9. Художественный перевод как вид литературного творчества. Использо­вание подстрочников в художественных переводах.

ПЛАН

1. Лингвистический и литературоведческий подходы к художественному переводу

2. Использо­вание подстрочников в художественных переводах.

1. Лингвистический и литературоведческий подходы к художественному переводу

ПЛАН (СДОБНИКОВ СТР. 376)

1. теория перевода как лин­гвистическая дисциплина

2. характер соотношения двух языков и их стилис­тических средств

3. спор между сторонниками линг­вистического и литературоведческого подходов

4. трансляционно-релевантными компоненты художественного тек­ста

5. точка зрения Евгения Львовича Ланна

6. точка зрения Ивана Алексан­дровича Кашкина

7. передача функций языковой формы

В рамках отечественной школы художественно­го перевода существуют два основных подхода к рассмотрению переводческих проблем, к анализу и оценке перевода — лингвистический и литерату­роведческий. Первый из них, опирающийся на по­нимание перевода как работы с языком, получил наиболее полное описание в первом издании «Ве­дения в теорию перевода» Андрея Венедиктовича Федорова.

Рассматривая теорию перевода как лин­гвистическую дисциплину, сторонники этого под­хода строят свои рассуждения на том, что реально переводчик всегда имеет дело только с языковой формой художественного образа и что основным источником информации для переводчика являет­ся речевое произведение, т.е. текст. По их мнению, процесс перевода «неизбежно распадается на два момента. Чтобы перевести, необходимо прежде все­го понять, точно уяснить, истолковать самому себе переводимое (с помощью языковых образов, т.е. уже с элементами перевода).

Далее, чтобы перевести, нужно найти, выбрать соответствующие средства выражения в том язы­ке, на который делается перевод (слова, словосоче­тания, грамматические формы).

Всякое истолкование подлинника, верное или неверное, и отношение к нему со стороны перевод­чика, положительное или отрицательное, имеет результатом — в ходе перевода — отбор языковых средств из состава общенародного языка»474.

Признавая связь перевода с литературоведением, сторонники лингвистического подхода, тем не менее, полагают, что, «поскольку перевод всегда имеет дело с языком, всегда означает работу над языком, постольку перевод всего более требует изучения в лингвистическом разрезе — в связи с вопросом о характере соотношения двух языков и их стилис­тических средств. Более того: изучение перевода в литературоведческой плоскости постоянно стал­кивается с необходимостью рассматривать языковые явления, анализировать и оценивать языковые средства, которыми пользовались переводчики.

И это естественно: ведь содержание подлинника су­ществует не само по себе, а только в единстве с фор­мой, с языковыми средствами, в которых оно вопло­щено, и может быть передано при переводе тоже только с помощью языковых средств. Роль перево­да для литературы той или иной страны, переосмыс­ления или искажения подлинника в переводе — все это тоже связано с применением определенных язы­ковых средств. Психология перевода имеет дело с отношением языка к мышлению, с языковыми об­разами. Тем самым изучение перевода в плане как истории литературы и культуры, так и психологии невозможно без изучения его языковой природы»475.

Противники же этого подхода полагают, что изу­чать и оценивать перевод с чисто лингвистических позиций бессмысленно, т.к. «перевод, «адекват­ный» в художественном отношении, может и не быть «адекватным» в отношении языковом, в его отдельных элементах. Художественные образы на разных языках создаются из разных языковых эле­ментов, и их соответствия могут достигаться с помо­щью различных средств, — пишет Гиви Ражденович Гачечиладзе.

Повторяю, причины этого лежат в различии языков, но сам языковой момент иг­рает такую же подчиненную роль в процессе худо­жественного перевода, как и в процессе оригиналь­ного творчества, и поэтому при построении теории выдвигать его на первый план нельзя»476.

В какой-то мере спор между сторонниками линг­вистического и литературоведческого подходов к переводу подобен спору о том, как следует рассматривать скульптуру — с точки зрения ее выразитель­ности или с точки зрения использованного матери­ала. Разумеется, когда мы смотрим на скульптуру, пас интересует художественный результат, а не техно­логия ее изготовления. Однако скульптура не суще­ствует вне определенного материала, свойства которого скульптор использовал для достижения нужно­го ему эффекта. При создании монументальной скульптуры учитываются даже и такие свойства ма­териала, как прочность. Это, однако, не значит, что скульптуру как художественное произведение нуж­но изучать в рамках материаловедения и сопромат Однако и полностью отвлекаться от рассмотрения материала нельзя, т.к., скажем, мрамор явно лучше подходит для передачи красоты человеческого тела. чем медь. Думается, что достаточно прочно укоре­нившийся в нашем переводоведении спор «лингвис­тов» и «литературоведов» есть результат абсолюти­зации одного из двух неразрывно связанных аспек­тов художественного перевода. В подавляющем большинстве случаев автор создает, а переводчик воссоздает произведение не ради его языковой фор­мы, а ради художественного содержания. Но это ху­дожественное содержание может существовать только в языковой форме, а поэтому можно и нужно говорить не об адекватности этой формы перевода форме оригинала, а о ее адекватности содержанию. В этом случае снимается то противоречие, о котором говорит Гиви Ражденович Гачечиладзе.

Подтверждением тому, что разногласия в данном случае скорее относятся к способу описания процесса и результата перевода, чем к определению их сущности, служит то обстоятельство, что сторонники обоих подходов неустанно призывают переводчиков-практиков обращаться к широкому историко-культурному и литературному контексту, учитывать об­щую систему взглядов и принципов автора и т.д.

Есть, однако, один вполне практический аспект, в котором следование разным теориям может при­вести к разным результатам.

В зависимости от того, что переводчик считает главным — языковую фор­му или художественный результат ее использова­ния, — он может по-разному подходить к определе­нию того, какие компоненты художественного тек­ста следует считать трансляционно-релевантными.

Так, исходя из принципа «технологической точ­ности», Евгений Львович Ланн полагает, что глав­ное в переводе — познакомить читателя со стилем автора. Рассматривая точность перевода как «сово­купность приемов обработки материала», он пишет: «Применяя это прием, мы категорически откажем­ся от истолкования (иначе разжевывания) тех неяс­ностей, которые могут встретиться в тексте; мы не допустим лексических русизмов; мы не опустим ни одного слова... и повторим это слово столько раз, сколько оно встретится в подлиннике; ибо мы зна­ем, что все эти элементы... входят в состав стиля, а «приемы точности» перевода должны быть ключом, которым переводчик открывает авторский стиль».

Особенно полно он воплотил этот принцип в пере­водах Чарльза Диккенса, о которых Иван Алексан­дрович Кашкин сказал: «Ложный принцип и непри­емлемые результаты». В самом деле, если перевод­чик видит свою задачу в том, чтобы сохранить все слова, повторив каждое из них столько раз, сколько они повторяются в тексте, то можно с полной уверенностью сказать, что произведение в его перево­де не только не будет оказывать на читателя того же воздействия, что и оригинал на своего читателя, но и вообще перестанет быть художественным.

Механи­ческий перенос выразительных средств из одного языка в другой без учета различий между система­ми этих языков, между сложившимися у носителей этих языков традиционными способами и средства­ми создания образов, эмоционального и эстетичес­кого воздействия на читателя, может служить лишь очень специфической цели: познакомить специали­стов (а отнюдь не широкого читателя] с особеннос­тями чужого языка и чужих литературных традиций .

Никакого отношения к воссозданию произведения средствами другого языка такой перевод не имеет. Итак, что нужно сохранять при переводе, а что можно и нужно опустить или заменить, переводчик решает, исходя из тех основополагающих принци­пов, на которых он строит свою работу. Если он хо­чет воспроизвести языковую форму оригинала, то он действительно должен переводить метафору ме­тафорой, а эпитет — эпитетом, как бы странно это ни звучало на переводящем языке. Тогда он действительно должен сохранять каждый образ, не адапти­руя его к другой культуре и не смущаясь тем, что у носителей переводящего языка этот образ может вызвать совсем иные ассоциации, не укладывающи­еся в авторский замысел.

Если же переводчик видит свою задачу в том, что­бы передать функции языковой формы, т.е. содер­жание и характер воздействия на читателя, то он должен с самого начала отказаться от стремления «не опустить ни одного слова», ибо в этом случае трансляционно-релевантными оказываются не сами по себе отдельные слова, а их функции, то, что каждое слово «делает» к тексте, для чего оно так употреблено.

Думается, что роль языка в художественном пе­реводе в полной мере соответствует роли языка в литературном творчестве. А эту роль прекрасно определил Константин Александрович Федин: «Язык есть одно из главных слагаемых формы и, значит, вместе с нею служит средством к цели».

2.Использо­вание подстрочников в художественных переводах.

САМОСТ-НО

ЛЕКЦИЯ 12

ПЛАН

1. Основные задачи информативного перевода. Виды информативного перевода.

2. Особенности перевода научно-технических и газетно-информационных материалов.

3. Повышенные требования к точности информативных переводов и к специальным знаниям переводчика.

4. Использование элементов перевода в других видах языкового посредничества. Особенности перевода материалов для средств массовой информа­ции. Специфические требования к дублированию кинофильмов.

5. Психолингвистическая классификация переводов.

6. Коммуникативная характери­стика письменного и устного перевода.

7. Смешанные виды перевода.

8. Виды устного перевода.

9. Последовательный и синхронный перевод как виды коммуникативной деятельно­сти.

1. Основные задачи информативного перевода. Виды информативного перевода.

ПЛАН (СДОБНИКОВ СТР.96-97)

1.Основные задачи информативного перевода.

2. Виды информативного перевода.

Информативным (специальный) переводом называется перевод специальных тек­стов, основная функция которых заключается в со­общении каких-то сведений, а не в художественно-эстетическом воздействии на читателя. К таким тек­стам относят все материалы научного, делового, общественно-политического, бытового и пр. харак­тера.

В.Н.Комиссаров к информативным текстам от­носит также детективные (полицейские) рассказы, описания путешествий, очерки и тому подобные произведения, «где преобладает чисто информаци­онное повествование»140. Можно согласиться с тем, что очерки и описания путешествий выполняют ос­новную функцию сообщения. Но что касается де­тективных рассказов, то вряд ли в них основным является сообщение каких-то сведений.

Для специальных текстов основной задачей является сообщение, информирование.

В информативном переводе выделяются различные виды в зависимости от принадлеж­ности оригинала к определенному функционально­му стилю ИЯ:

1. общественно-политический перевод,

2. перевод газетно-информационных материалов,

3. на­учно-технический перевод,

4. официально-деловой перевод,

5. военный перевод,

6. перевод рекламных ма­териалов,

7. перевод патентов

2.Особенности перевода научно-технических и газетно-информационных материалов.

ТЮЛЕНЕВ СТР. 218

ПЛАН

1. функционально-стилистической шкала типов текста

2. Особенности перевода научно-технических текстов

3. требований, предъявляемых к автору научного текста

4. Академические научные и технические тексты

5. Автор научно-технического текста

6. содержательным компонентом научно-технических текстов является когнитивная информация

7. вербальные, так и невербальные знаковые системы в научно-технич тексте

8. «безлич­ность» описания в научно-тех текстах

9. Отличительной черта научного стиля изложения

10. специальная и общая язы­ковая лексика

11. категории терминов

12. Основной источник пополнения терминосистем

13. Второй лексический пласт научных текстов

14. Субъективность в научно-техническом

15. средства семантической когезии

16. Синтаксис научно-технического

17. графика научного текста

18. перевод (транслитерация или транскрипция) имен собственных

19. предельная прозрач­ность структуры текстов перевода

20. подго­товительной этап работы при переводе научно-технических текстов

21. Hayчнo-популярные тексты

22. Искусствоведческие тексты

23. Особенности перевода публицистических текстов

24. основная тематика публицистических текстов

25. Разделение на устную и письменную речь в публицистическом сти­ле

26. автор публицистического текста – журналист

27. максимальное использование эмоционального потенциала слов и вы­ражений

28. контаминированные фразеологизмы

29. клишированные словосочетания и выраже­ния

30. синтаксис публицистического функционального стиля

Если на воображаемом отрезке расположить все возможные типы текстов, то в зависимости от того, когнитивно или эмоционально ориентированной является в них информация и насколько объектив­на ее подача, получится следующая картина.

научно-технические тексты

публицис­тические тексты

разговорно-бытовые тексты

художест­венные тексты

официально-деловые тексты

Наиболее насыщенными когнитивной информацией являются тексты научно-технические. Далее на отрезке тексты представлены в такой последовательности: официально-деловые; публицистические, в которых наряду с когнитивной информацией представлена уже и эмоционально ориентированная информация; разговорно-бытовые и, наконец, художественные.

Итак, от преобладания когнитивной информации мы прошли путь к преобладанию информации эмоциональной, причем важной со­ставляющей эмоциональной информации в художественных текстах является значительная степень ее эстетизации. Поэтому в отношении художественных текстов логичнее говорить об эмоционально-эстети­ческой информации.

Еще один нюанс, который следует учитывать, — то, что когнитив­ная информация — всегда осмысленная, практически оцениваемая с точки зрения ее полезности, разумности, согласованности с окружа­ющей нас действительностью, которую мы благодаря этой научной когнитивной информации определенным образом изменяем в ходе своей деятельности.

Напротив, эмоциональная (или эмоционально-эстетическая) ин­формация отнюдь не ставит разумность и осмысленность во главу угла. Не случайно одним из направлений словесно-художественного творчества является так называемая литература абсурда, нонсенса.

Сразу следует оговориться, что представленная классификация, основанная на функционально-стилистической шкале типов текстов, носит в большой степени теоретический характер. На практике, как известно, границы между стилями и, соответственно, типами текстов, гораздо менее четкие, более размытые. И в научном тексте может быть известная доля эмоционального участия автора, и тем более в ху­дожественном, который с полным правом можно назвать протеисти-ческим (от имени древнегреческого Протея — божка, умевшего ме­нять свою форму), могут быть черты других функциональных стилей, поскольку писатели часто подражают им в своих произведениях.

Приведем отрывок из романа популярного современного амери­канского писателя М. Крайтона «Конго» (Л/. Crichlon. Congo).

Certainly microelectronics did not look like a moribund technology. In 1979, microelectronics was a major industry throughout the industrialized world, accounting for eighty billion dollars annually in the United States alone; six of the top twenty corporations in the Fortune 500 were deeply involved in micro­electronics. These companies had a history of extraordinary competition and advance, over a period of less than thirty years.

In 1958, a manufacturer could fit 10 electronic components onto a single sil­icon chip. By 1970, it was possible to fit 100 units onto a chip of the same size — a tenfold increase in slightly more than a decade.

But by 1972, it was possible to fit 1,000 units on a chip, and by 1974,10,000 units. It was expected that by 1980, there would be one million units on a single chip the size of a thumbnail, but, using electronic photoprojection, thi^goal was actually realized in 1978. By the spring of 1979, the new goal was ten million units — or, even better, one billion units — on a single silicon chip by 1980. But nobody expected to wait past June or July of 1979 for this development.

Данный отрывок представляет собой типичный пример научно-популярных экскурсов в ту или иную сферу деятельности современ­ного человека. Романы Крайтона изобилуют такими микроисториями важнейших достижений научно-технической революции, и даже за­канчиваются списком литературы по затронутым темам. Таким обра­зом, художественное произведение выходит у Крайтона за рамки соб­ственно художественного и приобретает черты научно-популярного издания.

Тем не менее перед нами художественный текст. Другой вопрос, что написан он как научно-популярный. А потому при переводе, ес­тественно, нужно ориентироваться на тот же научно-популярный стиль изложения, очевидный в переводе романа на русский язык.

Но пока микроэлектроника не собиралась сдавать позиции. В 1979 го­ду она стала важнейшей отраслью промышленности во всех развитых странах. Только в США годовой оборот этой отрасли превышал восемьде­сят миллиардов долларов. Шесть из двадцати крупнейших корпораций были тесно связаны с микроэлектроникой. Меньше чем за тридцать лет эти корпорации пережили удивительную историю, полную поразитель­ных успехов и конкуренции неслыханной остроты.

В 1958 году на одной кремниевой микросхеме удавалось разместить де­сять бескорпусных электронных компонентов. К 1970 году на микросхеме такого же размера монтировали уже сто компонентов. Следовательно, за десятилетие с небольшим произошло десятикратное повышение емкости полупроводниковых устройств.

Однако вскоре темпы роста емкости резко возросли. Уже в 1972 году на одной микросхеме удалось смонтировать тысячу, а в 1974 году — десять ты­сяч компонентов. Предполагалось, что к 1980 году будет достигнута неслы­ханная емкость — миллион компонентов на схеме размером с ноготь, но и эта задача была решена уже в 1978 году с помощью метода проекционной фотолитографии. К весне 1979 года была сформулирована новая цель: де­сять миллионов или даже миллиард компонентов на одной микросхеме к 1980 году, однако все надеялись, что решение будет найдено в июне или в крайнем случае в июле (Перее. А.К. Андреева).

И все же, абстрагируясь от этих, пусть и существенных, деталей, мы можем воспользоваться нашей классификацией в виде отрезка, где также видим движение от максимальной объективности изложе­ния к максимальной его субъективности. Если одним из важнейших требований, предъявляемых к автору научного текста, является его личная максимальная отстраненность и непредвзятость при изложе­нии научных фактов, выводов и т.п., то в художественном тексте, на­ходящемся на противоположном конце нашего воображаемого отрез­ка, автор как раз проявляется в полной мере. Он может «прятаться» и излагать события словно бы не от себя лично, но, конечно, за каждым словом явно виден он сам. Даже если история, которую он рассказы­вает, им не придумана, то уж точно додумана.

В отношении классификации текстов важно понимать еще и то, что внутри каждого из функционально-стилистических типов есть своя, порой довольно многочисленная иерархия текстов. Так, если мы обратимся к научным текстам, то увидим, что к ним можно отнести и строго академическую статью, и статью в энциклопедии, и научно-популярных очерк, и учебник для средней школы, и вузовский учеб­ник, и т.п. Понятно, что все это — разные типы подачи материала.

То же разнообразие мы видим и среди официально-деловых текс­тов, и среди публицистических, и разговорно-бытовых, и художествен­ных. Все они характеризуются различными способами оформления плана выражения и организации плана содержания, что необходимо учитывать при переводе, добиваясь его репрезентативности.

Рассмотрим некоторые типы текстов в связи с определяющими их конститутивными элементами функциональных стилей [См.: Алексе­ева, 2000. С. 108 sq.; Солганик. С. 172 sq.].

Академические научные и технические тексты

Под академическими научными текстами понимаются научные тексты, рассчи­танные на ученых-специалистов в той или иной области знания.

В отличие от художественного текста, который при бесконечном мно­гообразии способов изложения имеет всего одну тему — жизнь и внут­ренний мир человека, текст научно-технический при бесконечном многообразии тем имеет один, объективный, максимально отстранен­ный способ изложения материала, на который никак не влияет раскры­ваемая тема. Другими словами, тема научного текста никак не влияет на способ его оформления. Все научно-технические тексты в плане вы­ражения унифицируются. Стиль изложения всегда один и тот же.

Студентам хорошо знакома стилистическая унификация научных текстов по тем требованиям, которые предъявляются к их курсовым и дипломным работам. Например, во введении к любой курсовой или дипломной работе обязательно должны быть изложены ее тема, цель, материал, метод й структура. Научные работы пишутся с использова­нием нейтральной лексики, книжных оборотов и т.д.

Рассмотрим стилистические особенности академических науч­ных1 и технических текстов подробнее.

Всякий тип текста характеризуется тем, кто выступает в качестве его автора и адресата.

Автор научно-технического текста — это специалист, ученый, ра­ботающий в данной области знаний, исследователь, изобретатель, технический эксперт и т.д. При этом автор всегда указан. Анонимных научно-технических текстов не бывает. Другое дело, что в качестве ав­тора может выступать не один ученый, а, скажем, целая группа уче­ных или целая научно-исследовательская организация, лаборатория и т.п. При этом индивидуальность автора нивелируется до минимума. Автор выступает носителем корпоративных знаний. Не случайно тре­бование к почти всем научным работам — раскрывать ту или иную проблему с учетом исторической перспективы. «История вопроса» — очень важный компонент научного текста. Она помогает сохранить преемственность накопленных и вновь обретаемых знаний. Автор на­учного текста всегда опирается на опыт предшествующих поколений ученых и исследователей, чтобы не повторять их ошибок и макси­мально учитывать их положительный опыт и достижения.

Хотя в техническом тексте история вопроса раскрывается отнюдь не всегда, а лишь по необходимости, принцип преемственности, ко­нечно же, подразумевается, хотя и остается «за скобками», т.е. за пре­делами данного конкретного текста, отражающего не ход мысли экс­периментаторов, а уже результаты их деятельности.

Все, в чем автор научно-технического текста может позволить себе отойти от общепринятого канона изложения, — это время от времени незначительное отступление от академичности, степень сложности или, наоборот, простоты подачи материала и употребление своих из­любленных оборотов речи, слов и выражений, которые, однако, не выходят за рамки нейтрального, книжного языка.

Уже в научном тексте мы наблюдаем некоторые особенности сти­ля изложения, имеющие национально обусловленный, культурно-конвенциональный характер. Так, отход от академичности изложения неодинаков в разных культурно-языковых сообществах. В русском или, скажем, немецком языке автор научно-технического текста име­ет меньше свободы, в то время как в англоязычной традиции отход от академичности присутствует в большей степени.

Уже говорилось о том, что главным содержательным компонентом научно-технических текстов является когнитивная информация. Она составляет сущность плана содержания. Сколько бы ни было тем науч­но-технических исследований, все они всегда будут относиться к ког­нитивной информации. План содержания при этом явно превалирует над планом выражения, что проявляется в «усредненности» стилисти­ческого компонента высказывания в научно-техническом тексте по сравнению с яркой индивидуальностью стилистики публицистическо­го или тем более художественного текста.

План выражения научно-технических текстов включает в себя как вербальные, так и невербальные знаковые системы. Например, очень частотны в такого типа текстах схемы, графики, рисунки и иллюстра­ции, математические символы, которые могут встречаться по отдель­ности и объединяться в формулы. Понятно, что для переводчика они не представляют сколько-нибудь значительной сложности, так как имеют интернациональный характер и потому просто переносятся из текста оригинала в текст перевода без изменений. Другое дело — языковые (вербальные) средства. Пожалуй, единственное, что объединяет их с невербальными средствами изложения, — это то, что и те и другие должны способствовать максимально объективной подаче обсуждае­мого материала.

Если говорить о вербальных средствах, то объективность изложения достигается с помощью целого ряда лингвистических средств. Так, под­лежащим чаще всего выступает имя существительное, нередко термин из данной области знаний. Им также может быть одно из так называемых средств вторичной номинации, т.е. языковых средств (чаше всего место­имений), которые указывают на уже названное существительное, напри­мер: это, указанное свойство, качество, обстоятельство — в русском язы­ке; the former, the latter, the above-mentioned — в английском языке.

Что касается автора, то в русском и немецком языках он редко упо­минает себя в качестве субъекта действия, выраженного подлежащим. Он может себе позволить лишь употребление так называемого риту­ального «мы», да и то нечасто. Напротив, в англоязычной традиции го­раздо чаще подлежащим предложения оказывается местоимение пер­вого лица единственного числа /. Переводчик должен это учитывать.

В научно-технических текстах вообще предпочитается «безлич­ность» описания экспериментов, рассуждений, изложения процесса достижения результатов и прихода к тем или иным выводам. Для это­го в русском языке используются глагольные конструкции пассивные или с пассивным, неопределенно-личным или безличным значением (вместо я предпринял попытку показать... — была предпринята попытка показать...; вместо в своей работе я затрагиваю ряд важных вопросов — в настоящей работе затрагивается ряд важных вопросов; вместо мы приходим к следующему выводу — можно сделать следующий вывод).

Опять-таки степень «безличности» изложения может быть разной в разных языках. Например, если переводить с английского языка на русский фразу In my work, I consider several fundamental questions..., пред­почтительней вариант ( 1 ) В настоящей работе затрагивается ряд важ­ных вопросов, а не конструкция (2) В своей работе я затрагиваю ряд важных вопросов. Иначе, казалось бы, при абсолютно правильном ва­рианте перевода английской конструкции русской (2) переводчик ри­скует создать у реципиента неправильное впечатление об авторе и его этическом облике как ученого.

Что касается глагольных времен, то преобладает настоящее время или такие его аспекты в романо-германских языках, которые имеют значение настоящего неопределенного, абсолютного, типа Present Inde­finite в английском языке. Цель — показать события, явления с макси­мальной степенью обобщения и объективности как вневременные и универсальные.

Отличительной чертой стиля научного изложения является его номиноцентричность, т.е. частотность грамматического имени (сущест­вительных, местоимений, прилагательных). Характерно, что наибо­лее распространены существительные с абстрактным значением; нередко субстантивируются прилагательные. Это опять-таки вполне объяснимо, поскольку ученый показывает некие постоянные качест­ва и свойства описываемых явлений, при этом в высокой степени аб­страгируясь от конкретных случаев, предметов, веществ, материалов.

Необычайно частотны сочетания существительное + десемантизи-рованный глагол. Так, в русском языке вместо это значит следующее мы чаще встретим фразу это имеет следующее значение.

Весь словарный запас, употребляющийся при создании научно-технических текстов, можно разделить на специальную и общую язы­ковую лексику.

Наиболее характерной частью специальной лексики явля­ются термины.

Термин — это слово или словосочетание, которое обо­значает то или иное понятие из какой-либо специальной области на­учного знания или практической деятельности. Термины специально предназначены для передачи именно когнитивной информации. Они включаются в системные отношения с другими терминами и стремят­ся к однозначности (моносемичности) в данной области знания или деятельности. Термины, кроме наиболее распространенных и обще­принятых, во избежание разного их толкования, как правило, снаб­жаются определениями при первом упоминании в каждой конкрет­ной научной работе. Термины характеризуются стилистической нейтральностью и не зависят от контекста.

Понятно, при переводе нужно сохранять все эти характеристики термина, что достигается благодаря переводу термина термином. Не допускаются никакая подмена, никакой приблизительный, синони­мический перевод термина каким-либо, по мнению переводчика, близким по смыслу словом или выражением. Иначе говоря, в транс-латеме, первой частью которой является термин (употребленный в оригинале, на ИЯ), второй, переводной, частью может быть только термин на ПЯ, соответствующий термину оригинала.

Термины в зависимости от контекста употребления можно разде­лить на следующие категории:

• функционирующие в одной терминосистеме {browser, software, roast beef);

встречающиеся в одной терминосистеме, но имеющие разные значения, зависящие от контекста (например, nozzle может пе­реводиться как форсунка или как сопло);

термины-синонимы, близкие по значению, встречающиеся в одной терминосистеме; их часто приходится переводить одним термином. Например, basin — бассейн и catchment — бассейн, во­дораздел; run-off— сток и water sewage — сток, сточные воды.

термины-омонимы, относящиеся к разным терминосистемам, например mouse — мышь (в биологии) и мышь, мышка (в элек­тронике; деталь компьютера).

Хотя бы отчасти решить проблему перевода терминов помогают , двуязычные специализированные толковые словари, совмещающие в себе характеристики, присущие как двуязычным, так и толковым сло­варям.

Ввиду того, что подобного рода толковые двуязычные словари со­зданы еще далеко не для всех областей науки и техники, алгоритм работы переводчика со словарями должен быть следующим. При обна­ружении неизвестного термина в тексте ИЯ он сначала должен найти его определение в толковом словаре языка оригинала, после чего он смотрит, какие эквиваленты дает на этот термин двуязычный словарь, и проверяет их по толковому словарю ПЯ. Несмотря на трудоемкость процедуры, вариант перевода, полученный подобным образом, будет наиболее достоверным.

Еще одной заслуживающей обсуждения проблемой перевода тер­минов является перевод терминов-неологизмов. Для того чтобы обеспечить репрезентативность переводящего текста, рекомендуется пе­реводить термины-неологизмы, создавая новые термины в ПЯ по той же словообразовательной модели, что и в оригинале. При этом не сле­дует пренебрегать возможностью (если таковая есть) проконсультиро­ваться со специалистами.

Основным источником пополнения терминосистем являются многокомпонентные термины, которые очень частотны, например, в немецком и английском языках. Это объясняется объективными при­чинами, ведь в любом языке запас лексических ресурсов хотя и обши­рен, но все же ограничен, а все новые и новые достижения НТР тре­буют и новых точных наименований.

Переводя подобного рода терминологические образования, следу­ет понимать, в каком порядке нужно «расшифровывать», раскрывать их значение. В так называемых неустойчивых лексических образова­ниях (unstable compounds) в английском языке в качестве смыслового ядра выступает последнее (крайнее справа) слово составного термина. Все слова, которые находятся слева от этого ядра, выполняют функ­цию определения. Поэтому перевод на русский язык таких терминов нужно начинать с конца. Например, если мы переводим терминологическое сочетание radio wave propagation, мы начинаем со слова prop­agation — распространение, затем wave — волна (волны) и, наконец, radio — радио. Получается: распространение радиоволн. Нередко по­добного рода терминологические образования бывают довольно пространными: frequency division multiplex terminal equipment — оконеч­ная аппаратура частотного уплотнения; frequency modulated voice-fre­quency telegraph equipment — аппаратура тональной телеграфии с час­тотной модуляцией.

Второй лексический пласт научных текстов — общеязыковая лексика. Относится она к семантическим полям, описывающим ана­лиз, процесс (проведения эксперимента, развития чего-либо и т.п.), вывод, и характеризуется отсутствием эмоциональной окраски и кон-нотативности. Это нейтральная современная, как правило письмен­ная, литературная норма. Слова и словосочетания данного лексичес­кого пласта научных текстов образуют развитую систему взаимозаменяемых синонимов. Так, важность чего-либо можно выра­зить следующими словами и сочетаниями: имеет важное значение, су­щественно, играет важную роль, важно и т.п. При этом возможна рав­ноправная замена всех этих слов и словосочетаний другими, синонимичными, словами и словосочетаниями. Переводчик, однако, должен следить за тем, чтобы не допускать контаминации типа иг­рать значение, иметь роль.

Все такие словосочетания представляют собой клише, стереотип­ные слова и фразы, стертые метафоры. Репрезентативность перевода этих лексических единиц достигается путем перевода не одной за дру­гой частей переводимого выражения, как мы видели в случае термино­логических образований, а соответствующими цельными клише из ПЯ. Так, выражение в заключение переводится на английский язык to con­clude; возникает закономерный вопрос — the question is bound to arise; что касается... —asfor /asfaras something is concerned... Переводчик должен знать наиболее распространенные клише и готовые фразы, а также по­стоянно пополнять эту часть своего словаря из общеязыкового фонда.

В научно-технических текстах очень высока плотность когнитив­ной информации. В частности, она достигается за счет использования сокращений. Они могут быть общеизвестными для данной области знаний (а, возможно, и шире): ДНК (дезоксирибонуклеиновая кисло­та), ЭКГ (электрокардиограмма) в медицине; ATM (automated teller machine, банкомат), VAT (value added tax, НДС, налог на добавленную стоимость) в банковском деле; ОТО (общая теория относительности) и СТО (специальная теория относительности) в физике ПЯ и ИЯ (пе­реводящий и исходный языки) в переводоведении и т.д.

Но если приведенные выше общеизвестные сокращения относятся все же к специальной лексике той или иной области знаний, то суще­ствует немало лексических единиц и общеязыкового словаря, тоже ча- . статных в обсуждаемом типе текстов, например и т.д. (и так далее), etc. (etcetera), usw. (und so weiter), «an/), (например), z.B. (zum Beispiel) и др. Встречаются также сокращения, образуемые специально для дан­ного текста. Они обычно расшифровываются при первом упомина­нии либо в отдельном списке (особенно если это сокращения, прини­маемые для всей книги).

Понятно, что все упомянутые типы сокращений следует перево-| дить соответствующими сокращениями, принятыми в ПЯ. Если гово­рить о различного рода контекстуальных сокращениях или авторских индивидуальных сокращениях, то их рекомендуется переводить, со­храняя способ сокращения оригинала. Так, если это усеченное слово, то и переводить его нужно, усекая соответствующее слово в ПЯ. Если перед нами акроним (сокращение по первым буквам), то и в ПЯ луч­ше всего сохранить акронимический принцип сокращения.

Контекстуальные сокращения особенно частотны в энциклопеди­ческих статьях. В них принято сокращать до первых букв понятия, имена и т.д., особенно заглавные слова. Кроме того, существуют и другие сокращения, характерные для энциклопедий и словарей, на­пример к-й (который), е-е (eine, неопределенный артикль женского ! рода именительного падежа в немецком языке). К такого рода сокра­щениям приближаются сокращения грамматических и стилистичес­ких помет в словарях (« —noun, vt — transitive verb, шутл. — шутливо). Для языка научно-технической прозы (например, в философии, ' юриспруденции) характерно довольно активное использование ла­тинских и —реже — греческих, а также немецких, английских, фран­цузских слов и выражений, терминологических образований. Как 1 правило, переводчик просто переносит эти вкрапления в текст на ПЯ без изменения. Если необходимо, он сопровождает то или иное выра­жение, которое может оказаться непонятным для реципиентов текс­та, соответствующим примечанием с переводом или более разверну­тым пояснением. От некоторых латинских слов и выражений в современных языках остались сокращения, причем широко извест­ные. В английском языке это сокращения типа e.g. (exempli gratia, на­пример), i.e. (id est, то есть).

Субъективность в научно-техническом, и особенно в техническом, тексте сводится к минимуму. И тем не менее в научно-исследователь­ском по своему характеру тексте встречаются различные формулы мо­дальности, как грамматической, так и лексической, выражающие субъективность высказываемого мнения. Примерами лексически вы­раженной модальности могут служить слова и выражения по всей ве­роятности, вероятно, как представляется, как кажется, in my opinion, as it may seem, obviously, to be sure и др. Нередки апелляции к предшест­вующему научному опыту: as is well known, как известно и т.п.

В целом, с точки зрения плана содержания, для стиля изложения научно-технического материала характерными являются ясность, точность и последовательность. Изложение материала строится на строгой логичности, а не на ассоциативно-образных связях. Этим объясняется большая роль, которую играют в таком тексте языковые средства семантической и формальной когезии (сцепление; зацепление, связь, сочленение 2) единство, спаянность, сплоченность)

К средствам семантической когезии относят, например, термины. Обеспечить репрезентативность семантической когезии до­вольно просто, поскольку в таком случае главное обеспечить репрезен­тативный перевод терминов и других лексических единиц, скрепляю­щих текст воедино. Лексических средств когезии в научно-техническом тексте обычно бывает очень много, и переводчик вправе незначительно изменять их количество. Например, ради благозвучности текста какой-либо термин, повторяющийся слишком часто, он может заменить на со­ответствующее ему местоимение. Главное, чтобы это было сделано не в ущерб ясности и точности изложения.

Сложнее дело обстоит в случае перевода средств формальной когезии. К ним относятся местоимения, союзы, вводные обороты (следовательно, далее, итак, поскольку... постольку и др.). Средства формальной когезии играют в научно-техническом тексте очень важ­ную роль, и их следует максимально полно и точно передавать средст­вами ПЯ. В противном случае переводчик лишает оригинал, пред­ставленный в ПЯ переводом, по крайней мере частично, его логичности в способе подачи научно-технической информации.

В то же время при переводе таких лексических единиц допустима вариативность. Например, английский союз for можно переводить на русский язык и как поскольку, и как потому что, и даже как ибо, хотя последний вариант перевода несколько завышает планку стилистики изложения.

Синтаксис научно-технического текста может быть довольно сложным. Однако переводчик, помня о том, что в такого типа текс­тах план содержания превалирует над планом выражения, может прибегать к различного рода синтаксическим перестройкам и даже разбивать одно предложение на два или, наоборот, объединять два в одно, если это обеспечивает большую ясность и недвусмысленность изложения.

Что касается графики, то в научного типа текстах нередки полу­жирный шрифт, курсив; какие-то важные слова и термины даются в разрядку и т.д. По возможности переводчик должен сохранять эти полиграфические средства выделения того или иного аспекта изложе­ния. Хотя опять-таки ему нужно учитывать некоторые национальные традиции оформления текстов. Так, часто названия (книг, статей и т.д.) в английском языке выделяются курсивом, в русском же мы предпочитаем двойные кавычки.

Несколько слов следует сказать о переводе собственных имен и на­званий. Лучшим, хотя, к сожалению, еще не общепринятым, являет­ся перевод (транслитерация или транскрипция) имен собственных, который тут же (в скобках) снабжается первоначальным написанием этих имен (при первом упоминании). Например: ...в работе Г. Тиль (G. Thiel)..., ...из этой статьи проф. Дж. Вудсворт (J. Woodsworth) ста­новится ясно..., ...известный американский переводовед Ю. Найда (Е. Nida)... и тд. Иначе по русскому переводу имен почти невозможно или довольно непросто определить их написание на латинице, что может, в свою очередь, воспрепятствовать узнаванию соответствую­щих имен читателями, которые знают их в таком написании. Кроме того, может оказаться сложным найти труды данных авторов для са­мостоятельного изучения. Другими словами, переводчик не должен мешать читателю в отождествлении того или иного имени собствен­ного, тем более в научно-технической работе, где весь ссылочный ма­териал приобретает особую важность и принципиальность.

В целом, научно-технические тексты отличает предельная прозрач­ность структуры. Так, во введении или вступительной части более или менее развернутого текста часто указывается, о чем говорится в каж­дом разделе. Кроме того, научно-технический текст содержит немало того, что условно можно назвать перекрестными внутритекстовыми ссылками: см. выше / ниже, see Chapter N и тд. Выражения этого типа следует переводить соответствующими устойчивыми выражениями ПЯ, а не буквально, поскольку они носят исключительно конвенцио­нальный, формульный характер.

Все сказанное выше о научно-техническом тексте отражает иде­альное положение вещей. Нередко, однако, переводчик сталкивается с текстами, в которых те или иные их образующие аспекты проявля­ются в дефектной форме. Например, оригинал может быть выстроен не совсем логично. Как должен поступать в таком случае перевод­чик — просто переводить как есть или редактировать? Ответить на этот вопрос довольно сложно. Все зависит от ситуации, в которой ра­ботает переводчик, и от того, какое задание он получил от заказчика перевода. Если его просят отредактировать, он редактирует, если нет, то просто переводит1.

При переводе научно-технических текстов очень важен этап подго­товительной (к собственно переводу) работы. Хотя этот этап важен и при переводе, например, художественного текста, суть подготовки будет принципиально разной. Во время подготовки к переводу научной статьи или брошюры, книги или другого вида научно-технического текста пе­реводчик должен вникнуть в тему, проблематику и способы выражения этой темы (термины, характерные обороты). Иначе он рискует просто не понять, о чем идет речь, а если понять, то не суметь выразить это средствами ПЯ. Кроме того, он должен узнать как можно больше об ав­торе текста, историческом периоде, в который он жил (если это не ны­не живущий ученый), статусе данного труда среди других его работ и ра­бот его коллег, эволюции употребления тех или иных ключевых терминов, сути научных дискуссий поданной проблематике и т.д.

Возможно, переводчику придется несколько (или значительно) архаизировать язык изложения, если окажется, что работа принадле­жит ученому далекого прошлого.

Переводя научно-технические тексты, переводчик может работать и в одну сторону (т.е. переводить только с одного языка на другой), и в обе (например с английского языка на русский и наоборот). Выбор направления перевода зависит от условий осуществления коммуника­ции. Скажем, во время научных конференций каждый переводчик может переводить в одну сторону на более или менее значительных отрезках речи (выступлениях, докладах), но беседы, переговоры, на­учно-технические диспуты, обсуждения и т.п. чаще всего требуют ра­боты переводчика в обе стороны.

Hayчнo-популярные тексты

При переводе научно-популярных текстов — учебников, статей, бро­шюр и т.д. — следует учитывать то, что в них в большей или меньшей степени снижается академичность изложения, подразумевающая нейтральность подачи материала, отстраненность и объективность, исключение индивидуальной вовлеченности в стиль письма и т.д., за­то заметно ощущается стремление увлечь читателя, упрощается стиль изложения. Дело в том, что меняется адресат, в роли которого высту-

пает уже не специалист в данной области знания, а человек, просто интересующийся соответствующей сферой научных исследований или только овладевающий ею.

Поэтому, несмотря на то что стиль изложения упрощается, суще­ственно усложняется коммуникативная задача. Теперь переводчик должен совмещать при переводе и научность, и популярность. Для этого необходимо видеть долю того и другого в общем целом. В вузов­ском учебнике популярность проявится в том смысле, что определе­ниями будут снабжаться не только вновь вводимые автором термины, но и уже принятые и утвердившиеся в данном научном направлении. В школьном учебнике отход от академической строгости научно-тех­нического текста становится еще более заметным. Здесь упрощаются примеры — становятся более доступными и по тематике, и по стилю изложения; значительно уменьшается количество терминов, сокра­щений; снижается плотность информации; упрощается синтаксис. Нейтральность стиля в целом хотя и сохраняется, но (если вспомнить наш отрезок со всеми типами текстов, на котором научно-техничес­кий текст находится слева, а художественный — справа) сдвигается вправо, в сторону разговорно-бытового стиля.

Это еще более очевидно, когда мы беремся за перевод научно-по­пулярного текста, адресованного широкой читательской публике. Бо­лее строгим будет изложение в статьях, книгах и т.п., рассчитанных на взрослую аудиторию; менее строгим — в книгах для детей. Авторство в научно-популярном тексте такого типа становится уже не номи­нальным, а вполне конкретно и недвусмысленно проявленным. Автор остается все тем же специалистом высокого класса, ученым, исследо­вателем в данной области знания, но теперь он много говорит от себя лично, приводит примеры из собственной жизни и практики, а не просто выступает представителем научной общественности; говорит или пишет от первого лица, что, как мы помним, было недопустимо в строго академическом научном тексте. Здесь сильно стремление ув­лечь адресата текста предметом своего профессионального, научного или технического, интереса. Автор обращается к читателю напрямую, употребляет отходящую от нейтрального стиля лексику (разговорные, просторечные выражения, оценочные определения), даже иногда придумывает условных персонажей, желая сделать повествование максимально динамичным и интересным для малоподготовленного к восприятию сложной и, может быть, иногда очень специальной ин­формации. В научно-популярном тексте возможны различные исто­рии, анекдоты, которые тоже помогают автору облегчить восприятие излагаемого материала.

Примером научно-популярного текста является следующий отры­вок из книги известного советского физика-теоретика А.Б. Мигдала «Как рождаются физические теории» (1984):

Удивительное свойство света. Но, может быть, равенство скорости распро­странения света относится только к системам координат, движущимся с малыми скоростями?

В 1887 г американский физик Альберт Майкельсон измерил с колос­сальной точностью скорость света вдоль и поперек движения Земли. Опыт Майксльсона доказал, что скорость света не зависит от скорости источни­ка и одинакова в неподвижной и движущейся системе координат. Прин­цип относительности оказался справедливым для света.

На первый взгляд это очень странно. В классической механике ско­рости движений складываются. Если человек идет по вагонам по ходу поезда со скоростью пять километров в час, а сам поезд движется со скоростью пятьдесят километров в час, то скорость прогуливающего­ся пассажира относительно Земли будет пятьдесят пять километров в час. То же самое, согласно классическому закону сложения скоростей, должно происходить и со светом. Но на деле скорость света всегда одна и та же.

Уже первое слово в этом отрывке удивительное явно не вписывает­ся в стиль строгой научной прозы. То же верно в отношении выраже­ния модальности (может быть, ср. возможно), да и сам вопрос, от­крывающий раздел, вместо более принятого в строго научном стиле утвердительного предложения типа: Но однако, возможно, равенст­во скорости распространения света относится исключительно к систе­мам координат, движущимся с малыми скоростями. Все это указывает на стремление автора установить непосредственный контакт с читате­лем, вовлечь его в собственные рассуждения.

На то, что этот текст является научно-популярным, указывает и ха­рактер объяснения опыта Майкельсона. Для любого физика-специа­листа достаточно назвать автора и год этого известного, хрестоматий­ного эксперимента. Пересказ его сути был бы явно излишним.

Предложение на первый взгляд это очень странное также выдает в тексте его научно-популярную ориентированность. Наконец, пример о человеке, идущем по ходу поезда и о его скорости в сравнении со скоростью движущегося поезда, опять-таки был бы излишним для ра­боты, рассчитанной на читателя-специалиста.

При переводе этого фрагмента переводчик должен сохранить тща­тельно выверенный в оригинале баланс между дозировкой научной информации и теми чертами авторского стиля, которые помогут чи­тателю ее воспринять.

Искусствоведческие тексты

К научным и научно-популярным текстам примыкают тексты искус­ствоведческие. Они могут быть более или менее нагружены специаль­ной лексикой терминологического характера, но насколько более или насколько менее, будет зависеть от адресата текста.

Например, в музыковедческом тексте вполне могут встретиться итальянские обозначения музыкальных темпов или характера испол­нения, реже — немецкие и французские, что, понятно, будет зависеть от того, музыка композиторов каких стран анализируется. При этом тексты будут снабжаться переводом или кратким пояснением, если музыковедческий текст рассчитан на широкую аудиторию. И наобо­рот, если текст рассчитан на специалистов, то никакого перевода мо­жет не быть (как, скажем, у латинских терминов в юридическом тек­сте): В сонатном Allegro композитор неожиданно вводит хор a cappella за сценой... При этом каждому музыканту-профессионалу понятно, и что такое сонатное Allegro (первая часть сонаты или симфонии, которая обычно пишется в быстром темпе, — по-итальянски Allegro), и что та­кое хор a cappella (без сопровождения оркестра или какого-либо му­зыкального инструмента типа фортепиано).

В статье или книге о живописи, архитектуре, литературе или кино будут свои термины, но то, что позволяет объединить все искусство­ведческие тексты, — это существенно больший по сравнению с есте­ственно-научными текстами и текстами из сферы точных и гумани­тарных наук процент ярких эпитетов, сравнений и даже метафор, что объясняется особенностями предмета повествования. Репрезентатив­ность перевода такого текста резко снизится, если не передать яр­кость и образность его языка.

2. Особенности перевода публицистических текстов

Перейдем к текстам, которые относятся к (газетно-)публицистическому функциональному стилю. При этом мы движемся дальше вправо по нашему воображаемому отрезку, отражающему все функциональные стили. Публицистический стиль, таким образом, оказывается в самом центре этого отрезка.

Здесь мы имеем дело одновременно с информацией когнитивной и эмоциональной. С одной стороны, публицистические тексты наце­лены на сообщение фактов, сведений, описание событий, с другой — это уже не объективная их подача, как было в научном стиле изложе­ния. Публицистика активно вмешивается в жизнь общества, форми­руя общественное мнение путем отрытого комментирования факти­ческого материала, который попадает в поле ее зрения.

А в поле зрения публицистики попадает самый широкий спектр происходящего, происходившего и даже того, что еще только будет происходить, что планируется или начинается. Публицистика отсле­живает масштабные социальные, политические и экономические процессы, причем в разные их моменты — зарождения, развития и расцвета, угасания и упадка. Масштабными эти процессы можно на­звать потому, что они могут касаться всех и каждого, кто живет сего­дня на нашей планете.

В то же время публицистика показывает эти процессы, не упуская из виду все многообразие их слагаемых, тех деталей и подробностей, из которых состоят все эти глобальные события и явления (какие-то Локальные новости, события, происшествия, тенденции; очерки о людях, небольших коллективах, социальных группах и т.п.).

Все, что было сказано выше о публицистике, вбирающей в себя об­щее и частное, мелкое и глобальное, очень напоминает то, о чем гово­рится у И. Бродского в «Эклоге 5- (летней)». Бродский прекрасно показал здесь этот переход от мелкого, частно­го, будничного к глобальному, полномасштабному, универсальному. Различные травы, цветы, растения, их колыхания на ветру, их цветение, их очертания — все это вдруг складывается в громадные обобщения (пи­рамиды, пагоды, рухнувшая колонна, минарет, Вавилон, Третьеримск). Аллюзия на древнегреческую мифологию (упоминание Леды) опять-та­ки производит тот же эффект обобщенности, изображения жизни в це­лом, в ее исторической перспективе, уходящей далеко вглубь веков и тысячелетий, которая, тем не менее, складывается из мелких движений.

Наше отступление (из другого функционального стиля), как пред­ставляется, помогает уяснить, что происходит в публицистике. Она показывает нам глобальное, но через его частные проявления. (Неда­ром публицистику называют летописью современности.) Это сближа­ет ее с художественным функциональным стилем, но больший удель­ный вес когнитивной, подлинной в своей фактографической точности информации все же делает ее непохожей на художественные произведения, где больше вымышленного, чем достоверного с факто­логической точки зрения.

Итак, тематически публицистический стиль отличается огромным разнообразием. Это не может не влиять на спектр представленных в нем жанров и видов текстов. Конечно, это и устные (теле-, радиожурналистика), и письменные тексты (все, что связано с газетно-публицистическим стилем). И те и другие, соответственно, требуют различ­ных приемов и методов обработки. Для переводчика разделение публицистических текстов на устные и письменные также имеет важное значение именно с точки зрения различных приемов передачи ориги­нала и перевода.

В научном функциональном стиле и в официально-деловой речи, мы также отметили наличие и устных, и письменных жанров. Но там ( это разделение все-таки еще не играет той роли, что в публицистике. Устный научный доклад или доклад какого-либо официального лица, конечно, отличается от письменной речи. Предложения будут короче, синтаксис проще, выступление будет менее насыщено сложными терминами, а их концентрация на синтаксический период будет меньшей, чем в письменной речи, где есть возможность вернуться к сложным и терминологически насыщенным предложениям, абзацам и перечитать их. И все же разница будет минимальной. Не случайно, и научные доклады, и лекции, и официальные (политические и др.) выступления часто фактически зачитываются и уж по крайней мере тщательнейшим образом продумываются. Это свидетельствует о близости устного научного или официально-делового изложения к их письменному варианту. Переводчик часто уже заранее получает текст выступления, который может просмотреть перед переводом хотя бы в самых общих чертах.

Разделение на устную и письменную речь в публицистическом сти­ле имеет более «радикальные» последствия для стиля изложения и, ко­нечно, особенностей перевода. Скажем, в теле- или радиопрограммах стиль изложения, как правило, предельно упрощается, поскольку рассчитан на самые широкие зрительско-слушательские массы. В этом случае публицистический текст приближается к разговорно-бытовому, функциональному стилю (продвигается дальше вправо по нашей шкале функциональных стилей). И перевод, конечно, должен отразить этот сдвиг к разговорно-бытовому стилю, иначе будут нарушены усло­вия, обеспечивающие репрезентативность перевода.

В письменной публицистике — особенно в отраслевых журналах и газетах, рассчитанных на профессионалов и специалистов в той или иной области знания или деятельности, — речь журналиста, автора той или иной статьи, будет приближаться к научному или официально-деловому стилю (т.е. сдвигаться влево по.шкале функциональных стилей). Это скажется на характере избираемых для изложения лингвистических средств: будет больше терминов, будет специфически письменный, более сложный синтаксис и т.д. Конечно, все эти черты должен будет вобрать в себя и перевод.

Подача информации в публицистическом тексте может разворачи­ваться, в отличие от текста научного, не только сообразуясь с логикой, но и следуя ассоциациям. В этом смысле руководящим принципом построения текста будет стремление автора не только и не просто проинформировать реципиента, а еще и достичь определенного эф­фекта, определенным образом воздействовать на аудиторию, чему подчинены все средства выразительности, в том числе и способ орга­низации текста.

Итак, автором публицистического текста чаще всего является журналист. Имя автора, как правило, указывается, хотя и не всегда. Например, мы не найдем указания на авторов кратких информаци­онных сообщений и заметок о новостях в той или иной (социаль­ной, политической или экономической) сфере жизни общества. В передовой статье автор также выражает не свою, а редакционную позицию по какому-либо актуальному вопросу. Таким образом, да­же тогда, когда авторство не анонимно, оно обычно не принципи­ально, поскольку в целом ряде публицистических жанров журна­лист выступает, высказывая не свою собственную точку зрения в отношении освещаемых событий, а точку зрения редакции, пред­ставителем которой он в данном случае является. (Поэтому, между прочим, в различного рода дискуссионных и полемических статьях и выступлениях в том случае, когда позиция автора какой-либо публикации не совпадает с позицией редакции, это специально оговаривается. Например, перед статьей или после нее помещается небольшое примечание о том, что автор высказывает в ней собст­венное мнение. В нацеленных на публикацию дискуссионных и полемических материалов изданиях это оговаривается в разделах, где помещаются сведения о составе редакции и особенностях изда­ния. Например, может быть сказано, что печатаемые материалы не всегда отражают позицию редакции или что редакция не несет от­ветственности за содержание тех или иных публикаций и т.п.) Не­сколько более определенно индивидуальное «я» журналиста может быть выражено в очерке, авторской радио- или телепередаче или, скажем, в фельетоне.

В качестве реципиента публицистических текстов может высту­пать самая широкая аудитория. Однако есть немало изданий, ориен­тированных на те или иные социальные группы (например, возраст­ные, религиозные), профессиональные круги.

Уже было сказано, что информация, которая представлена в текс­тах публицистического функционального стиля, складывается из со­четания информации когнитивной и эмоциональной. Понятно, что, как и в случае с научно-популярной литературой, такое сочетание заметно усложняет коммуникативную задачу, решение которой должен в той же степени, что и в оригинале, обеспечить в своем переводе пе­реводчик. Это требует от него внимательного прочтения текста, умения уловить грань между информацией когнитивной и сопутствующей ей информацией эмоциональной, и эту грань не переступать, не нарушать баланса соотношения этих двух типов информации.

Повторимся: для публицистического типа текстов очень характерно не просто изложение тех или иных фактов, а активная их оценка. Жур­налист не просто рассказывает о событиях, он идет дальше и навязывает обществу некоторую их оценку, активно влияя на общественное мнение, формируя его. И в этом смысле особую важность приобретает тот критерий репрезентативности, который требует от переводчика макси­мально верно отразить именно позицию автора текста, в данном случае журналиста, которую очень легко исказить и тем самым больше про­явить свою позицию, позицию переводчика, а это недопустимо, даже если переводчик как личность с позицией автора совершенно не согласен. В таких случаях профессионал в переводчике должен брать верх" над его личностью с ее гражданской позицией, убеждениями, представ­лениями и т.д.

Понятно, что яркая оценочность тех или иных фактов социальной жизни имеет вполне конкретные языковые формы. При этом, пожалуй наиболее важным и показательным языковым ярусом является лексика.

Каждый функциональный стиль использует лексические единицы по-своему. Так, слова и выражения научно-технических текстов отли­чаются максимальной строгостью, недвусмысленностью, четкостью! значений, противостоящей естественной диффузности семантики слов и выражений в языке вообще; однозначным соотношением понятий с выражающей их формой — плана выражения с планом со­держания. Вот почему в научно-технических текстах так велика роль терминов. Зато диффузность значения слов ярко проявляется в разго­ворной речи. В художественном стиле изложения на первый план вы­ходит внутренняя форма слова, сопряжение между различными значениями лексических единиц.

Что же касается публицистического стиля, то для него характерна максимальное использование эмоционального потенциала слов и вы­ражений, их коннотативности, хотя, конечно, слова здесь реализуют свою функцию сообщения. Сочетание того и другого — эмоцио­нальности (без чего нельзя себе представить активную гражданскую позицию журналистики) и фактографичности слова — составляет суть лексических особенностей языка данного стиля.

В публицистике также немало терминов и терминологических об­разований, поскольку этого требует тематическое многообразие осве­щаемого СМИ материала, рели речь идет о политике, в тексте появ­ляются политические термины (демократия, инаугурация, кабинет министров, переговоры на высшем уровне, нота протеста, персона нон грата и др.); если об экономике, то, соответственно, появляются эко­номические термины (маркетинг, биржа, инфляция, демпинг к др.).

В то же время журналист, пишущий статью или готовящий репор­таж на какую-то тему, внимательно следит за тем, чтобы его текст по­нял неспециалист в данной области (исключение составляют публи­кации в отраслевых СМИ). Другими словами, им строго соблюдается принцип общедоступности и понятности материалов. Поэтому упо­требляемые в жанре публицистики термины являются либо уже ши­роко известными и общепонятными, либо они снабжаются специаль­ным пояснением или определением, но в целом их употребляется гораздо меньше, чем в научно-технических текстах.

Очень частотна в публицистике лексика с определенно выражен­ной оценочностью и образностью: эпитеты (ужасающий, великолеп­ный, ошеломляющий, странный); слова, принадлежащие к не нейтральным пластам лексики (архаизмы: веха, витиеватость, радеть, казенный; субстандартная лексика: мочить, сортир; слова, образован­ные по продуктивным, с яркой эмоциональностью моделям: штур­мовщина, заседанъице, слабоватый); библеизмы (козел отпущения, имя им — легион, на круги своя, разверзшиеся хляби небесные); специальная лексика, но в переносном значении (предвыборный марафон, полити­ческий фарс).

Довольно часто в данном жанре используются деформированные и намеренно контаминированные фразеологизмы. Так, о президентах США и России Б. Клинтоне и Б. Ельцине, у которых в определенный период их президентской карьеры возникли сложности из-за подмо­ченной репутации, в одной из англоязычных газет появилась статья под названием Lame Ducks of a Feather Flock Together, обыгрывающим выражение a tame duck, которое, кроме буквального значения хромая утка, имеет еще значение неудачливый человек, нуждающийся в чьей-либо помощи; к тому же это выражение входило в состав более развер­нутого фразеологизма-поговорки birds of a feather flock together (букв.: птицы одной породы стремятся объединиться в стаю — аналог русской пословице рыбак рыбака видит издалека).

Наконец, пожалуй, едва ли не главной особенностью публицисти­ческого текста являются клишированные словосочетания и выраже­ния. Но клишированность здесь особая, не такая, как в научно-техническом или официально-деловом стилях. В публицистике клише ис­пользуются гораздо более разнообразно, у них больше функций.

Во-первых, они служат для максимального упрощения восприя­тия за счет легкой узнаваемости слов и выражений. Журнально-газетный текст или устный репортаж воспринимаются «гладко». Реципиент такого текста будто скользит по нему, воспринимая ис­ключительно факты и их оценку. При этом время от времени журна­лист прибегает к помощи ярких словесных образов, чтобы привлечь внимание своей аудитории к тому или иному важному, с его точки зрения, моменту.

Во-вторых, журналистские клише черпаются из самых разных те­матических сфер в зависимости от того, о чем в данном случае идет речь. Но особенно любимы журналистами клише из разговорного и литературного стилей — почти сплошь стертые метафоры, устойчи­вые эпитеты и другие так называемые речевые штампы (жест доброй воли, кризис доверия, демографический взрыв, гром аплодисментов, мрачные прогнозы, радужные перспективы, скороспелые выводы и т.д.). С помощью таких клише журналистика балансирует между, с одной стороны, яркостью (пусть и весьма умеренной по сравнению с худо­жественной речью), а с другой — общедоступностью выражения.

Если говорить о переводе всего этого лексического многообра­зия, то здесь, конечно, возникает немало сложностей. Отнюдь не всегда можно найти соответствие слову или выражению, которое удовлетворительно представляло было их в ПЯ. Возьмем, например, то же название Lame Ducks of a Feather Flock Together. Как сохранить при переводе его на русский язык образность, ироничность подтек­ста, фразеологическую контаминацию? Решить без потерь эту зада­чу вряд ли удастся. Самым нетворческим и проигрышным, но, в принципе, все же удерживающимся в рамках репрезентативности является перевод с нейтрализацией, так что переведенное название этой статьи даст русскоязычному читателю представление о пробле­матике английского оригинала, но не более. Это мог бы быть пере­вод типа: Два президента с подмоченной репутацией объединяются и протягивают друг другу руки. Проигрышным он является потому, что сводит практически на нет эмоциональный заряд оригинала. Более удачным стал бы перевод, в котором переводчику удалось бы сохра­нить эмоциональную компоненту выражения. Этого можно достичь за счет сохранения образности по аналогии с переводом фразеоло­гизмов. Прежде всего следует выделить семантическое ядро выска­зывания, а затем подобрать аналогичный фразеологизм в языке пе­ревода (см. гл. 8).

Еще один пример. В нижеследующем отрывке из романа известно­го американского писателя К. Фоллетта (К. Follett) «Code to Zero» то­же есть упоминание одного хлесткого газетного заголовка.

...Almost four months ago, the Soviet Union had stunned the world by send­ing up the first space satellite, the Sputnik. In all the countries where the tug-of-war between capitalism and communism was still going on <...> the message was heard: communist science is best. A month later the Soviets had sent up a second satellite, Sputnik /I, with a dog onboard. Americans were devastated. A dog today, a man tomorrow.

President Eisenhower was quoted as promising an American satellite before the end of the year. On the first Friday in December, at fifteen minutes to noon, the U.S. Navy were announced to launch the Vanguard rocket and they did in front of the world's press. It rose a few feet into the air, burst into flames, toppled sideways, and smashed to pieces on the concrete. IT'S A FLOPNIK! said one headline.

Итак, как же перевести заголовок It's a Flopnik! Очевидно, языковая игра в этом случае осуществляется на уровне словообразователь­ных моделей. Flopnik — это новообразование от спутник с суффиксом -nik. В английском языке в 1960-е гг. появилось немало слов с этим суффиксом. Но здесь с его помощью образовано слово с корнем flop, что значит буквально шлепок, хлопок, а метафорически — провал, не­удача. Автор заголовка, обыграв ситуацию (падение космического ко­рабля), дал ей свою злую, колкую оценку (полнейший провал амери­канской попытки догнать СССР и противопоставить ему свою мощь космической державы). Таким образом, переводчику нужно работать и на сложном, реализующем по крайней мере два значения слова flop семантическом уровне, и на уровне плана выражения (уровне слово­образовательной модели с очень красноречивой и ярко проступаю­щей внутренней формой).

В отношении синтаксиса публицистического функционального стиля можно сказать, что он в значительной мере нацелен на воспро­изведение конструкций разговорной речи. Это объясняется требованием общедоступности. Кроме того, разговорные синтаксические конструкции наиболее лаконичны, лапидарны, емки, выразительны. Часто произведения речи, относящиеся к данному функциональному

стилю, выстраиваются по типу разговорной речи диалогического ха­рактера (даже тогда, когда формально перед нами монолог).

Синтаксису в публицистике свойственны различные риторичес­кие построения (параллельные, анафорические конструкции, вопро­сительные и восклицательные предложения). В целом же он (вместе с другими языковыми средствами) помогает подчеркнуть значимость какой-либо информации, противопоставить ее чему-то будничному. Для примера приведем начало репортажа Б. Горбатова и М. Мержано­ва «Пушки больше не стреляют» об окончании Великой Отечествен­ной войны:

Восьмого мая тысяча девятьсот сорок пятого гола. Гитлеровская Германия поставлена на колени. Война окончена. Победа.

В отрывке очевидна ориентация на факты, которые выразительнее любых комментариев. Историческая значимость момента подчеркива­ется скупостью слов и предельной простотой и лаконичностью фраз. Более того, постепенно длина предложений уменьшается и, наконец, сводится к слову-предложению Победа. В нем, как в выводе, заключе­на вся сила осознания произошедшего. И в значительной степени этот эффект достигается благодаря синтаксису [См.: Солганик. С. 207—208].

Конечно, как и любой другой функциональный стиль, публицис­тический представлен целым спектром текстов, относящихся к раз­личным жанрам и видам (очерк, фельетон, репортаж, информацион­ное сообщение и др.) со своими структурно-типологическими особенностями. Чтобы обеспечить репрезентативность перевода каж­дого из них, переводчик должен тщательно изучить и передать эти особенности в переводе.

Перевод текстов, относящихся к публицистическому функцио­нальному стилю, чаще всего осуществляется каждым конкретным пе­реводчиком в обе стороны. Хотя иногда специфика издания, для ко­торого он готовит свои тексты, требует от него сосредоточения на каком-то одном направлении перевода.

3.Повышенные требования к точности информативных переводов и к специальным знаниям переводчика.

САМОСТ-Но

4. Использование элементов перевода в других видах языкового посредничества. Особенности перевода материалов для средств массовой информа­ции. Специфические требования к дублированию кинофильмов.

САМОСТ-НО

ВОПРОСЫ 5-РАССМОТРЕН

6. Коммуникативная характери­стика письменного и устного перевода.

САМОСТ-НО

7.Смешанный перевод

РАССМОТРЕН

8. Виды устного перевода.

ПЛАН (СДОБНИКОВ СТР. 288)

1. Задачи устного перевода

2. Разделение теории устно­го перевода

3. три направления рассмотрения устно­го перевода

4. Устный перевод как вид переводческой деятель­ности

Задачи устного перевода во многом схожи с зада­чами прочих видов переводческой деятельности. Однако с точки зрения основных механизмов осу­ществления устного перевода и условий его осуще­ствления устный перевод имеет определенные от­личия от письменного перевода. Осознание этого факта, связанное с тем, что во второй половине XX века сфера использования устного перевода зна­чительно расширилась, привело к систематическо­му исследованию закономерностей и особенностей устного перевода и появлению специальной теории устного перевода. Более того, в рамках теории устно­го перевода стали различать теорию последователь­ного перевода и теорию синхронного перевода.

В рамках проводимых исследований устного пе­ревода можно выделить три направления;

1 Изучение факторов, влияющих на извлечение переводчиком информации, содержащейся в оригинале. Восприятие устной речи отличается кратков­ременностью одноразовостью и дискретностью. Полнота понимания зависит от ритма, паузации и темпа речи; извлечение информации происходит в виде отдельных порций по мере развертывания цепочки языковых единиц в речи оратора, восприятие осуществляется на основе «смысловых опорных пунктов. Переводчик прогнозирует последующее содержание текста на основе уже воспринятых «квантов» информации.

2. Рассмотрение устного перевода как особого вида речи на ПЯ. Описание специфики устной речи переводчика, отличающейся от обычной «непереводной» речи. Отличия определяются тем, что речь переводчика ориентирована на оригинал и форми­руется в процессе перевода. В рамках этого направ­ления изучаются также особенности синхронного перевода.

3. Изучение устного перевода как особого вида перевода, т.е. в противопоставлении письменному переводу. Основное внимание при этом уделяется выявлению количественных и качественных осо­бенностей устного перевода, отличающих его от перевода письменного и составляющих его специ­фику.

Устный перевод как вид переводческой деятель­ности можно определить следующим образом:

Устный перевод — это вид перевода, при кото­ром оригинал и его перевод выступают в процессе перевода в нефиксированной форме, что предопре­деляет однократность восприятия переводчиком отрезков оригинала и невозможность последующе­го сопоставления или исправления перевода после его выполнения. При устном переводе создание тек­ста перевода может происходить либо параллельно восприятию оригинала, либо после того, как завершится восприятие оригинала.

9. Последовательный и синхронный перевод как виды коммуникативной деятельно­сти

САМОСТ-НО (СДОБНИКОВ СТР. 289-291)

ЛЕКЦИЯ 13

ПЛАН

1. Проблема определения понятия эквивалентности.

2. Смысловая близость текстов оригинала и перевода как основа их коммуникативной равноценности.

3. Три подхода к определению эквивалентности.

4. Требование максимальной эквивалентности в оце­ночных определениях перевода.

5. Эквивалентность как сохранение инварианта со­держания.

6. Дескриптивная концепция переводческой эквивалентности.

7. Классификация видов эквивалентности.

8. Формальная и динамическая эквивалент­ность.

1. Проблема определения понятия эквивалентности.

ПЛАН (ГАРБОВСКИЙ СТР. 263)

1. Определение понятия

2. противоречивость определения эквивалентности

3. Понимание относительности эквивалентности в теории пере­вода

4. Проблема эквивалентности в связи с типом переводимого текста (Виноградов)

5. точка зрения И.С.Алексеевой

6. точка зрения В. Коллера

Проблема верности перевода, давно изучавшаяся филолога­ми, в настоящее время излагается в иных терминах, центральным из которых является термин «эквивалентность». Эквивалентность предстает как довольно сложное и многогранное понятие, которое не может быть однозначно интерпретировано в теории перевода. «Понятие эквивалентности, – утверждает В.Н.Комиссаров, — раскрывает важнейшую особенность перевода и является одним из центральных понятий современного переводоведения».

Считается, что термин «эквивалентность» стал употребляться в современной теории перевода сравнительно недавно. Так, П.М. Топер, отмечая разнообразие мнений о том, когда и откуда вошел в теорию перевода термин «эквивалент», полагает установленным, что «впервые термин "эквивалент" стал употребляться в совре­менном переводоведении по отношению к машинному переводу, а к переводу "человеческому" его предложил принять Р. Якобсон в статье "О лингвистических аспектах перевода" (1959)»'.

В самом деле, если современная теория перевода родилась в середине XX столетия, то понятно, что термин, означающий ее основную категорию, возник одновременно с ней. Но в некото­рых языках, например во французском, слово équivalent (эквива­лент) в том лингвистическом значении, в каком мы употребляем его сегодня (слово или выражение, которым можно заменить другое слово или выражение), зарегистрировано во второй поло­вине XIX в. (1864). Его можно встретить уже у Бодлера (1821 — 1867): «Le mot infini, comme les mots Dieu, esprit et quelques autres expressions, dont les équivalents existent dans toutes les langues» — «Слово бесконечность, как и слова Бог, дух и некоторые другие вы­ражения, эквиваленты которых существуют во всех языках».

Но для теории перевода важно скорее не то, кто и когда ввел этот термин в употребление, а то, с каким значением он функцио­нирует в научном аппарате конкретной науки и как коррелирует с другими терминами этой науки. Так, в работе Вине и Дарбельне «Сопоставительная стилистика французского и английского языков» (1958) термины équivalent, équivalence, аналоги русских эквивалент и эквивалентность, употребляются не только в при­вычном нам значении некой равнозначности и подобия сравни­ваемых форм выражения, предполагающих их взаимозаменяе­мость, но и как обозначение одного из приемов перевода2.

Поэтому прежде чем рассматривать категорию эквивалентности как главную категорию теории перевода, необходимо определить содержание понятия, заключенного в термине эквивалентность, принятом именно в науке о переводе, отношение к этому поня­тию переводоведов разных направлений и попытаться выяснить, как соотносится понятие эквивалентности перевода с близкими понятиями адекватности, верности, точности.

В русском языке слово эквивалентность обозначает свойство по значению прилагательного эквивалентный, т.е. являющийся эквивалентом, равноценный, равнозначный, равносильный, пол­ностью заменяющий что-либо в каком-либо отношении1. Соот­ветственно эквивалент — это нечто равноценное, равнозначащее, равносильное другому, полностью заменяющее его.

В определении слова эквивалентный следует обратить внима­ние на его некоторую противоречивость.

В первой его части го­ворится о том, что сравниваемые объекты равны по ценности, значению, силе. Иначе говоря, они одинаковы, совершенно, т.е. абсолютно сходны.

Во второй же части утверждается, что эквива­лентно то, что полностью заменяет что-либо в каком-либо отно­шении. Словарь русского языка, дающий определение приведен­ных выше слов, иллюстрирует значения слова эквивалент весьма интересным и важным для теории перевода примером из «Днев­ника старого врача» Пирогова: «Мое назначение в кандидаты профессорского института считалось уже эквивалентом лекар­ственного испытания». Очевидно, что две приведенные Пироговым ситуации не одинаковы и совершенно не сходны. Но в од­ном отношении (из некоторого множества) они имеют равную силу — позволяют, видимо, занимать определенные должности.

Противоречие в определении слова и приведенный пример убедительно демонстрируют относительность понятия эквивалент­ности, что имеет принципиальное значение для теории перевода. В самом деле, эквивалентность предполагает взаимозаменяемость сравниваемых объектов, но взаимозаменяемость не абсолютную, а возможную только в каком-либо отношении.

Понимание относительности эквивалентности в теории пере­вода, с одной стороны, важно для отграничения возможного от невозможного. Это отграничение помогает нам положительно ре­шить вопрос о переводимости. Действительно, если рассматри­вать эквивалентность как основное свойство текста перевода в его отношении к тексту оригинала, то именно неабсолютный ха­рактер этого отношения позволяет избежать максимализма в оценке возможностей перевода.

С другой стороны, относительность, заложенная в самом по­нятии эквивалентности, ставит сложный вопрос о том, в каком отношении текст перевода оказывается равнозначным, равноцен­ным, равносильным тексту оригинала. Этот вопрос пытается ре­шить наука о переводе на протяжении многих столетий. Ведь именно характер отношений между ИТ (исходным текстом) и ПТ (переводным текстом) лежит в основе определения «верности» перевода и оценки правомерности переводческих действий.

2. Проблема эквивалентности в связи с типом переводимого текста (Виноградов СТР. 18)

С эквивалентностью перевода оригиналу происходит нечто по­добное заключению врачей в справках общего характера. Вра­чи пишут: «Практически здоров», т. е. пациент может работать, хотя теоретически у него Бог знает какие хвори. Так и с перевод­ческой эквивалентностью.

Переводчик-профессионал всегда до­бьется практической информационной эквивалентности перевода подлиннику, но в теоретическом плане она, эта эквивалентность, весьма различна. Можно заранее утверждать, что любой перевод никогда не будет абсолютно идентичен каноническому тексту ори­гинала.

Эквивалентность перевода подлиннику — всегда понятие относительное. И уровень относительности может быть весьма различным. Степень сближения с оригиналом зависит от многих факторов: от мастерства переводчика, от особенностей сопостав­ляемых языков и культур, эпохи создания оригинала и перевода, способа перевода, характера переводимых текстов и т. п. Нас бу­дет интересовать последний из названных факторов. Но прежде разберемся в терминах. В теории и практике перевода оперируют такими сходными понятиями, как эквивалентность, адек­ватность и тождественность.

В широком плане эквивален­тность понимается как нечто равноценное, равнозначное чему-либо, адекватность — как нечто, вполне равное, а тождество — как нечто обладающее полным совпадением, сходством с чем-либо. Видимо, эта меньшая семантическая категоричность слова «эк­вивалентность» и сделало его предпочтительным в современном переводоведении'. Хотя, конечно, понятия адекватности, тождест­венности, полноценности и даже аналогичности остаются в том же семантическом поле, что и термин «эквивалентность» и иногда дублируют друг друга.

На наш взгляд, под эквивалентностью в теории перевода следует понимать сохранение относительного ра­венства содержательной, смысловой, семантической, стилис­тической и функционально — коммуникативной информации, содержащейся в оригинале и переводе.

Следует особо подчеркнуть, что эквивалентность оригинала и пе­ревода— это прежде всего общность понимания содержащейся в тексте информации, включая и ту, которая воздействует не только на разум, но и на чувства реципиента и которая не только эксп­лицитно выражена в тексте, но и имплицитно отнесена к подтек­сту. Эквивалентность перевода зависит также от ситуации порож­дения текста оригинала и его воспроизведения в языке перевода. Такая трактовка эквивалентности отражает полноту и многоуровневость этого понятия, связанного с семантическими, структурными, функциональными, коммуникативными, прагматическими, жан­ровыми и т. п. характеристиками. Причем все указанные в дефи­ниции параметры должны сохраняться в переводе, но степень их реализации будет различной в зависимости от текста, условий и способа перевода.

В современной теории перевода И.С.Алексеева утверждает, что термин «эквивалентность» обозначает соответствие тек­ста перевода тексту оригинала. Эквивалентность имеет объективную языковую основу, и поэтому ее иногда называют лингвистической, чтобы отграничить возможные толкования термина, связанные с ли­тературоведческим подходом к переводу. Понятие переводческой эквивалентности включает представление о результате перевода, максимально близком к оригиналу, и представление о средствах до­стижения этого результата. В истории перевода складывались раз­личные концепции эквивалентности. Часть из них актуальна и в наши дни.

Современный научный взгляд на эквивалентность избавился от прежнего метафизического представления о том, что можно до­биться такого перевода, который будет точной копией оригинала.

Это соответствовало метафизическому взгляду на текст как ариф­метическую сумму элементов, из которых каждый в отдельности мог быть воспроизведен в переводе. Поэтому и возникало время от вре­мени сомнение в возможности перевода вообще — всякий раз, когда развитие знаний о языке обнаруживало более сложные закономерности (лингвоэтническая специфика; природа знака; психология восприятия речи и т. п.). Выяснилось, что ни стопроцентная передача информации, ни стопроцентное воспроизведение единства текста через перевод невозможны.

И это не означает, что перевод невозможен вообще, а только то, что перевод не есть абсолютное тождество с оригиналом. Таким образом, переводческая эквивалентность предусматривает достижение максимального подо­бия; теория эквивалентности — это теория возможного, исходя из максимальной компетентности переводчика.

Однако, говоря о максимальном подобии, мы хотим представлять себе условия достижения эквивалентности. И тогда обнаруживает­ся, что эквивалентность — понятие комплексное; для ее описания исследователи применяют целую палитру параметров.

В. Коллер, например, называет 5 факторов, задающих определенные условия достижения эквивалентности:

1. Внеязыковое понятийное содержание, передаваемое с помощью текста, — и ориентированная на него денотативная эквивалентность.

2, Передаваемые текстом коннотации, обусловленные стилистическими, социолектальными, географическими факторами, и ориентированная на них коннотативная эквивалентность.

3. Текстовые и языковые нормы и ориентированная на них текстонормативная эквивалентность (наверное, точнее можно было бы обозначить ее как нормативно-конвенциональную эквивалент­ность. — И. А.).

Реципиент (читатель), на которого должен быть «настроен» перевод, — прагматическая эквивалентность.

Определенные эстетические, формальные и индивидуальные свойства текста— и ориентированная на них формально-эстети­ческая эквивалентность.

2.Смысловая близость текстов оригинала и перевода как основа их коммуникативной равноценности (КОМИССАРОВ СТР 113)

ПЛАН

1. степень близости перевода к оригиналу

2. разные типы эквивалентности

3. значения терминов «эквивалентность» и «адекватность»

Эффективность межъязыковой коммуникации во многом определяется степенью близости перевода к оригиналу. Вопреки презумпции их идентичности, которая лежит в основе использования рецепторами текста перевода в качестве полноправного репрезентанта оригинала, языковые и культурные различия приводят к нетождественности этих текстов. Коммуникативное приравнивание разноязычных текстов в процессе перевода сопровождается более или менее существенными опущениями, добавлениями и изменениями.

Переводчику постоянно приходится решать, какими элементами оригинала можно пожертвовать, чтобы сделать возможным полноценное воспроизведение других, коммуникативно более значимых его частей. В связи с этим одним из центральных понятий теории перевода является понятие «эквивалентность перевода», которое обозначает относительную общность перевода и оригинала при отсутствии их тождества.

Различается теоретически возможная эквивалентность, определяемая соотношением структур и правил функционирования двух языков, и оптимальная — близость, достигаемая в конкретном акте перевода. И в том, и в другом случае эквивалентность не представляет собой фиксированную величину: степень близости перевода и оригинала может быть различной и эквивалентность перевода устанавливается на разных уровнях.

Иначе говоря, существуют разные типы эквивалентности, различающиеся по степени близости двух текстов.

Степень эквивалентности может быть достаточно объективно определена путем сопоставления текста перевода с оригиналом, и она служит одним из критериев при оценке результатов переводческого процесса. Однако, в целом, такая оценка выводится на основе целого ряда факторов. В ряде случаев для успеха межъязыковой коммуникации достижение максимальной эквивалентности оказывается необязательным, а иногда даже нежелательным. Это вызвало необходимость в введении оценочного термина «адекватность перевода», обозначающего соответствие перевода требованиям и условиям конкретного акта межъязыковой коммуникации.

В соответствии со значениями терминов «эквивалентность» и «адекватность» адекватный перевод включает определенную степень эквивалентности, но эквивалентный перевод может и не быть адекватным.

3. Три подхода к определению эквивалентности (КОМИССАРОВ СТР 118 Лекция N 7)

ПЛАН

1. 1 подход к определению

2. 2 подход к определению

3. 3 подход к определению

В современном переводоведении можно обнаружить три основных подхода к определению понятия «эквивалент». Первый подход.

Некоторые определения перевода фактически подменяют эквивалентность тождественностью, утверждая, что перевод должен полностью сохранять содержание оригинала. А.В.Федоров, например, используя вместо «эквивалентности» термин «полноценность», говорит, что эта полноценность включает «исчерпывающую передачу смыслового содержания подлинника». Само понятие «исчерпывающая передача», по-видимому, должно означать, что перевод будет иметь то же самое содержание, что и оригинал.

Такое кардинальное решение вопроса «снимает» необходимость особо определять понятие «эквивалентность». К сожалению тезис о исчерпывающей передаче содержания оригинала

не находит подтверждения в наблюдаемых фактах, и его сторонники вынуждены прибегать к многочисленным оговоркам, которые фактически выхолащивают исходное определение.

Так, определив перевод как «процесс преобразования речевого произведения на одном языке в речевое произведение на другом языке при сохранении неизменного плана содержания, то есть значения» и указав, что под содержанием следует понимать все виды отношений, в которых находится языковая единица, Л.С.Бархударов тут же оговаривается, что о неизменности «можно говорить лишь в относительном смысле», что «при переводе неизбежны потери, то есть имеет место неполная передача значений, выражаемых текстом подлинника». Отсюда Л.С.Бархударов делает закономерный вывод, что «текст перевода никогда не может быть полным и абсолютным эквивалентом текста подлинника», однако остается непонятно, как это совместить с тем, что «неизменность плана содержания» была указана в качестве единственного определяющего признака перевода. Если исходить из такого определения, то было бы логично сделать вывод, что, поскольку нет неизменности содержания, то нет и перевода.

Второй подход к решению проблемы переводческой эквивалентности заключается в попытке обнаружить в содержании оригинала какую-то инвариантную часть, сохранение которой необходимо и достаточно для достижения эквивалентности перевода. Наиболее часто на роль такого инварианта предлагается либо функция текста оригинала, либо описываемая в этом тексте ситуация. Иными словам если перевод может выполнить ту же

функцию (например, обеспечит правильное использование технического устройства) или описывает ту же самую реальность, то он эквивалентен.

К сожалению, и этот подход не дает желаемых результатов. Какая бы часть содержания оригинала ни избиралась в качестве основы для достижения эквивалентности, всегда обнаруживается множество реально выполненных и обеспечивающих межъязыковую коммуникацию переводов, в которых данная часть исходной информации не сохранена. И, наоборот, существуют переводы, где она сохранена, неспособные, однако, выполнять свою

функцию в качестве эквивалентных оригиналу, В таких случаях мы оказываемся перед неприятным выбором: либо отказать подобным переводам в праве быть переводами, либо признать, что инвариантность данной части содержания не является обязательным признаком перевода.

Третий подход к определению переводческой эквивалентности можно назвать эмпирическим. Суть его заключается в том, чтобы не пытаться априори решать, в чем должна состоять общность перевода и оригинала, а сопоставить большое число реально выполненных переводов с их оригиналами и посмотреть, на

чем основывается их эквивалентность.

4. Требование максимальной эквивалентности в оце­ночных определениях перевода.

САМОСТ-НО

4. Эквивалентность как сохранение инварианта со­держания.

САМОСТ-НО (СДОБНИКОВ СТР.268-280)

4. Дескриптивная концепция переводческой эквивалентности.

САМОСТ-НО (КОМИСАРОВ СТР. 117- 138)

4. Классификация видов эквивалентности.

ПЛАН(КОМИСАРОВ СТР. 117- 138)

1.1 вид эквивалентности

2. 2 вид эквивалентности

3. 3 вид эквивалентности

4. 4 вид эквивалентности

5. 5 вид эквивалентности

Предположим, мы возьмем некоторую совокупность русских переводов и будем их сравнивать с английскими оригиналами. Что мы при этом обнаружим? Сразу же станет ясно, что степень смысловой близости к оригиналу у разных переводов неодинакова, и их эквивалентность основывается на сохранении разных частей содержания оригинала. Прежде всего мы обнаружим некоторое число переводов, где близость к оригиналу будет минимальной. В таких переводах и грамматика другая, и лексика другая, и говорится как будто совсем о другом. И тем не менее они вполне выполняют свою функцию и их вряд ли можно улучшить.

Рассмотрим популярную в России песню «Вечерний звон», слова которой представляют перевод известного стихотворения английского поэта Т.Мура. Сравним начало этого стихотворения с его русским переводом:

«Those evening bells, those evening bells, how many a tale their music tells of youth and home and that sweet time when first I heard their soothing chime» «Вечерний звон, вечерний звон, как много дум наводит он. О юных днях в краю родном, где я любил, где отчий дом». На чем же основывается эквивалентность переводов этого типа?

В любом высказывании, помимо его конкретного содержания, выражается какая-нибудь речевая функция, составляющая общую цель коммуникации. Именно сохранение цели коммуникации и обеспечивает эквивалентность подобных переводов.

Иначе говоря, эквивалентность достигается здесь на уровне цели коммуникации. Что представляет собой общая речевая функция, сохраняемая в этом первом типе эквивалентности? В современном языкознании используются различные принципы классификации таких функций. Наиболее убедительной представляется концепция известного лингвиста Романа Якобсона, положившего в основу своей классификации главные компоненты вербальной коммуникации. В любой коммуникации обязательно присутствуют шесть компонентов: отправитель сообщения, адресат, референт (то, о чем идет речь в сообщении), канал связи, языковой код и само сообщение, имеющее определенную форму. И высказывание, с помощью которого осуществляется коммуникация, может быть преимущественно ориентировано на один из этих компонентов. Соответственно классифицируются и основные речевые функции.

Если высказывание ориентировано на отправителя сообщения, выражая его чувства или эмоции, то оно выполняет эмотивную функцию. Установка на получателя информации (адресата) реализует волеизъявительную или побудительную функцию, стремление вызвать у адресата определенную реакцию. Референтная функция, естественно, означает преимущественную ориентацию на содержание сообщения. Установка на канал связи имеет целью проверить наличие контакта, наладить или поддержать общение и поэтому именуется контактоустанавливающей или фатической. Ориентация на языковой код означает, что речь идет об устройстве самого языка, о форме или значении его единиц, то есть здесь реализуется металингвистическая функция. И, наконец, установку на форму сообщения, создающую определенное эстетическое впечатление, Р.Якобсон предложил относить к поэтической функции.

Классификация речевых функций позволяет указать на наиболее общие аспекты содержания высказывания и определить лингвистическую реальность явления, которое мы назвали целью коммуникации. Таким образом, цель коммуникации, сохранение которой лежит в основе эквивалентности переводов рассматриваемого типа, может быть интерпретирована как часть содержания высказывания, выражающая основную или доминантную

функцию этого высказывания. Отдельные отрезки текста могут обладать различной целью коммуникации. Вместе с тем возможно существование общей цели коммуникации для всего текста значительной величины или даже для ряда текстов определенного типа. Можно сохранять референтную функцию, выраженную в подразумеваемом смысле английского высказывания, во втором — эмотивная функция (негодование говорящего) и в третьем — функция поэтическая. И в каждом случае сохранение цели коммуникации оказывается необходимым и достаточным условием эквивалентности перевода.

Важно отметить, что несохранение цели коммуникации делает перевод неэквивалентным, даже если в нем сохранены все остальные части содержания оригинала.

Итак, мы рассмотрели первый тип эквивалентности, где сохраняется только цель коммуникации.

Рассмотрим группу переводов, в которых близость к оригиналу будет большей. Вот пример такого перевода. В уже упоминавшемся романе А.Хейли есть такая фра-

за: «The telephone rang and he answered it». В переводе читаем: «Зазвонил телефон, и он снял трубку». Не трудно заметить, что здесь перевод ближе к оригиналу, чем в предыдущем типе эквивалентности. Такой вывод основывается на нашем знании, того, что «снять трубку» это и значит «ответить на телефонный звонок». И здесь в переводе нет соответствия лексике и грамматике оригинала. Но уже очевидно, что в нем описывается «то же самое» —одна и та же ситуация, то есть некоторая совокупность объектов, реально существующих или воображаемых, а также связи между этими объектами. Большинство высказываний на любом языке используются для указания на определенные ситуации. При этом в высказывании никогда не указываются все признаки описываемой ситуации, а называются только некоторые из них. Набор признаков, упоминаемых в высказывании, составляет способ описания ситуации. В любом языке большинство ситуаций можно описать разными способами, выбирая разные признаки. Однако в каждом языке могут существовать свои предпочтения, в результате которых способ описания одной и той же ситуации, используемый в одном языке, оказывается неприемлемым в другом.

Именно это мы и обнаруживаем в рассматриваемой группе переводов, принадлежащих ко второму типу эквивалентности. Их эквивалентность заключается в сохранении двух частей содержания оригинала — цели коммуникации и указания на определенную ситуацию — при изменении способа описания этой ситуации. Можно говорить, что здесь имеется эквивалентность на уровне ситуации или ситуативная эквивалентность.

Переводы этого типа весьма многочисленны.

В рамках второго типа эквивалентности можно отметить несколько особых случаев описания ситуации в переводе. Прежде всего существуют ситуации, которые всегда описываются одним и тем же способом. Особенно часто это имеет место в стандартных речевых формулах, предупредительных надписях, общепринятых пожеланиях и т.п. Указать, в какую сторону открывается дверь, нужно по-русски надписью «К себе» или «От себя» (англ. «Push — Pull»). На упаковке легко бьющихся предметов англичанин всегда напишет «Fragile», а русский — «Осторожно, стекло». Теоретически можно по-разному предупредить о свежеокрашенном предмете, но по-русски обязательно напишут «Осторожно, окрашено», а по-английски «Wet paint».

Если ситуация, описанная в оригинале, должна быть передана в переводе одним, строго определенным способом, выбор варианта перевода происходит как бы независимо от способа описания этой ситуации в тексте оригинала и структура сообщения в переводе оказывается заранее заданной. В других случаях способ описания ситуации в языке перевода не является обязательным, но существуют предпочтительные, более часто употребляемые варианты.

Отметим также существование ситуационных лакун — таких ситуаций, которые в одном языке описываются, а в другом как бы не существуют и не упоминаются в речи. По-русски принято желать здоровья человеку, когда он чихнет, а в Англии на это не принято обращать внимания. Нередко лакуны существуют и при описании самых обычных ситуаций. У нас в России нет общепринятого способа обращения к официантке или продавщице, вследствие чего нередко приходится слышать, как к немолодой женщине обращаются со словом «Девушка!». Не знаем мы, и как позвать в ресторане официанта и как обратиться на улице к незнакомому мужчине или незнакомой женщине. Трудности, связанные с описанием ситуации в переводе, могут возникать и вследствие того, что у рецепторов оригинала она способна вызывать определенные ассоциации, давать основания для каких-то выводов, которые недоступны рецепторам перевода.

Рассмотрим одну группу переводов, в которых сохраняются уже три части содержания оригинала: цель коммуникации, указание на ситуацию и способ ее описания. Этот третий тип эквивалентности можно проиллюстрировать следующим примером. В романе американского писателя СЛьюиса «Эрроусмит» есть такой эпизод. Герой романа встречается со своей будущей женой в больнице, когда та моет пол. Они при этой встрече поссорились, и впоследствии, вспоминая причину своего агрессивного поведения, она объясняет: «Scrubbing makes me bad-tempered». В пере-

воде романа читаем: «От мытья полов у меня характер портится».

Сравнивая перевод с оригиналом, мы видим, что в нем использованы те же признаки ситуации и сохранены отношения между ними. В самом деле, в оригинале «Scrubbing» выражает причину, и такую же функцию выполняет русский эквивалент этого слова «мытье полов». По этой причине героиня становится «плохо-характерной», что и выражается в переводе теми же понятиями, хотя и другими частями речи (портиться, становиться плохим характер).

В рамках одного способа описания ситуации возможны различные виды семантического варьирования. Выбор признаков, с помощью которых описывается ситуация, неполностью определяет организацию передаваемой информации. Сопоставительный анализ показывает, что наиболее часто отмечаются следующие виды варьирования семантической структуры высказывания.

Степень детализации описания. Описание ситуации избранным способом может осуществляться с большими или меньшими подробностями. Некоторые признаки непосредственно включаются в высказывание, а другие могут оставаться подразумеваемыми, легко выводимыми из контекста. Различное сочетание

названных (эксплицитных) и подразумеваемых (имплицитных) признаков можно обнаружить во всех языках. Так, по-русски можно сказать «Он постучал и вошел», а можно в той же ситуации сказать «Он постучал в дверь и вошел в комнату». Точно так же и по-английски можно выбрать между «Не knocked and came in» и «Не knocked at the door and came into the room». Однако в разных языках соотношение эксплицитного и имплицитного смысла в высказывании может быть различным. В этом отношении, например, английские высказывания часто оказываются более имплицитными, чем русские, и то, что в оригинале подразумевается, в переводе должно быть эксплицитно выражено.

Возьмем простое английское предложение «The workers demand the improvement of their conditions», перевод которого на русский язык не представляет трудностей. Однако при переводе мы обнаруживаем, что по-русски нельзя просто написать «Рабочие требуют улучшения условий», а нужно указать «условий чего» (труда или жизни). Конечно, и по-английски ясно, о каких условиях идет речь, но там нет необходимости включать этот элемент смысла в само высказывание. Вот еще один пример из английской газеты:

«The workers went on strike in support of their pay claims». «Pay claims» — это, конечно, требования зарплаты, но в большинстве случаев речь не идет о том, что рабочие вообще не получают зарплату. А тогда подразумеваемый смысл требований очевиден, и в русском переводе будет сказано, что они требуют «повышения зарплаты». Имплицитность английского высказывания подчас требует от переводчика особой бдительности. Встретив, например, сообщение, что военный корабль вооружен «with liquid rockets», переводчик не должен спешить озадачить читателя существованием «жидких ракет», а должен понимать, что в оригинале подразумеваются «liquid-fueled rockets», то есть ракеты на жидком топливе.

Второй вид семантического варьирования заключается в изменении способа объединения в высказывании описываемых признаков ситуации. Одни и те же признаки могут входить в разные словосочетания. Можно, например, сказать «Он быстро скакал на своем скакуне», соединяя «быстро» с глаголом, а можно объединить этот признак с существительным: «Он скакал на своем быстром скакуне». Разные языки обладают неодинаковыми возможностями сочетаемости признаков, что отчетливо выявляется в переводе.

Еще один вид семантического варьирования заключается в изменении направления отношений между признаками. Ситуация может описываться с разных точек зрения с использованием лексических конверсивов: «Профессор принимает экзамен у студентов — Студенты сдают экзамен профессору». И здесь в языках могут обнаруживаться определенные предпочтения, вызывающие соответствующие изменения при переводе. У Марка Твена есть рассказ, озаглавленный «How I was sold in New Ark» о том, как его обманули в этом городе, приведя на его вечер юмористических рассказов глухонемого человека. В русском переводе его не «продали», а «купили».

Рассмотрим еще два других типа эквивалентности. В предыдущих трех типах близость перевода к оригиналу основывалась на сохранении частей содержания, существующих в любом высказывании. Всякое высказывание выражает какую-то цель коммуникации и описывает определенным способом какую-то ситуацию. Однако кроме этого, всякое высказывание состоит из определенного набора

лексических единиц, организованных в рамках каких-то синтаксических структур.

В любом языке синтаксические структуры и лексические единицы обладают собственным относительно устойчивым значением, составляющим часть общего содержания

высказывания. Сопоставительный анализ показывает, что во многих случаях переводчик стремится передать в переводе и эту часть содержания оригинала.

Мы обнаруживаем группу переводов, где, помимо цели коммуникации, указания на ту же ситуацию и способа ее описания, сохраняется и часть значения синтаксических

структур исходного текста. В этом, четвертом типе эквивалентности используются аналогичные структуры, имеющие примерно те же значения в обоих языках. Например, английскому пассивному залогу соответствует страдательный залог в русском языке: «The house was sold for eighty thousand dollars» — «Дом был продан за восемьдесят тысяч долларов». Стремление использовать в переводе параллельные структуры может объясняться различными причинами. В художественном переводе сохранение авторского синтаксиса является одним из способов достижения адекватности перевода. В информативном переводе синтаксический параллелизм может играть важную роль во многих практических ситуациях

Порой полный параллелизм сохранить не удается, и в этом типе эквивалентности наблюдаются различные случаи синтаксического варьирования. Во-первых, при невозможности использовать аналогичную структуру переводчик выбирает ближайшую синтаксическую форму. Например, русский страдательный залог менее употребителен, чем английский пассив, и английским пассивным структурам нередко соответствуют в русских переводах формы действительного залога: «The port can be entered by big ships only during the tide» — «Большие корабли могут входить в порт только во время прилива». Часто встречающимся видом синтаксического варьирования является изменение порядка слов при переводе, если его функции в двух языках не совпадают. Так, в английском языке относительно фиксированный порядок слов определяет место отдельных членов предложения, а в русском языке он меняется в зависимости от коммуникативного членения предложения (тема-рематических отношений), которое в английском языке выражается, в частности, с помощью артикля.

Отметим еще один вид синтаксического варьирования: изменение типа предложения. Нередко в языке имеется выбор между простым, сложносочиненным и сложноподчиненным предложениями, Так, можно сказать «Начался дождь. Мы пошли домой» или «Начался дождь, и мы пошли домой» или «Так как начался дождь, мы пошли домой». Сопоставительный анализ показывает, что стилистические особенности текста могут побудить переводчика изменить тип предложения. Например, в русских переводах английских технических текстов простые предложения нередко заменяются сложными: «The installation must function at low temperatures. The engineers should take it into account» — «Разработчики должны учитывать, что установка будет работать при низких температурах».

Рассмотрим группу переводов, в которых близость к оригиналу будет наибольшей, поскольку в них переводчик стремится как можно полнее воспроизвести значения слов оригинала с помощью дословного перевода: «I saw him at the theatre» — «Я видел его в театре». Этот тип эквивалентности встречается достаточно часто, но достижение эквивалентности на уровне семантики слова ограничивается несовпадением значений слов в разных языках.

Переводческие проблемы возникают в связи с каждым из трех основных макрокомпонентов семантики слова:

денотативного,

Коннотативного

и внутриязыкового значений.

Денотативное или предметно-логическое значение слова обозначает определенный класс объектов, реальных или воображаемых, или какой-то единичный объект.

Трудности при передаче этого значения в переводе вызываются, в основном, тремя причинами:

различиями в номенклатуре лексических единиц,

в объеме значений

и в сочетаемости слов с близким значением.

В языке оригинала обнаруживается немало слов, не имеющих прямых соответствий в языке перевода. Значения слов-соответствий в двух языках могут не совпадать по объему. Слову с общим значением в исходном языке может соответствовать слово с более узким значением в языке перевода или наоборот. Например, в английском языке нет слова с общим значением «плавать», а есть несколько более конкретных слов, употребляемых в зависимости от того, кто и как плавает: swim, sail, float, drift.

Если в оригинале человек проваливается в снегу «по талию» (up to his waist), то в переводе он окажется в снегу «по пояс». Такие расхождения типичны для пятого типа эквивалентности.

В области коннотации основные проблемы перевода связаны с наличием у слова эмоционального, стилистического или образного значения. Называемые объекты могут восприниматься языковым коллективом положительно или отрицательно, и соответствующие слова, помимо предметно-логического, обладают еще и сопутствующим эмоциональным значением. Проблемы возникают в тех случаях, когда такие значения у слов-соответствий не совпадают или совпадают неполностью. В контексте переводчик решает, связано ли слово «voyage» или «trial» с выражением отрицательного отношения автора к описываемому и есть

ли основания использовать в переводе слова с отрицательной коннотацией «вояж» или «судилище». При этом надо иметь в виду, что эмоциональное значение слова может со временем меняться.

Трудности в переводе может вызывать и другой компонент коннотации — стилистическое значение слова, указывающее на принадлежность слова к возвышенной, поэтической, книжной лексике или к лексике сниженной, разговорной, просторечной.

4. Формальная и динамическая эквивалент­ность

ПЛАН (ГАРБОВСКИЙ СТР. 302)

1.Теория формальной и динамической эквивалентности

2.разные типы перево­да

3. формально эквивалентном переводе

4. Перевод, ориентированный на динамическую эквивалент­ность,

5. категорию «естественности» перевода,

6. Взгляды Гердера разделял

7. Взгляды Иоганн Вольфганг Гёте

8. маятник переводческих пристрастий

9. подходы к переводу и принципы соответствия

1. Теория формальной и динамической эквивалентности

Главным в концепции Юджина Найды («К науке перево­дить» (1964)) представляется положение о двух типах эквивалентности при переводе:

формальной (ФЭ) и динамической (ДЭ). В основе его представлений о необходимости различать эти два вида эквивалентности лежит убеждение в том, что совершенно точный перевод невозможен. Однако очень близ­ким к оригиналу может оказаться воздействие перевода на полу­чателя, хотя тождества в деталях не будет.

Найда отмечает, что существуют самые разные типы перево­да — от сверхбуквального (подстрочника) до свободной парафразы. Различие в выборе того или иного типа перевода обусловлено, по мнению Найды, тремя факторами;

характером сообщения,

наме­рениями автора и

переводчика как его доверенного лица и типом аудитории.

Признавая неразрывную связь формы и содержания в сооб­щении, Найда отмечает, что сообщения различаются все же тем: что доминирует в них — форма или содержание. В этом положе­нии угадывается функциональный подход к сообщению, сформу­лированный Якобсоном, а именно различение денотативной и поэтической функций сообщения, каждая из которых может выступать на первый план в конкретном акте коммуникации, а все остальные функции, присущие сообщению, сохраняются.

Определяя основные цели, которые преследует переводчик, выбирая тот или иной тип перевода. Найда указывает на две, а именно на передачу информации и вызов определенного типа поведения у получателя переводного речевого произведения. Во втором случае «переводчику мало, когда получатель говорит: "Это понятно". Переводчик стремится, чтобы получатель сказал: "Это для меня важно"«1. Возможны и более высокие степени импера­тивности текста. Соответственно степень адаптации переводного текста к речевым привычкам получателя переводною текста будет варьировать от минимальной в первом случае до максимальной во втором.

И, наконец, тип перевода выбирается в зависимости от спо­собности получателя понять переводной текст. Найда выводит четыре уровня способности понимания:

• способность детей, чей словарь и жизненный опыт ограниченны,

• способность малогра­мотных людей, не владеющих письменной речью,

• способность среднеобразованного человека, свободно понимающего как уст­ную, так и письменную речь,

• способность специалиста понимать сообщения в рамках своей специальности.

Все эти факторы определяют стратегию переводчика, выбор определенного типа эквивалентности между оригинальным и пе­реводным сообщениями — формальную эквивалентность или ди­намическую.

«При соблюдении формальной эквивалентности, — пишет Найда, — внимание концентрируется на самом сообщении, как на его форме, так и на содержании. При таком переводе необхо­димо переводить поэзию поэзией, предложение — предложени­ем, понятие — понятием».

Такой тип перевода Найла называет переводом-глоссой (gloss translation). Перевод-глосса предполагает перенесение получателя сообщения в культуру иного народа, того, для кого создан оригинальный текст. Переводчик в этом случае часто прибегает к примечаниям, стремясь сделать текст максимально понятным.

Если же переводчик ставит перед собой цель достичь дина­мической эквивалентности переводного текста тексту оригинала, он стремится «не столько добиться совпадения сообщения на языке перевода с сообщением на языке оригинала, сколько со­здать динамическую связь между сообщением и получателем на языке перевода, которая была бы приблизительно такой же, как связь, существующая между сообщением и получателем на языке оригинала». Получатель переводного произведения не перено­сится в иную культуру, ему предлагается «модус поведения, реле­вантный контексту его собственной культуры; от него не требуется для восприятия сообщения, чтобы он понимал контекст культуры оригинала». Американский исследователь подробно анализирует принципы ориентации перевода на формальную или динамиче­скую эквивалентность.

При формально эквивалентном переводе переводчик в ос­новном ориентируется на исходный язык, на форму и содержа­ние исходного сообщения. Предпринимаются попытки полного воспроизведения грамматических форм, постоянства в употребле­нии слов и выбора значений в рамках исходного контекста. Та­кие переводы не всегда понятны среднему читателю, требуют примечаний и комментариев, однако, разумеется, имеют право на существование. Они могут быть ориентированы на другую группу получателей, а именно на специалистов, желающих полу­чить как можно более точные и полные сведения о культуре и языке другого народа.

Таким образом, тексты, переведенные по принципу формальной эквивалентности, оказываются более зна­чимыми с точки зрения сопоставительной лингвистики и сравни­тельной культурологии.

Перевод, ориентированный на динамическую эквивалент­ность, Найда определяет как «самый близкий естественный экви­валент исходного сообщения». Расшифровывая эту дефиницию, он поясняет, что термин «эквивалент» ориентирован на исходное сообщение, термин «естественный» на сообщение на языке пере­вода, а определение «самый близкий» объединяет обе ориентации в максимальном приближении

Рассматривая категорию «естественности» перевода, Найда говорит о трех определяющих ее ас­пектах:

• следовании нормам переводящего языка и принимающей культуры в целом,

• соответствии контексту данного сообщения и

• соответствии уровню аудитории.

Исследователь признает, что формальная и динамическая эквивалентности являются некими полюсами, между которыми располагается множество промежу­точных типов эквивалентности.

Категория «естественного перевода» подробно рассматривается американским исследователем. Приспособление текста перевода к языку и культуре должно привести к тому, что в переведенном тексте не осталось никаких следов иностранного происхождения. Отсюда неизбежно вытекает требование культурной адаптации. Найда приводит в качестве примера такой адаптации, как край­ний случай динамической эквивалентности, фрагмент перевода Нового Завета, выполненного Дж.Б. Филлипсом, где высказыва­ние оригинала «приветствовать друг друга святым целованием» заменяется в переводе на «обменяться сердечным рукопожатием» на том основании, что в библейские времена святое целование было обычной формой приветствия.

Естественность изложения на языке перевода связана, по мне­нию Найды, главным образом с проблемой взаимной сочетаемости слов на нескольких уровнях, самыми важными из которых являют­ся классы слов, грамматические категории, семантические классы, типы дискурса и культурные контексты.

Естественность контекстуальная затрагивает такие аспекты речи, как интонация и ритм, а также стилистическая уместность сообщения в рамках контекста.

Третий аспект естественности формулируется как степень со­ответствия переведенного сообщения способности получателя его понять. «Об этом соответствии, — пишет Найда, — можно судить по уровню опыта и способности аудитории к декодированию, если, конечно, преследовать цели истинно динамической эквива­лентности» Говоря об этом аспекте естественности, исследователь делает весьма важную для теории перевода оговорку: «Не всегда можно быть уверенным, как именно реагировала (или должна была реагировать) первоначальная аудитория».

В самом деле, преследуя цель вызвать у аудитории ту или иную реакцию, переводчик исходит из собственного понимания этой цели, из понимания, которое формируется у него как у про­дукта определенной культуры, определенной исторической эпохи.

Способен ли переводчик верно понять те перлокутивные страте­гии, которые заложены автором оригинального текста, обращен­ного к определенной аудитории? Может ли вообще переводное сообщение вызвать у получателя реакцию, подобную той, что вы­зывал текст оригинала у своей аудитории? Эти вопросы не нахо­дят ответа в работе Найды. Следует признать, что в науке о пере­воде на них до сих пор нет ответа.

Идея, положенная Найдой в основу различения двух типов эквивалентности, или. точнее, двух типов перевода, не нова и высказывалась в истории перевода неоднократно. Еще в XVIII в. немецкий писатель и философ Иоганн Готфрид Гердер (1744— 1803) писал: «Давно различали два вида перевода. Один перевод пытается перевести подлинник слово в слово, даже по возможности с теми же интонационными звучаниями. Его назвали 'übersetzen с ударением на приставке. Второй вид (über 'setzen) переносит ав­тора, т.е. выражает образ автора так, как он бы заговорил вместо нас, если бы его родным языком оказался наш язык»1. Гердер противопоставляет французской манере исправительных перево­дов, адаптированных под «нравы», вкусы и речевые обычаи читаю­щей публики, иную, филологическую: «Французы гордятся своим национальным вкусом, к которому они приноравливают все, вме­сто того, чтобы приноравливаться самим к вкусу иных времен. А мы, бедные немцы, напротив, не имеем Родины и почти не имеем читающей публики. Без широкого национального вкуса хотим видеть Гомера таким, какой он есть, и самый наилучший перевод не может достигнуть этого, если его не сопровождают примечания и комментарий, отмеченные высоким критическим умом. В таком переводе мне бы хотелось видеть и поэзию и гек­заметр»2.

Нетрудно заметить, что определение истинного перевода, предложенное Гердером, напоминает положение о функциональ­ной эквивалентности Найды. Однако пристрастия Гердера явно на стороне именно такого, близкою оригиналу, филологического перевода.

Взгляды Гердера разделял и Иоганн Вольфганг Гёте (1749— 1832).

Предлагая классификацию типов художественного перево­да, расположенных в исторической последовательности, он раз­личат три типа перевода: «Имеется три рода переводов: первый знакомит нас, исходя из наших общих понятий, с чужой страной; здесь более всего у места скромный прозаический перевод. Проза полностью снимает все особенности подлинника, написанного стихами, и даже поэтический восторг низводит до некоего обще­го уровня, но для начала оказывает величайшую услугу, потому что перевод этот входит в нашу привычную домашнюю нацио­нальную обстановку как нечто новое и прекрасное, незаметно для нас подымает наш дух, дает нам настоящую радость... За этим следует второй вид перевода, когда мы пытаемся перенес­тись в чужеземные условия, но в сущности только присваиваем чужие мысли и чувства и хотим их выразить по-своему — в своих мыслях и чувствах. Такую эпоху перевода я хотел бы назвать, ис­ходя из первоначального значения этого слова, пародийной. В большинстве своем лишь остроумные люди имеют призвание к подобному делу. Француз, произвольно обращающийся со слова­ми оригинала, так же произвольно поступает с чувствами, мысля­ми, да и со смыслом вообще, он во что бы то ни стало требует заменить сочный иноязычный плод любым суррогатом, но только чтобы этот суррогат вырастал на его собственной национальной почве... Но поскольку невозможно долго оставаться ни в состоянии совершенства, ни в состоянии несовершенства, а всегда наступает перемена, то мы пережили третью эпоху перевода — самую выс­шую и последнюю. Это — стремление сделать перевод полностью тождественным оригиналу, так что один текст существует не вместо другого, а заменяет другой. Этот род перевода на первых порах вызвал ожесточенное сопротивление, ибо переводчик, неуклонно следующий за оригиналом, в большей или меньшей степени от­ходит от оригинальности своей нации и таким образом возникает нечто третье, для чего еще должен дорасти вкус массы читателей. Фосс, заслуги которого переоценить невозможно, сперва не удов­летворял публику, и это продолжалось до тех нор, покуда мы мало-помалу не вслушались и не вжились в новую манеру. Зато ныне всякий, кому ясно значение происшедшею, кто постиг, ка­ким многообразием средств располагают благодаря Фоссу немцы, какие возможности в риторике, ритмике и метрике открыл нам острый ум этого талантливого юноши, как непосредственно вошли в немецкий обиход чужеземцы — Ариосто и Тассо, Шекспир и Кальдерон, став при этом вдвое и втрое доступнее нам, чем были прежде, — может надеяться, что история литературы без обиня­ков скажет, кто первым, ломая многие преграды, ступил на этот путь... Перевод, стремящийся к тождеству с оригиналом, прибли­жается к подстрочнику и сильно облегчает понимание оригинала; таким образом, мы приближаемся к основному тексту, нас подтя­гивают к нему, и круг, в котором происходит сближение чужого со своим, известного с неизвестным, в конце концов замыкается».

Как видим, именно формальная эквивалентность расценива­ется Гёте как высший уровень перевода.

Сопоставление взглядов Гердера и Гете со взглядами Найды интересно не только потому, что показывает явную преемствен­ность идей в теоретических взглядах на перевод, но и потому, что со всей очевидностью демонстрирует перемещение оценочных акцентов от одного полюса к другому, неоднократно наблюдав­шемуся в истории перевода. На рубеже XVIII и XIX вв. Гердер и Гёте противопоставляют точный, максимально близкий оригина­лу перевод, построенный на принципах формальной эквивалент­ности, французской переводческой манере «прекрасных невер­ных», господствовавшей в европейском переводе н XVII—XVIII вв.

В середине XX в. Найда заявляет, что в современном переводе наметился явный крен в сторону динамики.

Возникает вопрос, почему динамическая эквивалентность ока­зывается предпочтительней формальной. Американский лингвист пытается ответить на этот вопрос с позиции теории информации. Опираясь на положение теории информации о том, что надеж­ность понимания сообщения находится в прямой зависимости от степени избыточности речи, Найда делает интересный для тео­рии перевода вывод: переведенный текст, в котором максимально сохранены структура и семантика оригинала, характеризуется не­достаточной избыточностью для полного понимания сообщения, в нем слишком много неопределенного и нового. Адаптация же текста перевода, основанная на принципах динамической эквива­лентности, снимает неопределенность и сохраняет для получателя привычный для него культурный контекст. Текст перевода при­обретает в этом случае необходимую избыточность и благодаря этому легче воспринимается получателем.

Кроме того, динамическая эквивалентность, предполагающая высокую степень адаптации переводного текста к культуре наро­да-получателя, ориентирована на читателя среднего уровня, кото­рый, по мнению Найды, не всегда способен понять текст, при­шедший из иной культуры. Призывая приближать текст к культуре народа, говорящего на языке перевода, «натурализовать» его, Найда тем не менее отмечает, что «культурные расхождения пред­ставляют меньше трудностей, чем можно было бы ожидать, особен­но если прибегать к помощи примечаний, разъясняющих случаи культурных расхождений, ибо всем понятно, что у других народов могут быть иные традиции»1.

В своих более поздних работах, в частности, как отмечает Комиссаров в работе, специально посвященной роли культурных различий, Найда «уже не требует такой адаптации текста перево­да, которая переместила бы его в новую культурную среду и тем самым в значительной степени удалила бы перевод от оригинала. Теперь упор делается на объяснение культурных реалий с помощью ссылок и примечаний.

Таким путем достигается правильное по­нимание текста рецептором перевода, но уже речь идет не об обес­печении одинакового воздействия, как этого требовал принцип динамической эквивалентности»'.

Таким образом, маятник переводческих пристрастий опять начинает движение в противоположную сторону, вновь пересмат­риваются критерии совершенного перевода. Но регулярное коле­бание маятника переводческих пристрастий не должно помешать увидеть то, что в переводческой практике на всем протяжении ее истории существовали разные, иногда диаметрально противопо­ложные по целям и формам типы переводов.

Эта вариативность типов всегда затрудняла оценку качества перевода, Найда, рас­сматривая типы эквивалентности если не как однопорядковые, то, во всяком случае, как имеющие равное право на существование, полагал, что однозначная оценка перевода невозможна: «Нельзя утверждать, что тот или иной перевод хорош или плох, не прини­мая во внимание множества факторов, которые в свою очередь можно оценить с разных позиций, получая весьма различные ре­зультаты. И поэтому на вопрос — хороший это перевод или нет? — всегда будет множество вполне обоснованных ответов».

Цель сообщения, или коммуникативная интенция, автора оригинала и переводчика могут совпадать, но могут и не совпа­дать. Текст, имеющий директивную направленность для одного народа, не всегда может и должен сохранять ее в переводе. Так, захваченные или перехваченные радиоразведкой боевые докумен­ты (боевые приказы, распоряжения и т.п.) не будут выполнять ту же функцию в переводе на язык противника. Перевод на русский язык Конституции США или Франции не будет выполнять в на­шем обществе тех же функций, что и в соответствующих странах. Эти тексты утратят директивную функцию и будут выполнять лишь функцию информативную. Обратные случаи возможны, но более редки. Например, в Канале в основу законодательства по­ложены законы Франции и Великобритании. Гражданское право осуществляется на основе французского наполеоновского Граж­данского кодекса, а уголовное — на основании английского Уго­ловного кодекса. Документы, переведенные с этих языков, должны обладать одинаковой юридической силой. Естественно, что подходы к переводу и принципы соответствия в этих случаях будут различными.

39