Об одиноких гребцах

Мы находим в каждом жесте ударника действие со счетом на два, которое, как и в других успокоительных приемах, напоминает рост напряжения, и возврат к спокойствию. Два ритма, также существующие в мобильной повторяющейся деятельности одинокого гребца.

В одной статье, в которой вводится и описывается понятие того, что является «успокоительным», Мишель Фэн (1992) приводит, в предисловии, рассуждение о приемах засыпания младенца с ранними проблемами сна посредством материнского укачивания. Этот поворот представляется мне очень полезным, так как он позволяет связать проблему успокоительных приемов со способом, которым передаются сообщения беспокойства от матери к ребенку. Я сразу же возвращаясь к Жерару Дабовиллю, и в особенности к тому, как он засыпает по рассказу в газете Либерасьон:³ «Часто сценарий один и тот же. Надвигается гроза. Ночь. Дабовилль пытается дремать. (…) Волны нарастают. Из предосторожности он лег ногами вперед. Так как если наклон увеличивается, лучше ослабить удар о перегородку при помощи сапог, нежели затылка. В лучшем случае внутри все ходит ходуном (…) В худшем вода бьет ключом через иллюминатор.»

Следовательно, Дабовилль получает удар при каждом движении взад и вперед. Таким образом, он находится в положении особенного укачивания. Тут далеко до нежно спетых колыбельных, и резкость этого засыпания также напоминает поведение детей, которые сильно и повторно бьют себя по голове в качестве ритуала засыпания. У них рано наблюдаются жесты саморазрушения. Мишель Фэн напоминает об этих детях, формулируя гипотезу, что их жесты являются как бы «интернализацией укачивания». Интернализация укачивания, которая приводит, по его мнению, к «идее интериоризации успокаивающего возбуждения» этого укачивания, что «в своем осуществлении аналогично чистому инстинкту смерти».

Имеется, также согласно М. Фэну, разница между «укачиванием, направленным, посредством его специфического возбуждения, на самый низкий уровень возбуждения», и жестами битья себя по голове, которые «направлены на то, чтобы добиться физической боли, что, безусловно, связано с формой первичного мазохизма».

Это различие не всегда бывает легко установить. Самоуспокоительный прием, особенно в его самых аутоагрессивных формах, может содержать, до возврата к спокойствию, первичный срок нагрузки возбуждения (мышечные судорога и напряжение в примерах с ударником Роки и с одинокими гребцами). Она может доходить до ощущения физической боли, и даже возможно до ощущения «по ту сторону физического страдания», граничащего с удовольствием.⁴

Самоуспокоительный прием кажется мне, таким образом, скорее сопоставимым с механизмом в два хода, содержащим один ход разъединения, приоткрывающего действие распутанных влечений, и другой ход соединения. Но это не психическая активность и поэтому она является поведенческой.

Именно качество интериоризованного укачивания придает успокаивающим приемам их более или менее операторный вид, по мнению Мишеля Фэна. Следуя этой идее, существовала бы личная связь с укачиванием, идущим от матери, или скорее от цензуры матери, вновь ставшей любовницей. Цензура, определяющая существование движений регрессии, дающих место активности мысли, в противоположность регрессии, остающейся строго поведенческой, и выражающейся на уровнях перцепций и моторики.

Другими словами, каждый индивид имеет персональную связь с материнским укачиванием, несущим отпечаток его двойной природы. Мать, укачивая своего ребенка, передает, как подробно объяснил М. Фэн, то, что имеет смысл жизни, эротики и влечений самосохранения, и в то же время манифестации инстинкта смерти. Когда главенствует последний аспект, поведение повторения, являющееся его преемником, имеет тенденцию заменить мысль.

Что остается от этой мысли? Каким является, например, способ мышления Роки, когда он бьет по ударникам, один, часами, в то время как насколько я могу судить, у него не наблюдается очень развитой активности мечтаний?

Известный велосипедист Джино Бартали развил технику езды, когда он разъединял, прыгая, толчок педалями каждые десять кругов. Следовательно, ему надо было все время считать, что ставило его психику, похоже, в то же состояние программирования, автоматизирования и повторения, как и его ноги.

Мне кажется, что мышление ударника должно имитировать немного ту же модель.

Что касается Жерара Дабовилля, «автоматизм» и «повторение» являются довольно слабыми словами, чтобы говорить об активности, которая состоит в том, чтобы делать семь тысяч гребков веслом в день на десять тысяч километров из расчета семнадцати гребков в минуту. Такая моторная запрограммированная физическая активность может, как представляется, сопровождаться аналогичной активностью мысли, позволяя осуществиться некоторому автоматическому пилотажу. Он пишет: «Все время тот же припев, постоянно тот же ритм метронома (…), тело вибрирует как машина, и ум функционирует подобно калькулятору. Он делает все подсчеты».

Это способ мышления, состоящий, например, как его применял Дабовилль, в том, чтобы назначать себе краткосрочные цели, такие как: «Дойти до третьей части маршрута. До второй части. До трех четвертей. До 9/10. До 99/100. И так далее».

Таким образом, проходит то, что он называет: «Другое время, где минуты являются часами, часы днями, дни месяцами».⁵