4.2.2. Семейная беседа
Мать (выходя из купе поезда): Оля / какая ты невнимательная / Куртку-то оставила //
Дочь: Ой / Спасибо / мамусь //
Оказавшаяся рядом женщина своей дочери: Слышала? / Учись //
Проблема определения критериев хорошей речи имеет чрезвычайное значение применительно к одной из самых важных сфер человеческого бытия – сфере семейного общения. Важность данной проблемы определяется тем, что, во-первых, именно в семейном общении, как ни в каком другом, наблюдается повышенное внимание к речи и особо выраженная реакция на речь со стороны самих говорящих; во-вторых, тем, что именно в семье начинается процесс обучения языку и, в-третьих, тем, что в целом неблагоприятная культурно-речевая ситуация в современной России, «которая характеризуется интенсивным ростом языковых маргиналий, вербальной агрессией, вульгаризацией и повышенной эмоциональностью общения» [Шалина 2000: 272], самым неблагоприятным образом сказывается на характере внутрисемейной коммуникации.
При определении критериев хорошей речи необходимо учитывать специфику семейной речи (СР), под которой мы понимаем «домашнюю разговорную речь совместно проживающих людей, связанных кровно родственными связями или вступивших в родственные отношения» [Байкулова 1999: 137]. Следует уточнить, что понятие СР можно употреблять в широком смысле слова, имея в виду традиционно сложившуюся и исторически развивающуюся разновидность бытовой РР, и в узком смысле слова, подразумевая речь отдельной семьи. Речь отдельной семьи – явление уникальное. Временные рамки ее ограничены, т. е. она существует ровно столько, сколько существует данная конкретная семья.
В чем же проявляется специфика СР в широком смысле слова? Прежде всего в том, что СР ситуативно обусловлена. Находясь в домашней обстановке, человек освобождается от тех социальных ролей, которые ему приходится играть в сфере официального и неофициального общения (на работе, в магазине, в транспорте и т. д.), его языковое сознание переключается на другой режим работы: человек дает себе бóльшую свободу в проявлении эмоций, в использовании языка. И если считать, что в процессе речемыслительной деятельности осознанно или автоматически осуществляется выбор тех или иных языковых средств в соответствии с принципом «можно – нельзя», «разрешено – запрещено» (для выполнения этой функции «в языковом сознании существует блок контроля, который поддерживает мышление говорящего в состоянии «языковой бдительности» [Шварцкопф 1971: 9]), то в ситуации семейного общения акцент смещается в пользу «разрешено», происходит ослабление контроля за собственной речью.
Следует иметь в виду, что семейная речь имеет две разновидности: открытую и закрытую. «Открытая разновидность характеризуется большей ритуальностью, стремлением участников коммуникации произвести своей речью то или иное впечатление на окружающих. Закрытая разновидность – речь интимная, не предназначенная для всех. В этом случае участники коммуникации в меньшей степени озабочены качеством своей речи.» [Байкулова 1999: 137]. «Это – домашняя небрежная речь, и она связана с заповедной областью семейных отношений, с семейными тайнами» [Капанадзе 1989].
Характерными особенностями СР являются ее многожанровость (подробнее о жанрах см. работы Т.В. Шмелевой, М.В. Федосюка, К.Ф. Седова, М.В. Китайгородской, Н.Н. Розановой и др.), полисубъектность, политематичность, неорганизованность (можно считать нормой незавершенность тем, перебивы, «соскакивания» с одной темы на другую). Своеобразие проявляется и в разнонаправленном стремлении говорящих к стандартизации, шаблону с одной стороны и уходу от рутины и скуки с помощью языковой игры – с другой. И, наконец, «специфика СР во многом определяется социальными факторами: составом семьи, возрастом, полом, национальной и профессиональной принадлежностью членов семьи, их культурным уровнем, традициями и т. д.» [Байкулова 1999: 140].
Знание специфических особенностей СР позволяет подойти к вопросу о ее оценке. По определению Шварцкопфа, оценка речи – это «реакция говорящих и слушающих (пишущих и читающих) на использование языковых средств в процессе функционирования речи, оценочные характеристики, даваемые в процессе речи ее участниками, относящиеся к ней самой (чужой и своей) и эксплицитно в ней выраженные» [Шварцкопф 1996: 415]. Безусловно, оценка речи в любом случае будет иметь субъективный характер и зависеть от многих причин.
Прежде всего, попытаемся определить, как сами участники внутрисемейного общения реагируют на свою и чужую речь в условиях ее функционирования. Это интересно в связи с тем, что «субъективный и непреднамеренный характер оценок речи отражает ценностную ориентацию языковой личности и является одним из существенных элементов культурно-речевой ситуации» [Вепрева 2000: 46].
В домашнем общении, как и в других функциональных сферах использования языка, участникам общения далеко не безразлично, как они говорят. Ведь сам процесс обучения говорению начинается именно в семье. Еще до появления ребенка на свет врачи советуют будущим мамам разговаривать с ним. Предметом гордости родителей является то, что ребенок рано заговорил и, напротив, большую тревогу вызывает долгое молчание малыша или невыговаривание «р». «Так говорить нельзя», «нечего ругаться», «не кричи», «подбирай выражения», «скажи спасибо» и т. д. – рефлексивные шаблоны СР, их можно услышать практически в каждой семье. Они свидетельствуют о постоянном внимании говорящих к содержанию речи и способам его выражения. Имеет место стремление оградить детей и других членов семьи от нежелательных высказываний: «не выражайся при детях», «замолчи», «постыдился бы говорить так с матерью» и т. д.
Семейное общение формируется в соответствии с теми традициями, представлениями о языке, установками, которые существуют в той или иной семье. Соответственно разным будет и подход к оценке речи. Субъективизм восприятия речи особенно ярко проявляется при общении разных поколений одной семьи и во многом порождается ее стандартизацией. В своей книге «Уроки русской словесности. Практикум по культуре речи.» Т.Л. Служевская приводит в качестве примера диалог матери и тринадцатилетнего сына, взятый из книги психолога Владимира Леви «Нестандартный ребенок» [Служевская 1997: 201]. Диалог чрезвычайно типичен для семейного общения:
– Мам, я пойду гулять.
– Уроки сделал?
– Угу.
– Вернешься, проверим. Чтоб через час был дома.
– Ну я пошел.
– Надень пальто, холодно.
– Не холодно. Витька уже без пальто.
– Надень, тебе говорю, простудишься.
– Да не холодно же! Ну не хочу…
(Мать пытается натянуть на сына пальто, сын сопротивляется)
– Ну отстань, ма!
– Что, ты опять грубишь? !
Психолог расценивает вспышку конфликта «как результат обоюдной психологической глухоты» и доказывает это путем выявления субъективированного подтекста шаблонных, стандартных фраз:
– Мам, я пойду гулять.
(Сын: «Мне скучно, мама, я устал…»
Мать: «Не хочу ничего делать, мне бы поразвлекаться…»)
– Уроки сделал?
(Мать: «Хорошо тебе, мальчик. А мне еще твои штаны стирать.»
Сын: «Не забывай, что ты не свободен») и т. д.
Каждую фразу мать и сын понимают по-своему, субъективно. Налицо коммуникативная неудача, а значит – негативная оценка речи. Субъективно воспринимается и оценивается не только само содержание сказанного, не только то, что говорится, но и, в особенности, как говорится. Вспомним, как по разному воспринимал Алеша Пешков (А.М. Горький «Детство.») речь бабушки и матери:
«Бабушка говорит со мной шепотом, с матерью – громче, но как-то осторожно, робко и очень мало. Мне кажется, что она боится матери. Это и понятно мне и очень сближает с бабушкой.
– Саратов, – неожиданно громко и сердито сказала мать. – Где же матрос? Вот и слова у нее странные, чужие: Саратов, матрос.»
Данные примеры иллюстрируют не только проявление субъективизма оценки речи участниками коммуникации, но и проявление специфических особенностей их рефлексивной деятельности, а именно:
необыкновенную восприимчивость к тому, о чем говорится и как говорится;
сиюминутную эмоциональную и речевую реакцию на речь.
Вне семейного локуса рефлексивная деятельность коммуникантов проявляется иначе. Наверняка многим доводилось находиться в общественных местах, в транспорте, на остановке и т. д. рядом с людьми, которые привлекали внимание особой громкостью речи, нецензурно выражались, неэтично себя вели, и наблюдать реакцию окружающих на подобное поведение. Она выражалась в следующем:
а) отойти,
б) отвернуться,
в) переглянуться с кем-то из окружающих,
г) осудить поведение говорящих с кем-то из рядомстоящих,
д) (очень редко!) сделать замечание в тактичной форме
е) (очень часто!) сделать вид, что ничего особенного не происходит.
Отсутствие реакции на речь в семье не может считаться нормальным явлением, зачастую это ведет к конфликту или является следствием конфликта. В недавно изданной книге «Речь москвичей» [Китайгородская, Розанова 1999: 290] приводится пример утреннего конфликта матери с семилетней дочерью, который происходит из-за того, что дочь не реагирует на речь матери:
Б. Ань / ты умылась?
А. (не отвечает)
Б. Ань / я к кому обращаюсь? Она даже головы не поворачивает // Мне это надоело / все // (уходит)
А. (бежит следом) Мамочка / прости //
Б. Мне это надоело // Все / вчера было то же самое // Я тебе не верю //
А. (со слезами) Ну прости пожалуйста // Я больше не буду //
Б. Завтра будет то же самое // Я больше не могу //
А. (плачет)
Б. («смягчается») Быстро иди умывайся //
Во многих семьях конфликты заканчиваются односторонним или двусторонним, взаимным отказом от общения («А мы уже день /два, неделю/ не разговариваем», – приходилось слышать от знакомых, которые вступали в конфликт со своими детьми – подростками или другими членами семьи).
Итак, оценка СР, на наш взгляд, обязательно должна учитывать специфику семейного общения, а также субъективную, непреднамеренную оценку речи самими говорящими. Для того чтобы оценить речь, следует ответить на вопросы: соответствует ли она ситуации общения, знает ли субъект речи, что в языковом и этическом плане «можно», а что «нельзя», в какой мере использует эти знания в процессе коммуникации, обладает ли необходимым набором языковых средств, достигает ли коммуникативной цели, какая языковая стратегия реализуется: гармонизирующая или дисгармонизирующая? С этой точки зрения попытаемся определить критерии хорошей СР.
Главным качеством хорошей СР, на наш взгляд, является ее эффективность. «Эффективным речевым воздействием следует признать такое, которое удовлетворяет двум основным условиям: достигает поставленной говорящим речевой и внеречевой цели и сохраняет равновесие отношений между участниками общения, то есть достигает коммуникативной цели. Коммуникативная цель обеспечивает соблюдение установленных правил общения в ходе самого общения, соблюдение принятого для определенной ситуации стиля общения» [Стернин 1995: 6]. Приведем пример эффективного общения.
(Девочка – подросток А. укладывает волосы щеткой, но делает это неумело: щетка запуталась в волосах. В комнату заходит мать Б. и видит эту сцену).
Б. Что ты делаешь?
А. (сердито) Ничего // Распутываю вот //
Б. Дай-ка я тебе помогу // (пытается освободить щетку) Господи! Что же ты тут натворила!
А. Я хотела как ты мне делала / а у меня не получилось //
Б. Ну попросила бы меня //
А. Ты была занята //
Б. Надо было подождать // (наконец освобождают щетку) Вот / все // Надо аккуратнее делать / маленькими прядками // (показывает) Ну все //
А. Спасибо //
[Китайгородская, Розанова 1999: 290].
Итак, коммуникативные и внеречевые цели достигнуты, равновесие отношений между участниками установлено. Стиль общения соответствует характеру и специфике СР, этические нормы соблюдены. Хотя в начале диалога на вопрос «Что ты делаешь? » сердито прозвучало «ничего», дальнейшая языковая стратегия матери Б. привела к гармонизации отношений. Последняя реплика дочери А. – «Спасибо».
Речь не может считаться эффективной, если говорящий субъект не обладает достаточным словарным запасом, не умеет использовать различные синтаксические конструкции, возможности интонации. Это свойственно людям разговорно-фамильярного типа речевой культуры, особенно характерного для подростков:
Мать: Саш / вы куда ходили-то?
Сын: В этот / как его / ну / планетарий //
Мать: Ну и как?
Сын: Нормально //
Мать: У тебя все нормально //
Сын: Ну как еще / ну клево / в натуре // Нет / эт… / правда //
Процесс коммуникации в этом случае затруднен.
Препятствует достижению речевой и внеречевой цели и недостаточная точность речи, встречающаяся не только в фамильярно-разговорном типе речевой культуры.
Муж: Свет / расческа где?
Жена: Как где / на месте //
Муж: На каком месте?
Жена: Ну у зеркала //
Муж подходит к зеркалу, ищет и не находит (раздраженно): У какого зеркала?
Жена: У какого… / в спальне //
Муж: Тьфу // Вечно у вас все раскидано // (сердито) Где расческа!
Данный микродиалог демонстрирует речевую неудачу, он заканчивается таким же вопросом, каким и начался, но заданным уже в ином интонационном ключе. Ситуация становится конфликтной.
Между тем странно было бы слышать, если на вопрос «Тань / а где у нас ножницы? » последовал ответ: «В спальне / в тумбочке / на верхней полке / в голубой коробочке из-под конфет //» (Ср. «Тань / в тумбочке / на верхней полке // [Китайгородская, Розанова 1999: 287]»).
Очевидно, важна мера. Локативов должно быть ровно столько, сколько необходимо для понимания (это определяется ситуацией).
Точность речи может иметь большое значение в организации семейного быта:
Жена: Так / ну я пошла // Ребят / уберите все //
Муж: Нет / мать // Ты неправильно ставишь задачу // Надо четко сказать / кто что будет делать //
Отец: Ты куда?
Сын: Гулять //
Отец: Когда придешь?
Сын: Ну я не долго / мы только в город съездим //
Отец: Нет / так дело не пойдет // Во сколько придешь?
Сын: В шесть //
Во всех трех последних микродиалогах муж, отец – военнослужащий, для него точность речи имеет особое, профессиональное значение. Это стремление к точности в речи активно привносится в семью и утверждается в ней, являясь своего рода средством организации быта. Точная речь лучше воспринимается, » экономит» время (позволяет избегать переспросов), а значит – она более эффективна в любой семье (даже где нет военных, юристов и т. п.), однако встречается такая речь не часто.
Коммуникативная удача или неудача зависит и от такого параметра хорошей речи, как логичность. Но специфика семейной речи, как мы уже отмечали, заключается в ее структурной неорганизованности. В статье «О структуре разговорного текста» М.А. Кормилицына и О.Б. Сиротинина наглядно демонстрируют на примерах записи СР скрытым магнитофоном, как резко осуществляется переход от одной темы к другой, фиксируют отсутствие какой-либо логики в появлении новых тем (в одной четырехчасовой беседе их более 40), которые возникают в ряде случаев ситуативно, а иногда просто случайно. Поэтому, как заключают авторы, нередки случаи непонимания, особенно в полилогах. [Кормилицина, Сиротинина 1999]. Приведем пример, в котором адресант А. (отец), пересказывая содержание «Санта – Барбары», не проявляет особой заботы о соблюдении логики повествования, а адресат В. (дочь) эту логику восстанавливает:
[В. Дитёв?
[А. детей / да //
Ну / и короче / говоря… когда он его уже на предсмертном одре /
В. Кого?
А. Колотил этого Зака /
В. Что значит на предсмертном…
А. Ну он его…
[В. Он его чего / убил?
[А. добивал там //
Да / он сам (Зак) там по-моему / (покончил с собой) /
В. А-а / так его уже нету / Зака?
А. Нету //
[Китайгородская, Розанова 1999: 326].
Обратим внимание на то, что участники не чувствуют дискомфорта от такого общения. Напротив, оно проходит очень живо и даже весело, о чем говорят пометы «(со смехом)» в дальнейшем диалоге. Отсутствие четкости и логики в пересказе позволяет дочери В. не просто слушать, а самой активно участвовать в процессе коммуникации. Безусловно, в другой ситуации (например, при отсутствии времени у адресата речи), непоследовательность в изложении мысли могла бы раздражать и даже привести к приостановке коммуникативного акта. Несомненно, проявление неорганизованности и нелогичности в СР затрудняет общение, но в силу того что в ходе самой коммуникации всегда есть возможность исправить положение, восстановить необходимую последовательность (на это, кстати, подсознательно рассчитывает и сам адресант речи), можно считать такое качество речи допустимым для внутрисемейного общения и, в зависимости от ситуации, достаточно или недостаточно хорошим. При оценке подобной речи следует обратить внимание на ее эффективность.
Что касается правильности речи, то необходимо отметить тот факт, что во многих семьях прививается стремление к правильной речи. Люди слушают теле- и радиопередачи о русском языке, следят за речью своих детей.
Одна студентка-филолог, которая приехала учиться из Смоленска в Саратов, рассказывала, как была недовольна ее мама (не филолог по образованию), когда услышала от дочери, приехавшей на каникулы, [ч’о] вместо [што]. Сама же девушка в ходе дальнейшей беседы довольно резко выразила свое негативное отношение к тому, что ее двоюродная сестра вдруг восприняла [] вместо взрывного [г], когда побывала на юге у родственников. Причина такой реакции на неправильность произношения не только в том, что мать и дочь следят за своей речью, стараются соблюдать ее нормы (все-таки дочь предпочла просторечное [ч’о] нормативному [што]), а, скорее, в том, что та или иная неправильность может являться маркером антиномии свой – чужой. Интересно, что, в свою очередь, и правильность речи может вызвать негативную реакцию в силу тех же причин, т. е. именно тогда, когда она выполняет маркирующую функцию. Эта особенность семейной речи нашла отражение в повести В. Распутина «Последний срок». Вспомним, каким холодом отдает правильная речь ставшей горожанкой Люси – дочери старухи Анны. Не случайно мать, взглянув на дочь, «сразу отвела глаза, а потом посматривала на нее осторожно, украдкой, как бы подглядывая. При Люсе старуха стыдилась себя, того, что она такая старая и слабая, ни кожи ни рожи. Ей казалось, что и дочь тоже должна стыдиться ее – вон какая она красивая, грамотная, даже говорит не так, как говорят здесь: слова вроде те же, но, чтобы понять их, надо слушать изо всех сил».
Налицо речевой разлад между матерью и дочерью – самыми близкими людьми, а значит – разлад в семье. Очевидно, что при гармоничных межличностных, родственных отношениях человек, находясь или вступая в языковую сферу семьи, подсознательно стремится выбрать такие языковые средства, которые бы не вызывали диссонанса, дисгармонизации в общении, даже если в отдельных случаях приходится жертвовать правильностью речи. И, наоборот, в конфликтных ситуациях говорящий прибегает к приему речевого отчуждения, которого достигает как раз нарочитой правильностью, особо подчеркнутым использованием форм вежливости.
И вновь обратимся к литературному примеру, который наглядно показывает, что для определения речи как хорошей не всегда бывает достаточно того, чтобы она была правильной и в ней использовались этикетные формулы.
Вот как пыталась постичь душу и мысли своих сыновей Арина Петровна Головлева (М.Е. Салтыков-Щедрин. «Господа Головлевы.»):
«Перечитывала Арина Петровна эти письма сыновей и все старалась угадать, который из них злодеем будет. Прочтет письмо Порфирия Владимирыча, и кажется, что он-то и есть самый злодей.
– И вишь как пишет! ишь как языком вертит! – воскликнула она, – недаром Степка-балбес Иудушкой его прозвал! Ни одного то ведь слова верного нет! все то он лжет! и «милый дружок маменька», и про тягости-то мои, и про крест-то мой… ничего он этого не чувствует!
Потом примется за письмо Павла Владимирыча, и опять чудится, что вот он-то и есть будущий злодей.
– Глуп-глуп, а смотри, как исподтишка мать козыряет!»В чем прошу чувствительнейше принять уверения…», милости просим! Вот я тебе покажу, что значит «чувствительнейше принимать уверение»! Выброшу тебе кусок, как Степке-балбесу – вот ты и узнаешь тогда, как я понимаю твои «уверения». «
Внешняя красивость, правильность, этичность речи детей была с негодованием воспринята и по-своему истолкована матерью. Особое негодование («вот я тебе покажу…») вызвало письмо Павла Владимирыча по всей вероятности потому, что как раз нарочито красивая манера его письма исподтишка выдавала ненависть к матери. Следовательно, хорошей можно считать правильную речь опять же только тогда, когда она эффективна.
При решении вопроса о допустимости или недопустимости неправильностей в СР следует учитывать преднамеренный или непреднамеренный характер ошибки. Преднамеренные ошибки связаны со спецификой СР, стремлением уйти от однообразия и обыденности. Это своеобразное проявление речевого творчества, языковая игра, основанная на неправильностях. Например, в монографии «Речь москвичей» (текст 67 «И кончилось это тем, что он взял Зака» (пересказ телесериала «Санта – Барбара») можно обнаружить следующие примеры языковой игры: «ненормативное ударение (роди;(ла), звуковые замены (Парыж, випал – выпал), преобразование морфологической формы слова (дитёв вм. детей, в Парижу), шутливое словообразование (комик – ‘человек в коме’), снижающие лексические замены (поп – ‘священник’, мужик –‘муж’, тетка – ‘женщина’) и нек. др. Одно из средств вербализованной иронии – игра на именах собственных героев фильма: фонетические преобразования (Хи[з’э]р вм. Хи[зэ]р), образование уменьшительных форм (Круз – Крузик), склонений несклоняемых имен (с Келлем вм. с Келли), шутливое преобразование имени (Сисикала вм. Сиси)» [Китайгородская, Розанова 1999: 325].
Оговорки и самоисправления, безусловно, нельзя назвать признаком хорошей речи, но в процессе спонтанного общения они допустимы.
Наличие же непреднамеренных ошибок, например: ихи, ихние (их), броются (бреются), хочут (хотят), надеваться (одеваться), ляжут (лягут) свидетельствует о низком уровне речевой культуры говорящих, и, конечно, таких ошибок следует избегать. Другое дело, когда правильной формы в русском языке нет (пылесосю).
Итак, основным критерием хорошей речи применительно к сфере семейного общения следует считать ее эффективность при соблюдении норм литературного языка.
Такие качества хорошей речи, как богатство словарного запаса, точность, логичность, правильность являются необходимыми, но не достаточными критериями для определения речи как хорошей.
Решать вопрос о качестве семейной речи необходимо с учетом ее специфических особенностей и с учетом оценки речи самими коммуникантами.
Хорошая семейная речь – один из показателей благополучия семейных отношений, семейного счастья, т.к. именно такая речь способствует достижению взаимопонимания, взаимного уважения в семье, позволяет избегать ссор, конфликтов, а значит – способствует сохранению семьи.
Анализ современной действительности показывает кризис семейных отношений, увеличивающееся число разводов, что свидетельствует о неблагополучии внутри семьи, в том числе и во внутрисемейном общении.
Записи современной СР, особенно выполненные скрытым записывающим устройством, когда говорящие не подозревают о том, что их речь записывается, показывают, что нормой стало такое речевое поведение говорящих, когда все говорят и никто друг друга не слышит, когда без извинения совершаются перебивы, когда дисгармонизирующая стратегия преобладает над гармонизирующей, что выражается в повышенной эмоциональности, агрессивности речи, ее огрублении, когда слова категории вежливости не используются даже там, где это просто необходимо (например, поблагодарить за обед, извиниться за опоздание и т. д.).
Частотным становится ироничное употребление этикетных формул:
Брат (сестре): Давай убирайся / твоя очередь //
Сестра (раздраженно): Ага… / спасибо Вовочка // Сам убирайся // Я только вчера полы мыла //
Брат: Пожа-алста //
Поэтому особое внимание следует уделить этике речи, употреблению в ней этикетных формул в их прямом значении.
Обращает на себя внимание негативная тенденция к использованию «сниженных» семейных номинаций (Димка, Танька, мой-то идиот, паразит). И даже употребление мать, отец вместо более мягкого мама, папа. Все это чрезвычайно важно в семейном общении, так как сказывается на характере семейных отношений. Ведь не зря в одном из диалогов бабушка просит внучку называть ее бабусей, а не бабушкой: «Бабуся – родная, а бабушка – чужая.»
Вполне спокойно во многих семьях воспринимается использование жаргонизмов, негативно окрашенных слов и выражений (дура, дурак, блин, гад и т. д.).
(А. просит разрешения у Б. закурить в квартире. Обычно он курит на балконе).
А. Я одну сигареточку здесь выкурю / а то там холодно //
Б. Ой / ну ладно // Токо дверь закрой в свою комнату // чтоб к нам дым не шел // Курилка несчастная //
[Китайгородская, Розанова 1999: 286].
В последнее время в литературный оборот, в сферу непринужденного общения и в СР проникают слова типа: «крутой», «разборка», «баксы», «наехать», «тусовка», «беспредел» и др. Как относиться к подобному факту? Л.П. Крысин высказывается по этому поводу следующим образом: «Современная социальная и языковая ситуация в российском обществе такова, что жаргонные лексические элементы, подобные перечисленным выше, не только не осуждаются носителями литературного языка, но и активно вовлекаются в речевой оборот. Их вхождение в литературный обиход, несомненно, нарушает культурную традицию, но, по-видимому, не нарушает языковую норму, даже если иметь в виду норму стилистическую: слова общего жаргона, как правило, имеют стилистическую отмеченность и употребляются носителями литературного языка лишь в определенных ситуациях (обычно при непринужденном общении в своем кругу)» [Крысин 2000: 35]. «Однако нельзя оценивать как хорошую речь любых адресантов и в любых условиях, если жаргон полностью вытеснил в данном дискурсе литературную лексику» [Сиротинина 2000].
Совершенно недопустимо в семейном общении употребление ненормативной лексики, мата. К сожалению, приходится констатировать, что даже в благополучных семьях культурных людей имеет место подчеркнутая ироничность, нежелание выслушать собеседника, нетерпение высказать свою мысль и стремление противопоставить свое мнение мнению другого, недостаточное использование этикетных формул, употребление бранных, ненормативных выражений, что, несомненно, портит речь и ухудшает семейные отношения. Анализируя особенности речевого портрета своей знакомой – филолога (Х), которая имеет отношение к преподаванию в системе образования, К.Ф. Седов приводит примеры речевого поведения Х в стрессовых ситуациях:
«(Входя в комнаты, где дети смотрят телевизор) – что вы тут за дебилизм смотрите! Целыми днями торчите у ящика / как придурки! //; (Мужу) – Ты идиот! // Ты мне очертенел! // мне надоели твои постоянные подколы! //; и т. п.)»
Одну из причин такого поведения автор видит в том, что «детство Х проходило на окраине маленького городка в среде железнодорожных рабочих <…>, детские речевые навыки сформировали языковой вкус Х, предопределив тяготение к просторечным словам и выражениям» [Седов 1999: 16-18]. Имидж «простецкой женщины» для Х, очевидно, является привлекательным.
Еще более удручающая картина в тех семьях, где культурный уровень людей невысок. Наблюдения показывают, что пока, по выражению И.А. Стернина, «у нас передается от поколения к поколению прежде всего простота в общении и поведении, которую никак нельзя назвать культурой в европейском, цивилизованном понимании этого термина», а «Простота – это бескультурье» [Стернин 1999: 362].
Следует заметить, что «нарочитая огрубленность поведения была воспитана еще на заре советского периода жизни России отказом от вежливости, от соблюдения этикета как от буржуазных привычек, от лицемерия» [Сиротинина 2000: 36]. В дальнейшем «противостояние многих интеллигентных семей казенному официозу, их скептицизм по отношению ко многим реалиям советской жизни привели к развитию в их общении подчеркнутой ироничности и в семейном, и в официальном общении» [Сиротинина 2000: 36]. «Сегодня с горечью приходится констатировать: отказ от вежливости, стремление к огрубленности речи и поведения настолько вошли в кровь и плоть общества, что многие люди стыдятся вежливости» [Сиротинина 2000: 36]. Такое положение необходимо исправлять.
В настоящий момент обучение культуре семейного общения, семейной речи – это тот вакуум, который заполняется навязанными низкопробными телесериалами, из которых российские граждане от детей до старшего поколения усваивают далеко не лучшие нормы семейного общения и общения вообще. Особенно это опасно для детей, ведь именно дети наиболее восприимчивы ко всему новому.
Необходимо полностью согласиться со словами И.А. Стернина о том, что «детей и взрослых надо учить бытийно. Необходимо создание культурной бытовой среды для ребенка, его постоянное участие в повседневных культурных ритуалах. Дети не будут использовать нецензурные выражения, если не будут слышать этого дома, станут вежливыми и благодарными, если будут видеть такое поведение постоянно вокруг себя» [Стернин 1999: 364].
Очевидно, нужна специальная разноуровневая программа культуры речи, куда бы обязательно включалось обучение культуре семейного общения, семейной речи. Эта программа должна предполагать начало обучению семейной речи не тогда, когда ребенок пошел в детский сад или в школу, как у нас принято, а тогда, когда он еще находится в утробе матери. Ведь существуют курсы молодой семьи, где просто необходимо учить будущих родителей общению с новорожденным, именно от этого зависит, как будет развиваться речь ребенка, каким будет его дальнейшее поведение в семье и не только в семье. В детском саду, в школе, в других детских учреждениях необходимо продолжать процесс обучения, вводя в общий курс культуры речи темы «Я и брат», «Я и сестра», «Я и родители», «Я и дедушка с бабушкой». В старших классах школ, лицеев, гимназий целесообразно особое внимание уделить культуре общения ребенка с родителями (ведь проблема трудных взаимоотношений с подростками напрямую вытекает из проблемы речевого общения); в техникумах, вузах следует обратить внимание на культуру общения между мужем и женой, что станет подготовкой к будущей семейной жизни.
Эту проблему нужно решать как можно скорее. Важно сосредоточить на ней внимание всего общества, в том числе средств массовой информации. Основы культуры семейной речи должны популяризироваться. Существует передача «Моя семья», где обсуждаются проблемы семейной жизни, но проблемы семейной речи не поднимаются почти нигде и никогда. На наш взгляд, скорейшая разработка и внедрение такой программы в дальнейшем способствовали бы изменению специфического российского менталитета, который заключается в отсутствии стремления к культуре речи и культуре поведения. (Особенности российского менталитета выявлены И.А. Стерниным [Стернин 1999: 364-366]). Перефразируя известное выражение «все мы родом из детства», можно сказать: «все мы родом из семьи». А значит, проблемы семейного общения, семейной речи должны стать первостепенными, если мы хотим подняться на более высокий уровень культуры.