1filosofiya_i_metodologiya_nauki_metodologiya_nauki
.pdfрассматриваются как производные. Некоторые из свойств существенны, и без них предмет утрачивает самотождественность, тогда как другие свойства акцидентальны и изменчивы. Применительно к материальным телам Джон Локк в конце ХVII в. рассматривал как существенные свойства: обладать количественно выражаемой массой и занимать место в пространстве. Само собой разумеется, уже тогда понимали, что тело может изменить свое местонахождение, а неизменность массы была для некоторых радикально настроенных людей всего лишь экспериментальным фактом.
Пока все в порядке. Но как только мы переходим к рассмотрению голубизны и шума, мы сталкиваемся с новой ситуацией. Вопервых, тело может не быть всегда голубым или громким. Мы уже выдвинули для объяснения этого теорию акцидентальных свойств, которую мы можем применительно к данному моменту принять
вкачестве адекватной. Но во-вторых, XVII в. показал реальную сложность данной проблемы. Великие физики разработали теории распространения света и звука, основанные на материалистическом понимании мира. По поводу природы света существовало две гипотезы: в первой распространение света происходило при помощи волновых вибраций материалистически понятого эфира,вовторой–согласноНьютону–оноосуществлялосьприпо- мощи движения исключительно малых корпускул некоторого тонкого вещества. Мы все знаем, что волновая теория Гюйгенса возобладала в XIX в., а сегодня физики пытаются объяснить некоторые неясные обстоятельства, сопровождающие излучение, путем объединения обеих теорий. Но ни в одной из этих теорий мы не найдем представления о свете или цвете как факте объективного мира. В них рассматривается только движение вещества. И так же, когда говорится о том, что свет достигает глаза и падает на сетчатку, речь идет только о движении вещества. Воздействие на нервы и на мозг вновь рассматривается как простое движение вещества. Аналогичным образом рассуждают о звуке, заменяя глаза ушами, а волны
вэфирной среде—волнами в воздухе. В каком же смысле мы говорим тогда о голубизне и шумности как свойствах тела?
Или, рассуждая аналогичным образом, в каком смысле аромат составляет свойство розы?
Галилей рассматривал этот вопрос и сразу же отметил, что цвета, звуки и запахи не существуют вне глаз, ушей и носов. Декарт и Локк разработали теорию первичных и вторичных качеств. Например, Декарт в своем «Размышлении шестом» говорит: «Кроме протяжения, форм и движений тел я замечал в них твердость, теплоту и другие качества, воспринимаемые осязанием. Сверх того, я подмечал в них свет, цвета, запахи, вкусы и звуки, разнообразие которых давало мне возможность различать друг от друга небо,
—151 —
землю, море и вообще все остальные тела... Я, конечно, не без основания полагал, что ощущаю вещи, вполне отличные от моей мысли, а именно – тела, от которых происходят эти идеи».
То же самое он говорит и в своих «Первоначалах философии»: кроме движения, очертания или местоположения и размеров частиц, в телах нет ничего, что могло бы возбудить в нас какое-либо чувство.
Локк, зная о принципах динамики Ньютона, помещает массу среди первичных качеств тел. Короче, он разрабатывает теорию первичных и вторичных качеств в соответствии с уровнем физической науки конца XVII в. Первичные качества являются существенными свойствами субстанций, пространственно-временные отношения которых образуют природу. Упорядоченность этих отношений образует порядок природы. Природные события некоторым образом схватываются умом, который связан с живым телом. Прежде всего умственное действие вызывается процессами, происходящими в некоторых частях тела, например мозговыми процессами. Но работа сознания связана также с восприятием ощущений, которые, строго говоря, представляют собой свойства самого ума. Эти ощущения создаются умом для обозначения соответствующих тел внешнего мира. Таким образом, тела воспринимаются, будучи снабжены теми свойствами, которые в действительности им не присущи, свойствами, которые фактически являются чистыми продуктами ума. Поэтому немалая часть того, что якобы предоставляет природа, должна быть по справедливости отнесена к нам самим: аромат розы, песнь соловья, солнечные лучи. Совершенно не правы поэты. Им следует относить свои лирические пассажи к самим себе и преобразовывать их в оды самовосхваления совершенства человеческого ума.
Природа скучна; она лишена звука, цвета и запаха; в ней есть место лишь суете бесконечного и бессмысленного вещества.
Как бы мы ни старались скрыть это, но таковы практические результатыспецифическойнаучнойфилософии,завершающейXVIIв.
Прежде всего, следует отметить поразительную эффективность этой философии как понятийной системы, используемой для организации научного исследования. В этом отношении она вполне достойна породившего ее духа эпохи. С тех давних пор она отвела себе место руководящего принципа научного анализа. И сейчас она царит по-прежнему. Во всем мире в каждом университете поиск истины организуется в соответствии с ней. До сих пор не было предложено ни одной альтернативной системы поиска научной истины. Она не просто царит, она не имеет и противников.
И все же она совершенно невероятна. Эта концепция реальности образована, очевидно, с помощью понятий высокой
— 152 —
степени общности, и только тогда, когда мы ошибаемся, применяя их к конкретным реалиям, возникает данный парадокс.
Даже самая обобщенная картина успехов научной мысли в этом столетии не способна опустить из поля зрения прогресс в области математики. Здесь как нигде проявился дух эпохи. Три великих француза, – Декарт, Дезарг, Паскаль вдохновили новый этап в развитии геометрии. Другой француз. Ферма, заложил основы современного анализа, сделав все, кроме усовершенствования методов дифференциального исчисления. Ньютон и Лейбниц совместными усилиями фактически создали дифференциальное исчисление как практический метод математического мышления. Когда завершилось столетие, математика как инструмент, применяемый к решению физических проблем, уже обрела часть своего нынешнего умения. Современная чистая математика, за исключением геометрии, еще пребывала в младенчестве и не обнаруживала каких-либо признаков того поразительного роста, который ей предстоял в XIX в. Но уже появился специалист по математической физике и принес с собой тот тип мышления, которому предстояло господствовать в научном мире следующего столетия. Надвигалась эпоха «победоносного анализа».
В итоге XVII в. создал такую схему научного мышления, которая была начерчена математиками и для математиков Великая особенность математического ума состоит в способности иметь дело с абстракциями и выводить из них четкие доказательные цепочки рассуждений, полностью удовлетворяющие вас до тех пор, пока вас устраивают эти исходные абстракции. Поразительный успех научных абстракций, подчинивших себе, с одной стороны, материю с ее нахождением в пространстве и времени, а с другой
– воспринимающий, страдающий, рассуждающий ум, остающийся при этом безразличным к самой реальности, навязал философии задачу восприятия всего этого в совокупности как простой фиксации совершенно конкретного, факта.
Тем самым была разрушена философия Нового времени. Она колебалась некоторым сложным образом между тремя крайними точками. На одной из них находились дуалисты, выдвигавшие материю и дух на равных, а на других – два типа монистов, один из которых помещали дух внутрь материи, а другие – материю внутрь духа. Но это жонглирование абстракциями не могло преодолеть глубинной путаницы, вызванной требованиями неуместной конкретности схематизма, который был построен наукой
Вопросы для самоподготовки:
1.В чем смысл интеллектуальной революции XVII в.?
2.В чем особенности новой методологии исследования при-
роды?
—153 —
3. Какие метафизические предпосылки лежат в основе методологии XVII в.?
Маркузе Герберт (19 июля 1898 г., Берлин, Германия – 29 июля 1979 г., Штарнберг, Германия) – немецкий и американский философ, социолог, представитель Франкфуртской школы. Данная работа Г. Маркузе посвящена анализу философских и научных предпосылок становления форм господства и подчинения в технологическую эпоху.
Работа Г. Маркузе посвящена особенностям формирования схем господства и подчинения в современном обществе. Одним из источников возникновения современных форм контроля является, по его мнению, специфическая форма научной рациональности, возникшая в Новое время.
Включенная в учебное пособие шестая глава из книги Г. Маркузе «Одномерный человек» позволяет понять, что проблемы современной методологии науки не сводятся к описанию научных процедур исследования окружающего мира, а затрагивают подлинно философскую проблему формирования исторически определенного мировоззрения и формы социальной практики. Таким образом, хотя предложенная работа и не является работой, посвященной исключительно философским проблемам науки, но именно ее изучение позволяет понять всю палитру философских проблем методологии науки.
МАРКУЗЕ Г. ОДНОМЕРНОЕ МЫШЛЕНИЕ63
От негативного мышления к позитивному: технологическая рациональность и логика господства
Самовоспроизводство общества происходило за счет разрастания технического ансамбля вещей и отношений, включая техническое использование людей – другими словами, борьба за существование и эксплуатация человека и природы становились все более научными и рациональными. В этом контексте как раз уместно двоякое значение понятия «рационализация». Научное управление и научное разделение труда в огромной степени увеличили производительность экономического, политического и культурного предпринимательства. Результатом явился более высокий уровень жизни. В то же самое время и на той же самой основе это рациональное предпринимательство привело к созданию модели сознания и поведения, которые оправдывали и прощали даже те черты этого предпринимательства, которые в наибольшей
63Извлечение из кн.: Маркузе Г. Одномерный человек. М.: REFL-book, 1994. Гл. 6.
—154 —
степени способствуют разрушению и угнетению. Научно-техниче- ская рациональность и манипулирование слились в новую форму социального управления. Можно ли удовлетвориться предположением, что этот ненаучный результат является результатом специфического общественного применения науки? Я думаю, что общее направление этого применения присуще чистой науке даже там, где она не преследует никаких практических целей, и что вполне можно определить точку, в которой теоретический Разум превращается в социальную практику. Попытаюсь кратко напомнить методологические корни новой рациональности путем сопоставления их с отличительными чертами дотехнологической модели, рассмотренными в предыдущей главе.
Квантификация природы, которая привела к ее истолкованию в терминах математических структур, отделила действительность от всех присущих ей целей и, следовательно, отделила истину отдобра,наукуотэтики. Неимеет теперьзначения,какнаукаопределяет объективность природы и взаимосвязи между ее частями, ибо она не в состоянии научно постигать ее в терминах «конечных причин». Неважно также, насколько конститутивной может быть роль субъекта как пункта наблюдения, измерения и исчисления, если этот субъект не играет никакой научной роли как этический, эстетический или политический агент. Напряжение между Разумом, с одной стороны, и потребностями и желаниями основного населения (которое чаще бывает объектом и редко субъектом Разума), с другой, сопутствовало философской и научной мысли с самого начала. «Природа вещей», включая общество, была определена так, чтобы оправдать репрессию как совершенно разумную. Истинные же знание и разум требуют господства над чувствами – если не освобождения от них. Уже у Платона союз Логоса и Эроса вел к преобладанию Логоса; у Аристотеля отношение между богом
идвижимым им миром «эротично» только в смысле аналогии. В дальнейшем непрочная онтологическая связь между Логосом
иЭросом рвется, и научная рациональность рождается уже как существенно нейтральная. То, к чему может стремиться природа (включая человека), может быть рационально понято наукой только в терминах общих законов движения – физических, химических или биологических.
За пределами этой рациональности человек живет в мире ценностей, а ценности, отделенные от объективной реальности, становятся субъективными. Единственный путь сохранить за ними некую абстрактную и безвредную значимость – метафизическая санкция (божественный или естественный закон). Но такая санкция неверифицируема, а значит, не имеет отношения к объективной действительности. Ценности могут обладать высоким
—155 —
достоинством (моральным и духовным) – они не действительны и, следовательно, немногого стоят в делах реальной жизни – и тем меньше, чем выше они подняты над действительностью.
Такой же дереализации подвергаются все идеи, которые по самой своей природе не поддаются верификации научными методами. Независимо от того, насколько они могут быть признаны, почитаемы и освящены в их собственной правоте, такого рода идеи страдают пороком необъективности. Но именно недостаток объективности превращает их в движущие силы социального сплачивания. Гуманистические, религиозные и моральные идеи – не более чем «идеалы», которые не доставляют больших хлопот установившемуся жизненному укладу и которые не теряют своего значения от того, что они находятся в противоречии с поведением, диктуемым ежедневными потребностями бизнеса и политики.
Если Добро и Красота, Мир и Справедливость невыводимы ни из онтологических, ни из научных положений, то их всеобщая значимость и действительность не могут получить логического обоснования. В терминах научного разума они остаются делом предпочтения, и никакое воскрешение аристотелевской или томистской философии не может спасти ситуации, ибо обоснование ценностей научной рациональностью a priori отвергнуто научным разумом. Ненаучный характер этих идей фатально ослабляет их противостояние существующей реальности; идеи становятся просто идеалами, а их конкретное критическое содержание испаряется в этическую или метафизическую атмосферу.
Однако, как это ни парадоксально, объективный мир, за которым признаются только количественно определимые качества,
всвоей объективности становится все более зависимым от субъекта. Этот долгий процесс начинается с алгебраи-зации геометрии, заменяющей «визуальные» геометрические фигуры чисто мыслительными операциями. Свое крайнее выражение это получает
внекоторых концепциях современной научной философии, которые все содержание физической науки стремятся разложить на математические или логические отношения. Разлагается, кажется, само понятие объективной субстанции, противопоставляемой субъекту. У ученых и философов самых разных направлений возникают сходные гипотезы, исключающие конкретные виды сущего.
Например, физика «не измеряет объективных свойств внешнего и материального мира – они возникают лишь как результат выполнения соответствующих операций»64. Объекты продолжают существовать только как «удобные посредники», как устаревшие
64Dingler, Herbert. Nature. Vol. 168 (1951). P. 630.
—156 —
«культурные постулаты»65. Плотность и непроницаемость вещей испаряется: объективный мир теряет свой «сопротивляющийся» (objectionable) характер, свою противоположность субъекту. Испытывая недостаток в интерпретации в терминах пифагорейско-пла- тонической метафизики, математизированная Природа как научная действительность становится, по-видимому, идеациональной действительностью66.
Такие утверждения суть крайности, которые отвергаются более консервативными интерпретациями, настаивающими на том, что суждения современной физики относятся все же к «физическим вещам»67. Однако физические вещи оказываются «физическими событиями», и тогда суждения относятся к (и только к) свойствам
иотношениям,характеризующимразнообразныевидыфизических объектов и процессов68. По утверждению Макса Борна: «<…> теория относительности <…> никогда не отказывалась от попыток приписывать [какие-либо] свойства материи <…> [Но] часто измеримое количество является не свойством объекта, а свойством его отношения к другим объектам <…> Большая часть измерений в физике имеет дело не с самими нас интересующими объектами непосредственно, а с некоторого рода их проекцией, где это слово понимается в самом широком смысле»69.
Так же и у Гейзенберга: То, что мы устанавливаем математически, лишь в малой степени является «объективным фактом», большей частью – это обзор возможностей70.
Теперь «события», «отношения», «проекции», «возможности» могут иметь объективное значение только для субъекта –
ине только с точки зрения наблюдаемости и измеримости, но и с точки зрения самой структуры события или отношения. Иными словами, вовлеченный в них субъект играет конституи- рующую роль – как возможный субъект, для которого некоторые
65Куайн рассматривает «миф физических объектов» и говорит, что «в смысле эпистемологического обоснования физические объекты и [гомеровские] боги отличаются только степенью, а не качественно». Но миф физических объектов эпистемологически важнее «тем, что он оказался более эффективным, чем другие мифы, как инструмент внедрения поддающейся контролю структуры в поток опыта». В этой оценке научной концепции в терминах «эффективный», «инструмент», «поддающийся контролю» раскрываются ее манипулятивно-технологические элементы...
Quine W.V.O.Froma LogicalPointof View.Cambridge:HarvardUniv.Press,1953.P.44.
66Т. е. теоретической конструкцией, которая служит целям научного познания и (как показывает дальше автор) целям практического покорения природы и которую нельзя назвать реальной вещью, вещью самой по себе. Термин Э. Гуссерля.
67Reichenbach H. in Philipp G. Frank (ed.). The Validation of Scientific Theories. Boston: Beacon Press, 1954. P. 85. (quoted by Adolf Grunbaum.).
68Adolf Grunbaum, Ibid. S. 87 w.
69Ibid. S. 88 w.
70«Über den Begriff “Abgeschlossene Theorie”» // Dialectica. Bd. II. 1. 1948. S. 333.
—157 —
данные должны или могут быть мыслимы как событие или отношение. Если это так, то по-прежнему сохраняет свою силу утверждение Райхенбаха о том, что высказывания в физике могут быть сформулированы безотносительно к действительному наблюдателю, а «возмущение посредством наблюдения» вызывается не наблюдателем, а инструментом как «физическим объектом»71.
Разумеется, мы можем принять то, что выведенные математической физикой уравнения выражают (формулируют) действительное расположение атомов, т. е. объективную структуру материи. Безотносительноккакомубытонибылонаблюдениюиизмерению«вне» субъекта А может «включать» В, «предшествовать» В, «иметь результатом» В; В может располагаться «между» С, может быть «больше, чем» С, и т. п. – для этих отношений по-прежнему оставалось бы верным то, что они предполагают местонахождение, различение
итождество в различии А, В, С. Таким образом, за ними предполагается возможность (capacity) быть тождественными в различии, быть соотнесенными с чем-либо специфическим способом, быть сопротивляющимися другим отношениям и т. п. Только эта возможность была бы присуща самой материи, и тогда сама материя объективно обладала бы структурой сознания – очевидно, что эта интерпретация содержит сильный элемент идеализма: «<…> неодушевленные предметы так, как они существуют, непосредственно соответствуют (are integrating) уравнениям, о которых они не имеют представления. В субъективном смысле природе не присуще сознание (is not ofthemind)–онанемыслитматематическимипонятиями.Новобъ- ективном смысле природа связана с сознанием – и ее можно мыслить с помощью математических понятий»72.
Менее идеалистическая интерпретация предложена Карлом Поппером73, который полагает, что в своем историческом развитии физическая наука вскрывает и определяет различные слои одной
итой же объективной реальности. В этом процессе исторически исчерпанные (surpassed) понятия отбрасываются, и их направленность усваивается приходящими им на смену. Такая интерпретация, как нам кажется, имеет в виду прогресс в направлении подлинной сердцевины действительности, т. е. к абсолютной истине. В противном случае действительность может оказаться лишенной сердцевины, а следовательно, опасности подвергается само понятие научной истины.
71Philipp G. Frank. Loc. cit. P. 85.
72Weizsacker C. F. von. The History of Nature. Chicago: University of Chicago Press, 1949. P. 20.
73В кн.: British Philosophy in the Mid-Century. N. Y.: Macmillan, 1957, ed. by C. A. Mace, P. 155 ft. Также: Bunge, Maroi. Metascientific Queries. Springfield Ill.: Charles C. Thomas,
1959. P. 108 ff.
— 158 —
Я не утверждаю, что философия современной физики отрицает или хотя бы подвергает сомнению реальность внешнего мира, скорее тем или иным способом она временно откладывает суждение о том, какова эта действительность сама по cебе, или считает сам вопрос лишенным значения и неразрешимым. Претворенное в методологический принцип, это откладывание имеет двоякие следствия: (а) оно усиливает сдвиг теоретического акцента с метафизического «Что есть?» (ti estin) в сторону функционального «Каким образом?» и (b) устанавливает практическую (хотя ни в коем случае не абсолютную) достоверность, которая в своих операциях с материей ничем не обязана какой-либо субстанции вне операционального контекста. Иными словами, теоретически для трансформации человека и природы не существует других объективных пределов, кроме заданных самой грубой фактичностью материи, ее по-прежнему несломленным сопротивлением знанию и управлению. В той степени, в какой эта концепция становится применимой
иэффективной в реальности, последняя превращается в (гипотетическую) систему средств; метафизическое «бытие-как-таковое» уступает место «бытию-инструменту». Более того, эта концепция, которая доказала свою эффективность, действует как некое a priori: она предопределяет опыт, проектирует направление преобразования природы – она организует целое.
Мы только что увидели, что современная философия науки как бы ведет борьбу с элементом идеализма и в своих крайних формулировках приближается пугающе близко к идеалистическому пониманию природы. Однако новый способ мышления вновь возвращает идеализму его позиции. Гегель кратко изложил идеалистическую онтологию следующим образом: если Разум представляет собой общий знаменатель субъекта и объекта, то только как синтез противоположностей. Именно посредством этой идеи, пропитанной конкретностью, онтология сумела уразуметь напряжение между субъектомиобъектом.ДействительностьРазумапредставляласобойсвоего рода проигрывание этого напряжения в природе, истории, философии. Таким образом, даже самые крайние монистические системы сохраняли идею субстанции, которая развертывает себя в субъекте
иобъекте – идею антагонистической действительности. Современная философия науки, в которой научный дух значительно ослабил этотантагонизм,вполнеможетначинатьспонятиядвухсубстанций, res cogitans и res extensa – но, поскольку раздвинутая материя поддается познанию в математических уравнениях, которые, будучи перенесенными в технологию, «преобразуют» эту материю, res extensa теряют свой характер независимой субстанции.
Старое деление мира на объективные процессы в пространстве и времени и на сознание, которое эти процессы отражает –
—159 —
другими словами, картезианское различение между res cogitans
иres extensa, – больше не является подходящим исходным пунктом для нашего понимания современной науки.
Картезианское деление мира также было подвергнуто сомнению, которое исходило из его собственных оснований. Гуссерль указывал, что картезианское Эго было, в конце концов, не действительно независимой субстанцией, а скорее «остатком» или пределом квантификации; по-видимому, в картезианской концепции а priori доминировала галилеевская идея мира как «всеобщей
иабсолютно чистой» res extensa. В таком случае картезианский дуализм был бы обманчивым, а декартовская мыслящая эго-суб- станция – сродни res extensa, что предвосхищало бы научный субъект количественного наблюдения и измерения. Декартовский дуализм уже готовил бы свое отрицание; он бы скорее расчищал, чем преграждал путь к установлению одномерного научного универсума, в котором природа «объективно связана с сознанием», т. е. с субъектом. А этот субъект в свою очередь связан со своим миром совершенно особым образом: «<…> Природа помещается под знак активного человека, человека, который вписываеттехникувприроду»74.Наукаоприродеразвиваетсяподзнаком технологического a priori, которое рассматривает природу как потенциальное средство, как управляемую и организуемую материю. Представление же о природе как (гипотетическом) средстве предшествует развитию всякой конкретной технической организации: «Современный человек принимает полноту Бытия как сырой материал для производства и подчиняет полноту мира-объекта движению и порядку производства (Herstellen). <…> Применение машин
ипроизводство машин само по себе не является техникой, а только подходящиминструментомдляреализации(Einrichtung)сущности техники в ее объективном сыром материале»75. Поскольку трансформация природы включает в себя трансформацию человека
ипоскольку «созданное человеком» выходит из недр общественного организма и вновь возвращается в него, технологическое a priori является политическим а priori. Можно по-прежнему настаивать на том, что машины «как таковые» в технологическом универсуме безразличны к политическим целям: они могут как революционизировать, так и тормозить развитие общества. Электронно-вы- числительные машины могут служить равным образом и капиталистической, и социалистической администрации, а циклотрон может быть одинаково эффективным средством для партии войны
74Bachelard G. L’Activite rationaliste de la physique contemporaine. Paris: Presses Universitaires, 1951, p. 7. Co ссылкой на «Немецкую идеологию» Маркса и Энгельса.
75Heidegger M. Holzwege. Frankfurt: Klostermann, 1950. S. 266. См. также его: Vortrage
and Aufsatze. Pfullingen: Gunhter Neske, 1954. S. 22, 29.
— 160 —