3. «Комплекс» практической неполноценности
В обозначенную формулу можно вписать и другие отличия психологии от естественных наук, причем они порождаются не только когнитивными, но и социальными факторами. Зависимость науки от последних, с особой отчетливостью эксплицированная социологией науки, сейчас может считаться общепризнанной и общеизвестной. В ней существуют две системы взглядов на роль этих факторов. Согласно первой, происходящее в науке иногда зависимо от них, но только в том случае, если это «плохая» наука (как лысенковская биология). Согласно второй, так называемой сильной программе в изучении науки, любая наука, в том числе и «хорошая», зависима от социальных факторов, которые неизбежно проявляют себя не только в процессе познания, но и в самом научном знании (см.: [13] и др.). Общеизвестно и то, что, чем более «социален» объект науки, тем больше данная зависимость. В результате психология, объект которой очень даже «социален», вынуждена развиваться в условиях множества социальных же — этических и т.п. — ограничений, накладываемых на осуществляемый ею познавательный процесс и более жестких, чем в большинстве других наук, что замедляет развитие и практическое использование психологического знания. Можно, например, предположить, что, если бы психолог мог так же свободно вторгаться в человеческий мозг, как физик — в физическую,
а химик — в химическую реальность, то психология уже была бы мало отличима от естественных наук.
Сильная зависимость психологии от социальных факторов — аналогичная той, которая была эксплицирована «сильной» программой в социологии науки — ответственна также за особенность, которая лежит в основе одного из ее главных «комплексов» — «комплекса» практической неполноценности. Принято считать, что академическая (исследовательская) психология непрактична, а практическая — ненаучна, т.е. это уже совсем другая психология, да и практические возможности последней невелики и уж во всяком случае несопоставимы с практическими возможностями, скажем, физики.
В данной связи следует отметить, что при оценке практических возможностей психологии точка отсчета вновь неоправданно сдвинута — и опять на идеализированный образ естественных наук. Результаты практического воплощения естественнонаучного знания не так уж однозначны: самолеты падают, орбитальные космические станции выходят из-под контроля, атомные электростанции взрываются — и не только из-за чьего-то головотяпства, но и потому, что не все можно предусмотреть, а знание, полученное в процессе изучения «абсолютно идеальных» объектов, не всегда применимо к их реально существующим аналогам.
Параллельно с преувеличением практических возможностей естественных наук, как правило, совершается ошибка и на другом полюсе — явно занижаются практические возможности психологической науки, заключенные даже не в так называемой практической психологии, а, во-первых, в том знании, которым обладает исследовательская психология, но не может его применять в силу различных социальных ограничений, и во-вторых, в том психологическом знании, которым обладает почти каждый.
Приведем два примера.
· Одним из важных открытий психологической науки служит установление того факта, что за агрессивное поведение ответственны лимбические структуры головного мозга, и если бы психологам было позволено делать то, что хирург делает с больным или химик с реактивами, — физически манипулировать с этими структурами, преступности и войн, скорее всего, уже не было бы. Подобные способы воздействия человечество ассоциирует с самыми мрачными страницами своей истории и вряд ли когда-либо (тут, правда, уместно вспомнить знаменитое кредо Джеймса Бонда: «никогда не говори «никогда») допустит. Однако невозможность использовать потенциально существующие практические возможности нельзя отождествлять с их отсутствием, объявляя науку, которая ими обладает, «непрактичной».
· Любой тиран хорошо контролирует — до поры до времени, конечно, — своих подданных и делает это на основе психологических закономерностей, используя психологические последствия страха, наказаний и т.д. То же самое, в принципе, можно сказать и обо всех прочих случаях манипулирования человеческим поведением: в семейных и дружеских взаимоотношениях, в отношениях начальников с подчиненными, в воспитательных и перевоспитательных учреждениях и т.п. Подобный контроль трудно разлучить с психологическим знанием — по крайней мере, со времен средневековья, когда физические наказания были заменены на психологические, основанные на психологическом страдании (длительные тюремные заключения и др.). Но психология как наука не может объявить безусловно психологические закономерности, знание которых приносит огромный практический эффект, «своими», ибо открыты они были задолго до нее и прочно закреплены в обыденном опыте. Словом, опять возникает описанная выше ситуация принижения возможностей психологии из-за кажущейся тривиальности соответствующих законов.
Описанная схема рассуждений применима и к прогностическим возможностям психологии. Здесь точка отсчета тоже вынесена в сферу идеального, а о реальных прогностических возможностях точных наук свидетельствуют всегда неточные метеорологические прогнозы.
Тут опять полезно обратиться к К.Попперу, который настаивает на том, что в природе существуют «объективные неопределенности», обусловленные отнюдь не недостатком наших знаний о ней, добавляя, что «детерминизм попросту ошибочен: все его традиционные аргументы увяли, индетерминизм7 и свобода воли стали частью физических и биологических наук» [16; 187]. По его мнению, со времен формирования квантовой физики (можно добавить — и вообще «неклассической», в терминах В.С.Степина [15], науки) стало ясно, что мир — это не «каузальная машина», в нем доминируют не строго каузальные связи, а общие предрасположенности, каузация же — это лишь частный и очень редкий случай предрасположенности, вероятность которой равна единице [16; 189].
Предвидеть поведение многомиллионного народа на целый век вперед иногда проще, чем предсказать погоду на следующий день, и разница здесь — не в достоверности прогнозов, а в том, считается ли основа их построения собственно научным знанием, что весьма условно и относительно. Хотя и с приданием соответствующему знанию статуса собственно научного, в том числе и сформулированного в виде законов, тоже проблемы нет. Г.Х. фон Вригдт, например, демонстрирует, как «закон больших чисел», или «уравнивание случайности», позволяет «предсказывать макрособытия с высокой степенью точности» [8; 189], не преминув назвать данный закон «естественным», т.е. тоже растворенным в обыденном опыте. По его мнению, «этот закон каким-то образом согласовывает индетерминизм индивидуального поведения с детерминизмом коллективного». Впрочем, насчет индетерминизма, а следовательно, непредсказуемости индивидуального поведения тоже можно поспорить: то, что включенный в розетку электрический утюг нагреется (физический прогноз), не более очевидно, чем то, что его примение распространенным в современной России образом принесет ожидаемые результаты (психологический прогноз).