«Дядя Ваня»
Пьесы Чехова насыщены сценами, информация которых остается не реализованной в общей картине событий и характерах персонажей. В первом действии «Дяди Вани» в разговоры о науке, убеждениях и т.п. вторгается эпизод с цыплятами. Однако драматургия Чехова, в отличие от его прозы, еще при жизни автора дождалась признания права на свою необычную форму. С этой формой примирились. В драмах Чехова за внешне незначительными эпизодами скрывается нечто. Случайное существует рядом с главным и вместе с ним – как самостоятельное, как равное. Оно является неотъемлемой частью чеховской картины мира.
«Чайка»
Пьесы Чехова насыщены сценами, информация которых остается не реализованной в общей картине событий и характерах персонажей. В конце последнего действия «Чайки», уже в преддверии развязки, вдруг дается развернутая сцена игры в лото. Все разговоры действующих лиц проходят на фоне выкликаемых цифр и игровых терминов. Это как интрига, зритель жаждет поскорее узнать, что будет дальше, а они все еще играют в лото. Однако драматургия Чехова, в отличие от его прозы, еще при жизни автора дождалась признания права на свою необычную форму. С этой формой примирились. В драмах Чехова за внешне незначительными эпизодами скрывается нечто. Случайное существует рядом с главным и вместе с ним – как самостоятельное, как равное. Оно является неотъемлемой частью чеховской картины мира.
Существует мнение о бессобытийности Чехова. У большинства событий в мире Чехова есть одна особенность: они ничего не меняют. Например, в «Чайке» после ссоры матери и сына следует вполне мирная сцена. Хотя с обеих сторон нанесены тяжкие оскорбления, во взаимоотношениях персонажей ссора ничего не меняет. По законам дочеховской лит. традиции размер события адекватен размеру результата. У Чехова мы видим, что результат часто равен нулю, значит и событие как бы равно нулю. То есть создается впечатление, что события не было вообще. Отсюда и размышления некоторых критиков о бессобытийности у Чехова.
«Скучная история»
История чеховского героя строится таким образом: из каждого периода жизни берется конкретный эпизод и дается во всех своих индивидуальных подробностях. Промежуточные события излагаются кратко. Чеховское повествование, даже начавшись обобщенным изложением событий, очень скоро перебивается живой сценой. Это относится даже к рассказам от 1-го лица, таким, как «Скучная история».
«Попрыгунья»
В критике противопоставлялась «старинная» (т.е. побольше от автора и в общих чертах) и «новая» (где все место занято разговорами и движениями самих действующих лиц) манеры повествования в русс. лит. 19 в. К новой манере Леонтьев относил Льва Толстого. Эта манера нашла свое предельное выражение в повествовании Чехова с его пристальным вниманием к единичному и случайному. Однако в рассказах Чехова есть сцены, открыто представленные как отобранные из многих, наиболее показательные, содержащие черты, как указывает сам повествователь, общие для целого ряда однородных явлений. Например, в «Попрыгунье» не конкретная сцена, в которой рассказывается про возможные темы общения с Коростелевым за обедом. Рисуется не какой-то разговор, раз бывший, а перечисляются наиболее частые темы разговоров многих. Однако это не противоречит тому, что мы знаем об устремленности чеховской прозы к конкретно-единичному. Сцена из «Попрыгуньи», упомянутая выше, имеет продолжение, не похожее на ее начало. Она приобрела новые черты – черты единственности. После обеда Коростелев садился за рояль и пел, а Дымов – вздыхал два раза. Но ведь вряд ли он каждый раз пел эту одну и ту же песню, а Дымов – вздыхал ровно 2 раза. Обобщенному эпизоду присвоены черты индивидуального. Еще отчетливее это видно в идущем следом эпизоде про Ольгу Ивановну, которая каждое утро, просыпаясь в самом дурном настроении, пила кофе, ехала в мастерскую к Рябовскому посмотреть его новую картину. Но если внимательнее всмотреться в эпизод, то можно увидеть, что просыпалась она каждое утро, но ездила – не каждое. То, что она съездила к Рябовскому – это единственный эпизод.