1mikhaylov_i_a_maks_khorkkhaymer_stanovlenie_frankfurtskoy_sh

номен возможно только по отношению к тому, что вообще – пусть и теоретически – должно, может поддаваться изменению.

кБ): аргумент «свободы человека» тоже не серьезен, поскольку речь не обязательно должна идти о конкретных (да притом раз и навсегда определенных) формах социального идеала: те конкретизируются в действиях человека, идеалы процессуальны, инструментальны. Вероятно, осознав это, Хоркхаймер, меняет в 1940-х «слоган» с «критической теории» на «инструментальный разум»; «критическая теория», впрочем, не отбрасывается, поскольку ее пустота еще не всеми распознана. Просто смещаются акценты.

кГ): Можно, конечно, согласиться с Хоркхаймером в том, что общество не подлежит улучшению на имеющейся основе, поскольку в его основе лежит модель применения власти. То же самое касается и науки, которую мы бы попытались «улучшать», опираясь на эту основу. Наука оказывалась бы вспомогательным звеном угнетения. Однако подобный тотальный пессимизм опасен своей оборотной стороной. Анализируя философские импликации из сочинений и практики маркиза де Сада, П.Клоссовски замечает: «В итоге картина общества, пребывающего в состоянии перманентной безнравственности, представляется чем-то вроде утопии зла; эта парадоксальная утопия соответствует вероятному состоянию нашего современного общества; в то время как утопическое осознание человеческих возможностей предвосхищает потенциальный прогресс, садистское состояние предвосхищает потенциаль-

181

182

ния мы не можем освободиться из отношений зависимости. Мышление ведет к освобождению и, неизбежно, ведет ко все новому порабощению. Таким образом, представление национальной и политической свободы всегда остается обратным образом отнесено к несвободе; свобода может быть представлена только в понятиях несвободы, – как иногда выражаются Адорно и Хоркхаймер.

ХОРКХАЙМЕР И МИРОВАЯ ФИЛОСОФИЯ. КАНУН ВТОРОЙ МИРОВОЙ ВОЙНЫ

К концу 1930-х гг. у Хоркхаймера складывается бо- лее-менее окончательное отношение ко всем философским традициям. Теперь, после описания проделанной Хоркхаймером эволюции, а также после сравнения с другими представителями Франкфуртской школы, их сторонниками и противниками, отношение к этим течениям будет более понятно. Посмотрим теперь, что получилось со всеми интеллектуальными течениями, на которые опирались франкфуртцы.

Психоанализ

Психоанализ универсален по типу материала, который он считает возможным анализировать180 . Фактически психоанализ располагает неограниченной возможностью манипулировать перестановкой лиц, ситуаций, смысла и эмоций, чтобы прийти к объяснению, которое бы соответствовало принятой им схеме. Схема подходит к любому воображаемому случаю. Но если теория «объясняет все», если для нее не существует

183

никаких ограничений, которые вынудили бы ее считаться с опытом, то таковую теорию следует, скорее, квалифицировать как идеологию. «Теория превращается тогда в «универсальную отмычку». Можно сказать, что система Фрейда имеет безусловно «захватнический дух», ей присущ «тайный философский тоталитаризм, желающий поглотить в одной схеме всю культуру и все ее элементы»181 . Так, например, «творчество – художественное, научное, философское или религиозное – в этой схеме является методом избавления от разрушительной силы подавленных стремлений и неразрешимых конфликтов путем освобождения связанной энергии и направления ее в другие сферы...». «Сублимирующие решения [т.е. продукты творчества. – И.М.] всегда остаются лишь самообманом, вынужденным отказом от подлинности в пользу суррогатных и воображаемых удовлетворений…». «На почве фрейдизма мы принципиально лишены возможности рассмотрения произведения искусства с точки зрения его ценности в культуре, поскольку весь его смысл исчерпывается этой мошеннической автотерапией».

«...Фрейд не оставляет места для реальности какихлибо других потребностей кроме генетически связанных с прокреацией и агрессией...». Но если эти потребности «суть единственные первичные потребности в ходе всей человеческой истории, если вся культурная надстройка не создает никаких автономных областей, а наоборот, прочно связывается служением этим первичным потребностям», то культура перестает быть «другой темой, которую можно было бы рассматривать параллельно с психоаналитическими объяснениями и становится просто невозможным». Если принять схему Фрейда, то «разрыв между требованиями культуры

184

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Мы начинали с очерчивания ситуации в начале XX в. на нескольких уровнях: формально-школьная диспозиция сил (течения, школы); проблемы, которые ставились тогда философами, причем вне их «философской конфессии». Теперь, наконец, мы переходим к тому, как видели проблему сами франкфуртцы. Однако и эта часть подразделяется на две относительно самостоятельные линии: как трактовались проблемы современности теми, кого – обычно – не зачисляют в число представителей школы, а также на постановку проблем собственно в круге Хоркхаймера.

Эти общие ориентиры определяют причины отхода Хоркхаймер от феноменологии. Если философская система нейтральна (или старается быть таковой), и не считает, что улучшение жизни общества возможно путем «воплощениявжизнь»отдельныхеетезисов,онаможет быть феноменологией. Если же она предлагает себя в качестве социальной (критической) теории, ей с необходимостью приходится быть генетически-объясняющей182 .

Далее, отсутствие социального идеала не является проблемой для «нейтральной» философии, зато тут же становится головной болью для всякой «социальной критической». Гениальность Хоркхаймера заключается в том, что ему удалось не то чтобы отвести это требование от собственной теории, убедив в этом окружающих, но добиться того, чтобы этот вопрос вообще не возникал.

Как заметил однажды Шопенгауэр (авторитетный для Хоркхаймера): тот, кто полагает, что дураки странствуют по миру всегда в колпаках, а шуты – с по-

186

гремушками, всегда будет их добычей или игрушкой. Перефразируем эту сентенцию применительно к теме нашего исследования. Человек, искренне верящий, что власть метафизики реализуется только в идеях «абсолюта», «субстанции», «мирового разума», а для того, чтобы не оказаться от нее «в зависимости», достаточно занять «критическую позицию», – все-таки не обладает достаточным иммунитетом от этой самой метафизики. Если же он при этом пытается придать своей теории значение большее, нежели просто «мнение», а – как Хоркхаймер и его коллеги – пытается представить ее виде универсального типа философствования, он создает идеологию. «Идеология», конечно, понимается не вполне в том духе, в какой трактуют ее франкфуртцы. Скорее, как сознательно встраиваемая мифология, претендующая на отражение «реальности». Анализ идеологии во Франкфуртской школе происходит, таким образом, средствами другой идеологии. В этих условиях «рациональность» («рационализация») начинает функционировать как магическое (т.е. идеологическое) заклинание оказываясь применимым «ко всему», а, значит, и ни к чему в частности. Хоркхаймер начинает с критики и отрицания, впоследствии подыскивая для нее обоснование. Его критика социального устройства оказывается – лишь продолжением его критики войны. Только направленное на другой объект. Хоркхаймер практически во всем уступает своим коллегам современникам. По философской проницательности – таким феноменологам как Гуссерль и Хайдеггер. По анализу частных феноменов человеческого существования – Шелеру, в области социальных исследований – М.Веберу. Он менее разнообразен и ярок, чем

187

189

190