14. Основные идеи философии м. Хайдеггера: исходные положения и ключевые понятия.

Среди великих мыслителей Хайдеггеру может быть отведено два места – в зависимости от того, как мы на него посмотрим, до какой степени мы его изучим и в какой мере мы ему поверим.

Как минимум Хайдеггер является величайшим мыслителем современности, входящим в плеяду лучших мыслителей Европы от досократиков до наших дней. В этом смысле его называют «принцем философов», «князем философов». Даже те, кого его философия оставляет равнодушными или кто с ней не согласен, опираясь на иные идеи и движения мысли, безусловно, признают его величие. В качестве просто великого философа мировой истории Хайдеггер общепризнан. Никто в серьез это не оспаривает, но либо спокойно проходит мимо, увлекаясь иными направлениями в философии, либо как-то реагируют на его мысли, используют его термины (Dasein, экзистенция, Angst и т.д.), позволяют себе увлечься им.

Иное место в истории философии, которое может быть отведено Хайдеггеру, следует признать в том случае, если мы полностью поверим самому Хайдеггеру, погрузимся в его мышление, сделаем его своим высшим авторитетом. Иными словами, Хайдеггер в пространстве хайдеггерианства будет существенно отличаться от Хайдеггера в усредненной и конвенциональной истории философии. В этом случае, Хайдеггер откроется не просто как великий философ, наравне с другими великим, но как величайший из них, занимающий место последнего пророка, который завершает развертывание первого этапа философии (от Анаксимандра до Ницше) и служит переходом, мостом к новой философии, которую он только лишь предвосхищает в своих работах. В таком случае Хайдеггер открывается как фигура эсхатологическая, как финальный толковать и изъяснитесь самых глубоких и загадочных тем мировой философии и создатель радикально нового мышления. В этом случае он может рассматриваться как фигура религиозного пантеона, как «посланник самого бытия», провозвестник и подготовитель величайшего события, где завершится старая история европейского мира и начнется новая, некогда до селе не бывшая.

Мне представляется, что для наиболее верного понимания Хайдеггера более конструктивен второй подход, даже если на каком-то этапе – в отдаленном будущем – и будет пересмотрен, в нем мы сможем погрузиться в мышление Хайдеггера более полно и совершенно, не пытаясь истолковать его через апелляции к иным авторитетам (и их разрозненным следам в нашем сознании), но, позволив Хайдеггеру беспрепятственно сообщить нам то, что он силился сообщить. И лишь приняв это послание в основных чертах, поверив в его значение и его неизбежность, можно будет – если понадобится – занять в отношении него определенную дистанцию. Никто не говорит, что хайдеггерианцами надо становится всем и навсегда, но этот мыслитель совершенно точно заслуживает того, чтобы посвятить ему определенное интеллектуальное время, достаточное для того, чтобы сказать – с легкой ноткой сомнения в голосе – «кажется, мне что-то в нем понятно.» У кого-то этой займет годы, у кого-то десятилетия. Кто-то поскользнется при первых шагах. Но этот опыт стоит того. Изучая Хайдеггера, мы изучаем философию в ее современном состоянии. Она именно такова, и противопоставить этому нечего.

Хайдеггер важен не только для профессиональных философов, а для них он просто необходим (современный философ не знающий Хайдеггера смешон), но и для людей, претендующих на минимальную компетентность в вопросах культуры – для гуманитариев, политиков, художников, психологов, социологов, всех тех, кто по зову сердца или по долгу службы имеет отношение к судьбе человека и человечества, общества, истории.

Хайдеггер в СССР: дальняя полка спецхрана и напрасные тщания Бибихина

Наследие Хайдеггера в русскоязычном контексте явление глубоко специфическое.

Во-первых, его труды, его идеи, его философия, его интеллектуальная и мировоззренческая позиция в советское время были отнесены в самые опасные и неприемлемые идеологические ячейки, помещены в самые далекие и закрытые разделы спецхрана, были вменены «яко небывшие», и любой интерес к Хайдеггеру рассматривался как гносеологическое преступление или совершенно пустое занятие. Даже критике идей Хайдеггера не уделялось почти никакого внимания. Таким образом, Хайдеггер как и многие другие немарксистские философы был для позднесоветской (не говоря уже о ранее советской!) философии закрыт. Его читали, переводили и обсуждали из-под полы, что наложило отпечаток на качество этого прочтения, переводов и обсуждений.

Тем не менее, группа советских философов, отбивших право заниматься критическим прочтением Хайдеггера, во главе с покойным В.В.Бибихиным, зачинателем позднесоветской хайдеггерианской школы, все же сложилась, и из этого крайне немногочисленного кружка вышло большинство имеющихся переводов. Многие были сделаны еще в советское время и имели хождение в виде самиздата.

Не ставя под сомнение искренность этих энтузиастов, следует заметить, что их переводческое творчество и степень проникновения в Хайдеггера оказались совершенно неудовлетворительными. Сложность идеологических условий, ограниченность доступа к источникам, специфичность философского образования, недостатки филологических знаний и вообще, полная неадекватность позднесоветской социальности простору хайдеггеровского мышления ответственны за то, что с интеллектуальным массивом этого круга можно без сожаления попрощаться, если мы не хотим вечно биться с химерами исторической эпохи, столь ничтожной, что она никак в чем-то никак не может кончиться до сих пор.

Представляется, что Бибихин и его единомышленники, на самом деле, горячо увлеклись Хайдеггером, но кроме этой горячности в переводах и изложениях Хайдеггера ничего нет. Читать их не возможно совершенно, так как эти тексты очень много говорят нам о трудах, состояниях, стараниях и страданиях самого Бибихина и других переводчиков, но практически ничего – кроме случайных совпадений – не говорят нам о Хайдеггере, либо дают такую картину, от которой волосы становятся дыбом. Если эти тексты признать за корректный перевод текстов Хайдеггера, то довольно быстро придется признать, с сожалением, что Хайдеггер сам не понимал, что он говорит и пишет. Одним словом, мы имеем дело с полным бредом.

Хайдеггер как самый западный из западных философов

Второе обстоятельство заключается в том, что Хайдеггер является фундаментальным звеном западно-европейской философии и соответствует внутренней логике ее развития. Поэтому в целом он внятен западно-европейскому философу, свободно ориентирующемуся в таксономии идей и теорий этой западно-европейской культуры. Чтобы понять Хайдеггера надо быть как минимум европейцем, так как сам Хайдеггер постоянно подчеркивает, что он мыслит в Европе, о Европе и для Европы, как особого историко-философского и цивилизационного целого. Догматический марксизм и русская интеллектуальная среда, довольно запутанная и в последние десятилетия СССР и сейчас, пересекаются с магистральным развитием западноевропейского человечества весьма фрагментарно, эпизодически и по касательной. Мы мыслим себя европейцами, и в каких-то вопросах мы на них походим (внешний вид, фенотип, язык, религия, социо-политическая система и т.д.), но философия высвечивает нюансы, мысль – та область, где обмануть или подтасовать положение дел сложнее всего, и в этой сфере западно-европейского в нас чрезвычайно мало. Если оно и есть, то оно карикатурно, а скорее всего, мы имеем дело с особой разновидностью русского мышления, еще слабо осознанной нами самими, не говоря уже о других культурах. Хайдеггер в чем-то квинтэссенция западной мысли, которая является боле глубокой, более центральной и, в то же время, более западной, нежели в случае других мыслителей, к которым прорваться проще (хотя также не просто).

Спокойное, размеренное и аккуратное прочтение Хайдеггера с сохранением собственного достоинства, это, пожалуй, самое серьезное испытание для нашего русско-европейского диалога.

Хайдеггер и метаязык новой философии

И наконец, третье: Хайдеггер сознательно ставит перед собой задачу учреждения нового языка философии, своего рода метаязыка. Это вытекает из его специфической философии языка (Sprachphilosophie), которую он разрабатывает параллельно общему развертыванию своей мысли. Сущность этого подхода состоит в

1) демонтаже влияния на язык и его структуры западноевропейской философии и метафизики (с их логикой, грамматикой, имплицитной онтологией и т.д.), то есть в отказе от изложения философских тем в контексте того метаязыка, который западноевропейская философия выработала и утвердила за две с половиной тысячи лет своей истории;

2) возврате к словам (вместо терминов, категорий, понятий) и их первоначальном внефилософскому смыслу, к их этимологии, их собственному дологическому и дометафизическому содержанию и, наконец,

3) выработке нового метаязыка для новой философии, который будет на сей раз строиться на основании слов, вещающих о бытии по траектории, радикально отличной от сообщений прежнего философского дискурса.

Этот уровень хайдеггеровских текстов требует грандиозных усилий уже для полноценного европейского философа (шире, мыслящего европейца), что представляет сложность для германоязычных читателей, но еще большую сложность для носителей других европейских языков. Этот вопрос – корректной интерпретации и адекватных переводов Хайдеггера – решался в европейской философии в течение всего ХХ века, что породило своего рода хайдеггеровский словарь, с которым оперируют философы с опорой на веер переводов, каждый нюанс которых представляет тему особых дискуссий. В это постижение и перевод Хайдеггера включены не только философы, но и филологи, историки, античники, психологи, так как трудность понимания Хайдеггера является не технической проблемой, но вопросом выбора радикального поворота на западной философии, к которому призывал Хайдеггер. Переводя, толкуя и комментируя Хайдеггера, европейцы соучаствуют в этом повороте. Сложности при переводе его текстов на французский или английский возникает не меньше, чем на русский, но около столетия на этим бьются лучшие умы Европы, начиная с тех, кто читал и старался понять его в оригинале одним из первых (например, Жан-Поль Сартр, очень многим обязанный раннему Хайдеггеру – в том числе и названием своей философии – «экзистенциализм»).