Глава 1. Притча в литературе

1. Жанровое определение притчи

Не ищите смысл жизни, потому что не найдете его нигде,

но ищите хоть что-нибудь и в этом найдете смысл жизни.

Н.Векшин¹

Притча – это особый жанр, в нем собрался синтез различных литературных форм. Так, например, в толковом словаре С.И. Ожегова² притча – это иносказательный рассказ с нравоучением, а в краткой литературной энциклопедии³ говорится, что притча  — это дидактико-аллегорический жанр, в основных чертах близкий басне. В отличие от нее форма притчи: 1) неспособна к обособленному бытованию и возникает лишь в некотором контексте, в связи с чем она 2) допускает отсутствие развитого сюжетного движения и может редуцироваться до простого сравнения, сохраняющего, однако, особую символическую наполненность; 3) с содержательной стороны притча отличается тяготением к глубинной «премудрости» религиозного или моралистического порядка, с чем связана 4) возвышенная топика (в тех случаях, когда топика, напротив, снижена, это рассчитано на специфический контраст с высоким содержанием).

Притча в своих модификациях – есть универсальное явление мирового фольклорного и литературного творчества. Однако для определения эпох, особенно тяготеющих к дидактике и аллегоризму, притча была центром и эталоном для других жанров, например: «учительная» проза ближневосточного круга (Ветхий завет, сирийские «Поучения Акихара», «машалим» Талмуда и др.), раннехристианской и средневековой литературы (прославленные притчи евангелий, например «Притча о блудном сыне»). В эти эпохи, когда культура читательского восприятия осмысляет любой рассказ как притчу, господствует специфическая поэтика притчи со своими законами, исключающими описательность «художественной прозы» античного или новоевропейского типа: природа или вещи упоминаются лишь по необходимости, не становятся объектами самоцельной экфразы — действие происходит как бы без декораций, «в сукнах». Действующие лица притчи, как правило, не имеют не только внешних черт, но и «характера» в смысле замкнутой комбинации душевных свойств: они предстают перед нами не как объекты художественного наблюдения, но как субъекты этического выбора. Речь идет о подыскании ответа к заданной задаче (поэтому притча часто перебивается обращенным к слушателю или читателю вопросом: «как, по-твоему, должен поступить такой-то?»).

Притча интеллектуалистична и экспрессивна: ее художественные возможности лежат не в полноте изображения, а в непосредственности выражения, не в стройности форм, а в проникновенности интонаций. В конце 19 в. И в 20 в. Ряд писателей видит в экономности и содержательности притчи возможность преодоления формальной тяжеловесности позднебуржуазной литературы.

В Статье «Притча как жанр» Л.И. Кушнарева ⁴ дает свое определение. Она рассматривает притчу как общечеловеческую форму изложения истины, нацеленную на нравственное усовершенствование личности. Представляя собой простой рассказ с нравоучением, притча внушает нравственные (в том числе и религиозные) правила через скрытый совет, тайный намек. Притча – это назидательный текст недирективного характера, содержащий наставление в имплицитной форме. При всей своей универсальности, притчи разных народов имеют свои отличительные свойства, которые объясняются различиями в культуре.

Притча представляет собой довольно сложный материал для исследователя. Поскольку притчами называют совершенно разные произведения (поучения, басни, рассказы, загадки, пословицы как свернутые притчи), трудно решить, к какому жанру отнести притчу.

С точки зрения литературы, классическая притча – это небольшой по размеру аллегорический и поучительный рассказ. С философской точки зрения, притча есть история, используемая в качестве иллюстрации (часто непрямой, иногда парадоксальной, рассчитанной на ее осмысление, додумывание) тех или иных положений учения. В глубокой древности притча передавалась из уст в уста от духовного учителя к достойному ученику, поскольку в ней, как в священном знаке–коде, была сконцентрирована мощная духовная энергия, позволявшая человеку мгновенно изменить сознание и подняться на новую ступень развития.

Искусство притчи и до сих пор остается поучительным для жаждущих духовного совершенства, пишет Кушнарева. Чаще всего притча сохраняет свою анонимность, и эта анонимность создателей и хранителей притчи имеет особое значение: при всех незначительных вариациях мелких деталей ее смысл остается целостным, свободным от личностных мотивов, поскольку ничто не должно отвлекать сознание от постижения сути. Истинное понимание смысла притчи приходит с освобождением от шаблонного мышления, с пробуждением непосредственного восприятия и самостоятельного мышления. Расшифровка смысла и символики притчи в большой степени зависит от культурного уровня воспринимающего, и хотя в ряде случаев притча сопровождается моралью, последняя лишь акцентирует внимание на некоторых ее аспектах, не исчерпывая всей полноты ее смысла.⁵

Притча зародилась как особая форма изложения истины у всего человечества и использовалась духовными учителями и философами для воспитания внутренней свободы и нешаблонного мышления. Эта новая форма изложения, допускающая большую свободу восприятия, стала популярным жанром в индуистской и буддийской, даосской и дзен буддийской, иудаистской, христианской и суфийской традициях.

Франц Кафка говорил о значении притчи для людей, в своем сочинении «О притчах» он писал: «Многие сетуют на то, что слова мудрецов — это каждый раз всего лишь притчи, но неприменимые в обыденной жизни, а у нас только она и есть. Когда мудрец говорит: «Перейди туда», — он не имеет в виду некоего перехода на другую сторону, каковой еще можно выполнить, если результат стоит того, нет, он имеет в виду какое-то мифическое «там», которого мы не знаем, определить которое точнее и он не в силах и которое здесь нам, стало быть, ничем не может помочь. Все эти притчи только и означают, в сущности, что непостижимое непостижимо, а это мы и так знали. Бьемся мы каждодневно, однако, совсем над другим».⁶

После этого он говорит, приводя слова мудреца, что следуя притчам, мы сами стали бы ими и избавились тем самым от каждодневных усилий.

О.Ю. Ольшванг пишет, что самое точное и универсальное определение притчи, которое может быть в полной мере применено к характеристике этого жанра в современной литературе, дала Е. Н. Ковтун. С ее точки зрения, притча, во-первых, рисует «некую гипотетиче­скую, искусственно сконструированную или выдуманную ситуацию, которая не может быть непосредственно соотнесена с реальностью, но лишь истолкована как аллегориче­ское, символическое или метафорическое переосмысление действительности», а во-вторых, она раскрывает «глубинную философскую проблематику в ситуациях этического выбора».⁷

Таким образом, притча стала рассматриваться не просто как аллегорический жанр с особыми иносказательными элементами, но и как особая философская категория, как форма изложения истины, при этом не имеющая под собой реальной основы. Притча становится искусственной ситуацией, которая сконструирована для помощи в принятии решений в реальной жизни.