Глава 1 Российская социология: становление, этапы эволюции и особенности

Российская социология представляет собой самостоятельную и достаточно оригинальную ветвь мировой социологии. Возникнув в конце 60 —х. гг. XIX в., российская социология развива­лась в контексте закономерностей эволюции мировой социологической мысли. Известно, что проект новой науки — социологии — выдвинул О. Конт. Долгое время эта идея оставалась не столько научно — познавательной практикой, сколько именно проектом. Даже в первые десятилетия XX в. все еще обсуждался вопрос о пра­ве на существование "новой науки". При этом в любом случае контекст обсуждения задавался идеями Конта.

Примерно такая же ситуация наблюдалась и в России. В то же время нельзя отрицать значи­тельное национальное своеобразие российской социологии, выразившей в своем содержании и эволюции особенности исторического пути стра­ны. Более того, вполне правомерно мнение Н. И. Кареева, что "русская литература была од­ной из первых, где мысль о социологии пустила прочные корни" и где во многом раньше других стали обращаться к наследию О. Конта (8, с. 28 — 29). Просуществовав исторически короткое вре­мя, российская социологическая мысль остави­ла обширное наследие, в силу известных политико-идеологических обстоятельств во многом забытое у себя на родине. Сформировалась привычка видеть достойную внимания социологию только на Западе. Представление же о том, что отече­ственная социология имеет серьезные достижения, а в ряде случаев и инициировала научный поиск в мировой социоло­гии, в профессиональном и массовом сознании практически отсутствует.

1. Методологические основания изучения эволюции российской социологии

Российскую социологию прежде всего необходимо рассматривать как ответ на потребности отечественной соци­альной жизни, т. е. видеть социокультурный контекст, определяющий национально — специфическое решение общих за­дач социологической науки. При этом важен синтез экстерналистской и интерналистской моделей изложения истории науки, позволяющий адекватно подойти и к проблеме науч­ных приоритетов. Наука — общекультурное явление, ее познавательные результаты принадлежат всем, но в силу вне — научных причин возможны переоткрытия тех или иных идей. Иначе говоря, речь идет о применении методологии социо­логии познания, требующей рассматривать результаты мыс­лительной деятельности в качестве активного элемента той среды, в которой выявлялось творческое сознание, породив­шее конкретные идеи. Данный подход особенно важен, при анализе российской социальной мысли в силу ее внутрен­ней социальной ангажированности и постоянной включен­ности в социально — политическую практику, в основном в явной оппозиционно — критической функции. Направленность российской социологии на практику вела к тому, что она постоянно возвращалась к проблеме соотношения активно­сти и пассивности людей, стремилась предложить проекты для правильного, на взгляд того или иного социолога, выбо­ра. Образ ученого, бесстрастно анализирующего социальную реальность, никогда не был популярен в российской социо­логической среде.

Далеко не простым при этом оказывается вопрос: что называть социологией на российской почве? Особенностью русской культуры является то, что социальная мысль в фор­ме философии истории и социальной философии составляла ядро ее философско-мировоззренческих поисков. Как и в мировой социологии, здесь действовала закономерность дви­жения социальной мысли от социальной философии через социальную теорию к теории собственно социологической.

Русская мысль формировалась первоначально как философия истории, особенно в первой половине XIX в. К середине этого века на передний план выдвинулись социальные теории, в которых переплетались элементы социально — философские и социологические. И только в начале XX в. появились уже чисто социологические теории. Однако и в последнем случае наблюдается постоянный взаимопереход социальной философии и социологии.

Социология в России, как и в других странах, утвержда­юсь в процессе перехода к индустриальной стадии социаль­ной эволюции. Это происходило в силу потребностей модернизирующегося общества в достаточно строгом социальном знании. Однако индустриальная модернизация России осу­ществлялась в запаздывающем (или догоняющем) варианте, чю и составило своеобразный социокультурный контекст развития российской социальной мысли. Проблематика и содержательная эволюция российской социологии, ее полити­ко-идеологическая ангажированность, футурологическая на­правленность непосредственно определялись причудливым пе­реплетением социальных отношений и мотивационных струк­тур традиционного и индустриального обществ, потребностью и новой трудовой этике, патриархальностью мировосприя­тия большей части населения, значительными сдвигами в со­циальной структуре при весьма сильной тенденции к маргинализации общества, давлением отживающих политических структур и слабостью гражданского общества и либерализма, стремлением активных социальных сил к радикализму правого или левого толка и иными особенностями порефор­менной России.

В этой связи остановимся на одной чрезвычайно значи­мой проблеме социологического познания, решение которой определяло эволюцию как российской социологии в целом, гак и отдельных ее школ и направлений. В принципе, слож­ности социального познания вытекают из дихотомии объективизм—субъективизм. От того, какая ее сторона для той или иной социологической концепции будет определяющей, пря­мо зависят гносеологические, онтологические и методологи­ческие предпочтения исследователя. Скажем, в западной социологии, по крайней мере на начальном этапе ее развития, существовал консенсус относительно объективного статуса социологического знания и его предмета. Правда, к концу XIX в. произошел раскол социологии на объективную и субъективную парадигмы. Обычно отсчет этих тенденций начинают с имен Э. Дюркгейма и М. Вебера.

Мы не будем оспаривать исторически сложившуюся ин­терпретацию эволюции мировой социологии. Тем не менее историческая справедливость требует признать, что именно в российской социологии изначально и резко выявился рас­кол на две названные парадигмы. Причину этого, очевидно, нужно искать в прямой ориентации общественной мысли на социальную практику. Не случайно, что с самого начала осо­бенно четко была заявлена субъективная традиция, относи­тельно которой велась полемика, стимулировавшая эволюцию российской социологии.

Объективизм склонялся к подходу, именуемому ныне структурно — функциональным, который рассматривает объект исследования как систему, имеющую внутренние закономер­ности, подчиняющие себе поведение частей. При таком под­ходе задача социолога состоит в том, чтобы описать и объяснить объективно существующие связи. Субъективизм же развивался в направлении, близком к сформировавшейся впоследствии феноменологической, понимающей социологии, которой свойственно обращение к жизненному миру конк­ретно существующего человека, описанию структур его со­знания на основе методов понимания. Правда, как мы уви­дим в дальнейшем, в российской социологии постоянно про­являлась тенденция сближения и синтеза в различных вари­антах обеих парадигм.

За отмеченной теоретической дивергенцией скрывались различия практической и политической ориентации социологов, а именно различия в понимании путей социальной интеграции. Один путь исходит из интеграции на уровне си­стемы, автоматически создающей интеграцию на уровне ин­дивидов; другой — из взаимодействия реальных людей, дос­тигающих в своем жизненном мире солидарности. В социокультурном плане это означало, что российская социология явно или неявно центрировалась на проблеме необходимос­ти и возможности, желательности или нежелательности ка­питалистической эволюции страны по западной модели. В своих теоретических построениях большинство социологов так или иначе имело в виду "русский путь", стремясь соот­ветственно перевести теоретические положения на уровень практических программ.

Можно сказать, что в России имел место переход от "свя­щенного" к "светскому" обществу, что закономерно вызыва­ло потребность в социологической науке. Однако в любом светском (открытом) обществе сохраняется некая "священ­ная сердцевина" в форме социокультурных традиций. В России по ряду исторических причин такая сердцевина оказа­лась особенно жесткой и консервативной. В результате, объективно имевшаяся потребность в науке об обществе не стала осознанной в ведущих политических и идеологических кру­гах, а зачинатели социологии в период ее становления в той или иной форме подвергались преследованиям. Сложилась парадоксальная ситуация: высокий уровень социологической мысли сочетался с ее фактическим отщепенством от реаль­ного социально — политического процесса. Не случайно, что среди создателей социологии было много личностей марги­нального типа, что вызывало довольно сильную тенденцию к утопизму и левому радикализму.

Понимание особенностей развития российской социоло­гии предполагает также учет своеобразия русского нацио­нального характера, которому свойственно видеть в России но страну, а целый мир ("Востокозапад", в терминологии Н. Бердяева). Русские мыслители подчеркивали глубокую внутреннюю противоречивость русского национального характе­ра, сочетание в нем взаимоисключающих начал, слабость фор­мы и чувства срединности, стремление к крайностям, куль­турный нигилизм. Эти черты в сочетании с влиянием геогра­фического фактора и геополитического положения страны я клялись предпосылками утверждения деспотической фор — мы правления. Историческое своеобразие страны обуслов­ливало невостребованность сил русского народа, социальную неустроенность общества. В то же время в обществе ощуща­лось наличие некоего особого "задания" России, что выли­лось в мессианскую концепцию "русской идеи".

Естественно, что этот "дух народа" находил отражение в социологии, на первых порах явное (в народничестве), затем более опосредованное. Российские социологи стремились, во-первых, "перевести" черты народа на социологический язык, во-вторых, смоделировать варианты развития страны в кон­тексте своеобразия социокультурной ситуации. Видимо, имен­ии этим обусловлено преобладание в российской социологии этико-психологических и культурологических тенденций, за­метное даже в объективистских моделях, а также особое ее внимание к ценностно-мотивационным структурам, стремление к нормативизму.