1khoros_v_g_otv_red_islamskaya_tsivilizatsiya_v_globaliziruyu

Активно действуют различные международные исламские организации – объединения на правительственном уровне (Организация исламской конференции), на неправительственном уровне (Лига исламского мира), религиозно-общинные (Исламский совет Европы), экономические (Исламская торгово-промышленная палата, Исламский центр развития торговли), финансовые (Исламский банк развития, Международная ассоциация исламских банков), профессиональные (Исламская организация по образованию, науке и культуре) и другие. Имеет место тенденция лингвистической унификации, усиление роли арабского языка.

Тем не менее «великое единство» исламского мира не получается. Здесь попрежнему существуют и порой обостряются трения, противоречия и даже прямые столкновения и конфликты. Наблюдатели отмечают, например, что процент ВНП, направляемый на помощь наиболее нуждающимся мусульманским странам из исламского мира, с каждым годом сокращается446. Нередко случаются вспышки политической или религиозной розни (захват исламскими экстремистами мекканской мечети, кровавые столкновения иранских паломников и саудовской полиции и др.). А чего стоит ирано-иракская война, унесшая многие сотни тысяч жизней.

Что в немалой степени сплачивает исламский мир, так это конфронтация с Западом, которая усилилась в эпоху глобализации. С одной стороны, процессы глобализации способствовали ускоренной (и хаотичной) вестернизации исламских обществ, перениманию образцов жизни и ценностей Запада. Многие образованные мусульмане стали писать (и даже критиковать Запад!) на английском языке. Но вестернизация эта была во многом верхушечной, поверхностной, подражательной (unquestioning imitation, по выражению арабского автора Зинауддина Сардара).447 Она мало затрагивала основные массы исламской уммы, держащиеся в основном традиционных ценностей. Проникавший с глобализацией культ потребительства создавал специфическую среду прагматического, беспринципного и корыстного бизнеса («инфитахи»), которая, к примеру, в Египте вызывала раздражение не только трудящихся, но и значительной части интеллигенции и чиновничества («эффенди»)448. Это раздражение питается также растущей социальной дифференциацией в исламских странах, увеличением массы бедняков и «лишенцев» в этих регионах – за исключением богатых нефтедобывающих стран.

Глобализация, которую некоторые западные исследователи называют «дезорганизованным капитализмом», стимулирует процессы «детерриториальности», миграции из развивающихся стран в развитые, которая особенно характерна для исламских стран. В одной Европе насчитывается порядка 20 млн. мигрантов из мусульманского мира (4-5% населения ЕС)449. Стремление както адаптироваться к европейской жизни, ассимилироваться в иной реальности сочетаются в этой среде с так называемым «глобализированным исламом» – смесью презрения к Западу, антиимпериализма и тягой к религиозному возрождению450. Аналогичные антизападные и антиглобалистские настроения имеют хождение и в самих исламских странах. Мохаммед Аркун, арабский автор, работающий во Франции, выразил их формулой: «джихад» против «Макмира» (т.е.

446Н.В. Жданов. Исламская концепция миропорядка. М.: Международные отношения, 2003, с. 435.

447Zinauddin Sardar, op. cit., p. 58.

448См. B. Shehter. From effendi to invitahi? Consumerism and its malcontents in the emergence of Egyptian market society. – ―British journal of Middle eastern studies‖. Basingstoke, 2009, vol. 36, №1.

449R.S. Leiken. Europe‘s angry muslims. – ―Foreign affairs‖, N.Y., 2005, vol. 84, №4, p. 122.

450Ibid., p. 124.

261

«Мира Макдональдса»), признавая вместе с тем, что это лишь «негативный ответ»451.

«Негативный ответ» выражается в различных формах – от дипломатических демаршей, уличных демонстраций и выступлений в СМИ до акций терроризма. Запад, естественно, не остается в долгу. В общественном мнении и СМИ США и Европы получает распространение одиозный образ мусульманского мира – анархического и деспотического одновременно, ретроградного, угнетающего женщин и иноверцев, жестокого, настроенного на непрекращающийся джихад, терроризм и т.п. В свою очередь в исламских странах – особенно после вторжений коалиционных войск под эгидой США в Ирак и Афганистан – говорят о «новом крестовом походе» Запада против ислама. Так или иначе, противостояние Запада и исламского мира становится все более заметным и тревожным явлением в международном сообществе. Противостоянием как политическим, так и цивилизационным.

Крайним проявлением этого противостояния со стороны исламского мира выступает терроризм. Выше уже говорилось о том, что терроризм в его характерной форме с использованием смертников имеет давние исторические традиции в Исламской цивилизации. Организованный терроризм в мусульманских странах за последние 3-4 десятилетия постепенно набирал обороты, выходил за национальные рамки и обретал системность, что стало очевидным с появлением так называемой «Аль-Каиды».

«Аль-Каида» выросла из религиозного движения «Салафийя», выступавшего за «очищение» ислама и делавшего упор на джихад и мобилизацию смертников в борьбе с «неверными». «Аль-Каида» и ее лидер Бен Ладен начала с организации добровольцев на войну афганских моджахедов с советскими войсками, и в этом качестве ее поддерживали американские спецслужбы. Но затем Бен Ладен переменил фронт и повернул оружие против «западного империализма» и «отступников» в мусульманских странах. Из сравнительно небольшой оперативной группы «Аль-Каида» выросла в авангард исламского терроризма с численностью в несколько десятков тысяч человек. Правда, после ее главной акции – взрывов 11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке и вторжения коалиционных войск в Афганистан ее контингент значительно уменьшился. Тем не менее «Аль-Каида» продолжает оставаться организующим центром международного исламского терроризма, имеющим связи с боевиками в ряде мусульманских стран452.

Стратегия «Аль-Каиды» состоит не просто в причинении ущерба Западу (прежде всего США), но в том, чтобы спровоцировать их на ответные действия – «убивать муху из пулемета» и тем самым вызывать возмущение в мусульманском мире. Другая мишень – реформистские или консервативные мусульманские политические режимы. Идеология современного исламского терроризма формировалась под влиянием идей уже упоминавшегося Сейида Кутба, который делил мир на истинно исламский и «джахилийю», мир варварства (или неоварварства), куда, помимо светского и безбожного Запада, входят те мусульманские страны, которые живут не по законам шариата. В них подлинно исламская власть должна быть восстановлена, и на ее основе будет объединен весь

451 Mohammed Arkoun. Present-Day Islam between its Tradition and Globalization. – In: Intellectual Traditions in Islam. L. a. N.Y.: I.B. Tauris Publishers, 2000, p. 188-190.

452 Подробнее см. Countering the financing of terrorism. Ed. By T.J. Biersteker and S.E. Eckert. L. a. N.Y.: Routledge, 2008.

262

исламский мир. Одним из лозунгов Бен Ладена является создание нового халифата453.

Нельзя сказать, что деятельность террористов пользуется поголовным одобрением в мусульманских странах. Множество людей там не приемлют насилие как метод, результатом которого является гибель неповинных людей. Да и сами боевики-активисты постепенно теряют ореол мученичества и жертвенности. Американский социолог Джессика Стерн в течение пяти лет опрашивала террористов и поняла из их ответов, что первоначально провозглашенные цели – борьба за веру и улучшение мира – быстро сменяется рутинными задачами, жаждой денег, власти и статуса; терроризм становится просто «профессией»454.

Тем не менее у определенной – и значительной – части населения исламского мира терроризм встречает сочувствие. Дело здесь, как представляется, не только (и не столько) в акциях террористов как таковых, сколько в серьезных проблемах (экономических, социальных, политических, культурных) исламского мира, которые вольно или невольно порождают протестные настроения, особенно когда в радикалистской пропаганде эти проблемы списываются на «врагов ислама».

Проблемы исламских стран обостряются на фоне вызовов глобализации, которая в ряде отношений осложнила для регионов Периферии перспективы самостоятельного развития. Страны – члены Организации Исламская конференция в целом, даже с учетом нефтедобывающих государств, до сих пор не достигли средних показателей экономического роста развивающихся стран – и это при весьма высоких темпах прироста населения, порядка 2,5% в год455. За исключением немногих примеров (Малайзия, Турция) мусульманские государства не смогли успешно вписаться в современную систему международного разделения труда. Львиная доля вывоза на мировые рынки из исламского мира приходится на сырье, углеводороды. Без них экспорт, например, всего арабского мира меньше, чем экспорт одной 5-миллионной Финляндии456. Растет утечка «мозгов», специалистов в развитые страны.

С экономическими проблемами тесно связаны проблемы социальные. Недостаточный экономический рост обусловливает безработицу, уровень которой, в частности, в Северной Африке превышает 20%, а в некоторых странах (Ливан) колеблется от 30 до 50%. Во многих исламских обществах велик разрыв между верхним слоем и массой людей с критически низкими доходами. Немалое число этих людей люмпенизируется, становится жителями трущоб, которые в некоторых городах (например, Касабланке) охватывают 70% населения. Если в мусульманском мире в целом городское население увеличивалось в среднем на 4% в год, то трущобы росли втрое быстрее (на 12%)457.

Казалось бы, ситуация должна быть намного лучше в нефтедобывающих странах, скажем, в богатых государствах Аравийского полуострова. Действительно, благодаря исключительно высоким доходам от нефти в этих государствах выделяются немалые средства на поддержку части населения (прежде всего

453См. D.M. Scott. Somebody‘s else civil war. – ―Foreign Affairs‖, N.Y., 2002, vol. 1, №1, p. 23; J. Calvert.

The Islamist syndrome of cultural confrontation. – ―Orbis‖, Philadelphia, 2002, vol. 46, №2, p. 337-339; D.D. Chipman. Osama bin Laden and guerilla war. – ―Studies in conflict and terrorism‖, Washington, 2003, vol. 26, №3, p. 164.

454J. Stern. The Protean army. – ―Foreign Affairs‖, N.Y., 2003, vol. 82, №4, p. 27-29.

455Н.В. Жданов, указ. соч., с. 288.

456Бернард Льюис, указ. соч., с.49.

457Н.В. Жданов, А.А. Игнатенко, указ. соч., с. 34, 35.

263

коренного). Но и здесь социальные контрасты весьма остры. Наблюдатели фиксируют в Саудовской Аравии громадную пропасть между купающейся в роскоши верхушкой во главе с многочисленными отпрысками Саудов, для которых характерен откровенный паразитизм, «конфликт между Аллахом и Маммоной», и социальными низами, бедными мигрантами из Египта, Палестины, Пакистана и Индии, которых богатые саудовцы саркастически называют ―friend‖ (ратик). В Объединенных арабских эмиратах также велик контраст между людьми арабского и неарабского происхождения458.

Благоприятные перспективы пока не вырисовываются, о чем красноречиво свидетельствует положение дел в сфере науки и образования. Сегодня в исламском мире знание не обладает приоритетом и престижем. Оплата школьных учителей и вузовских преподавателей во многих странах чрезвычайно низка. Например, когда нобелевский лауреат пакистанский профессор А. Салам вернулся на родину после стажировки в Великобритании, ему предложили зарплату 20 долларов в месяц. Неудивительно, что в этой стране в населением более 100 млн. всего порядка четырех сотен обладателей ученой степени (PhD)459. В целом же за последние дватри века исламский мир, в отличие от Запада (и в отличие от своего раннего исторического прошлого) не дал никаких научных открытий и изобретений.

Наконец, политические проблемы, которые в исламских странах дают себя знать в различных аспектах. Демократические структуры прижились лишь в считанных государствах (те же Турция и Малайзия). 44 страны управляются теми или иными разновидностями диктатур. Конфликты – как внешние, так и внутренние – отличают исламский мир в большей степени, чем в других регионах. Три четверти беженцев всей планеты – мусульмане460.

Надо сказать, что в последнее время радикальный исламизм встречает все большее неприятие в самом мусульманском мире. Умеренные исламисты и сторонники реформ при этом прибегают к религиозным аргументам в обоснование своей позиции. Они, например, доказывают, что Пророк в принципе не стремился к политической власти, но имел целью «обучение людей Священному писанию и мудрости»461. Арабский публицист из Судана Абдель Ваххаб аль Эффенди (работающий в Лондоне) упрекает исламистов в игнорировании проблемы демократии и, ссылаясь на отца-основателя «Братьев-мусульман» Хасана аль Банну, заключает: «Если исламисты не смогут разрешить эту проблему, они нанесут смертельный удар нашим надеждам на исламское возрождение»462. Прибавляется сторонников реформ и среди нынешних «Братьев-мусульман». Так, внук Хасана аль Банны Тарик Рамадан, живущий ныне в Европе, призывает мусульман принять идеологию «прав человека».

Однако реформаторские тенденции встречают сопротивление – в том числе в режимах, считающихся реформистскими. Эту ситуацию анализирует иорданский автор М. Муашер. В 2004 г. на саммите арабских стран в Тунисе была принята декларация «Положение о процессе развития и модернизации в арабском мире». Там было множество правильных слов: справедливость, равенство всех граждан, независимость суда, права человека, гражданское общество, терпимость,

458Akbar S. Ahmed, op. cit., p. 153-154, 156, 177 и др.

459Ibid., p. 200-203, 206.

460Ibid., p. 221.

461Н.В. Жданов, А.А. Игнатенко, указ. соч., с. 179-180.

462Giller Kepel. Jihad. The Trail of Political Islam. L. - N.Y.: I.B. Taurus, 2003, p. 362.

264

умеренность и т.п. Но в Тунисском документе не был разработан «механизм реализации» этих благих намерений463.

Результаты были более чем скромные – некоторое расширение прав женщин

вКувейте, Саудовской Аравии и Марокко. В Иордании в связи с Тунисской декларацией была создана особая комиссия по подготовке реформ, которая также наметила уравнение в правах женщин, увеличение числа мелких и средних предпринимателей, поощрение деятельности различных политических партий и т.д. Программа пользовалась достаточным благорасположением со стороны монарха.

Но она была встречена в штыки теми, кого М. Муашер называет «старой гвардией» или «традиционной правящей элитой»464.

Кто же входит в «традиционную элиту»? По мнению иорданского политолога,

– «кучка бизнесменов» (олигархи…) и высшее чиновничество. Эта верхушечная, практически несменяемая и чрезвычайно коррумпированная группа тормозит политические реформы под надуманными предлогами, что, во-первых, «послабления» открывают дорогу исламистам, и, во-вторых, что надо сначала провести экономические реформы («хлеб прежде свободы»). Но поскольку экономические реформы нуждаются в политическом обеспечении, получается

заколдованный круг. «Традиционная элита» в результате оказывается отделенной, изолированной от общества и лишенной обратной связи с ним465.

Выход из этого М. Муашер видит в привлечении к политическому участию более широких слоев общества – интеллигенции, мелкого и среднего предпринимательства, активистов из малообеспеченных страт. При этом необходима перегруппировка политических сил с учетом основных идеологических течений и движений. Автор различает три основных типа политических направлений

вмусульманском мире – экстремисты и террористы; «движения сопротивления» (militant resistance movements) типа Хезболла, Хамас и им подобных; наконец, «мирные движения» (peaceful movements), выступающие за политические изменения и реформы мирными средствами, которые могут иметь и религиозную окраску (например, умеренные исламисты в Марокко). Оптимальный вариант состоит в том, чтобы, опираясь на третьих, привлечь к консенсусу вторых и объединить фронт против первых.

Но, как говорится, человек полагает, а Бог располагает. Плавный сценарий осуществления реформ на базе объединения «мирных движений» и умеренных исламистов в действительности «сменился» на более взрывной и турбулентный. В начале 2011 г. в странах Северной Африки и Ближнего Востока разлилась сильнейшая волна массовых протестов, ставшая крупнейшим историческим событием, в ряде отношений беспрецедентным не только в арабском, но и в общемусульманском ареале. По сравнению с «первой волной», иранской революцией 1979 г. (значение которой также вышло за региональные рамки), «вторая волна» отличалась еще большим размахом, цепной реакцией массовых выступлений от страны к стране, нараставшей как снежный ком.

Протестные движения начинались и происходили как спонтанные, стихийные выступления. Поэтому некоторые наблюдатели и аналитики не относили их к революциям, поскольку в них не просматривались субъект и радикальные цели,

463Marvan Muasher. The Arab Center. The Promise of Modernization. New Haven a. L.: Yale Univ. press, 2008, p. 244.

464Ibid., p. 249.

465Ibid., p. 231-234.

265

присущие революционному действию – по сравнению с той же иранской революцией, субъектами которой с самого начала показали себя духовенство, «базар» и маргиналы и была сломана прежняя социальная и политическая система. Не похожи были эти выступления и на так называемые «цветные» революции, так как они не были связаны с предвыборной ситуацией и не несли в себе явно иностранного влияния.

И все же более были правы те, которые, учитывая размах и накал происходящего, считали возможным говорить о революциях или преддверии их, поскольку по всем признакам на Арабском Востоке намечались крупные политические перемены. Кстати сказать, арабский термин «саура», постоянно звучавший в многочисленных комментариях, переводится и как «бунт», и как «революция».

Ясно, что столь широкая и массовая арабская «саура» не могла возникнуть без серьезных и долго копившихся причин – социальных, экономических, политических, идейно-культурных. О социальных и экономических причинах говорилось выше – контрасты в уровне жизни между верхами и низами, безработица, вопиющая коррупция. Ухудшению социально-экономической ситуации на Арабском Востоке способствовал и мировой кризис 2008-2010 гг. – через падение сырьевых цен, сокращение возможностей получения внешних кредитов, рост мировых цен на продовольствие, что стало особенно чувствительным для такого экологически уязвимого ареала. Сказалось и воздействие демографического фактора. Так, в Египте при его ограниченных ресурсных возможностях население ежегодно увеличивалось на 1,5 миллиона человек. Когда в 1981 г. Хосни Мубарак стал президентом, египтян было 44 млн., а к 2011 г. их численность достигла уже 84,5 млн. Такой рост далеко не был компенсирован рабочими местами, снабжением продовольствием и прочими необходимыми ресурсами.

Но волнения в Северной Африке и на Ближнем Востоке – дело рук не только маргиналов или бедных слоев. За последние десятилетия в арабском мире образовалась достаточно многочисленная прослойка образованной молодежи, не находящей себе применения в силу узости, недостаточной развитости сфер квалифицированного труда. Эта молодежь была включена в социальные сети Twitter и Facebook, через которые эффективно осуществлялась мобилизация на протестные акции. Не случайно начало всем региональным событиям положили выступления в Тунисе, где относительно высок процент дипломированных специалистов, часть из которых обучалась во Франции. Это – недавно возникшее явление, что позволило наблюдателям и аналитикам констатировать появление в арабском регионе такой социальной силы, как «новые молодежные движения» (Г.И. Мирский, В.В. Наумкин). С другой стороны, левые настроения в том же Египте питаются идейными традициями еще времен Насера, и эти традиции не одно десятилетие оказывали заметное влияние на СМИ и академическую среду.

Что касается политических предпосылок, то события в Северной Африке и на Ближнем Востоке показали: «традиционные правящие элиты» (по Марвану Муашеру) и возглавлявшие их десятилетиями политические лидеры (Мубарак в Египте, Бен Али в Тунисе, Салех в Йемене, Кадаффи в Ливии и др.) исчерпали себя. Возврат к былому невозможен. Вместе с тем – примечательное отличие нынешней «арабской драмы» от времен иранской революции: приглушенная поначалу роль исламского фактора, слабое присутствие собственно исламских лозунгов в требованиях протестантов, где преобладали социальные и общегражданские мотивы.

266

Значит ли это, что политический ислам (исламизм) является в арабском регионе пройденным этапом? Такой вывод был бы преждевременным. Конечно, большинство населения стран Северной Африки и Ближнего Востока составляют сунниты, а суннитский ислам по своим протестным потенциям и претензиям на власть уступает исламу шиитскому. И, тем не менее, данные страны – это исламские страны, причем принадлежащие к исламу «корневому», центральному. Социологические опросы показывают там стойкую приверженность основной массы населения (до 80% и выше) исламским ценностям. Именно в Египте в свое время появилась классическая исламистская партия «Братья-мусульмане», существующая и поныне и имеющая свои отделения во многих мусульманских странах, в том числе

вближневосточных. В Египте «Братья-мусульмане» потенциально являются, наряду с армией, наиболее организованной политической силой. Поэтому нет сомнения, что на каком-то этапе они подключатся к политической борьбе, и не только в Египте.

На этот счет возможно и такое соображение, о котором, в общем-то, уже шла речь выше. Арабские страны стоят перед необходимостью убыстрения далеко не завершенной модернизации. А успешная модернизация в мусульманских странах вряд ли возможно без участия ислама, идеологического, морального, да и в определенной мере политического обеспечения модернизации с его стороны. Сегодня не вызывает сомнений, что революция в Иране была не просто фундаменталистским «возвращением к истокам» и реставрацией средневековья, что

всвое время муссировалось в западных СМИ, но попыткой выхода исламских кругов на политическую авансцену и выработки «исламского» варианта модернизации (отнюдь не исключавшего использование тех или иных западных образцов). Если что-то подобное произойдет в результате политических трансформаций в арабском регионе, в этом будет своя историческая логика. Другое дело, что реально приход исламистов во власть может дать различные варианты и отнюдь не гарантирует успешного исхода.

* * *

В 1983 г. в Исламабаде проходил международный конгресс, посвященный проблемам «исламской экономики». Когда председательствующий профессор Хуршад Ахмад предложил участникам отдохнуть и вздремнуть после обеда, один молодой экономист ответил: «Мусульмане дремали веками. Пора проснуться!»466.

Сегодня – по крайней мере с середины прошлого века – можно констатировать, что исламский мир «проснулся». Как и другие незападные, в особенности азиатские цивилизации, Исламская цивилизация испытывает заметное оживление, если не сказать подъем. Выражается это в разных формах, в том числе негативных – крайностях радикализма и терроризма, возрождении архаики и попятных тенденций. Например, ваххабитское движение на Кавказе стало оплотом сепаратизма и терроризма467. Некоторые исламские идеологи на Кавказе проповедуют, что лучшим выходом из проблем современной жизни является возврат к родоплеменной организации общества468.

Цивилизационный подъем, цивилизационное возрождение всегда связаны с обращением к базовым духовным и интеллектуальным ценностям. Еще в XIX веке Луи Массиньон выразил мнение, что будущее мусульман ―зависит от их способности

466Akbar S. Ahmed, op. cit., p. 211.

467Э.Ф. Кисриев. Ислам и власть в Дагестане. М.: ОГИ, 2004, с. 105.

468Хож-Ахмед Нухаев. Возвращение варваров. М.: Мехкхел, 2002, с. 93, 100.

267

реконструировать свой истинный духовный мир и свою подлинную культуру»469. Это утверждение имеет силу и сегодня.

ВИсламской цивилизации «подлинная культура» - это прежде всего религия и

еесвященные тексты. Поэтому очень важна интерпретация Корана, Сунны, заветов выдающихся мусульманских мыслителей. Ряд теологов и светских исследователей утверждают: Коран и в целом культурное наследие ислама дают основание трактовать основополагающие понятия и ценности мусульманской религии в гуманистическом плане, а традиции мусульманской мысли свидетельствуют, что исламскому миру, по крайней мере в его ранний период, были свойственны начала открытости и способности сочетать принципы рационального знания и веры. Лишь

позднее усилиями консервативных богословов и властителей базовые постулаты исламской религии приобрели догматический смысл и ригидность470.

Одна из характерных для ислама интенций и базовых идей, как уже отмечалось, состоит в стремлении к «среднему», избежанию крайностей. И эту идею исламские идеологи действительно используют для обоснования особого пути эволюции исламских обществ в современном мире. Ислам, считает Зинауддин Сардар, должен найти «третий путь» - «между взбесившимся (frenzied) индивидуализмом, разрушающим все связи, соединяющие людей, и

коллективизмом, который во имя всеобщего интереса жертвует человеческой персональностью»471. Но ориентир на «золотую середину» используется также и как провозглашение возможности сближения ценностей различных цивилизаций, инициатором чего может выступать мусульманский мир. Так, Таха Джабар, исламский ученый, работающий в США, полагает, что в противовес западоцентрированному варианту глобализации может быть ее исламский вариант –

«сближение ценностей», что позволит разрядить напряженность в отношениях между странами и народами472. В собственно религиозном плане эта ориентация на «срединность» подкрепляется присущей исламу потенцией к экуменизму – ведь ислам сформировался именно как продукт синтеза различных ближневосточных

религий, что может быть основой для межрелигиозного и межцивилизационного диалога473.

Есть еще один вариант возможных позитивных сдвигов в Исламской цивилизации, который некоторые исследователи называют «ограниченным рационализмом»474. Речь идет об идее, которую проповедовали еще Мухаммад Абдо и другие реформаторы. Они считали, что возврат к подлинному исламу даст мусульманам необходимую и достаточную основу для прогресса – без нужды кардинального заимствования ценностей у Запада. Но Запад интересен своей технологией, экономикой, организационной культурой, которые вполне можно позаимствовать и усвоить. Если такая комбинация осуществится, то развитие исламского мира пойдет по схеме, хорошо известной по примерам Японии, Китая и ряда других азиатских государств («восточная этика плюс западная техника»).

469Цит. по А.В. Журавский. Христианство и ислам. Социокультурные проблемы диалога. М.: Наука ГРВЛ, 1990, с. 49.

470См. Тауфик Ибрагим. На пути к коранической толерантности. Нижний Новгород: Издательский дом «Медина», 2007, с. 32-43, 59 и др.; Ценности мусульманской культуры и опыт истории, с. 339-340 и др.

471Zinauddin Sardar, op. cit., p. 232.

472Ikram Azam, op. cit., p. 309-310.

473См. Ислам и проблемы межцивилизационного взаимодействия, с. 246; Анри Массе, указ. соч., с.

66-67.

474Future of Islamic Civilization. Cairo, 1985, p. 43.

268

Собственно, в некоторых мусульманских странах, тех же Турции или Малайзии, именно так и происходит. Можно вполне предположить, что этот вариант распространится и на другие мусульманские страны – тем более, что некоторые базовые ценности Исламской цивилизации в силу особенностей образования исламской религии действительно близки западным. И если процесс развития в исламском мире будет набирать ход, многие его трудности и проблемы будут постепенно рассасываться. В том числе и терроризм.

269