4. Рождение иконы

Иконы в собственном смысле (как священные изображения) мы впервые находим у гностиков (например, у Карпакратиан). Это естественно потому, что именно гностическая традиция в предельных формах выражала разрыв с Ветхозаветной традицией, запрещающей такие изображения. Может быть это внецерковное происхождение иконы и объясняет её запрет на Эльвирском Соборе 306г.

Следовательно, в отношении к Доникейскому периоду мы вряд ли имеем право говорить о церковной иконописи. Да и после Никеи всё изменилось далеко не сразу. Так, Евсевий Памфил еп. Кесарийский, всегда выражавший мнения официальной Церкви, ещё относится к “портретам” Христа и апостолов, как к чисто языческому искусству. Он пишет:

“Не следует удивляться, что язычники таким образом хранят память о благодеяниях, полученных ими от Спасителя. Мы видели образы апостолов Петра и самого Христа, которые сохранились в красках до нашего времени. Это было естественно, так как древние имели обычай почитать их таким образом, без задних мыслей, как спасителей, согласно существующему у них языческому обычаю” (“Церковная история”, VII, 18).

В этой связи возникает вопрос: как мы должны оценивать фресковую живопись римских катакомб? Это была ещё, конечно, не иконопись, а особое символическое искусство, которое не запрещалось в Ветхом Завете (Ср., например, символические украшения Скинии). По происхождению эти символы были библейскими (например, агнец), собственно христианскими (рыба) и чисто языческими (Орфей). Важен был, конечно, не сам по себе Орфей, а то, что он сходил в Аид, как Христос - во ад.

Прот. А. Шмеман пишет:

“Ранняя Церковь не знала иконы в её современном догматическом значении. Начало христианского искусства - живопись катакомб - носит символический характер, как определил его проф. В. В. Вейдле, “сигнитивный”. Это не изображение Христа, святых или разных событий священной истории, как на иконе, а выражение определённых мыслей о Христе и Церкви... В искусстве сигнитивного типа показательна не трактовка его тем (ибо, как они трактованы для его целей безразлично), а самый их выбор и их сочетание. Оно склонно изображать не столько божество, сколько функцию божества. Добрый Пастырь саркофагов и катакомб не только не образ, но и не символ Христа; он - зрительное ознаменование той мысли, что Спаситель спасает... Искусство это в подлинном смысле слова вообще не может быть названо искусством. Оно не изображает и не выражает: оно знаменует...” (“Исторический путь Православия”, Париж, 1989г., стр. 246).

На вербальном уровне эту функцию знаменования выражает, например, надпись на гробнице св. Аверния еп. Иерапольского (II век): “Вера вела меня повсюду и повсюду она предлагала мне в пищу рыбу от источника жизни, ту большую чистую рыбу, которую держала в своих недрах непорочная Дева и которую Она давала друзьям для ядения во все времена...”

Подобные погребальные надписи и изображения - необходимая ступень к собственно иконописи. Переход совершился вместе с переходом от обычного христианского погребения к почитаемой гробнице мученика. Это потребовало не только зданий нового типа (“Мартириум” и “Анастасис” Крнстантина Великого), но и изображений нового типа. Например надгробное изображение апы Шенуте (св. Синутия - ученика Пахомия Великого и настоятеля Белого монастыря в Египте) уже почти икона (это 450-й год).

Другим катализатором процесса были христологические споры V века, которые вызвали интерес к человеческому облику Христа и Божией Матери. Так III Вселенский Собор (431г.) утвердил особое почитание Богородицы (Теотокос) и Т.о. породил идеал женской святости. Уже через 20 лет (в 450г., по свидетельству византийского историка Феодора Чтеца) императрица Евдокия (жена Феодосия II, сосланная им в Иерусалим) обретает там образ Богоматери с Младенцем и посылает его в Константинополь, как якобы написанный самим ап. Лукой. Это была ещё реликвия (типа пояса и ризы Богородицы, находящихся в Константинополе) и это была уже икона.

К тому же времени относятся легенды о платах, на которых Спаситель оставил свой нерукотворный образ (главный из них будет чудесно обретён в Эдессе в VI веке). И это следует рассматривать как первые попытки обосновать зарождающееся иконопочитание церковным преданием.

Т.о. мы можем довольно точно датировать рождение иконы серединой V века.