее. Кроме того, самосознание отражает свойства личности далеко не с абсолютной полнотой и точностью. Человек не отдает себе полного и ясного отчета во всех тех свойствах своей личности, которые объективно определяют его действия и поступки.

Точно так же и функционально самосознание вторично по сравнению с отношениями личности, проявляемыми в деятельности. Это значит, что в психологической характеристике личности главное и определяющее значение имеет не самосознание, а отношения личности, понимаемые как системы мотивов, направляющие действия и поступки человека...

Однако, хотя генетически и функционально самосознание вторично по сравнению с отношениями личности, проявляемыми в деятельности, в процессе развития все более возрастает его детерминирующее значение. Лишь благодаря самосознанию мы осознаем несоответствие свойств нашей личности социально-нравственным требованиям, предъявляемым к нам, мы осознаем также несоответствие наших физических и психических возможностей нашим стремлениям. Мы ищем пути для преодоления этих противоречий. Руководясь своим самосознанием, мы формируем своими действиями и поступками новые свойства личности. В зависимости от уровня самосознания мы в состоянии создавать свою личность своими действиями и поступками. Чем старше ребенок, тем большую роль в развитии его личности играет самосознание.

Не меньшую роль приобретает самосознание, определяя успех деятельности. Все рассмотренные выше пути приспособления к деятельности на определенной ступени развития личности обусловлены в той или иной степени участием самосознания. Так, прежде всего выбор деятельности соответствует свойствам личности и индивидуума человека, зависит от правильного осознания этих свойств и свойств и их места в структуре личности. Формирование индивидуального стиля, при помощи которого преодолевается противоречие свойств индивидуума требованиям деятельности, совершается успешнее всего тогда, когда человек отдает себе ясный отчет в том, какие способы и приемы, действия наиболее соответствуют его психическим свойствам. В тех случаях, когда успешность приспособления зависит от изменения уровня притязаний, существенное значение приобретает адекватное осознание своих возможностей.

Физические и психические свойства человека — одна из могущественнейших сил, которыми пользуется человек, подчиняя себе природу. Поэтому, чтобы подчинить себе природу и заставить ее служить своим целям, человек должен не только познать и использовать собственные законы природы, как об этом писал Энгельс. Он должен также познать и использовать законы своей собственной личности. В этом и заключается одна из важнейших функций самосознания. Таковы основные функции самосознания — развитие и совершенствование своей личности в соответствии с социально-нравственными требованиями общества и \у сознательное использование психических закономерностей своей личности для наиболее успешного преобразования природы и общества.! Обе эти функции осуществляются самосознанием не изолированно, а в неразрывном единстве с познанием внешнего мира, то есть с предметным сознанием. Лишь в той степени, в какой человек осознает закономерности общественной жизни, он в состоянии правильно осознать и социально-нравственную ценность своей личности. Лишь в той степени, в какой человек правильно осознает социальные и природные условия, в которых он действует, он в состоянии правильно использовать в своей деятельности осознанные им свойства своей личности. Наконец, полное и адекватное осознание свойств своей личности возможно лишь в той степени, в какой известны физиологические условия и социально-психологические закономерности человеческой личности вообще.

Чем выше ступень развития личности, тем в большей степени ее действия и поступки, а также выбранный его жизненный путь обусловлены ее самосознанием. О личности как писал Ленин, мы действительно не вправе судить по тому, что она думает о себе. Но если человек правильно думает о себе, если его самосознание адекватно отражает подлинные свойства личности и если столь же адекватно его мировоззрение отражает закономерности природы и общества, то мы вправе предсказать, что он внесет наибольший вклад в преобразование природы и общества и в совершенствование собственной личности.

2. Компоненты самосознания

Самосознание представляет собой очень сложное синтетическое образование, внутри которого можно различать отдельные его стороны. Один из путей анализа различных сторон самосознания – сравнительный психологический анализ. Пи различных психозах и неврозах можно наблюдать также более или менее глубокие расстройства самосознания, получившие название деперсонализации. Сравнивая явления деперсонализации при различных заболеваниях, мы можем выяснить, какие компоненты самосознания выпадают в различных случаях, как они изменяются в течение заболевания и в процессе восстановления и каково взаимоотношение между ними. При этом особенно поучительны такие заболевания, в которых интеллектуальная деятельность остается интактной. В таких случаях специфика самосознания и его взаимосвязь с предметным сознанием выступает наиболее отчетливо. В этом отношении наиболее интересны психогенные неврозы.

Можно различать два типичных и характерных симптома деперсонализации:

1) утрату сознания своего «я», как активного начала своей деятельности,

2) утрату сознания тождества своей личности. Приведу некоторые примеры (из Меграбяна, 1962).

Больной О. 22 лет, навязчивое состояние, «...головы, особенно темени не чувствует, часто сомневается: «Тело мое или не мое». Задает вопрос — «Существую ли я или нет?»

Больной К. 24 лет.

«… Как будто во мне существуют два «я»; одно я действует, а другое наблюдает». Его движения кажутся ему машинальными, как бы в другом измерении. Расстройство сознания в этих случаях проявляется в том, что больной теряет сознание активности своей личности. Его я не существует (у больного О) или только наблюдает, а не действует.

Одно из проявлений расстройства сознания своего «я» заключается в том, что больному кажется, что он не в состоянии управлять своей психикой и своим поведением. Движения и действия происходят автоматически, помимо его желания. Он жалуется, что стал похож на автомат, на машину. Жалобы (на автоматичность поведения чрезвычайно характерны для деперсонализации (Клерамбо). Точно так же он не может по своему желанию воспроизводить образы памяти или воображения, не может управлять течением своих мыслей. Образы и мысли текут помимо его воли и желания (ментизм). «Мысли текут механически, он потерял волю над ними». (Больной Б.).

В приведенных выше примерах расстройство сознания тождества своей личности проявляется в том, что «свое тело кажется чужим». Но чужим может казаться не только тело и отдельные его части. Чужими могут казаться свои чувства.

Больная Ш. 25 лет (соматогения в период лактации). Во время свидания брала на руки своих детей, прижимала их к груди и в отчаянии восклицала: «Я ведь знаю, что это мои дети, но почему же, почему я их не чувствую» (Меграбян, 1962, стр. 82). Чужими могут казаться образы памяти, воображения, мысли — вся психика в целом.

Таким образом, сущность этого симптома не в том, что отчуждается лишь собственное тело. Отчуждается собственная личности в целом.

В наиболее остром депрессивном состоянии отсутствие сознания своего я как активного начала и отсутствие сознания тождества своей личности обычно даны вместе и во взаимной связи друг с другом.

Так как больному кажется, что в нем живет чужая личность, управляющая его действиями, поступками и психической жизнью, то собственная личность представляется пассивным наблюдателем, лишенным всякой активности, то есть теряется сознание «я». Точно так же, наоборот, так как нарушается сознание активности своего «я», то оно кажется ненастоящим, чужим, пассивным двойником.

Однако, в менее острых невротических состояниях сознание чуждости своего тела или отдельных частей может существовать без нарушения сознания активности своего «я». В соответствии с этим А. А. Меграбян различает до-психотическую и психотическую стадии отчуждения. В до-психотической стадии больной ощущает чуждость, нереальность, непринадлежность своему «я» частей и органов своего тела. В психотической стадии он иногда признает их своими, но заявляет, что они не подчиняются ему.

Вместе с тем, А. А. Меграбян подчеркивает и обратное, что когда теряется ощущение своего «я», то сознание своей личности при этом иногда не теряется. Больные правильно разбираются в своей личности и отделяют себя от внешней среды.

В дальнейшем мы увидим, что сознание своего «я», как активного начала, и сознание тождества своей личности зависят от различных" психологических условий. Все эти факты дают основание утверждать, что мы имеем дело с двумя различными, хотя и тесно связанными сторонами самосознания. Первую из них мы будем называть сознанием «я», а вторую — «сознанием тождественности»¹.

Существенно отметить, что оба эти симптома, в совокупности характеризуемые как деперсонализация, очень широко распространены при психогенных неврозах. А. А. Меграбян указывает, что по частоте явлений деперсонализации психогенные неврозы стоят на втором месте среди различных психозов и неврозов. А между тем предметное сознание при психогенных неврозах нарушается в очень незначительной степени. Больной полностью сохраняет ясность сознания, правильно ориентируется, интеллектуальная деятельность не отличается от нормы. Этот факт говорит, во-первых, о том, что обе эти стороны самосознания действительно психологически специфичны и относительно самостоятельны по сравнению с предметным сознанием. Во-вторых, он говорит о том, что при психических заболеваниях самосознание поражается раньше, чем предметное сознание; оно более ранимо. Это одно из проявлений общей закономерности патогенеза: генетически позднейшие функции раньше поражаются заболеванием.

Вместе с тем поражения предметного сознания оказывают существенное влияние и на сознание «я» и на сознание тождественности. При расстройствах сознания в связи с глубокими органическими травмами мозга и при различных психозах расстройство обоих этих сторон самосознания отличается от расстройств при психогенных и соматических неврозах. Невротик заявляет, что ему «кажется», что у него чужое тело или что он утратил свое «я». Психотики утверждают, что «меня нет», или что «тело рассыпалось на кусочки» и надо его собрать.

Наблюдая как выколачивают ковер, больная восклицает: «Почему ты меня бьешь» (по Груглю). Другими словами, при глубоких расстройствах сознания отсутствует критическое отношение к расстройствам своего самосознания. Вместе с тем в условиях глубокого помрачения сознания, по свидетельству Р. И. Мееровича (1948, стр. 12), расстройства схемы тела не наблюдаются. В обоих случаях мы, по-видимому, имеем дело с влиянием одного и того же условия. И критическое отношение к дефектам самосознания в 1-и случае и осознание расстройства схемы тела требуют сопоставления с нормой. Такое сравнение и сопоставление с нормой возможно только при определенной степени ясности сознания. Таким образом, во всех этих фактах подтверждаемся некоторая зависимость самосознания от уровня предметного сознания.

Третья сторона самосознания — основание своих психических свойств. Это свойство может быть исследовано путем сопоставления характеристики каких-либо свойств личности по данным анкеты и по данным эксперимента или наблюдения. При таком сопоставлении всегда обнаруживается большее или меньшее расхождение обеих характеристик. Так, поданным Л: Д. Василенко (1967 г.) корреляция между самооценкой общительности и оценкой общительности у тех же лиц товарищами по коллективу значимость показателя сопряженности Fp<0,05. По данным В. В. Белоуса (1967 г.) между самооценкой и двумя экспериментальными показателями ригидности сопряженность отсутствует, а с третьим экспериментальным показателем ригидности значимость сопряженности р<0,05. По данным Funkenstein, King and Drolette (1957 г.), сопряженность между самооценкой самообладания и оценкой его товарищами по коллективу статистически не значима. Но в особенности велико расхождение между самопознанием и социальной оценкой, когда речь идет о социально-отрицательных свойствах личности.

Человек, которого хорошо знающие его люди оценивают, как неискреннего, утверждает, что он очень искренний. Человек, которого близкие люди оценивают как «беспутного», называет себя «увлекающимся». По такому качеству как «искренность» между самооценкой и оценкой компетентных судей корреляция по данным одного исследователя = -0,58 (по Шебутани 1969 г.). Таким образом, эти данные говорят о том, что человек отдает себе отчет (далеко не во всех присущих ему психических свойствах, реально проявляющихся в его деятельности. Полнота и адекватность осознания своих психических свойств и самооценки может быть очень различна в зависимости от целого ряда условий, о которых речь будет ниже.

Четвертая сторона самосознания - социально-нравственная самооценка. Осознание своих психических свойств всегда в той или иной степени связано с их оценкой. Оценивается уровень развития какого-либо свойства. Например, память оценивается как «хорошая» или «плохая». Оцениваются свои возможности в осуществлении каких-либо задач, например, математические способности. Уровень притязаний любого мотива, как мы видели, обусловлен в той или иной степени оценкой своих возможностей. Мы имеем в виду, однако, другого рода самооценку — социально-нравственную оценку своих психических свойств. В тех случаях, когда социально-нравственная ценность какого-либо психического свойства очевидна, они действительно выступают слитно. Так, например, если человек утверждает, что ему не свойственно самообладание или храбрость или трудолюбие, то это есть вместе с тем и социально-нравственная самооценка. Однако, в тех случаях, когда какое-либо свойство личности может быть различным образом нравственно оценено, его осознание и самооценка выступают как разные стороны самосознания. Так, например, дело обстоит с такими свойствами, как недисциплинированность,- неряшливость, неаккуратность и другие. В зависимости от идейной направленности личности осознание этих свойств у себя может быть связано и с положительной и с отрицательной их социально-нравственной самооценкой.

Так, например, для битника его неряшливость показатель смелого протеста против общественных традиций. Для индивидуалиста его недисциплинированность — это защита против давления на него коллектива. Поэтому для характеристики самосознания существенна не только полнота и адекватность осознания своих свойств, но и то, по каким нравственным критериям и насколько адекватно совершается их социально-нравственная самооценка.

Все четыре выделенные компонента самосознания находятся в определенной генетической и функциональной связи. Генетически первично, по-видимому (сознание тождественности. Его первые зачатки проявляются тогда, когда ребенок отличает проприоцептивные ощущения вызванные внешними предметами, от ощущений собственного тела. По данным Б. Г. Ананьева (1948), это происходит в 11—12 мес. Позднее возникает сознание своего «я». Его первые проявления заключаются в употреблении личных местоимений, в стремлении самостоятельно выполнять некоторые действия и в негативизме. Значительно позднее, по-видимому, в подростковом возрасте, возникает осознание своих свойств и самооценка.

Все компоненты самосознания взаимно связаны и образуют целостную структуру. Однако, наряду с этим, каждый из компонентов зависит от специфических условий.

3. Психологические условия сознания тождественности

Среди психологических условий, от которых зависит сознание тождественности, нагляднее всего обнаруживается роль проприоцептивных и органических ощущений. Эта зависимость субъективно проявляется и жалобах больных. Больные с сознанием отчужденности своего тела чаще всего жалуются на необычные ощущения от всего своего тела или отдельных его частей. Так, например, больной К. (по Мееровичу, 1948) ощущает свои руки сильно увеличенными в объеме и длине, коснувшись рукой носа, ощутил его также большим и толстым, «язык распух и не вмещается во рту». Больной О. (психогенное навязчивое состояние) «головы, особенно темени не чувствует» (по Меграбяну). Больной С. (соматогенный невроз после гриппа, осложненного гайморитом) «голова казалась раздвоенной на части, тело несимметрично, одно плечо выше другого, туловище как бы повернулось на 180°, спина кпереди, а грудь взади» (по Меграбяну). Роль проприоцептивных ощущений в сознании отчужденности тела обнаруживается и в эксперименте. Так Р. И. Меерович, накладывая жгут на предплечье, получал у душевнобольных более яркие и многообразные проявления отчужденности тела. Появилась пальцевая агнозия, расстройство ориентировки в правой и левой стороне тела. Наконец, в онтогенезе различение внешних предметов от собственного тела раньше всего достигается посредством проприоцептивных ощущений (Б. Г. Ананьев, 1948). Фактц такого рода послужили основанием для того, чтобы связать сознание отчужденности тела со схемой тела (Шильдер, Shilder, 1918; Петцель, Potzl, 1924). Под схемой тела понимается интегральное сенсорное образование, складывающееся из проприоцептивных и органических образов прошлого опыта. Если наличные ощущения не соответствуют такой «схеме тела», то у больного возникает сознание отчужденности всего тела или его частей. Несомненно, что проприцептивные и интерцептивные ощущения действительно играют очень существенную роль в сознании отчужденности тела и сознании тождественности. Поэтому всякие изменения в самочувствии не только при заболеваниях, но и в норме проявляются в той или иной степени отчужденности своего тела. Однако, теория схемы тела не в состоянии объяснить всех проявлений сознания тождественности. Изменение проприоцептивных ощущений недостаточно для того, чтобы вызвать сознание отчужденности отдельных частей тела. Так, в экспериментах Р. И. Мееровича наложение жгута у здоровых людей вызвало ощущение изменения формы, протяженности, веса и положения конечности, перевязанной жгутом. Однако, сознание отчужденности конечности при этом не возникало.

Сознание отчужденности отдельных частей тела возникает на основе не только проприоцептивных, но и зрительных ощущений. Так, больная на вопрос о том, где ее ноги, начинает осматривать комнату; на вопрос, что она ищет, отвечает: «Ноги». Случайно взор ее падает на ноги экспериментатора; тогда больная радостно восклицает: «Вот они — это мои ноги». Когда ей показывают собственные ноги, то она сперва удручена: «Видите, видите: ваши ноги приняла на свои» (цитирую по Мееровичу). Поэтому некоторые факторы (Пик, Pick) в состав схемы тела включают не только проприоцептивные, но и зрительные образы.

Но если даже под схемой тела понимать не только проприо- и интероцептивные, но и образы других модальностей, то все же и в этом случае изменение характера ощущений от своего тела недостаточно для сознания его отчужденности. В опытах Р. И. Мееровича сознание отчужденности тела достигалось только у больных с расстройствами сознания или путем глобального фармакологического воздействия на зрительный бугор и кору полушарий. Следовательно, осознание своего тела — функция не какого-либо отдельного анализатора и даже не психо-сензорной области нервной системы, в целом, а целостных корково-подкорковых систем.

Самое главное, однако, заключается не в этом. Отсутствие тождественности не сводится только к отчужденности своего тела. При расстройстве сознания тождественности отчуждается вся личность. Чужими кажутся свои мысли, чувства, представления, вся психическая деятельность. Уже по одному этому сознание тождественности нельзя сводить к «схеме тела». Сознание тождественности есть результат интегративной деятельности всего сознания в целом. Морфологический его субстрат следует искать, по-видимому, не столько в специфических отделах коры и подкорки, сколько в неспецифических.

Частичным подтверждением этого предположения являются опыты Р. И. Мееровича с атофанилом, оказывающим специфическое воздействие на зрительный бугор.

Между сознанием тождественности своей личности и осознанием внешнего мира существует неразрывная связь. Связь эта двоякая.

Тождество своей личности мы осознаем по отношению к изменчивости явлений внешнего мира. Изменчивость внешних явлений — своеобразный эталон, по сравнению с которым наша личность выступает как нечто относительно постоянное и потому тождественное самому себе. Поэтому, если по каким-либо причинам осознание изменчивости внешнего мира нарушается или вовсе исчезает, то тем самым нарушается осознание тождества своей личности. Это очень ясно обнаруживается в условиях сензорной депривации. Так, в исследовании С. A. Brownfeld (цитирую по О. Н. Кузнецову и В. И. Лебедеву, 1968), «испытуемые ощущали, что у них как бы два тела, частично совпадающих, но лежащих от них сбоку и занимающих некоторое пространство внутри помещения для испытаний».

С другой стороны, существует и обратная связь. Явления и предметы внешнего мира мы осознаем по отношению к собственному телу.

Поэтому сознание отчужденности своего тела и его отдельных частей, как правило, сопровождается искажением восприятия предметов (метаморфопсией). Чрезвычайно увеличивается или, наоборот, уменьшается величина предметов (макропсия и микропсия), изменяется их форма, их пропорции, пространственные соотношения.

Больная З. — 22 лет соматогения после родового сепсиса. «…стены, деревья, столы, стулья качаются, падают, лица врачей меняются в форме, становятся то черными, то синими, то желтыми; также меняются цвета окружающих предметов... свои руки то удлиняются и худеют, то укорачиваются».

Эти жалобы сопровождаются жалобами на отчужденность своего тела. «Почему меняется мое тело?» (по А. А. Меграбяну).

В связи с этим при отчужденности тела отчужденными становятся и окружающие предметы. Они кажутся такими же чужими и странными как собственное тело. В этом проявляется одна из общих закономерностей самосознания, с которой мы встретимся и в дальнейшем. Самосознание проецируется во внешнем мире и потому оказывает глубокое влияние на предметное сознание.

Сознание тождественности зависит от свойств личности в целом. Не все ощущения собственного тела имеют одинаковое значение для сознания тождества своего тела. Как упоминалось выше иногда, хотя ощущение какой-либо части тела изменяется по сравнению с нормой и кажется странным, эта часть тела тем не менее не осознается как чужая. При изменении ощущений часть тела осознается как чужая только тогда, когда в силу каких-либо мотивов и отношений личности она имеет особое значение для человека. Поучителен в этом отношении факт, приводимый А. А. Меграбяном.

Больная Д. 38 лет (психогенный невроз с астеническим синдромом). После второго неудачного брака с импотентным мужем и появившейся фригидности возникает чувство чуждости «личности» своих ягодиц и бедер.

У нашего больного К., по профессии экономиста, психогенный невроз с неврастеническим синдромом возник после того, как он не стал справляться с ответственной работой по анализу экономического состояния предприятий. У него преобладали жалобы на то, что голова, мысли, образы стали чужими.

Упомянутая выше больная А. А. Меграбяна жалуется на то, что у нее исчезли материнские чувства к своим детям. Чужим в своем теле и психике для больного становится то, чем он больше всего дорожит, или что имеет для него в данной ситуации наибольшее значение. Естественно, что такое отчуждение своего тела и психики следует связывать не со «схемой тела», а со «схемой личности», то есть интегральным образом своих физических и психических свойств, имеющих наибольшее значение для личности.

Следовательно, что именно человек считает «самим собою», своей личностью, зависит от того, какие именно мотивы и отношения личности являются у него наиболее глубокими и активными. Иначе говоря, содержание сознания тождественности зависит от общей направленности личности. Так, например, хорошо известно следующее утверждение В. Джемса: «...эмпирическое Ego» в наиболее широком смысле слова есть общий итог того, что человек может назвать своим, то есть не только собственное тело и собственные психические силы, но и принадлежащие ему — платье и дом, жену и детей, предков и друзей, свою добрую славу и творческие произведения, поземельную собственность и лошадей, яхту и текущий счет (В. Джемс, 1902, стр. 135).

Если понимать это утверждение как всеобщую характеристику, «Я», оно, конечно, совершенно ложно. Но если принять его за характеристику сознания тождественности американца определенного класса, оно совершенно правильно. В эту характеристику, действительно, входит то, что имеет наибольшее значение для таких людей. Характеристика сознания тождественности передового советского человека с этой точки зрения будет совершенно иной. Для него «своим», принадлежащим к нему самому будет сознание принадлежности к определенному коллективу, его работа, произведения его труда и т. п. В нашем исследовании психологических конфликтов в труде мы неоднократно наблюдали, как переход в другой трудовой коллектив или резкая смена профессии или специальности после многих лет работы на одном предприятии, вызывала жалобы на то, что «я сам не свой» или что «я теперь совсем другой человек».

4. Психологические условия сознания «я»

Как выше упоминалось, утрата сознания «я» наблюдается в наиболее острых депрессивных стадиях неврозов и психозов. Такие депрессивные фазы, естественно, связаны с резким понижением общей активности деятельности или с полной бездеятельностью. Точно так же, наоборот, по мере того как больной выходит из депрессивного состояния и восстанавливается активность деятельности, восстанавливается и сознание своего «я» (А. А. Меграбян).

Таким образом, в той степени, в какой утрачивается или ославляется активность Деятельности, утрачивается или ослабляется сознание своего «я».

Обратный процесс происходит при восстановлении. Это дает основание предполагать, что (сознание своего «я» есть не что иное отражение в самосознании активности собственной деятельности.

Однако понятие активной деятельности слишком широкая и неопределенная характеристика. Она применима и к активности чисто двигательной деятельности и даже мускульного сокращения и к активности сознательной общественно-трудовой деятельности. Более конкретная и определенная характеристика той активной деятельности, которая порождает сознание «я» может быть получена при изучении произвольных движений и волевых действий.

Если движение или действие осознается человеком как волевое, то оно сопровождается сознанием своего «я» как исходящее от «я». Если же оно осознается как непроизвольное, то переживание своего «я» отсутствует. При каких же условиях движение или действие осознается как волевое? Интересные данные в этом отношении имеются в исследовании à. Кuçеrа (1930). Обычные условия волевого действия недостаточны для того, чтобы оно осознавалось как волевое. Так, например, если испытуемый по инструкции или по приказу поднимает какую-либо тяжесть, то действие осознается как автоматическое, а не волевое. Между тем в таком действии имеется и сознательная цель и волевое усилие. Не осознается произвольной и реакция выбора (подъем одной из двух тяжестей), если только выбор происходит быстро, повторно, в одном и том же направлении, импульсивно. Действие осознается как волевое в том случае, когда испытуемый не сразу решается поднять тяжесть, а замедленно, или если прежде чем он поднимет, в его сознании возникает ряд представлений, мыслей или чувств, предрасполагающих к действию и противодействующих ему. То же самое имеет место и при реакции выбора. Наиболее отчетливое осознание волевого характера действия возникает тогда, когда испытуемый выбирает для подъема большую тяжесть или когда мысленно сопоставляет выбираемые тяжести.

èuçеrа истолковывает эти факты с точки зрения эмоционально-волевой теории Штерринга (Stoning, 1933). Он исходит из предположения о первичности особого «чувства я». В зависимости от вовлечении этого чувства, по его мнению, возникает или не возникает борьба различных мыслей, представлений, ассоциаций и тенденций. В действительности, дело обстоит как раз противоположным образом. Приведенные факты говорят о том, что одно из важнейших условий сознания произвольности действия — это успешное и сознательное преодоление каких-либо противодействующих тенденций или мотивов. Тот уровень активности деятельности, при котором возникает сознание я, характеризуется борьбой с внутренними и внешними противодействующими силами. При этом сознание «я» становится отчетливым только тогда, когда такая борьба завершается каким-либо целенаправленным действием — внешним или внутренним. Если же борьба мотивов и тенденций остается незавершенной, тогда, какой бы острой „она ни была, испытуемый осознает свою пассивность, безвольность, следовательно, сознание «я» снижается.

Отсюда вытекает, что одно из необходимых условий сознания «я» — наличие каких-то внутренних противоречий в сознании и личности, которые должны быть преодолены активным действием или поступком. Там, где такие внутренние противоречия, сглаживаются или отсутствуют, соответственно снижается острота, отчетливость сознания «я». Так, например, отчетливость сознания «я» снижается у лиц с примитивной целостностью личности при полном господстве материальных потребностей и влечений над всеми остальными мотивами.

Вместе с тем сознание «я» ослабляется и выпадает тогда, когда внутренние противоречия не могут быть преодолены. Так, в неврозах и психозах внутренние противоречия в личности достигают такой остроты, что разрушается вся иерархическая система. отношений личности. Отсутствует господство каких-либо одних наиболее глубоких мотивов и отношений над другими, менее активными. В таких случаях внутренняя борьба становится неразрешимой и нарушается или исчезает сознание своего «я». Больной заявляет, что его нет, что он не существует.

Осознание своего «я» зависит не только от внутренних противоречий в личности, но и от внешних условий. Если благодаря чисто внешним условиям активная деятельность становится невозможной или значительно снижается, то тем самым искажается сознание «я». Это ясно обнаруживается в экспериментах с сурдокамерой. В том случае, когда эти эксперименты ставятся в условиях полнейшей бездеятельности, они сопровождаются ясно выраженными явлениям деперсонализации.

Сознание «я» так же, как и сознание тождественности, проецируется во внешний мир. Это проявляется в том, что нарушения сознания «я», как правило, сопровождаются нарушением сознания реальности внешних предметов и явлений. «Деперсонализация сопровождается» дереализацией. Привожу иллюстрации (по А. А. Меграбяну).

Больной К. 24лет (психогенный синдром отчуждения).

«...застывшее освещение., резко очерченные тени, холодные блики яркого света; на всем лежит печать странной, тревожной, неподвижности, холодного, мертвенного ощущения. Такое впечатление, что все вещи и явления потеряли свойственный им какой-то внутренний смысл и я бесчувственно созерцаю только присущую им мертвую оболочку, форму...»

Больной П. 27лет (эпилепсия).

Во время острых приступов окружающие предметы кажутся настолько странными, чуждыми и ненастоящими, что при виде их больной впадает в состояние ужаса. Люди кажутся ему в это время нереальными, безжизненными, манекенами, куклами.

Больная В. 24 лет (циклофрения).

Внешний мир как в тумане.

Одновременно с сознанием реальности мира исчезает у деперсонализация

В конфликтах военноослепших, изложенных в предыдущей главе, дереализация проявлялась в том, что в состоянии наиболее глубокой депрессии ослепшие при посещении цеха не верили, что разговаривающие с ними станочники — слепые. При чтении писем от ослепших они не верили, что письмо действительно написано ослепшим. Когда они выходили из депрессивного состояния, эти явления исчезали.

Как следует истолковать такую интимную связь между деперсонализацией и дереализацией? Окружающие нас предметы и явления всегда находятся в определенной связи с мотивами и отношениями личности человека. Одни из этих предметов являются целями его деятельности или служат средствами для осуществления его целей или средствами удовлетворения его мотивов. Другие, наоборот, выступают как помехи, препятствия при. достижении цели или грозят каким-либо ущербом или опасностью. Поэтому одни предметы привлекательны, «симпатичны», другие отвратительны, страшны. Восприятию предметов и явлений всегда присущ определенный эмоциональный ореол, обусловленный нашими мотивами и отношениями. Этот обычный, ставший привычным для нас эмоциональный ореол, придает восприятию предметов и явлений сознание их реальности.

Ослабление сознания «я» при неврозах и психозах связано с острым депрессивным состоянием, когда активность мотивов и отношений личности ослабляется или исчезает.

Тем самым утрачивается эмоциональный ореол восприятия предметов, придающий им сознание реальности. Мир становится нереальным потому, что не вызывает никаких . желаний и стремлений.

В ослаблении сознания своего «я» у больных разные мотивы и отношения имеют различное значение. Сознание «я» утрачивается, когда ослабляются наиболее глубокие и активные мотивы и отношения, характеризующие стержневые свойства личности. У нашего больного К., благодаря конфликту в труде, отсутствует прежнее активное отношение к своей профессии. Именно поэтому ему кажется, что он стал «пустой», «не настоящий», что он живет «как автомат». А между тем активность многих других мотивов и отношений у него сохранилась. Он сохранил привязанность к семье, любовь к своим детям. Он проявляет известную степень активности в заботе о семье. И тем не менее он утратил свое «я».

У больной С. умирает одновременно дочка и внучка. В психогенном неврозе, возникшем на этой почве, она жалуется, что «живет как во сне», что в ней «все умерло». А между тем она продолжает свои повседневные бытовые дела и даже ссорится с соседкой. Так же как сознание тождественности, сознание своего «я» определяется общей направленностью личности. Не всякая активность и не всякая борьба с противодействующими тенденциями и мотивами определяет сознание «я», а лишь борьба за осуществление наиболее глубоких и активных отношений личности. Что именно становится для человека его подлинным «я», зависит от того, к чему он в наибольшей степени стремится.

5. Психологические условия осознания своих психических свойств

Присущие человеку психические свойства, в которых он не отдает себе отчета, мы можем обозначить как неосознанные. Существует принципиальное различие между таким пониманием неосознанного и понятием бессознательного, как оно применяется у фрейдистов. Неосознанное может стать осознанным, а осознанное стать неосознанным в зависимости от наличия или отсутствия акта осознания. Бессознательное же у фрейдистов по самой своей функции противоположно сознательному и охватывает совершенно другую область мотивов, чем сознательное. В психологической литературе, однако, неосознанное и бессознательное иногда не различается.

У В. Н. Мясищева (1967) мы находим очень четкое и точное описание различных, категорий бессознательного, которое он не отличает от неосознаваемого. На наш взгляд, эти категории характеризуют также условия неосознаваемое психических свойств.

С этой точки зрения к неосознаваемым психическим свойствам прежде всего должны отнести такие, которые человек не замечает в себе потому, что не обращает на них внимания. Так, например, человек может не замечать присущей ему грубости в обращении с людьми. В этом случае, как и вообще при направлении внимания, неподотчетность психического свойства зависит от направленности личности. В данном случае причиной того, что человек не замечает своей грубости, может быть то, что благодаря пренебрежительному отношению к людям, человек не обращает внимания на их реакции на грубость.

Во-вторых, причиной неосознаваем ости психического свойства может быть то, что человек не осознает зависимости данного свойства от тех внешних и внутренних причин, которые его определяют. Так, например, у ослепшего отрицательное отношение к своему трудоустройству вполне сознательно в том смысле, что он отдает себе в нем отчет. И вместе с тем оно бессознательно потому, что он не знает тех подлинных психологических причин, от которых оно зависит. Тем самым он не осознает и всего подлинного психологического содержания своего отрицательного отношения к трудоустройству.

И в этой категории неосознаваемых психических свойств существенную роль играет направленность личности. Незнание причин и условий, от которых зависит данное психическое свойство, зависит не только и даже не столько от недостаточности психологических и физиологических знаний, сколько от барьера, который стоит на пути такого познания. Испытуемый не хочет знать подлинных причин своего поведения, потому что такое знание противоречит каким-либо глубоким и активным мотивам и отношениям личности. В приведенном примере знание подлинных причин его отрицательного отношения к труду противоречит желанию больного уйти от тягостных переживаний, не думать о безрадостном будущем.

Третье условие неосознаваемости психических свойств. Каждое свойство личности, как выше было указано, проявляется через посредство ряда автоматизмов (привычек, навыков и установок). Если эти автоматизмы приобрели особую прочность и устойчивость, то человек не замечает тех побуждающих мотивов и отношений, которые за ними стоят. Благодаря привычке к труду, человек может не отдавать себе отчета в том, что он трудолюбив. Часть бессознательного, по словам В. Н. Мясищева, составляет наш автоматизированный опыт.

Наконец, четвертая категория бессознательного по В. Н. Мясищеву — это неприемлемое для сознания человека, соответствии с этим психические свойства личности могут быть неосознаваемыми, когда они неприемлемы для нравственного сознания человека, то есть снижают в его собственных глазах его социально-нравственную ценность; В этом отношении неосознанность психических свойств зависит от направленности личности, а именно от норм и критериев социально-нравственной самооценки. Существует некоторое сходство между этой категорией неосознаваемых психических свойств и теми фактами, которые Фрейд назвал вытеснением в область бессознательного. Но, по Фрейду, в область бессознательного вытесняется лишь влечение, когда его направление противоречит сознанию социально запретного. Между тем нравственно неприемлемыми и потому неосознаваемыми могут быть не только влечения, но самые различные мотивы и отношения, сформировавшиеся на поздних стадиях онтогенеза — корыстолюбие, эгоизм, отрицательное отношение к труду ит. п. Во-вторых, вытесненные в область бессознательного влечения ищут своего удовлетворения косвенным, обходным путем — путем замещающих символических действий и т. п. Неосознаваемые психические свойства в смысле нравственно неприемлемых проявляются не только косвенно, но прямо и непосредственно.

В.Н. Мясищев обозначает все перечисленные явления как категории бессознательного. В действительности же здесь даны такие случаи, когда с особенной ясностью и отчетливостью выступает какое-либо одно условие неосознаваемости. Но очевидно, что неосознаваемость какого-либо психического свойства может зависеть не от одного, а от нескольких условий одновременно. Так, например, грубость по отношению к людям может не осознаваться и потому, что человек не обращает на нее внимания, и потому, •что она обратилась в прочную привычку, и потому, что он не знает подлинных причин ее проявления. Кроме того, приведенные условия, вероятно, далеко не исчерпывающие и единственно возможные.

Однако знание даже некоторых условий неосознаваемого показывает, что осознание или неосознание тех или иных своих психических свойств зависит от того, в какой связи они находятся с наиболее глубокими и активными отношениями личности, характеризующими стержневые свойства. Когда человек не обращает внимания на какие-либо свои недостатки, потому что не придает им значения, или не хочет знать подлинных психологических причин своих свойств или не осознает их потому, что они нравственно неприемлемы, во всех этих случаях неосознанность обусловлена господствующими наиболее активными отношениями личности. Так же, как и два другие компонента самосознания — сознание тождественности и сознание своего «я» самопознание также обусловлено, общей направленностью личности. При этом в приведенных случаях трех категорий бессознательного сознательными являются стержневые, господствующие, наиболее активные отношения личности, а бесознательными — менее обобщенные частные свойства, занимающие подчиненное место в структуре личности. Таким образом, в противоположность фрейдистской концепции, именно осознаваемые свойства личности могут выполнять ведущую роль в структуре личности и в ее деятельности. Однако в том случае, когда главным условием неосознанности являются прочно сложившиеся автоматизмы, посредством которых осуществляется отношение личности, дело обстоит иначе.

Важнейшее условие одного из автоматизмов, на которые опираются свойства личности, а именно привычек и навыков, это давность их происхождения. Наиболее прочные привычки — это привычки ранее всего сложившиеся. Поэтому, если какое-либо широко обобщенное, глубоко активное и стержневое свойство личности рано сложилось в онтогенезе и обросло прочными и устойчивыми автоматизмами, оно также перестает быть осознаваемым. Так именно может обстоять дело с трудолюбием.

При анализе приведенных выше категорий неосознаваемых психических свойств можно обнаружить двоякое функциональное их отношение к осознаваемым свойствам. С одной стороны, между осознаваемыми и неосознаваемыми свойствами может существовать неразрешимое противоречие. Они могут быть антагонистичными и определять деятельность в противоположном направлении. Именно так обстоит дело, когда психическое свойство неосознаваемо, благодаря своей нравственной неприемлемости. Но возможно и противоположное отношение между осознаваемым и неосознаваемым, когда они синэргичны, усиливают друг друга, а определяют одно и то же направление деятельности. Так именно обстоит дело, когда неосознанность свойства возникает вследствие прочных автоматизмов или благодаря тому, что человек не обращает на них внимания или не хочет знать их подлинной психологической причины. Таким образом, вопреки фрейдистским и неофрейдистким концепциям, противоречие осознаваемого и неосознаваемого отнюдь не является необходимым (см. Ф. В. Бассин, 1963).

Какую роль играет соотношение осознаваемых и неосознаваемых свойств личности в приспособлении к деятельности? Противоречие между осознаваемыми и неосознаваемыми свойствами личности, как и вообще всякое внутреннее противоречие, в том случае, если оно достигает большой остроты, приводит к психическому конфликту и патологическим нарушениям нервной деятельности — психогенному неврозу. Целостность и единство личности возможно только в той степени, в какой существует синэргическое отношение между осознаваемыми и неосознаваемыми свойствами. Вместе с тем синэргическое отношение сознаваемого и неосознаваемого — необходимое условие развития личности и успешности ее деятельности. Существует всеобщая психологическая закономерность, что цель деятельности яснее и отчетливее сознается и успешнее достигается по мере того, как действия, необходимые для ее осуществления, автоматизируется и перестают осознаваться. Эта закономерность в полной мере применима и к отношениям личности, поскольку они являются всегда целенаправленными. Поэтому новые, более сообщенные и потому более существенные для прогрессивного развития свойства личности яснее и отчетливее всего осуществляются по мере того, как более частные и производные свойства обрастают автоматизмами и перестают осознаваться. Так... коллективизм, человеколюбие наиболее ясно осознаются и успешнее всего осуществляются на такой ступени развития личности, когда элементарная добросовестность в труде, дисциплинированность, выполнение правил вежливости уже стали достаточно автоматизированными... Следовательно, неосознанность более частных и производных свойств столь же существенное и необходимое условие прогрессивного развития личности, как и осознанность высоко обобщенных идейных мотивов.

Наконец, неосознанность частных и производных свойств, вследствие прочно сложившихся автоматизмов, по-видимому, одно из существенных условий сознания тождества своей личности. Проявляется это в том, что в психогенных неврозах расстройство сознание тождества возникает при одновременном усилении самонаблюдения и чрезмерной детализации больным своего психического состояния (А. А. Меграбян). Дело обстояло так, как будто осознание того, что в норме остается незамеченным, вызывает состояние раздвоенности и чуждости своего «я».

Психические свойства не только перестают осознаваться, когда обрастают автоматизмами, но они могут быть еще не осознанными. В онтогенезе свойства личности сначала проявляются в деятельности, будучи неосознанными, и лишь затем могут быть осознаваемыми. Как выше говорилось, самопознание всегда отстает от проявлений свойств личности в деятельности. От каких условий зависит осознание своих психических свойств?

Так же, как и познание внешнего мира, познание самого себя определяется прежде всего требованиями деятельности. Знать свои психические свойства необходимо прежде всего для того, чтобы лучше действовать. И лишь на гораздо более высокой ступени развития осознание своих свойств становятся те психические свойства, от которых зависит успех деятельности и прежде всего той, которая имеет наибольшее значение для человека. Так, по данным Г. А. Собиевой (цитир. по Л. И. Божович, 1968), на протяжении всего среднего школьного возраста в первую очередь осознаются и оцениваются такие качества, как прилежание, настойчивость в учебной работе, любовь к знаниям, аккуратность в выполнении домашних заданий и т.п. Точно так же при анкетном исследовании взрослых наибольшая степень уверенности ответов наблюдается в вопросах, относящихся к их специальным способностям. Это, разумеется, отнюдь не значит, что эти свойства осознаются с наибольшей адекватностью. Адекватность осознания своих свойств зависит от целого ряда других условий.

Не меньшую роль играет социальная оценка. (Предметом осознания становятся те свойства личности, которые чаще всего подвергаются социальной оценке и от которых в наибольшей степени зависит репутация человека. Так, по данным исследования Т.А. Собиевой, у средних школьников на втором месте по количеству самооценок стоят такие качества, как чуткость, справедливость, сдержанность и т. п. Как справедливо указывает Л. И. Божович, это влияние социальной оценки объясняется тем, что социальная оценка «…как бы указывает подростку на характер его взаимоотношений с окружающей общественной средой и тем самым определяет его эмоциональное благополучие и его поведение и отношение к самому себе как субъекту поведения» (стр. 350). Следует только иметь в виду, что это условие отнюдь не специфично только для подростка. Оно типично и характерно в той же степени и для взрослого. Что касается условий, от которых зависит степень влияния социальной оценки на самопознание, а также степень соответствия между социальной оценкой и самопознанием, то они были рассмотрены в другом месте.

Психические свойства недоступны для непосредственного самонаблюдения. Непосредственными предметами самонаблюдения являются лишь свои действия, поступки, а также чувства и эмоциональные состояния в конкретной ситуации. Психические свойства осознаются лишь в результате обобщения данных самонаблюдения. Осознание своих психических свойств требует определенного уровня обобщающего мышления. Поэтому высказывания младших школьников о себе ограничиваются лишь описанием и оценкой своих действий и поступков. Только в подростковом возрасте возникает осознание и словесное обозначение своих психических свойств. Но операции обобщения и отвлечения развиваются прежде всего в познании внешнего мира. Таким образом, так же как, сознание тождества и сознание «я», развитие самопознания определяется развитием предметного сознания и следует за ним. Поэтому и у взрослого человека уровень осознания своих психических свойств и степень его адекватности в большой степени зависит от уровня предметного сознания.

И наконец, последнее и вместе с тем наиболее важное.

Выше говорилось, что, какие именно свойства человек не осознает v себя, зависит от наиболее обобщенных и активных отношений личности, от ее общей направленности. Но тем самым от общей направленности личности зависит также и то, какие свои свойства он осознает. На высшем этапе развития личности в характеристике общей направленности личности решающую роль играет мировоззрение, понимаемое как система научных знаний о мире. Следовательно, на известном этапе развития личности такую же определяющую роль мировоззрение играет и в осознании своих психических свойств. Л.И. Божович детально рассматривает и интерпретирует это влияние по отношению к старшему школьному возрасту. На взрослых эта проблема экспериментально не исследовалась.

Осознание своих психических свойств сказывается на восприятии внешних предметов и явлений. Это явление, подобно рассмотренным выше при анализе сознания и сознания тождественности, можно было бы также назвать проецированием самосознания, в предметном сознании. Однако такое проецирование личности следует отличать от проецирования своих свойств потому, что в последнем случае в предметном сознании проецируются не только осознаваемые, ной неосознаваемые психические свойства.

Наиболее отчетливо сказывается осознание своих психических свойств на восприятии чужой личности. Это обнаруживается в том случае, если сравнивать самооценку и оценку психических свойств чужой личности на основе воспоминания, непосредственного восприятия или на основе воспринятой фотографии. Испытуемым предлагается перечень психологических терминов, которые они должны использовать как при самооценке, так и при оценке сторонней личности. При этом различные авторы и при разных условиях получали как положительные так и отрицательные корреляции. (В. I. Murstein and R. S. Prayer, 1959, P. T. Campbell, N. Miller, I. Lubetsky and Т. I. O'Commell, 1964). Это значит, что в одних исследованиях чужой личности чаще всего приписывались те же свойства, что и своей (ассимилятивная тенденция), тогда как в других — противоположные (контрастирующая тенденция). Вероятно, существенную роль при этом играет, какие именно свойства приписываются собственной личности. Так, например, оценивающие себя как враждебных, обнаруживали тенденцию оценивать других тоже как враждебных. Лучше приспособленные испытуемые проявили ассимилятивную тенденцию в большей степени, чем малоприспособленные. Помимо ассимилятивной и контрастирующей различают и некоторые другие тенденции при проецировании. Так, испытуемые приписывают другим людям те свойства, которых, по их мнению, недостает им самим (проекция дополнения).

Проецирование своих свойств проявляется и при восприятии каких-либо сюжетных ситуаций, например, в методике ТАТ. В методике Роршаха проецирование проявляется при восприятии неоформленных чернильных пятен. Во всех этих случаях обнаруживается большая или меньшая корреляция между самооценкой и содержанием и качественными особенностями восприятия. Однако в разных исследованиях и при различных условиях с одними и теми же самооценками коррелируют различные особенности восприятия и наоборот. Этим и объясняется трудность в истолковании прожективных тестов, о которой говорилось выше. Что касается психологических механизмов проецирования, то здесь существуют самые различные противоречивые теории.

6. Психические условия социально-нравственной самооценки

Генетически первичное условие нравственной самооценки ребенка — социальная оценка его поведения взрос- • лыми. Раньше всего ребенок начинает оценивать свои действия и поступки буквально повторяя оценки взрослых. Но это генетически первичное условие остается одним из наиболее могущественных и значительных факторов нравственной самооценки на протяжении всей жизни человека. Условия, от которых зависит характер и степень влияния социальной оценки на самооценку, были рассмотрены в главе V (Личность и общество).

Одно из важнейших среди этих условий — осознанность критериев нравственной оценки.

Нравственные критерии самооценки формируются в социально-историческом развитии. Отдельной личностью они усваиваются вместе с усвоением всего социально-исторического опыта человечества. Степень этого усвоения определяется уровнем развития мышления, эмоционально-волевой сферы, вообще, всего предметного сознания в целом. Следовательно(социально-нравственная самооценка так же, как и другие стороны самосознания, определяется" развитием предметного сознания. Так как нравственные понятия — высоко обобщенные понятия, то наибольшее значение для освоения критериев нравственной самооценки имеет развитие обобщающего мышления. В связи с этим находится тот факт, что именно в подростковом возрасте «.. .вопросы, связанные с нормами и правилами общественного поведения, становятся в центре внимания» (Л. И. Божович, 1968, стр. 322). Для нравственной самооценки недостаточно правильного осознания общих нравственных понятий. Необходимо связывать эти общие понятия с конкретными действиями и поступками. Так, например, из исследования А. А. Малиованова видно, что подростки не усматривают, какое отношение имеет плохое поведение на уроке к общим нравственным требованиям коммунистической дисциплинированности (цит. по Л. И. Божович). Такое двоякое направление нравственной самооценки от общего к конкретному и от конкретного к общему точно так же определяется уровнем развития предметного сознания. У взрослого человека еще большее значение имеет другое условие. Чтобы психическое свойство или те действия и поступки, в которых оно проявляется, стали предметом нравственной самооценки, оно должно быть подмечено, привлечь к себе внимание. Но, как выше говорилось, осознание своих психических свойств определяется направленностью личности. Поэтому в той же степени и нравственная самооценка определяется общей направленностью личности. И взрослый человек, несмотря на высокие нравственные идеалы, иногда не осуждает своей собственной недисциплинированности или несдержанности, но не по тому что не понимает их отношения к общим нравственным требованиям, а потому, что не замечает этих свойств.

Зависимость нравственных самооценок от направленности личности проявляется еще иначе. Нравственные критерии, применяемые в самооценке, могут быть различны по своему социальному содержанию — идеалистическими — религиозными или материалистическими. Coдержание нравственных критериев самооценки определяется идейной направленностью личности. Наибольшая обобщенность и осознанность идейной направленности достигается благодаря усвоению научного мировоззрения. Поэтому наивысший уровень обобщенности и осознанности нравственной самооценки точно так же достигается благодаря усвоению научного мировоззрения.

В зависимости от того, как человек нравственно оценивает свои собственные свойства, находится и его оценка нравственных свойств окружающих людей. Эта зависимость имеет различный характер. Во-первых, собственные свойства становятся эталоном, по отношению к которому оценивается поведение окружающих. Эта роль нравственной самооценки обнаруживается в том случае, если мы сравниваем оценку одного и того же человека различными людьми, различно себя оценивающими. Например, одного и того же человека одни оценивают как хорошо собой владеющего, другие как несдержанного. Или одного и того же человека — одни — как хвастливого, другие — как скромного. Если оценивающий человек отличается повышенной самооценкой, но не считает себя нескромным, то, естественно, критерий, которым он оценивает скромность других, очень низкий. Если, наоборот, оценивающий человек отличается пониженной самооценкой, несмотря на значительные свои достижения, то его критерий скромности других людей очень высокий.

Таким образом, как и другие стороны самосознания, социально-нравственная самооценка проецируется в осознании окружающих людей.

7. Общие закономерности самосознания

Сопоставляя психологические условия, от которых зависит каждый из компонентов самосознания в отдельности, мы могли видеть, что основные условия во всех случаях являются общими. Они характеризуют общие закономерности самосознания. Во-первых, каждый компонент самосознания определяется общей направленностью личности. Так же как предметное .сознание и самосознание имеет избирательный характер. Поэтому от направленности личности зависит, какие именно ощущения и образы собственного тела, а также переживания и побуждения приобретают наибольшую значимость для человека. Благодаря этому они становятся для него теми опознавательными признаками, по которым он судит об устойчивости и постоянстве своей личности. По этим наиболее значимым для него признакам он судит о том, что личность осталась той же самой личностью. От направленности личности зависит также, какая именно активная деятельность и в какой области обладает наибольшей значимостью для человека. Благодаря этому не всякая, а лишь определенного рода деятельность становится опознавательным признаком, по которому он судит об активность своего «я». От направленности личности зависит, на какие свои свойства человек обращает внимание и осознает их с наибольшей ясностью и отчетливостью.

Наконец, от направленности личности зависит, какими именно нравственными нормами и критериями человек руководится, подвергая их своей социально-нравственной оценке.

Таким образом, направленность личности – общий фактор самосознания в целом.

Так как под направленностью личности мы понимаем систему мотивов, то в конечном счете самосознание определяется системой мотивов, формирующихся и проявляющихся в деятельности человека.

Система мотивов, выражающаяся в направленности личности, генетически первична, а самосознание вторично. Так же как и система мотивов, самосознание определяется совокупностью всех общественных отношений, в которых живет, развивается и действует человек. Во-вторых, каждый компонент самосознания определяется познанием, внешнего мира.

Тождество своей личности человек осознает, сопоставляя устойчивость и постоянство ощущений и образов своего тела, а также переживаний и стремлений, с изменчивостью явлений и предметов окружающего мира. Активность, своего «я» мы осознаем в той степени, в какой используя законы природы заставляем ее служить своим целям.

Лишь в меру познания закономерностей природы и общества человек становится активным деятелем. Свойства своей личности человек осознает прежде всего как условия, благоприятные или неблагоприятные для успеха деятельности. Но это возможно наилучшим образом только тогда, когда он осознает внешние условия, от которых зависит успех деятельности. От свойств личности успех деятельности зависит только в том случае, если мы ставим перед собой реальные осуществимые задачи и знаем наиболее целесообразные средства и пути их осуществления. Поэтому лишь в сопоставлении с внешними условиями мы в состоянии наиболее ясно и отчетливо осознать роль свойств личности в успехе деятельности.

Познавая объективные требования природы и общества, предъявляемые к его личности, человек осознает соответствие или несоответствие этим требованиям свойств своей личности.

Наконец, социально-нравственная самооценка своей личности зависит от правильного понимания социальных норм и критериев нравственной оценки. Таким образом, лишь в процессе осознания внешнего мира и прежде всего социального мира ив меру этого осознания осуществляется наиболее полное и адекватное самосознание.

Наиболее высоким уровнем познания внешнего мира является мировоззрение человека. Поэтому наиболее высокого уровня самосознания человек достигает тогда, когда он усваивает научное диалектико-материалистическое мировоззрение.

Благодаря такой органической связи между самосознанием и познанием внешнего мира развитие самосознания зависит от развития предметного сознания. Так, ребенок начинает отличать свое тело от внешних предметов только после того, как он начинает узнавать и отождествлять предметы внешнего мира. Осознание свойств своей личности и их сознательная социально-нравственная самооценка возникает только на определенном уровне развития обобщающего мышления.

Самосознание развивается и наиболее полно и адекватно осуществляется в процессе активного воздействия на внешний мир и его познания. При некоторых определенных условиях самосознание выступает изолированно, вне связи с деятельностью и познанием внешнего мира. В таких условиях мы наблюдаем извращения самосознания и распад единства и целостности личности. Так, в условиях сензорной депривации и полной бездеятельности наблюдаются явления деперсонализации и дереализации. Нарушается сознание тождества и сознание своего «я», внешние предметы кажутся чуждыми и нереальными. В психогенных неврозах чрезмерная сосредоточенность больного на своих переживаниях точно так же связана с деперсонализацией и дереализацией. Все эти факты еще в большей степени подтверждают основанную закономерность — обусловленность самосознания активной деятельностью и познанием внешнего мира.

Будучи генетически и функционально вторичным, самосознание, в свою очередь, оказывает глубокое и всестороннее воздействие на предметное сознание. Это проявляется в том, что все основные компоненты самосознания проецируются при осознании внешнего мира. Сознание своего «я» проецируется в осознание тождества предметов. Поэтому при нарушении осознания тождества искажается восприятие формы, величины, пространственных отношений между предметами. Отчуждение своей личности связано с отчуждением предметов.

Сознание своего «я» проецируется в сознании реальности внешних предметов. Поэтому нарушение в сознании «я» связано с дереализацией внешних предметов и явлений. Они воспринимаются как во сне, как «сквозь дымку» и т. п. Осознание своих психических свойств проецируется при истолковании поведения и личности окружающих людей. Точно так же социально-нравственная самооценка оказывает глубокое влияние на оценку окружающих людей.

При этом надо иметь в виду, что проецирование самосознания во внешнем мире имеет отнюдь не зеркальный характер. Вопреки, обычному мнению, мы судим о людях, отнюдь не так же, как о себе самих. Выше мы могли видеть, что осознание и социально-нравственная оценка психических свойств других людей может быть прямо противоположна осознанию и самооценке своих собственных свойств. Или же в других людях человек видит такие свойства и достоинства, которых, по его мнению, недостает ему самому.

Проецирование самооценки — один из существенных факторов, определяющих субъективность осознания внешнего мира. Образы внешних предметов и явлений субъективны не только потому, что различны индивидуальные качественные особенности психической деятельности, различны индивидуальные задачи и мотивы деятельности. Образы субъективны также и потому, что в них проецируется индивидуальное самосознание. И вместе с тем, поскольку самосознание генетически и функционально вторично и в свою очередь, определяется объективными условиями жизни и деятельности, поскольку этот субъективный образ «приблизительно правилен», то есть отражает действительность. Будучи вторичным по отношению к деятельности и познанию внешнего мира, самосознание оказывает тем не менее глубокое и всестороннее влияние на весь процесс развития личности. Как было показано в главе V и VII, личность не только формируется общественными условиями, человек сам создает свою личность своими действиями и поступками в данных ему общественных условиях.. Но активно создавать свою личность можно только в той степени, в какой мы осознаем ее положительные и отрицательные свойства, ее достоинства и недостатки, взаимную связь свойств, структуру личности. Поэтому от уровня и характера самосознания зависит то, в какой мере человек в состоянии сам создавать свою личность и какую личность он создает. Но личность формируется в коллективной деятельности: «в коллективе, через коллектив и для коллектива». Поэтому самосознание определяет развитие личности только тогда, когда оно находится в определенном соотношении с общественным сознанием, в частности с общественным мнением коллектива. Противоречие между самосознанием и общественным мнением коллектива — один из источников глубокого психологического конфликта, результатом которого может быть регрессия, то есть снижение уровня приспособления. При низком уровне самосознания влияние общественного мнения ничем не отличается от влияния «молвы» и имеет чисто реактивный характер. Возникают психические изменения типа конформных реакций, реакций подражания, внушенных и т. п.

Самосознание становится определяющим фактором развития личности только тогда и только в той степени, в какой оно действует в одном и том же направлении с общественным сознанием, с общественным мнением коллектива.

Ясперс К. Общая психопатология. – М., 1997. – С.167-170 (Расщепленная личность (персонификации)), С. 177-185 (Мгновенное целое: состояние сознания. §1. Внимание и флюктуации сознания).

С.167-170

Раздвоение «Я» или его расщепление на большее число частей может происходить таким образом, что больные оказываются лицом к лицу с совершенно чуждыми силами, ведущими себя как отдельные личности, характеризующиеся многогранностью, преследующие вполне очевидные цели, имеющие определенный характер, настроенные дружественно или враждебно. На самом элементарном уровне эти единства представляют собой так называемые одновременные галлюцинации нескольких органов чувств. Личность, являющаяся больному в зрительной галлюцинации, вдобавок еще и говорит. Голоса, зрительные галлюцинации, бред воздействия, раздвоение сознания собственного тела могут вступить в сложную связь и в итоге оформиться в настоящие персонификации (в данном случае мы используем удачный термин, придуманный больным Штауденмайером [Staudenmaier]).

Штауденмайер, профессор химии, описал персонификации в ряду собственных патологических переживаний. В отличие от многих других больных той же группы (то есть шизофреников) он считает их не духами или чуждыми существами, а потерявшими самостоятельность частями собственного бессознательного». Приведем его сообщение, выказывающее известные черты сходства с процитированным выше сообщением отца Сурина: «Отдельные галлюцинации выступали во все более и более отчетливом виде и повторялись все чаще и чаще. В конце концов они оформились в персонификации: например, самые значительные зрительные образы вступали в регулярные сочетания с соответствующими слуховыми образами, в результате чего возникали фигуры, которые заговаривали со мной, давали мне советы и критиковали мои действия, и т. п. Характерный недостаток этих персонификаций заключается в том, что они действительно думают, будто они суть то, чем они кажутся или хотят казаться, поэтому они говорят и действуют абсолютно всерьез. В течение длительного времени я всячески пытался дать им дальнейшее развитие». Вот некоторые примеры:

«Несколько лет назад, в то время, когда я наблюдал за какими-то военными учениями, мне неоднократно доводилось видеть невдалеке от себя одну даму царствующей фамилии и слышать ее разговоры. Позднее у меня случилась необыкновенно яркая галлюцинация: будто я слышу ее голос еще раз. Поначалу я не обращал внимания на этот голос, который то и дело возникал и очень скоро исчезал. С течением времени, однако, ощущение ее близости стало посещать меня все чаще и чаще, делаясь к тому же все более и более отчетливым; отчетливость приобрел и ее зрительный образ, постоянно навязывавший себя мне параллельно ее внутреннему голосу (хотя поначалу он не выглядел как настоящая галлюцинация). В дальнейшем появились персонификации других царствующих особ — в частности, германского императора, а также некоторых умерших монархов (например, Наполеона 1). Постепенно меня охватило единственное в своем роде возвышенное чувство, будто я — диктатор и правитель великой нации. Моя грудь сама собой сделалась шире, я стал держаться навытяжку, по-военному; это доказывает, что соответствующие персонификации оказывали на меня существенное влияние. Например, я слышал внутренний голос, говоривший торжественным тоном: «Я — германский император». Затем я почувствовал усталость; мне явились другие образы, и я расслабился. Явившиеся мне персонификации царственных особ в сумме дали начало понятию «величества», которое получило свое постепенное развитие. Мое «величество» испытывало сильнейшее желание стать важной или, точнее говоря, могущественной, царствующей персоной и — по мере того как мои представления прояснялись — наблюдать за этими персонификациями и подражать им. «Величество» интересуется военизированными зрелищами, изящной жизнью, хорошими манерами, обильной и изысканной едой и питьем, порядком и роскошью в моем доме, элегантными нарядами, безупречной военной выправкой, гимнастикой, охотой и другими видами спорта; оно стремится влиять на мой образ жизни советами, предостережениями, приказами и угрозами. С другой стороны, «величество» враждебно детям, милым безделушкам, шуткам, веселью — очевидно, потому, что царствующие особы известны ему только по полным достоинства появлениям на публике или по изображениям на картинах. Кроме того, «величество» — противник юмористических журналов, карикатур, питья воды и т. п. Ростом я, пожалуй, маловат для «величества»". Похожую роль играет персонификация «дитя» — с детским голосом, детскими потребностями и радостями. Есть также персонификация «круглоголовый» — любитель шуток и забав. У каждой персонификации есть свой голос; с ними можно разговаривать как с посторонними людьми. Но при этом «нужно держаться в рамках определенной области, которую они представляют, исключив из нее все постороннее. Стоит заговорить о чем-то другом, в особенности диаметрально противоположном, как вся идиллия исчезнет». Персонификациям, наделенным отчетливыми признаками, предшествуют во времени менее определенные, смутные персонификации. «Иногда мне кажется, что на свободу вырвалось множество чертей. В течение долгого времени я то и дело с полной отчетливостью вижу перед собой дьявольские морды. Однажды. будучи в постели, я явственно ощутил, как кто-то стягивает мою шею цепью: затем я почувствовал запах серы, и жуткий внутренний голос произнес: «Теперь ты мой пленник, и я тебя не выпушу. Я не кто иной, как сам дьявол». На меня часто сыпались угрозы. Я все это пережил на себе. Нельзя сказать, чтобы эти россказни о злых духах, которые кажутся современным людям страшными средневековыми сказками, эти сообщения адептов спиритизма о полтергейстах были совершенно беспочвенны. Персонификации действуют вне связи с сознательной личностью, но каждая из них стремится взять ее под свой полный контроль. С ними приходится вести долгую борьбу, да и они сами начинают бороться друг с другом, стоит какой-то их части прийти на помощь сознательной личности. Я часто с полной отчетливостью наблюдаю, как несколько персонификаций помогают друг другу, поддерживают друг друга или по секрету договариваются вступить в борьбу со мной — «стариком», как они всегда меня называют между собой, — и по возможности досаждать мне (это похоже на то. как несколько телеграфистов на нескольких станциях, входящих в какую-то сложную сеть, втайне от окружающих плетут заговор), а иногда еще и борются друг с другом, оскорбляют друг друга… Благодаря далеко идущим, иногда патологическим влияниям некоторых центров и персонификаций я мог наблюдать, как яростно они дрались, как усиленно старались вытеснить чувства и представления, казавшиеся им неприятными, и утвердить собственные желания и представления, чтобы тем самым улучшить свое положение в моем организме и приобрести большее влияние». В каждой из персонификаций есть какая-то односторонность. Персонификации не целостны; это лишь части, которые могут существовать как расщепленные «куски» бессознательного рядом с сознательной личностью.

По этим описаниям можно судить и об отношении самого Штауденмайера к этим феноменам. В следующем отрывке оно выражается особенно отчетливо: «У того, кто неопытен в подобных вещах, непременно создастся впечатление, будто таинственная, невидимая и абсолютно чуждая личность исполняет какую-то роль. Этот «внутренний голос» известен с незапамятных времен; его признают божественным или дьявольским». Но Штауденмайер считает это неверным; он, подобно средневековым святым, чувствует себя одержимым — но не какими-то чуждыми силами, а расщепленными частями собственного бессознательного. «Я считал их единствами, живущими до известной степени самостоятельной жизнью, хотя и образованными ради некоторых частичных целей и раз и навсегда ограниченными определенным местом внутри организма. В силу односторонности своего положения и своих задач каждая из них обладает собственной памятью и интересами, которые не обязательно совпадают с памятью и интересами сознательной личности. В особенности у нервных людей они приобретают исключительную власть над аффектами и всем образом жизни и действий сознательного «Я» — ведь сами они также способны на необычайно разнообразные аффекты. Если они способны к обучению, они в конечном счете могут развиться в весьма разумные «частичные экзистенции», с которыми нужно считаться самым серьезным образом. Именно так и произошло в моем случае». У нормальных людей воздействие со стороны бессознательного выражается в смутных ощущениях; но Штауденмайер вступил со своими расщепленными личностями в членораздельный диалог и таким образом пережил собственное бессознательное куда живее, чем это было бы возможно в любом другом случае. Штауденмайер не считает, что эти расщепленные единства принципиально отличаются от содержания нормального бессознательного. «Существует ряд промежуточных ступеней, ведущих от полноценного, самовластного психического единства нормальных людей вниз, к патологическому расщеплению и радикальной эмансипации отдельных частей мозга». Штауденмайер не сомневается, что «в психическом аспекте человек есть единое целое. Не следует забывать, что здесь мы имеем дело с таким состоянием, которое переходит непосредственно в патологию. Cava возможность существования такого рода феноменов играет необычайно важную роль при выработке оценок и суждении, касающихся человеческой души и ее природы».