1istoriya_i_filosofiya_nauki

время разрабатываемая многими мыслителями XVII-ХХ вв., начиная от Ньютона, Декарта, Бэкона, Канта, Фихте, заканчивая Гуссерлем, представителями нео- и постпозитивизма, прагматизма и различных версий технократизма, является именно идеей эпохи Модерна; идеей, которая в начале XXI столетия во многом потеряла свою актуальность. В этом ключе, многие исследователи, в частности Х. Брункхорст, оценивают хайдеггеровскую интерпретацию сущности и фундаментальных характеристик современной науки во многом устаревшей. Для немецкого мыслителя, даже периода конца 60-70-х гг. ХХ в., существует только классическая и неклассическая западная наука, появление постнеклассической (постмодернистской) науки он просматривает или сознательное игнорирует.

Тем не менее, в середине ХХ века, когда рациональность даже в своих неклассических версиях сохраняла свой авторитет и значимость, предполагалось, что мир, в котором живет современный человек, все более определяется именно современной наукой. Наука и техника являются фундаментальными основаниями жизни современного человека, без чего человек перестает быть таковым, не мыслит свое существование. Фактически, Разум, Наука и Техника представляют собой квинтэссенцию человеческого существования; являются тем, что делает человека «человеком разумным».

Современную ему науку Хайдеггер рассматривает как определенный способ видения и раскрытия сущности вещей, «способ, притом решающий, каким для нас предстает все, что есть… наука есть теория действительного»1. Чтобы прояснить смысл данного тезиса, надо выяснить, что значит быть «действительным», «действовать», «делать»; и что значит, «теория».

Поскольку наука связана с теоретическим знанием, а теория есть произведение греческого мышления, то поиски сущности науки должны привести нас в Древнюю Грецию. Только разобравшись в том, что же для греков означала «теория» и «действительность», мы поймем, в чем сущность науки как таковой и как и почему новоевропейская наука отошла от первоначального своего понимания.

Первоначально у греков «действительность» означала «энергию»: «Эргон» есть то «деяние», совершение которого есть выход вещи к полноте своего присутствия; «эргон» есть то, что в собственном и высшем смысле при-сутствует. Поэтому и только поэтому Аристотель называет полноту пребывания подлинно присутствующего «энергией», или «энте-

1 Хайдеггер М. Наука и осмысление // Время и бытие: статьи и выступления. – М.: Республика, 1993, с. 239.

221

лехией»: пребыванием в завершенной полноте (а именно в полноте всего возможного для вещи при-сутствия)»1. В этом смысле обладать действительностью означает осуществлять полноту существования, полноту при-сутствия, полностью реализовывать свой потенциал, свою сущность, то есть быть тем, что ты есть. Однако впоследствии, уже в римской традиции значение «действительного» меняется. Так, для римлян это уже следствие, которое следует за определенной причиной. В Новое время «действительное» рассматривается как наличное, фактическое, имеющее место и противопоставляется тому, что не выдерживает проверки на практике; действительное предстает в виде предмета.

Наука – это особый способ, наряду с Искусством и Техникой, выведения сущего из потаенности, про-из-ведения сущего. И если греческая наука, являющаяся в лучшем смысле этого слова теорией, была связана с истиной, понятой как алетейя, «благодаря которой и в которой присутствует существующее», то современная теория есть рассмотрение действительности в смысле «исследующе-устанавливающей обработки», скрупулезного анализа, искусственного расчленения сущего, рассмотрения его с точки зрения причинно-следственных связей. Если для античной науки теория есть схватывание целостности сущего, то есть своеобразное синтетическое видение мира в его единстве, то для современной науки характерна предельная аналитичность, фрагментарность, направленная на достижение определенного практического результата. Для современной науки природа не живой Космос, а «пространственновременная тем или иным способом априорно расчислимая система движений», а действительным является только то, что поддается исчислению и измерению. Это исчисление, полагает Хайдеггер, не столько обычная формализация в виде абстрактных математических формул, сколько своего рода «расчет», всегда ожидающий определенного практического результата.

Таким образом, тезис «наука есть теория действительного» имеет смысл только для современной науки: ни античная «эпистема», ни средневековая «доктрина» под это определение не подходят. Смысл новоевропейской науки сводится к предельному рассмотрению действительного в статусе предметного противостояния. Все объекты исследования рассматриваются как «наличный материал», нечто бездушное, ставшее, механическое. В этом смысле «теория действительного» означает, что современная наука все исследуемое представляет в виде некоего «наличного материала», заведомо обреченного на определенное интеллекту-

1 Там же, с. 241.

222

ально-хирургическое вмешательство, с целью скрупулезного анализа и получения непосредственной практической выгоды. Здесь уместно вспомнить, что новоевропейская наука зарождалась в период секуляризации, отхода сфер экономики, политики и собственно философии от влияния религии. Новоевропейские философия и наука, безусловно, имели идеологический подтекст и выражали интересы укрепляющей в то время свои позиции буржуазии. Отсюда, и критика схоластики как якобы пустого теоретизирования, и вопросы методологии, и идея о том, что философия должна приносить непосредственную пользу, и акцент на естественнонаучных исследованиях, результаты которых могут быть немедленно внедрены в производство.

В работах, посвященных осмыслению сущности современной науки («Время картины мира», «Вопрос о технике», «Наука и осмысление»), Хайдеггер выступает с позиции критики разума и, как и большинство современных ему мыслителей, обрушивается с критикой современной ему гуманитарной и естественной науки. Его мысли во многом перекликаются с идеями, высказанными в адрес современного научного знания и системы образования Э. Гуссерлем, К. Ясперсом, Р. Геноном, М. Вебером, Г. Маркузе, Т. Адорно, Ю. Хабермасом, Р. Бартом, М. Фуко и др.

Современная наука, берущая свои основания из Нового времени и эпохи Просвещения, по мысли Хайдеггера, предельно далеко удалилась от первоначального своего понимания, сформированного в греческом мышлении. Более того, она отталкивалась от греческого знания именно для того, чтобы стать в противоположность ему чем-то иным.

Самым существенным принципом новоевропейской науки является ее «обезбоженность», десакрализация мира. Обезбоженность вовсе не означает примитивного атеизма или «простого изгнания богов», а представляет собой очень сложный процесс, в рамках которого христианский мир «расхристианизируется», а христиане переистолковывают свое мировоззрение, сообразуясь и подстраиваясь под современную эпоху Нового времени. Данный процесс вовсе не означает окончания или смерти религии, как раз, наоборот, благодаря принципиальным изменениям, происходящим в это время, отношение человека к богам впервые только и превращается в чисто религиозное отношение. Эта идея напоминает мысль французского традиционалиста Рене Генона о том, что известные нам религии, в том числе и христианство, являются экзотерическими моральными версиями подлинного эзотерического знания, то есть во многом носят профанный, поверхностный характер. Новоевропейские исторические и психологические исследования мифов и религий приводят к тому, что «боги улетучиваются». Эта идея во многом напоминает мысль

223

традиционалистов, согласно которым в современной западной цивилизации, во всех своих формах (религия, философия, наука и искусство) проповедующей отказ от трансцендентного и сакрального, мир как бы «отвердевает» «сверху», сфера высших принципов «закрывается» и исчезает для человека. Это означает, что современный человек живет в, как минимум, потенциально «рассекреченном» мире, в котором больше нет тайн и чудес, вообще нет ничего принципиально непознаваемого. Именно об этом говорит диагноз, поставленный западной цивилизации в свое время Ф. Ницше: «Бог умер!».

Вера эпохи Просвещения в абсолютные возможности человеческого разума познать все тайны мироздания, в бесконечный прогресс науки и знания, привела современного человека к состоянию самообожествления. На смену старым богам приходит человеческий разум и его порождение – светская наука. Именно разум, основывающийся на принципах математического естествознания, становится единственным судьей, безусловным арбитром всего происходящего. Новоевропейский разум, достаточно однобокий, аналитический и формально логический, жаждет калькулировать и мечтает вывести одну единственную формулу, из которой, подобно божественному Слову, можно произвести всю реальность. Точнее сказать, попытка новоевропейского человека вывести эту универсальную формулу реальности, есть попытка присвоить себе божественные функции и узурпировать место бога. Современный человек как субъект есть то основание, которое все собирает и замыкает на себе.

Но поскольку реальность оказывается гораздо богаче, разнообразнее, сильнее и «противоречивее» ограниченного новоевропейского разума, эта попытка обречена на неудачу. И в этом смысле современному человеку присуща поверхностность и односторонность восприятия: он видит не живой и многоцветный пространственный мир, а плоскую застывшую «картину мира». Можно сказать, что произошла своеобразная атрофия чувств на всех уровнях: современный человек способен слышать и видеть гораздо меньше, чем античный или средневековый человек; пострадали интеллектуальные и душевные способности человека: он думает все реже, а переживает не так глубоко и страстно.

Новоевропейский разум так устроен, что он, говоря словами Канта, буквально на трансцендентальном уровне «заставляет» человека воспринимать мир именно так, а не иначе. Более того, «априорные формы» новоевропейской парадигмы действуют предельно активно, как бы «подстраивая», переделывая мир под себя. И мир становится принципиально иным, что очень хорошо видно на примере того, как буквально на глазах исчезает в небытие все, связанное с традиционной средневековой

224

цивилизацией. Все мистическое и волшебное исчезает не потому, что его изначально не было. Чудесное из этого мира ушло, именно потому, что человек перестал в него верить. Этот мир становится более примитивным, плоским, поверхностным, профанным, скучным и предельно материальным.

Все то, что не укладывается в прокрустово ложе новоевропейской науки, в формат математических формул, «протокольных предложений», натуралистических теорий, не может быть проверено в ходе наблюдений или экспериментов, объявляется ненаучным и, соответственно несуществующим. В этом плане современная наука является единственным критерием существования. Те явления, которые не могут быть формализованы, которым невозможно дать определение, которые не соответствуют законам науки, фактически элиминируются, выносятся за скобки существующей реальности.

Характерной чертой новоевропейской науки, сохраняющейся в той или иной степени до сих пор, выступает ее позитивистская направленность, которая проявляется не только в противопоставлении теории и практики, но и пренебрежительном отношении ко всему, не имеющему непосредственной практической выгоды. Те научные теории, которые не приносят конкретной пользы, объявляются «метафизическими», «бессмысленными», «бесполезными». И простые обыватели, и власть имущие в один голос критикуют науку, в особенности гуманитарную, за отсутствие «связи с производством», «экономической эффективности» и «самоокупаемости». В работе «Время картины мира» (1938) Хайдеггер, полемизируя с этой точкой зрения, отмечает, что «чем полнее научное исследование делается производством, стремясь к результативности, тем неостановимее в нем растет опасность производства ради производства»1, что лишний раз доказывает глобальную онтологическую бессмысленность и бесцельность современных научных изысканий.

В работе «Кризис современного мира» Генон отмечает, что для современных «профанных» философии и науки характерно «отрицание истинной интеллектуальности, ограничение познания самым низшим порядком, эмпирическое и аналитическое исследование фактов, не связанных ни с каким принципом, рассеяние в неопределенном множестве незначащих деталей, аккумуляция необоснованных гипотез, которые без конца разрушают друг друга, и фрагментарных воззрений, ни к чему не ведущих, за исключением практического применения, которое составляет единственное действительное превосходство современной цивилиза-

1 Хайдеггер М. Время картины мира // Время и бытие: статьи и выступления. – М.: Республика, 1993, с. 54.

225

ции, впрочем, превосходство незавидное, которое, развившись до того, что задушило все другие занятия, придало этой цивилизации чисто материальный характер, превратив ее в настоящее чудовище»1.

Хайдеггер выступает против выстраивания ложных альтернатив в современной науке, в частности, разделения и противопоставления теории и практики. Подлинное знание не может быть оторванным от конкретной человеческой жизни; по-настоящему «знать», значит, «жить» и «действовать» именно в соответствии с истинным знанием. В этом смысле принятое в новоевропейской науке разделение на теорию и практику грекам было не знакомо. Для греков ««теория» совершается не ради себя самой, но исключительно со страстным желанием оставаться вблизи сущего как такового и быть постоянно теснимым его напором… греки боролись как раз за то, чтобы постигать и совершать такое созерцательное вопрошание как наивысший способ «энергии», человеческого творчества, самого человека. Не тянуло их подгонять практику к теории, а наоборот, их тянуло к тому, чтобы саму теорию разуметь как самое высокое осуществление подлинной практики. Для греков наука не «культурное благо», она для них – средина, определяемая из самых недр существования народа в его государстве»2. Для греков Мысль и Дело едины. Так, в «Никомаховой этике» Аристотеля под совершенным счастьем понимается такая теория, которая означает одновременно полноту действия. Образ жизни, определяемый «теорией», это образ жителя фило- софа-созерцателя, который вглядывается в подлинную суть вещей, слышит «голоса вещей». Практический образ жизни посвящен действия и деланию. Однако, отмечает философ, для греков «созерцательная жизнь, особенно в своем наиболее чистом образе как мышление, есть высшее действие. «Феория» сама по себе, а вовсе не только за счет ее привходящей полезности, есть завершенный образ человеческого бытия. Ибо «феория» – это чистое отношение к ликам присутствующего, которое своей явленностью задевает человека, являя близость богов»3. Эта идея напоминает принцип у-вэй в даосизме: для того, чтобы осуществить так называемое полное недеяние, необходимо предпринять максимум усилия. Отсюда, недеяние есть квинтэссенция деяния. В этом смысле, для мира подлинной Традиции Действие является лишь тенью Мыс-

1 Генон Р. Кризис современного мира // Избранные произведения: Традиционные формы и космические циклы. Кризис современного мира. – М.: НПЦТ «Беловодье», 2004, с. 171.

2 Хайдеггер М. Самоутверждение немецкого университета // Работы и размышления разных лет. – М.: Гнозис, 1993, с. 224.

3 Хайдеггер М. Наука и осмысление // Время и бытие: статьи и выступления. – М.: Республика, 1993, с. 243.

226

ли, соответственно, практикой занимается человек, у которого не хватает сил или таланта для теоретической мысли. А Теория оказывается высшим Действием, поскольку именно в ней реализуются высшие способности человека.

Еще одной особенностью науки Нового времени выступает то, что она базируется на примате Метода. Поэтому она вынуждена отграничить предметные области исследования, выделить для их рассмотрения различные методы, а чтобы за частностями не потерять целое, выстроить здание Системы науки, чем и занимались, например, Ф. Бэкон и Р. Декарт. Эта специализация на Методе современной науки есть ее необходимое следствие. И если чисто прикладная наука очень часто определяется не конкретными целями, а случайными обстоятельствами, то чистая наука методически и очень настойчиво преследует одну единственную цель – тотальный охват действительности. Современная наука все еще рассматривает природу и мир в целом по-базаровски, не как храм, а именно как мастерскую и лабораторию, из которой надо «выкачать» максимум энергии.

Следуя жесткой логике детерминизма и механицизма, новоевропейская наука все рассматривает как искусственный организм (примечательно, что в отличие от сакральной средневековой науки, практически все рассматривающей как живой организм, в новоевропейской науке возникает физическая реальность, мертвый механический мир бездушных объектов и химических и физических формул), начиная от человека («перпендикулярно ползающая машина» Ламетри) заканчивая государством как искусственным человеком («Левиафан» Гоббса).

Современная физика, отмечает Хайдеггер, рассматривает природу (фюсис), некогда живую и одухотворенную, как неживую систему движения материальных тел. Прекрасно понимая принципиальные различия между классической и современной физикой, Хайдеггер полагает, что «все же современная физика ядра и поля тоже остается еще физикой, т.е. наукой, теорией, которая устанавливает предметы действительного в их противопоставленности, фиксируя их в единой картине этой противопоставленности. Для современной физики речь идет тоже о фиксации тех элементарных предметов, из которых состоят любые другие предметы всей области»1 . Хайдеггер приводит высказывание В. Гейзенберга, согласно которому, задачей современной физики является то, чтобы в перспективе «суметь написать одно единое определяющее уравнение, из

1 Хайдеггер М. Наука и осмысление // Время и бытие: статьи и выступления. – М.: Республика, 1993, с. 247.

227

которого вытекали бы свойства всех элементарных частиц и тем самым поведение материи вообще».

Всовременной науке уже давно исчезла целевая причина. Это проявляется, прежде всего, в том, что наука больше не спрашивает «почему это происходит так, а не иначе?», или «для чего это происходит?», она только описывает, но не объясняет. И как следствие этого описания реальности – предельная аналитичность, которая берет свое начало в мышлении Аристотеля. По поводу «дурной» аналитичности, которой заражены все сферы современной жизни, начиная от науки, заканчивая политикой, очень метко выразился в одной из своих статей русский мыслитель Е. Головин: «В процессе объяснения мы рассекаем эту реальность на составляющие, то есть, совершаем «аналитическое убийство» рассматриваемого объекта. Но если непрерывно рассекать какую-либо вещь на отдельные дискретные части, мы ничего, кроме бесконечной делимости, не получим. Делимость – это diabula. Таким образом, когда мы занимаемся причинно-следственными связями, аналитически рассекаем нечто, чтобы это нечто понять, мы предаемся определенному «дьяволизму». К тому же мы все равно ничего не понимаем, ведь идея или принцип вещи (или состояния) от нас уходит, и у нас ничего не остается, кроме отдельных частей. Мы потом их можем сложить, но это никогда не будет первоначальная вещь (или состояние). Это уже будет что-то другое».

Как справедливо отмечает Генон, порожденная духом анализа предельная фрагментаризация современного научного знания привела к тому, что больше немыслима наука, которая рассматривает природу в ее целостности. Современная наука забывает, что подробные знания и мелкие детали имеют значение только в широком контексте, когда они служат синтетическому знанию.

Таким образом, современная наука имеет дело не с миром как таковым, описывает не реальность, а «картину мира», в рамках которой мир предстает обезбоженным, дехристианизированным, демифологизированным. По выражению М. Вебера («Наука как призвание», 1919) рациональный подход к действительности в виде современной науки и техники занимается «расколдовыванием мира». Проект Модерна сделал все возможное, чтобы сформировать у современного человека такое мироощущение и мировоззрение, которому все безудержное, фантастическое и мистическое оказалось совершенно чуждым.

Воценке характеристик и сущностного подхода современной науки

кдействительности, Хайдеггер фактически стоит на позиции парадигморелятивизма и отмечает, что точно так же, как нельзя утверждать, что

228

шекспировская поэзия пошла гораздо дальше эсхиловской, галилеевская и ньютоновская физика ничуть не лучше объясняет мир, чем физика Аристотеля. Критерии научности в этих парадигмах принципиально различны. Для новоевропейской науки критерием является строгость и точность научного исследования, что проявляется, как уже отмечалось, в тотальной математической формализации. Новоевропейская наука по духу своему механистична, для нее характерно линейное восприятие времени и идея однородности пространства. Новоевропейская наука, как отмечал еще Гуссерль в своих лекциях по проблеме времени, представляет время через пространство, таким образом, все качественное сводя к чисто количественным характеристикам.

Современная наука в рамках этого предметного противостояния является метафизической и не способной раскрыть существо исследуемой реальности, чем бы последняя ни была: природой, сознанием, историческим бытием, языком. Несостоятельность современной науки заключается в том, что предметная противопоставленность, в которой выступают объекты реальности (природа, человек, общество), всегда остается всего лишь одним из способов их присутствия; с помощью научных методов и приемов понять их оказывается невозможно. Более того, отдельные науки оказываются не в состоянии своими средствами и теориями проникнуть в существо самой науки.

Таким образом, необходимо рассматривать современную науку как специализированное производство, нацеленное на извлечение из природы непосредственной выгоды, на получение конкретной практической пользы.

Современная наука – это и определенный социальный институт, где ученый перестает быть гением, титаном мысли, энциклопедистом. Очень метко Хайдеггер отмечает «измельчание» как масштабности мышления, так и масштабности самой фигуры современного ученого: «Ученый-эрудит исчезает. Его сменяет исследователь, состоящий в штате исследовательского предприятия. Это, а не культивирование учености придает его работе острую злободневность. Исследователю уже не нужна дома библиотека. Кроме того, он везде проездом. Он проводит обсуждения на конференциях и получает информацию на конгрессах. Он связан заказами издателей. Они теперь заодно определяют, какие должны быть написаны книги»1.

Одновременно наука является и определенной деятельностью, которая при примате метода, проводит исследование согласно определен-

1 Хайдеггер М. Время картины мира // Время и бытие: статьи и выступления. – М.: Республика, 1993, с. 47.

229

ным идеалам и нормам. Идеалами и нормами современного научного исследования, по Хайдеггеру, выступают субъект-объектная установка; построение всего здания науки по образцу математического естествознания; попытка формализации всех природных и социальных процессов; экспериментальный характер современных наук; трезвый прагматизм в виде примата практики над чистой теорией.

В этом смысле наука мирообразующа, она создает определенную картину мира, образ действительности, проектирует реальность. А научная литература и издательская деятельность, равно, как и система образования, призваны закрепить в сознании общественности необходимую картину мира, то есть, говоря современным языком, идеологию. Таким образом, делает вывод Хайдеггер, «проект и строгость, методика и производство, взаимно нуждаясь друг в друге, составляют существо новоевропейской науки, делают ее исследованием»1.

Некоторые исследователи хайдеггеровской интерпретации науки отмечают, что мыслитель «проглядел» тот радикальный поворот и прорыв, который, с их точки зрения, совершила наука второй половины ХХ века. Так, П. Козловски в своей работе «Культура постмодерна» отмечает, что «в постмодерную эпоху наука лишилась своей функции конституирования мировоззрения»2. А по оценке некоторых современных исследователей, «новоевропейская метафизика уже преодолена… действительность более не преддана, а также не пред- и –у-становлена в качестве factum brutum, она появляется в проекте экспериментального исследования скорее как простой участок обширной области возможного. Гипотетический взгляд на мир, являющийся условием возможности научного исследования, предполагает радикальное децентрирование того эгоцентризма, который Хайдеггер так внушительно представил в качестве сущности новоевропейской и вообще всякой метафизики… Время современной науки приходит после времени картины мира…»3. Современная наука давно отошла от механицизма и классического рационализма новоевропейских теорий. Последние исследования в области астрономии, физики, химии, биологии и генной инженерии все чаще напоминают диалоги Платона, Каббалу, идеи ренессансных неоплатоников и алхимические опыты. Хайдеггеровская критика современной науки, как прямой наследницы и продолжательницы науки Нового времени, многим

1 Хайдеггер М. Время картины мира // Время и бытие: статьи и выступления. – М.: Республика, 1993, с. 47.

2 Козловски П. Культура постмодерна: Общественно-культурные последствия технического развития. – М.: Республика, 1997, с. 47.

3 Брункхорст Х. Эгоцентризм в эпоху картины мира. Хайдеггер, Вебер и Пиаже // Философия Мартина Хайдеггера и современность. – М.: Наука, 1991, с. 86.

230