75. «Восточное обозрение», 1903, № 282 (9 декабря).

Из записной книжки туриста (Ясная Поляна)

<…> Подвигались к знаменитой Ясной Поляне, известной всему миру и имеющей в наше время несравненно большее значение, чем вольтеровский Ферней в ХYIII столетии. Как некогда в Ферней, так еще в значительно большем количестве в Ясную Поляну стекаются знаменитости всего мира, представители науки, литературы, искусства; сюда идет и сектант, и искатель истины, и человек, метущийся в поисках правды, и тот, кому нужна защита и нравственная поддержка, и тот, кто жаждет разрешения «проклятых вопросов».

Брандес и Вогюэ говорят, что в истории нет примера, чтобы великий человек дожил при жизни до полного и всеобщего признания его, до того апофеоза, который не часто выпадает на долю людей даже после смерти. Лев Толстой редкий и исключительный пример в этом отношении. <…>

Вот и каменные ворота, известные по фотографиям всему миру. По правому берегу пруда, по тополевой аллее, под­нявшись на пригорок, обогнув площадку-цветник, обсаженную сиренью, и проехав мимо ели, под которой так любит летом проводить отдых Лев Николаевич, мы подъехали к известно­му всем и каждому длинному двухэтажному дому. <...>

Я вошел в обширную, увешанную фамильными портрета­ми столовую, с большим чайным столом посередине комнаты.

• Очень рад вас видеть, – послышался приветливый голос. Ко мне навстречу шел Лев Николаевич в своем обычном костюме-блузе, подпоясанной ремнем, и в высоких сапогах <...>

Первое впечатление было наилучшее. Лев Николаевич выглядит значительно моложе своих лет. Положим, борода, волосы и брови — темно-седые, но и не желто-седые, как это бывает у многих стариков. Ни один из портретов Л.Н. не передает приветливого выражения его глаз. Обыкновенно на портретах он выглядит суровым стариком, а на самом деле на меня смотрели замечательно ясные и приветливые глаза, глу­боко проникающие в душу. Я извинился перед Л. Н., что просил разрешения посетить его.

• Полноте, я очень рад вас видеть, побеседовать с вами. Это важно и для меня. У меня в Сибири могут быть дела, по­ручения, и я буду обращаться к вам.

Я, конечно, изъявил полное согласие. <…> Познакомивши Л.Н. с последними новостями Москвы, мы заговорили о войне с Японией, причем на мое замечание, что война довольно вероят­на, Л.Н. сказал:

• Это ужасно. Как люди мало понимают свои интересы. Как они еще жестоки. Война – это ужасно. Какие такие инте­ресы могут быть, чтобы служить оправданием убийству?

Лев Николаевич никогда не меняет режима своего дня. Утром он гуляет четверть часа, затем пьет чай и идет работать. До двух часов он обыкновенно пишет свои статьи и художе­ственные произведения.

В настоящее время он занят критикой Шекспира. «Хаджи-Мурат» еще не закончен, но, по отзывам читавших, этот роман-повесть должен быть одним из тех художествен­ных шедевров, какие только может писать Лев Толстой.

<…> В 2 ч. Лев Николаевич закончил работу и вышел к завт­раку, а затем мы отправились гулять. Насколько еще крепок великий писатель земли русской, можно судить по тому, что пешком мы прошли около 6 верст. <...> После обеда он идет просматривать почту и писать письма и выходит к вечернему чаю, и день закан­чивается в беседе с посещающими его лицами или за чтением газет, журналов, брошюр, которые посылаются ему на всевоз­можных языках со всех концов мира. Л.Н. с большим интере­сом расспрашивал о Сибири, задавши вопрос: «Что, Сибирь обеднела?». Когда я это подтвердил, он заметил: «Так и долж­но быть» – и распространился о железной дороге, способ­ствующей, при условиях нашей жизни, вывозу необходимей­ших продуктов и взамен этого не дающей населению почти ничего. Он подробно расспрашивал о бурятах, очень заинте­ресовался мифом ламаитов об искуплении (Арья-Балло), а затем разговор у нас перешел на общие темы.

Причиной многих несчастий в жизни и неустройств явля­ется то обстоятельство, что мы не живем согласно своим убеж­дениям, а делаем много сделок с совестью, являемся оппорту­нистами. Между тем такие сделки ничего, кроме вреда, не приносят, и оппортунисты, идя на компромиссы, не могут пред­видеть всех последствий этого печального факта. На мое за­мечание, что в наше время трудно согласовать все поступки с своими убеждениями, Л.Н. категорически ответил:

• Должно. Вы не можете себе представить всего вреда от таких поступков. Нужно сохранить моральную чистоту, нуж­но стремиться к самоусовершенствованию, а путь компромис­сов не для этого.

Л.Н. предложил мне прочесть статью Джемса о духо­борах, только что им переведенную с английского языка. <...> В духоборах Л.Н. видит яркий пример того, как нужно жить, как легко не делать компромиссов. По этому поводу у нас воз­ник очень любопытный спор, который, к сожалению, трудно воспроизвести. Между прочим, во время спора им был высказан и такой парадокс: газетная и журнальная деятельность в настоящее время ничего, кроме вреда, приносить не может, потому что в этой сфере компромиссы чрезвычайно часты и неизбежны.

Русскими газетами Лев Николаевич вообще недоволен; у нас, по его мнению, нет ни одной газеты, которая рассматри­вала бы вопросы исходя из этой передовой мысли, которая постепенно завоевывает себе положение на Западе. Но он не сомневается, что пройдет 20 – 30 лет, и у нас появятся такие газеты. Обсуждают же теперь газеты вопросы, о которых в 70-е годы и невозможно было думать.

Во время разговоров затрагивалась масса и других вопро­сов. <…> Все эти вопро­сы показывают, что беспокойная мысль великого художника неустанно работает, он ищет пути правды и в общем его миро­воззрении совершалась за последние 20 лет замечательная эволюция, поставившая его в первом ряду передовых мысли­телей.