
- •Теория гипертекста и гипертекстовые практики в Рунете
- •Глава I. О понятии электронного гипертекста 11
- •Глава III. Гипертекст как специфическое явление компьютер- ного дискурса 78
- •Глава IV. Структура и композиционные единицы гипертекста.... 154
- •Глава V. Типология русскоязычных интернет-гипертекстов 225
- •Глава I. О понятии электронного гипертекста
- •В. Буш и его концепция Мемекса
- •Д. Энгельбарт и его система nls / Augment
- •Первая компьютерная «мышь» д. Энгельбарта
- •Принципы представления письменного текста в проекте «Ксанаду» Теодора Нельсона
- •Практические разработки в области гипертекстовых систем
- •Письменный текст в Интернете сегодня
- •Специфика гипертекста как объекта лингвистического анализа
- •Метафоры гипертекста
- •Определение электронного гипертекста
- •Глава II. Принципы электронного гипертекста в свете теоретических концепций XX века
- •Стратегии гипертекста в аспекте диалогической теории м. М. Бахтина
- •Гипертексты книжные и электронные (типология межтекстуальных связей ж. Женетта)
- •Глава III. Гипертекст как специфическое явление компьютерного дискурса
- •О специфике компьютерного дискурса
- •Пользовательский интерфейс интернет-браузера как знаковая система
- •Графическая неоднородность как категория электронного гипертекста
- •"Гипертексты оо ту и эту стороны
- •1. Аналогия с традиционными средами
- •2. Замечания
- •3. Примеры
- •Боннер как элемент структуры интернет-текста
- •Интерактивность
- •Литературные игры в Интернете
- •Изменение отношений «автор — читатель» в гипертекстовом пространстве
- •О понятии гипертекстуальности
- •Глава IV. Структура и композиционные единицы гипертекста
- •О нелинейности гипертекста
- •Текстовые единицы гипертекста
- •I. Определение гипертекста п. Гипертекстуапьность и постмодернизм ш. Вне-компьютерные гипертексты. История. Гу.
- •Классификация гипдзтекстов.
- •Название как элемент структуры информационной единицы
- •Принципы описания и классификации гипертекстовых ссылок
- •«Первые страницы»
- •I Литература
- •I Она может состоять, например, в том, чтобы побудить слушающего включить еще одну лампочку или перейти в более
- •Глава V. Типология русскоязычных интернет-гипертекстов
- •Принципы классификации русскоязычных интернет-гипертекстов
- •Специфика гипертекстовой интерпретации учебной информации
- •Учебные курсы в Рунете, подготовленные с использованием гипертекстовых технологий
Стратегии гипертекста в аспекте диалогической теории м. М. Бахтина
Возможно, нам еще только предстоит осознать в полной мере, какова степень влияния идей М. М. Бахтина на развитие гуманитарной мысли XX в. (в том числе на принципы постструктуралистского анализа, о чем щла речь выше). И дело не только в том, что Бахтин, является сегодня, пожалуй, одним из самых цитируемых авторов, не в том, что он вводит в научный обиход целый ряд терминов, ставших классическими: полифония, карнавал, хронотоп, большое время и др. Творчество Бахтина характеризуется прежде всего новым подходом к определению сущности слова, текста, литературного произведения, человеческого общения и бытия в целом. Девизом подобного подхода могут стать его же собственные реплики: «Язык, слово — это почти все в человеческой жизни»; «для слова (а, следовательно, для человека) — нет ничего страшнее безответности» [Бахтин. Проблема текста в лингвистике...: 313; 323].
Смысл, по Бахтину, неотделим от самого процесса общения, является его результирующей функцией. Автор возражает тем самым против постулатов лингвистики XIX в., которая хотя и не отрицала коммуникативную функцию языка, но не уделяла ей должного внимания. Выражением этого, по мнению Бахтина, является знаменитая гумбольдтовская формула: «Вовсе не касаясь нужды сообщения между людьми, язык был бы необходимым условием мышления для человека даже при всегдашнем его одиночестве» [Гумбольдт 1859: 51]. Не принимая этого, Бахтин пишет о том, что термины: говорящий; слушающий и понимающий как его партнеры; единый речевой поток — не более чем лингвистические «фикции». Они искажают реальное целое речевого общения, поскольку «вся-Кое реальное целостное понимание активно ответно и является не чем иным, как начальной подготовительной стадией ответа (в какой бы фор-Ме он ни осуществлялся)» [Бахтин. Проблема речевых жанров: 260]. Та-ким образом, языковое общение изначально диалогично, поскольку любое понимание активно и сам говорящий именно на это настроен: «он ждет Не пассивного понимания, так сказать дублирующего его мысль в чужой г°лове, но ответа, согласия, сочувствия, исполнения и т. д.» [Бахтин. Робдема речевых жанров: 260].
Важное место в теории диалога М. М. Бахтина занимает понятие РУгого, чью активную роль в процессе речевого общения игнорировать ельзя. Это второй субъект любого речевого общения, и он участвует в формировании смысла («при объяснении — только одно сознание, оди субъект; при понимании — два сознания, два субъекта» [Бахтин. Пр блема текста в лингвистике...: 306]). Тут можно провести некую парал лель между диалогическими воззрениями Бахтина и учением Мартин (Мардохая) Бубера о бытии как о диалоге в самом широком смысле слов (между Богом и человеком, между человеком и миром и т. д.). «Диалоги ческий» дух, противостоящий древнегреческому «монологизму», Бубе искал прежде всего в прошлом Библейской традиции. Буберовское пони мание сущности человеческого бытия глубоко гуманистично. Для не коммуникация — это явление, порождающее истинную сущность чел века. Ученый писал: «Мир двойствен для человека в силу двойственн ста его соотнесения с ним. Соотнесенность человека двойственна в с двойственности основных слов, которые он может сказать. Основны слова суть не отдельные слова, но пары слов. Одно основное слово — э сочетание Я-Ты» [Бубер 1965]. В приведенном отрывке отразилась осн ва буберовской философии диалога — Я является не субстанцией, а свя зью, отношением с Ты, благодаря чему осуществляется истинное предн значение человека. Кстати, в качестве одного из возможных обозначени другого субъекта Бахтин употребляет буберовское «Du» [Бубер 1965].
Подобно М. Буберу, Бахтин понимает диалог чрезвычайно широко решительно возражает против ограничения этого концептуального по тия отношениями, возникающими между реальными репликами в пр цессе непосредственного общения. По его мнению, «два высказывай отдаленные друг от друга и во времени и в пространстве, ничего н знающие друг о друге, при смысловом сопоставлении обнаруживаю диалогические отношения, если между ними есть хоть какая-нибу смысловая конвергенция (хотя бы частичная общность темы, точки зр ния и т.д.)», поскольку «общность проблемы порождает... диалогич ские отношения» [Бахтин. Проблема текста в лингвистике...: 321].
Все это дает возможность говорить о том, что Бахтин в определе ной степени сумел предугадать логику стратегий электронного гиперте ста. Он предчувствовал специфику этого нового типа письменного текс задолго до его технического воплощения. На наш взгляд, возможные п раллели между теоретическими воззрениями Бахтина и отражением их гипертекстовой модели связаны с самыми существенными аспектам этого типа электронного текста.
Диалогическое учение Бахтина уравняло в правах автора текста и ег адресата, поскольку, как уже говорилось, рождение смысла по прав принадлежит им обоим. Читатель гипертекста в принципе не может бы пассивным «потребителем» информации. Отсутствие ответной реакции его стороны, выражающейся в выборе пути, по которому будет продо жено чтение, просто сделает это дальнейшее чтение невозможным. С это точки зрения, любая активация источника гипертекстовой ссылки путе нажатия клавиши «мыши» может быть сравнима с ответной реплико
сам процесс перемещения по гипертекстовому информационному про-сТранству становится подобием диалога. То, что читатель воспримет, новое знание или эстетическое впечатление, которые он получит, — все эТ0 $ известном смысле будет результатом его непосредственной сознательной деятельности, проекцией его собственного «я».
В процессе читательского перемещения от одного текстового фрагмента к другому, вне их четкой и стабильной композиционной организации, непредсказуемо варьируются отношения между этими фрагментами. Зге- также наглядно иллюстрирует тезис Бахтина о том, что любой текст пронизан диалогическими отношениями между его высказываниями. Но диалогические отношения не ограничены пределами конкретного текста. 0ни связывают его с бесконечным множеством других текстов, как уже существующих, так и с теми, которые только будут созданы. Сам же текст становится «субъективным отражением объективного мира» [Бахтин. Проблема текста в лингвистике...: 309] со всем многообразием связей, присутствующих в нем. Это тоже наглядно иллюстрирует специфику гипертекста. Гипертекстовые практики предоставляют возможность связывать в едином текстовом пространстве самую разнородную информацию; подчас основанием для этого является не только общность тематики, но и простые совпадения на лексическом уровне. Действительно, электронный гипертекст в Интернете — это воплощенная идея Бахтина о том, что «диалогические рубежи пересекают все поле живого человеческого мышления» [Бахтин. Проблема текста в лингвистике...: 309].
Логическим продолжением такого понимания текста является признание условности его границ. Именно это и демонстрирует гипертекст. Достаточно обратиться к любому профессионально сделанному, продуманному сайту, чтобы убедиться в этом. «Внешние» ссылки (их наличие, среди прочих факторов, отражает продуманность структуры сайта) позволяют автору включить в информационное пространство своего гипертекста практически все, что представлено в Интернете на данный момент.
Стратегии Интернета, который можно представить как всемирный, глобальный гипертекст, как ничто лучше отражают изначальную Аналогичность коммуникационных процессов. За читателем остается право выбора информации, он должен самостоятельно принимать решение о ее 3начимости, достоверности, актуальности. Из пассивного получателя информации он превращается в ее соавтора, создавая в результате своих гипертекстовых переходов бесконечно множимые межтекстуальные свя-31ii А само информационное интернет-пространство является воплощен-НЬ1М непрекращающимся диалогом культур, мировоззрений, идей, пре-0д°левающим время и пространство, как об этом писал М. М. Бахтин. По пРаведливому замечанию М. Л. Гаспарова: «Бахтин — это бунт самоутешающегося читателя против навязанных ему пиететов... Диалогиче-Кий подход — это не только гордыня переламывания чужих голосов
своей интонацией, это и смирение выслушивания чужих голосов...» [Гас-паров 1997: 495].
Идеология электронного гипертекста в свете идей текстовой деконструкции и грамматалогии Ж. Деррида
Ж. Деррида — французский семиотик, философ и в определенной мере литературовед, чьи идеи уже на протяжении нескольких десятиле тий оказывают самое существенное влияние на европейскую и американскую науку. Его книги «Голос и феномен: Введение в проблему знака в феноменологии Гуссерля» (1967), «О грамматалогии» (1967), «Письмо и различие» (1967), «Диссеминация» (1972), «Границы философии» (1972), «Позиции» (1972) привели, по мнению американского исследователя Дж. Эткинса, к изменению облика литературной критики [Atkins 1981: 134], предопределив принципы деконструктивизма — одного из ведут направлений философии текста второй половины XX в.
Термин «деконструкция» был введен Ж. Деррида как перевод «деструкции» М. Хайдеггера. Деконструкция представляет собой особую стра тегию отношения к тексту. С точки зрения деконструкции, письменность является способом смыслоозначения: «Ничего не создается вне текста» [Derrida «De la Grammatologie»: 158]. Окружающий нас мир, отражаясь ™ человеческом сознании, воспринимается в форме, которая может быт описана как текст, т. е. знаковая система, где различные единицы объе диняются системой связей. Если принять эту точку зрения, любой инди вид неизбежно находится также внутри текста, т. е. в рамках конкретног" исторического сознания, дискурса, что и определяет границы «интерпре тативного своеволия» любого индивидуального сознания, в том числе i литературного критика. «Цель деконструкции —- активизировать внутри текстовые очаги сопротивления "диктату логоцентризма"... Деконструк ция... выявляет конструктивную роль письма и переносит акцент на са процесс производства смыслов» [Маяцкий 1991]. Развивая диалогическ;~ теорию М. Бахтина, Деррида исходит из того, что не только исследова тель влияет на текст, но и текст влияет на исследователя. «Исследовател и текст выступают как единая система, своеобразный интертекст, кото рый пускается в особое путешествие по самому себе» [Руднев 2001: 102].
Таким образом, деконструкция, являющаяся основой философски воззрений Ж. Деррида, обладает ярко выраженной «письменной ориента цией». Она есть «активность некоторого типа философского письма п поводу письменности / смыслоозначения мира» [Гурко 2001: 5]. Специ фической форме такого осмысления текста, а, следовательно, и мира (п Деррида, современный буржуазный мир, порождение Гутенберговой эпохи, есть один бесконечный текст) автор дает название грамматологии. В концепции грамматологического анализа главенствующее место занимают вопросы письма как феномена человеческой цивилизации. Письмо
концепции Деррида наделяется особым статусом, превалирующим над В тной формой речи. Автор подвергает пересмотру такие важнейшие Характеристики письменного текста, как конечность и линейность.
С точки зрения Деррида, текст, являющийся порождением и продолжением определенного исторического дискурса, в принципе бесконечен. Всё функционирование института письма пронизано принципами взаимодополняемости и повторяемости. При этом факт существования бесписьменных языков, с точки зрения автора, не меняет сути дела. Культура этих народов состоит из огромного количества постоянно цифруемых и пересказываемых священных текстов, формирующих «архиписьмо», своеобразную текстуальность мышления, «через которую и в рамках которой самоопределялось, самосознавалось и самовоспроизводилось сознание людей той эпохи» [Ильин 1996: 37]. В результате такого подхода подвергается пересмотру категория конечности конкретного текста, так как он всегда лишь продолжение текстов, существовавших до него: «...никогда ничего не существовало, кроме письма, никогда ничего не было, кроме дополнений и замещающих обозначений, способных возникнуть лишь только в цепи дифференцированных референций. "Реальное" вторгается и дополняется, приобретая смысл только от следа или апелляции к дополнению» [Derrida 1967 (1): 228].
Можно провести прямые параллели между тем, как Ж. Деррида трактует такую важнейшую текстовую категорию, как конечность, и принципами электронного текста, постулируемых Теодором Нельсоном. Напомним, что по признанию Нельсона, им руководили идеи, «характер которых литературный, а не технический» [Nelson 1981]. Ведь основной посылкой Нельсона, его наиболее существенным стимулом было стремление на практике материализовать возможные связи данного конкретного текста со всеми текстами, которые существовали до него или были созданы после.
Еще большую близость идеологии электронного текста можно усмотреть в том, как Деррида, в своем постоянном стремлении преодолеть структуру, пытается разрушить диктат линейности письма как его основополагающей категории. Деррида пишет: «Уже более века можно наблюдать некое беспокойство внутри философии, науки, литературы; революции, происходившие в этих сферах, можно интерпретировать как потрясения, постепенно разрушающие линейную модель» [Derrida 1967 (1): 1зо]. Автор со ссылкой на исследования первобытных культур, прежде всего на работы Леруа-Гурона, констатирует, что древнейшие Формы письма имели нелинейный характер. Это древнейшее письмо было вытеснено линейным как более соответствующим экономике и идео-Огии развивавшихся цивилизаций. Современное же сознание, напротив, СтаНовится все более нелинейным, и это вступает в непреодолимое про-Тив°Речие с формой книги («то, с чем имеет дело современное мышле-!^е' не может быть представлено на письме линейно, в форме книги» errida 1967 (1): 130]). Трудно сказать, был ли Деррида знаком с идеей
электронного гипертекста, но в 1967 г. он предсказывает, что в само ближайшее время нелинейный текст состоится как культурологическая коммуникативная данность, а не как метафора, эксплицирующая теоре тические предпосылки деконструктивистского подхода к тексту.
Деррида во многих своих работах возвращается к идее нелинейног текста. Он постоянно проявляет себя как непримиримый противник с~ мого феномена книги, мешающего, по его мнению, на практике преодо леть линейность. Свою работу «La dissernination>>, опубликованную 1972 г., он начинает с констатации того, что «это не книга». Иногда Де рида, стремясь преодолеть классическую книжную форму, начинает экс периментировать с печатным текстом, в том числе с его зрительным об ликом. Он превращает текст в череду, казалось бы, несвязанных отрыв ков, помещает на плоскости одной страницы два или несколько тексто одновременно. В его работах «расходящиеся во все стороны от любог слова, выражения цепочки отсылающих друг к другу смыслоразличи тельных, смыслонесущих элементов демонстрируют реальное существ вание непрерывной, расширяющейся сети, образуемой этими элемента ми» [Субботин 1993: 37]. При этом в формировании смысла участвуют н только формулировки текстовых фрагментов, но и связи между ними, которые устанавливает автор.
Это неприятие книги как материального носителя текста нашло самый непосредственный отклик у других авторов и воплотилось в их бо лее поздних работах. М. Фуко, один из основоположников теории дискурса, являющейся важнейшей частью постомодернистской философии, столь же категорично, как и Деррида, отрицал приоритет книги как феномена. Он считал, что книга (произведение) и текст (проявление определенного дискурса) — это разные концептуальные сущности. Для построения дискурсивной теории, по его мнению, «в первую очередь необ ходимо отказаться от наиболее очевидного: от концептов книги и произведения» [Фуко 1996: 24]. Фуко ставит перед своим читателем ряд вопросов, ответы на которые для него очевидны: «Материальное единство книги? ...Не является ли феномен материального единства книги сущей условностью рядом с ее дискурсивным единством?.. Действительно ли материальное единство столь однородно и для всех ли случаев равно применимо?» [Фуко 1996: 25]. Сущность текста не исчерпывается книгой.' «Границы книги никогда не очерчены достаточно строго: в ее названии, в первой и последней строке, во внутренних конфигурациях и в обособляющих ее формах содержится система отсылок к другим книгам, другим текстам и фразам, которые и образуют узлы языковой сетки. Эта игра отсылок находится в прямой зависимости от того, имеем ли мы дело с математическим трактатом или комментариями к тексту, с историческим повествованием или эпизодом романного цикла, — во всех этих случаях единство книги, понимаемое как средоточие связей, не может быть описано как тождественное» [Фуко 1996: 25].
Почему же форма книги со стабильной композиционной структурой, определенными эле!*1ентами' пРизванными ее поддерживать (номера Схраниц, название час^8, оглавление и т. д.), оказывается, по мнению перрида и других ид^ологов постмодернизма, наследием гутенбергов- ?к0й эпохи, которое Tef яет связь с современностью? С точки зрения Дер- книга это спСс°б передачи «уже конституированного смысла»,
есть оформленное с0ДеРжание, возникшее до окончательного облачения в текст [Derrida 19с*7 0): 26У Развивая эту идею Деррида, М. М. Субботин пишет: «Книга п^>едставляет и оформляет свое содержание как нечто целое, замкнутое ''завернутое в переплет"». Именно для этого содержание ' представляет^51 в Ф°Рме единой иерархической структуры. В этом и состоит глуб*ШНЬ1и СМЬ1СЛ линейности. Ведь наиболее полная иерархизация осуществ/"яется именно ПРИ линейном упорядочении, когда каждый элемент заним^*ет единственное, строго определенное место — после чего-то, перед чеу*"т
С точки зрения Де^5Рида' ДИКТат книги и предопределенный ею ло-гоцентризм письменного текста вступили в непреодолимое противоречие с человеческим сознанр^ем' памятью- Во второй половине XX в. книга перестает быть главным носителем и хранилищем смысла. В работе «Эд-мон Жабе и вопрос кни^и>> автоР выРажает свое недоверие к книге в череде риторических вопр?осов: <<1*то если Ф°Рма книги не должна быть более моделью для смыс^ла? Что если 6ытие коренным образом пребывает вне книги, вне буквы ' ® трансцендентальное™, которой уже больше не коснуться'написание^ и значением, которая не ложится на страницу, а прежде всего встает пе^>ед не^ ^сли бытие в книге теряется? Если книги - растрата бытия?» [Деррида. Эдмон Жабе и вопрос книги: 96]. В этих вопросах содержи"1101 в се^е и ответы, выражено представление о том, что книга как матер^5иальныи °бъект, в силу своей специфики и потенциальных возможност^"еи' не в силах зафиксировать память, опыт и сознание. Чтобы понять этсЯт тезис Деррида, необходимо обратиться к феномену следа, который Яв^ляется ключевым в его философской концепции текста. Деррида берет это *лонятие и. соответственно, сам термин у Фрейда.
Как известно основ-*1™6 положения теории следа формулируются Фрейдом при разработке -'Теории памяти. В том, что Фрейд связывает понятия памяти и письменна00™' нет ничего принципиально нового для западной культуры ибо ещ# е Платон и Аристотель говорили о письменности в связи с теми отнош^ениями' к0Т0Рые складываются между разумом и опытом, между перцепц*-ией и памятью- у Фрейда можно найти определенные аналогии между аг^аедом' или иллюзорным знаком памяти, и письменным знаком. Письмен^ность как феномен человеческой цивилизации понимается им расширите^ельно и становится определенной метафорой. Наиболее часто появляется она в Работах о снах как о единственно возможной форме соприкоснс7°вения сознания и бессознательного. Характе-Ризуя расширительную тр*^1КТОВКУ письменности у Фрейда, Деррида рассматривает и развивает его идеи о психике как о неком пишущем аппара те [Деррида. Фрейд и сцена письменности]. Фрейд рассуждает на тему каков же должен быть этот идеальный процесс фиксации мнемоническо го следа, который оставляют впечатления действительности в нашем соз нании после акта непосредственной перцепции. Все известные цивилиза ции способы фиксации следов несовершенны, как и сама линейная письменность. Психический аппарат, согласно Фрейду, должен писать таки образом, чтобы фиксируя нечто, тем не менее не оставлять постоянны следов, — как если бы существовала чистая страница для каждой новой перцепции. И здесь мы сталкиваемся с неразрешимым противоречием; связанным с функционированием человеческой памяти. Ни один носитель письменного текста, существовавший до появления компьютера, не в силах его преодолеть. Лист бумаги сохраняет следы, однако быстро заполняется, восковая дощечка легко может восстановить изначальную чистоту поверхности, но это достигается за счет уничтожения ранее за-? фиксированных следов. «Все поверхности классического письма содержат в себе лишь по одному преимуществу из тех двух, которые Фрейд хотел бы сохранить в аппарате психического письма» [Гурко 2001:31].
Примечательно, что и Фрейд, и Деррида связывают выход из противоречий традиционной письменности с появлением некоего нового носителя письменного текста. Для Фрейда это был «Волшебный пишущий блокнот», изобретенный в начале XX в.; его принцип основан на соединении вощеного листа и резиновой пластины. Текст, написанный на нем палочкой, виден, пока лист соприкасается с пластиной, если их разъединить, он перестает быть видимым, оставаясь тем не менее зафиксированным на пластине-основе. Незамысловатый «Волшебный блокнот» для Фрейда был прямой аналогией функционирования психического аппарата. С этой точки зрения, он мог бы считаться идеальным носителем «психического письма».
Деррида, пытавшийся более чем полвека спустя найти выход из противоречий многовековой книжной традиции, также видел перспективу в обретении письменным текстом нового, более совершенного носителя. В своих поздних работах, написанных уже под впечатлением от успехов новых информационных технологий, Деррида приходит к выводу о том, что именно компьютер способен стать идеальным носителем письменного текста. Однако и в новейшей технологии Деррида видел определенные недостатки — она связывает текстовые отрывки слишком прямолинейно и однозначно, подобно тому, как связаны, например, условие задачи и ее ответ [Harland 1987: 148].
Конечно, «Волшебный блокнот» Фрейда и интерпретация этой идеи в работах Деррида не сопоставимы по своим масштабам с реалиями современного Интернета. Тем не менее сетевые практики подтверждают, что письменный текст является зависимым от характера своего материального носителя, на что указывали ученые. Деррида неоднократно подчеркивал то, что пренебрежительное невнимание к материальной стороне текста недопустимо. Одним из недостатков «метафизического» подхода к тексту, последовательно критикуемого им, является вслушивание в некий «голос» (бытия, Бога, вещей самих по себе), т. е. зависимость от определенного типа дискурса, и отход от самого текста, игнорирование его ма-териальной стороны как чего-то вторичного по отношению к смыслу, g этом французский семиотик, несмотря на всю близость теоретических по3иций, полемизирует с М. М. Бахтиным. Как известно, Бахтин считал, чхо словесное искусство не создает внешней пространственной формы: по его мнению, зрительные впечатления, создаваемые в процессе восприятия письменного текста, не имеют практически никакого значения [Бахтин 1979: 83-84].
Как и предчувствовал Деррида, смена материального носителя позволила на практике преодолеть линейность. По сути, гипертекстовые практики — это и есть деконструкция текста, призванная вскрыть то, что подавляется книжной линейностью. Только в сложном переплетении текстовых фрагментов материализуются зыбкие следы, запечатленные действительностью в индивидуальном сознании, в результате чего может произойти рождение нового смысла. Такой подход к письменному тексту и его потенциям в донесении смысла формулирует эпиграф к книге «Письмо и различие»: «Единственная новизна целого — в расположении читаемого» (Предисловие к «Броску кости»). Данный эпиграф перекликается с другой цитатой, предпосланной одной из частей статьи «Сила и значение» из этой же книги: «Существуют чудовищные линии... Линия сама по себе не имеет значения; чтобы придать ей выразительность, нужная вторая. Великий закон» (Делакруа).
Помимо намеченных идеологических параллелей, интересно также рассмотреть повествовательную манеру Деррида в аспекте стилистики электронного гипертекста. Как было отмечено, в основе гипертекстовых практик, формирующих нелинейность, — своеобразная «игра» со словом и его значениями [Дедова 2004 (2)]. При гипертекстовом переходе слово, являющееся источником ссылки, начинает принадлежать сразу двум контекстам, формируя между ними непредсказуемые смысловые отношения. Точно так же использует нюансы смысловых оттенков слова Деррида, что является одной из самых характерных черт его научного стиля.
Популярность Деррида, совершенно особая роль этого автора в формировании постструктуралистских концепций находятся «в вопиющем противоречии» [Ильин 1996: 8] со сложностью его стиля. Манера изложения идей и аргументации Деррида является наглядным примером его деконструктивистского подхода к тексту. «Само по себе творчество Дер-Риды в известной степени можно было бы назвать обширным, нескончаемым комментарием к чужим мыслям и к самому себе, в результате Чего его собственная мысль "ускользает" от четких дефиниций и однозначных определений» [Ильин 1996: 9]. Он играет со словом и со смыслом, нарушая контекстные связи, бесконечно наделяя слово все новыми и новыми значениями. Его стиль, нарочито усложненный, становится способом своеобразной рефлексии над смыслом. Примером этому могут служить термины Деррида, обозначающие отправные понятия его теории и ставшие уже классическими: presence, difierance, dissemination. Мы специально здесь отказались от перевода терминов, так как на практике это сделать очень трудно. «Presence» — это не только «наличие», как в подавляющем большинстве случаев термин переводится на русский язык, но одновременно и «присутствие», причем присутствие здесь и сейчас, в «настоящем времени». Термин dissemination также осмысляется в результате пересечения значений слова во французском языке; его можно перевести и как «рассеивание, разбрасывание семян», и как «распространение» — сведений, идей и т. п. Вместо «difference» (может быть переведено как «различие», «отличие») — термина, принятого в семиотике и лингвистике, — Деррида вводит пишущийся через «а» неологизм «differance», который достаточно условно можно перевести как «различение». Это вносит в значение термина оттенок процессуальности (а не результативности), нарушения временных связей, отсрочки результата в будущем, так как глагол «differer», от которого образовано новое слово, во французском языке имеет два значения — 'различаться, расходиться (во мнениях)' и 'отсрочивать, медлить с чем-то'. Данная терминологическая игра приобретает особую семантическую утонченность ввиду того, что вводимое в научную практику слово, на самом деле, оказывается не неологизмом, а всего лишь неографизмом. Два термина различаются только в письменном варианте, а произношение их одинаково. Тем самым Деррида, безусловно, стремится акцентировать один из своих принципиально важных постулатов — приоритет письменного слова, по сравнению с устным.
Итак, если говорить о философии письменного текста, идеологически наиболее адекватной стратегиям электронного гипертекста, то это, безусловно, концепция Жака Деррида, постструктуралиста sans pareil (по выражению И. П. Ильина). Т. Нельсон, первым сформулировавший принципы электронного гипертекста, никогда не ссылается на работы Деррида (по крайней мере, нам об этом не известно). Собственно, книги Деррида, принесшие ему мировую известность, выходят в 1967 г. (три практически одновременно!), то есть уже после того как в 1965 г. Нельсон выступает со своей идеей электронного гипертекста [Nelson 1965]. Но все же первая постструктуралистская статья Деррида, где он, полемизируя со структурализмом, последовательно излагает свою концепцию письма, была опубликована в 1963 г. Именно в ней формулируются важнейшие идеи постструктуралистского понимания сущности текста, в частности, уравниваются в правах по отношению к тексту автор и читатель: «Письмо — это... метафора-для-другого-в-виду-другого-здесь-и-теперь, метафора как возможность другого здесь-и-теперь, метафора как метафи-
Зцка, в которой бытие вынуждено скрываться, если хочешь, чтобы появилось другое» [Деррида. Сила и значение: 41]. Не следует также забывать о том, что именно в США окончательно складывается деконструктивизм как практика критического анализа художественного текста. Мы имеем в виду прежде всего так называемую «Йельскую школу»: П. де Мана, дж. Миллера, Дж. Хартмана. Представители этой школы поддерживали самые тесные личные контакты с Ж. Деррида и по праву могут считаться его учениками. В 1970-е и 1980-е гг. в США деконструктивизм был самым влиятельным литературным критическим направлением, «да и сейчас продолжает сохранять свое значение, несмотря на явно усиливающиеся протесты части критиков против его засилья» [Ильин 1996: 177]. Американский деконструктивизм формировался на протяжении 1970-х гг. в ходе активной переработки идей французского постструктурализма с позиций национальных традиций американского литературоведения с его принципом «тщательного прочтения», то есть практически в те же годы, когда осуществлялись первые опыты сетевой реализации письменного текста и создавались соответствующие компьютерные программы.
Поскольку теоретические концепции Ж. Деррида и Т. Нельсона объединяет не только время возникновения, но и явственная идеологическая близость, вероятно, можно предположить их взаимовлияние. Этих авторов сближает также и то, что их идеи, сформулированные в середине 1960-х гг., оказали в последней трети XX в. самое существенное влияние на развитие науки о тексте.