Теория систем и системный подход / Sistemniy podkhod v sovremennoy nauke 2004
.pdfти (экономической, экологической или иной), а лишь избранных при меров; что ни идея рыночной экономики, ни дарвинизм не являют со бой ничего сверх дани, выплачиваемой нынешним обществом про шлому.
Экономический дарвинизм — так назвали недавно французы ры ночную идеологию. Термин представляется мне удачным в том смыс ле, что подчеркивает старомодность познавательных установок на ших «реформаторов». В самом деле, та идея, что собственник бла готворно влияет на окружающую его экономику, а через нее — и на остальную жизнь (включая охрану природы), вовсе не взята из опы та, а выведена из идеи благотворности конкуренции, притом выведе на теми же приемами, что в дарвинизме выведена идея прогресса под действием естественного отбора: в обоих случаях в основу поло жено чисто статистическое убеждение в благотворности того балан са, какой сам собой устанавливается, когда каждый индивид пресле дует личную выгоду.
В пользу такого убеждения действительно можно привести приме ры (обычно их приводят из области розничной торговли и мелкого производства взаимозаменимых предметов), но ведь есть примеры и против. Кто прав? Обоснование своей позиции подбором примеров в свою пользу — негодная методология, и она наукой в целом давно отвергнута, зато, как всегда, процветает в идеологии (и религии). В частности, главная беда идеологов «перестройки», обращенная ими в нашу общую беду, видится мне в том, что они ничего не иска ли, а лишь подбирали примеры в пользу своего априорного убежде ния, господствовавшего на Западе 200 лет назад и, как им казалось, господствующего там и поныне.
В действительности Запад давно не имеет рыночной экономики (в том смысле, как ее трактуют наши «реформаторы»), а потому и не живет по рыночной идеологии, но до сих пор пользуется рыночной фразеологией. Это не должно нас удивлять, поскольку ситуация в СССР была аналогична: мы тоже жили не в той идеологии, о кото рой твердила пропаганда. Об этом речь пойдет ниже, а сейчас закон чим с конкуренцией.
Конкуренция в самом деле необходима — для ограничения цен (поскольку монополист склонен их завышать), но вовсе не для поис ка лучших решений: для последнего важнее обмен информацией. Конкуренция и в природе, и в экономике порождает только неустой чивость, тогда как устойчивость создается сотрудничеством. 100 лет
об этом писали мыслители, но лишь сейчас данная мысль становит ся достоянием простых ученых.
В частности, выяснилось, что в экономике есть обширный район, где конкуренция действительно больше мешает развитию, чем спо собствует, и что к нему относятся как раз наиболее продвинутые от расли — например, электроника. Американский экономист Брайан Артур, возрождая традицию Маршалла, отмечает, что экономическая наука долго игнорировала ее по чисто модельным обстоятельствам: «До недавних пор авторы учебников по традиционной экономике обычно преподносили свою науку как некую обширную ньютонов скую систему с единственным равновесным состоянием», причем
вней «неполадки или временные возмущения... быстро компенсиру ются противоположно направленными силами»7. Эту модель (явно механическую по его мнению) автор считает «фатально простой структурой, навязанной ей [экономике] в XVIII в.».
Мне остается добавить: ссылка на XVIII в. (т. е. на Адама Смита)
ипараллель с принципом Ле Шателье ясно говорят не о механичес ком, а о статистическом компоненте модели. Это характерно: почти никто из ученых не видит различия между второй и третьей ПМ. Ис ключение составил французский финансист и социолог Жак Аттали, различивший «ньютоново» и «гиббсово» понимание природы8. Вско ре американский философ Питер Рассел высказал (в своих терми нах) ту мысль, развиваемую мною далее, что смитово понимание «на правляющей руки» соответствовало статистическому этапу осозна ния социальных явлений, что в действительности «индивиды часто могут действовать против своих собственных интересов и против ин тересов общества в целом». По его мнению, смитова модель исчер пала свои возможности и потому будущее — за синергетической (т. е. системной) моделью развития, которая будет исходить из отказа от угнетения как людей, так и остальной природы и утвердит единство «индивид — общество — планета»9.
Принцип Ле Шателье есть частный случай сформулированного
вXX в. принципа стабилизации динамических систем с помощью от рицательной обратной связи. Однако, кроме отрицательной, бывает
иположительная обратная связь, которая, как известно, дестабили зирует систему. (В химии это — реакции, ведущие к взрыву.) Имен но такова роль конкуренции в высокоразвитой экономике: малая на чальная удача приводит к монополии — если затраты на разработку велики по сравнению с затратами на серийное производство, то из
делие, вышедшее на рынок раньше, побеждает на нем, даже если оно ничем не лучше (или несколько хуже) опоздавших. (Они не взры вают здоровую экономику потому, что в ней есть множество некон курентных, стабилизирующих механизмов.) Появление принципиаль но новой продукции требует ухода от конкуренции. Аналогичная си туация в биологии хорошо известна как принцип основателя и тоже, как теперь понятно, связана со временным ослаблением или прекра щением конкуренции. Например, само происхождение человека трак туется как следствие ухода прачеловека от конкуренции с другими приматами.
Менее известно, что молодой Дарвин рассматривал селективную процедуру именно как положительную обратную связь — в его ран них схемах ничтожная начальная разница ведет к радикальному раз личию судеб — за счет божественного вмешательства; в позднейшей схеме Бог исчез, но на его место ничего не поставлено, кроме чисто статистической уверенности, что случайности сами найдут, что надо. Основанием Дарвину служила, как выяснили дарвиноведы, тогдаш няя политэкономия, исходившая из идеи благотворной роли конку ренции, а вовсе не данные биологии.
В отличие от физиков-теоретиков, многие биологи-эволюционис ты до сих пор уверены, что строят теорию, адекватную объекту, а не модель, поэтому поражаются (каждый раз заново, ибо не читают ста рую литературу), когда убеждаются, что их модель достаточно груба; что, например, дарвинский принцип (чем больше сходство рас, тем ожесточеннее борьба между ними) «действует в природе достаточно редко». В других же науках начинают понимать тот факт, что все на ши построения суть модели, причем очень часто — междисциплинар ные. В частности, экономические конкурентные модели иногда созна тельно конструируются по аналогии с биологическими10. Об этом го ворит и Артур, по мнению которого разрабатываемая им теория «свя зана скорее с современной нелинейной физикой, чем с физически ми моделями традиционной экономики», и что «для такого рода эко номики можно найти соответствия в теории прерывистого равнове сия, т. е. в биоэволюции»11.
Тем важнее напомнить, что в биологию конкурентная модель сама пришла из политэкономии — от А. Смита и Т. Мальтуса.
Такова обычная судьба ПМ: она входит в мировоззрение эпохи сразу по многим направлениям, причем аргументы в-ее пользу уче ные черпают более охотно из чужих наук, чем из собственной, по
скольку поверхностное знание предмета позволяет не замечать про тиворечий и верить примитивным схемам. Мне уже приходилось пи сать об этом на материале взаимодействия биологии и физики12,
атеперь та же картина обнаруживается на взаимодействии биологии
иполитэкономии.
Баланс и конкуренция в природе и в государстве
Рассуждение о мудром рынке кое в чем соответствует истине, со ответствующие примеры часто приводятся, но для нашей темы важ нее указать на грубо модельный характер этого рассуждения, для че го надо привести примеры противоположного типа. Принцип личного обогащения может приводить как к выполнению данным лицом ка кой-то социальной функции, так и к ее подавлению. Поскольку ры ночный принцип лучше всего работает в розничной торговле (где и был впервые выявлен), то приведу пример гибельности рыночного принципа тоже из розничной торговли. Таких примеров много, но я ограничусь тем, который мне лучше известен.
При советской власти в торговле подержанными книгами царил регулируемый рынок: букинистические магазины сами закупали у на селения книги и в основном сами назначали им цену, 20% которой оставалась магазину. Удержание большего являлось уголовным пре ступлением, поэтому практиковалось лишь тайно, в отношении вся ческого дефицита, и на книжную торговлю в целом влияло мало. Та кая торговля сносно выполняла свою социальную функцию — обмен литературой меду специалистами: за неделю активных поисков я все гда находил нужную мне книгу (если дефицитную, то, естественно, не на прилавке). Продавцы знали, что в зале часто присутствует агент госбезопасности, и хотя это мало кого касалось (он только выявлял диссидентов), но делало невозможным открытое завышение цен.
В 1991 г. власть от регулирования рынка отказалась, и уголовную ответственность продавцов отменили по «очевидной» причине: «Не станет же собственник воровать сам у себя!». Продавцы стали завы шать продажную цену против покупной в 2-3 раза, отчего их личный доход при продаже каждого экземпляра возрос в десятки раз, зато сама букинистическая торговля почти во столько же раз сократилась. Она практически прекратила свою социальную (как культурную, так
и экономическую) функцию, да и сами букинисты в основном потеря ли работу; однако оставшиеся продолжают ту же тактику личного обогащения, и вряд ли «владельцы» могут что-то изменить: увольне ние мало пугает продавца, да и маловероятно.
В этом примере проще всего увидеть часто наблюдаемую, но ред ко обсуждаемую сторону рынка: на нем легко обогатиться, подавляя обслуживаемую социальную функцию, а затем, когда она зачахнет, за няться чем-то другим. Поневоле вспомнишь афоризм, который изрек лет 150 назад английский историк и публицист Томас Карлейль: «Ры нок — это анархия плюс полицейский». Без твердой власти рынок об ращается в грабеж и губит дело. И это — в истинно рыночном секто ре, в понятной всем и доступной глазу форме, при отсутствии рэкета. Что уж говорить о запутанных ситуациях, где рынок монополизирован или числится на бумаге (а к ним относится и «экологический бизнес»).
Вот пример посложнее, зато экологический. В ситуации с тропи ческими лесами роль рынка тоже прискорбна: фирмы рубят лес до тех пор, пока это выгодно, а затем покидают данное поле деятельно сти, оставляя после себя пустыню, разоренное население и разорен ное государство. А вот что удивительно — разорение ничему не учит соседей: они покорно проходят тот же скорбный путь, одно за другим превращаясь из бедных временных экспортеров леса в его постоян ных нищих импортеров.
К этому стоит добавить, что именно в США, где рыночный прин цип наиболее развит, расход древесины намного превышает расход других стран: так, средний американец тратит 317 кг бумаги в год, японец 204, норвежец 151, россиянин 35, китаец 12, а индиец даже 2. Основной расход бумаги на Западе абсурден — для упаковки. Толь ко лишь за счет внедрения уже существующих методов экономично го хозяйствования США могли бы снизить потребление леса вдвое13.
Данное обстоятельство прямо противоположно расхожему тезису: «Не станет же собственник воровать у себя». Станет! Точнее, станет тот, кому сиюминутная выгода важнее долгосрочной, но именно та кому рынок обычно и благоприятствует, ибо сам по себе рынок не мо жет видеть будущего в принципе. Долгосрочные программы, в том числе природоохранные, реализуются потому, что государство в це лом есть система, а всякая система нерыночна. Какую же роль игра ет в государстве рынок?
Рынок часто зовут двигателем, или движителем, экономики. В ав томобиле движителем служат колеса, они сцепляют машину с зем
лей. Двигателем всякой экономики является не рынок, а материаль ное производство (вспомним Броделя: «все несет на своей широкой спине материальная жизнь»). Движителем же товарной экономики, сцепляющим ее с делом добычи сырья и изготовления вещей, с од ной стороны, и благополучием государства и его членов — с другой, является, на мой взгляд, не столько механизм обмена, сколько ини циатива людей. Она нужна и в экономике, и вне ее; без инициативы рабочего, мастера, инженера, изобретателя, предпринимателя, бан кира, чиновника и прочих ничто новое не будет сделано, сколько ни плати денег, как не поедет машина без колес, сколько ни крутись дви гатель. Но именно в товарной экономике ее чаще всего недооцени вают. Невнимание к производству и инициативе позволило Марксу мечтать о благах бесхозной экономики, а нашим нынешним «рефор маторам» — мечтать о выходе из кризиса (экономического и эколо гического) через рынок, а не через инициативу людей (которая у нас по-прежнему в предпринимательстве и управлении подавляется).
Не будем винить Маркса — в его время в науке царили механика и статистика, потому и хозяйство мыслилось как машина, как равно весие средних величин, а успех удачных случайностей рассматривал ся как устойчивый, но не надо и повторять тогдашние ошибки. В био логии тогда превозносили Дарвина, в схеме которого также отсутст вует инициатива организма (главная в схеме Ламарка), зато господ ствуют такие идеи, как конкуренция, удачные случайности и равно весие средних. Именно мыслители, не замечавшие инициативы, де лали чрезмерный упор на конкуренцию.
Так чем же является рынок? Если уж пользоваться транспортной аналогией, то следует признать, что рынок, будучи явлением статис тическим, не может служить никаким механическим средством — двигателем, движителем, рулем, тормозом. Он может быть сопостав лен с усилителем (как в тяжелых грузовиках усиливается мускульная сила руки, прилагаемая к рулю, или ноги — к педали тормоза), либо с распределителем (как единым давлением подается во все узлы смазка), т. е. может играть лишь роль подчиненную, пусть и необхо димую.
Теперь, когда научным мировоззрением становится системность (желание видеть целостности), рыночная фразеология наших идеоло гов выглядит анахронизмом. Если бы западная экономика действи тельно была вполне рыночной, анахронизм еще можно было бы трак товать как искреннее желание «жить, как все живут»; но на Западе дав
но царит иной, послерыночный строй, где вполне рыночной осталась лишь идеология, как в СССР от сталинской эпохи оставалась идеоло гия плановая. Реально же и в нашей, и в западной экономике централь ную роль играет бюрократическая структура — фирма (или корпора ция, т. е. объединение фирм). Литература на сей счет необозрима, как на Западе, так и у нас, и здесь я ограничусь центральным фактом.
В 1991 г. нобелевскую премию по экономике получил Роналд Коуз (Coase) из США за теорию фирмы. Представляя лауреата, шведский экономист резюмировал: «Коуз установил, что значительная доля ре сурсов используется внутри фирм. Тем самым она преднамеренно от страняется от действия ценового механизма — рыночной системы — с целью административной координации... Фирма может быть рассмо трена как остров администрирования в море сделок, в рыночном мо ре». Если фирма способна произвести какой-то товар дешевле, чем он продается на рынке, то его производство неизбежно выпадает из рыночного14. Так же понимает Коуза и наш словарь: «В противовес преобладающей в экономической литературе традиции, отводящей главную организующую и координирующую роль рыночному механиз му, Коуз первым поставил вопрос об организующей роли деловой фирмы, которая может вмешиваться в действие рыночных сил... Фир ма определялась Коузом как замещающая рынок организационная структура». По Коузу, фирма появляется «с целью уменьшения обще ственных издержек, связанных с действием рыночного механизма»15. Тем самым, согласно Коузу, рыночное хозяйство само собой отступа ет там, где эффективнее административное. В нобелевской лекции он добавил, что нынешние трудности Восточной Европы во многом свя заны с непониманием того, где рынок нужен, а где нет.
Вся теория фирмы Коуза тоже носит явно не статистический, а си стемный характер (а признание неизбежности сочетания различных укладов даже тяготеет к диатропическому пониманию), и хочется ду мать, что премию дали именно за нее. Однако у Коуза есть одно ста тистическое рассуждение («теорема Коуза»), и, увы, лишь оно заме чено нашими старомодными «реформаторами». В устах комментато ров оно приняло ярко антиэкологический характер, поэтому его надо хотя бы кратко рассмотреть.
До Коуза считалось, что предприниматель, наносящий ущерб при роде, должен быть наказан; Коуз же заявил, что при этом наносится вред делу предпринимателя, и этот вред должен быть компенсиро ван. Поставив собственника природного ресурса и предпринимателя
в равные условия и предположив, что права обоих четко определены как права собственности, Коуз предложил передать определение размеров штрафа и компенсации рыночному механизму— так, по его убеждению, можно достичь наименьших потерь для общества. Идея вызвала жаркие споры16.
Не будем спорить, но отметим, что в данном конфликте есть и тре тья сторона, Коузом не учтенная, — природа как таковая, а не как объект чьей-то собственности. Отсутствие этой стороны в спорах во круг «теоремы Коуза» достаточно характерно: экономисты продол жают пребывать «в блестящей изоляции» и мыслить в категориях XVII в.
Авот блестящий образец российской реакции на премию Коуза:
«...Рынок способен сам, без участия государства устранять внешние эф фекты: заинтересованные стороны смогут самостоятельно прийти к наи более рациональному решению. При этом не будет иметь значения, кто именно обладает правом собственности — скажем, фермеры на чистый воздух или хозяин фабрики на его загрязнение. Участник, способный из влечь из обладания правом большую выгоду, просто выкупит его у того, для кого оно представляет меньшую ценность»17. Как видим, нет речи даже о потерях общества, не говоря уж о потерях природы.
На чем же базируется анахронизм наших «реформаторов»? От вет видится мне в следующем. Общество, в котором мы выросли, исповедывало планово-приказную идеологию (вторая ПМ), а Запад — рыночную (третья ПМ), хотя реальные взаимоотношения давно уже
итам и тут заставили ученых разработать системные теории (четвер тая ПМ). Вместо того чтобы менять один реальный механизм управ ления на другой, «реформаторы» сумели лишь сменить идеологему,
ивряд ли могло быть иначе, поскольку от второй ПМ к четвертой пря мого пути, по-видимому, не существует: исторически ПМ следует од на за другой в определенном порядке.
Это очень важно — ни мы, ни Запад не жили и не живем по тем теориям, которые проповедуются. Их назначение — чисто идеологи ческое, и в этом Запад от Востока мало отличается, как мало отли чается наше настоящее от прошлого.
Советская система полностью подавляла инициативу предпринима теля, и популярность «перестройки» почти нацело объясняется ее деви зом возродить предпринимателя. В частности, было общим убеждение (ничем не обоснованное, кроме той же идиологемы благотворности рын ка), что предприниматели сопрягут требования экономики и экологии.
Это убеждение стоило бы обсудить, если бы оно не потеряло актуаль ность с прекращением «перестройки». Тогда ведь «государство быстро подавило социальные и экономические ростки самоорганизации (коопе ративы, общественные организации, гражданские инициативы)»18.
Это выразилось в мгновенном (в Москве — за одну июньскую ночь 1991 г.) физическом уничтожении всех ларьков, торговавших изде лиями советских частных предпринимателей, едва начавших стано виться на ноги. Официальный повод (неказистый вид большинства ларьков) оказался вполне достаточным — акция прошла при полном молчании общества, не заметившего, что новорожденные предпри ниматели были, говоря сталинским языком, «уничтожены как класс». Взамен выросли ларьки, торгующие государственной и импортной продукцией. Больше частный предприниматель не объявлялся, не ро дила его и приватизация. Предпринимателя сменил бизнесмен (не ви дящие разницы пусть глянут значение обоих слов в словаре).
Крушение прежней власти, естественно, вызвало потребность в новой идеологии, и она заимствована у Запада по тому же принци пу смены ПМ, о котором было сказано: чужое берется в самой прими тивной форме, его противоречия игнорируются. Естественно, что за имствовать устаревшую идеологию куда проще, чем новую практику.
Тот факт, что столь простой феномен, как положительная обрат ная связь, мог полвека после его формулировки оставаться непоня тым и в экономике, и в биологии, а ныне осознается легко, говорит о смене способа рассуждений, господствующего в обществе, с меха нического и статистического на какой-то иной. Очевиден системный подход, но не он один. У Артура (как и у Коуза) по сути уже идет на щупывание подхода к следующей ПМ, диатропической. В самом де ле, по его мнению, «небольшие события (исторические мутации) ча сто усредняются, однако время от времени они приобретают крити ческие значения в смысле своей способности переводить те или иные секторы экономики на новые структурные уровни»19. В наших терми нах это значит, что обычно случайности носят статистический харак тер (их можно усреднять), но в те критические моменты, когда поло жительная обратная связь обеспечивает скачок, они уникальны, тре буют рассмотрения диатропической случайности20. В биологии уже ясно, в чем состоит скачок — не в усреднении, а (если речь идет о про исхождении видов и других таксонов) в выстраивании гомологичес ких рядов Н.И. Вавилова и рефренов С.В. Мейена. В .экономике по добные ряды тоже начинают строить.
Важно понять, что нельзя объединять под одним словом «конку ренция» все формы столкновения интересов (что, к сожалению, мы видим и в экономике, и в биологии): борьба корпораций за рынки, как и борьба между крупными таксонами в экосистеме (например, меж ду хвойными и лиственными), не имеет ничего общего с той индиви дуальной конкуренцией, на которой основывали свои учения Смит и Дарвин. И если их модели имели в свое время познавательное зна чение, пусть и грубо приблизительное, то распространение их после дователями идеи борьбы на все уровни видится мне не более чем из держкой статистической ПМ.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Позвольте действовать, позвольте [делам] происходить — франц. 2 Бродель Ф. Динамика капитализма. Смоленск, 1993. С. 48, 62, 67. 8 Marshall A. Principles of economics. L., 1890.
4 Kropotkin P. Mutual aid among animals // Nineteenth Century, 1890, Sept., Nov. Les Nobel prix 1991. Stockholm, 1992.
5 Московии А. Этика предпринимательства //Аргументы и факты. 1990, № 36. 8 Артур У. Механизмы положительной обратной связи в экономике // В мире
науки. 1990, № 4. 7 Там же. С. 66.
8 A ttali J. Les trois mondes. Pour une theorie de I’apres-crise. Paris, 1981.
9 Russel P. The global brain: speculations on the evolutionary leap to planetary con sciousness. Los Angeles, 1983.
19 Юданов А.Ю . Типы конкурентной стратегии: «биологический» подход к классификации компаний // Мировая экономика и международные отношения. 1990, № 10.
11 Артур А. Механизмы положительной обратной связи в экономике. С. 60, 66. *12 Чайковский Ю.В. Идея равновозможности в физике и биологии // Физичес
кое знание: его генезис и развитие. М., 1993.
Экологическая антология. Экологические произведения западных авторов. Гуманитарная инициатива Golubka. М. — Бостон, 1992. С. 201-202.
14 Les Nobel prix, 1992. С. 184-185.
15 Нобелевские лауреаты. М., 1994. С. 199.
18 Давтян X. Рыночные инструменты защиты окружающей среды // Зеленый крест. 1995, № 4.
Капелюшников Р. Сотворение рынков // Независимая газета. 1991, № 6. Яницкий. О.Н. Экологическое движение в России. М., 1996. С. 78.
19 Артур А. Механизмы положительной обратной связи в экономике. С. 66. 20 Чайковский Ю.В. Ступени случайности и эволюции // Вопросы философии.
1996, № 9.