Очевидный ответ

Пожалуй, можно смело говорить о том, что определенная картина мира, картина человека и свое представление о том, что с этими картинами следует делать, существуют у любого человека. У многих из нас эти картины достаточно простые, схематичные и безусловно-категоричные. Например, если бы некто сформулировал основания, на которых он строит свою жизнь и контакты с другими, он мог бы сказать: «Мир создан Богом. Он по своей сути хорош и справедлив. Человек по сути тоже хорош, но общество его портит. Если у человека проблемы, надо его просто пожалеть, и все станет замечательно. Справедливость снова восстановится». У других людей, тоже не знакомых с философией и психологией, картины мира и человека могут быть чрезвычайно сложными, иногда противоречивыми, насыщенными деталями и нюансами. Вступая во взаимодействие с другим человеком, каждый из нас невольно транслирует свои — во многом мифологические — картины, сквозь призму которых воспринимает и партнера, и саму ситуацию. Таким образом, «наивности» в подходе к пониманию психических явлений просто-напросто не существует в природе. Каждый — от дошкольника до старика — живет в своих мифах. Кстати, в слово «миф» я не вкладываю ничего предосудительного или иронического и, разумеется, не берусь судить о близости к истине той или иной картины мира и человека. Нужно только признать изначальную «мифологичность» нашего сознания (об этом много писали Леви-Брюль, Леви-Стросс, Юнг и многие другие). А значит — хотим мы или не хотим — приходится признать наличие методологических установок, которые определяют не только наше мировоззрение, но и способы взаимодействия с другими людьми. Тогда возникает вопрос: что лучше — познавая психику и взаимодействуя с ней, опираться на собственные, чаще всего слабо отрефлексированные установки и позиции, или на глубоко продуманные, обоснованные, логически выстроенные методологические основания, выработанные наукой? Вроде бы ответ очевиден. И этот ответ касается и психолога-исследователя, и психолога-практика. Это значит, что, осуществляя взаимодействие с ребенком, психолог должен отчетливо осознавать, на каких принципах он организует свою работу, почему именно эти, а не другие приемы использует и каковы механизмы изменений, происходящих с его клиентом. Если же деятельность психолога строится лишь как набор приемов без соотнесения с определенными методологическими представлениями, то это как раз и есть «фельдшеризм», о котором говорил Л.С. Выготский. Сразу представляется медсестра, которая умеет виртуозно делать уколы, но в критической ситуации, в отсутствие врача, находится в полной растерянности, потому что не имеет представления, какое лекарство ввести в шприц. Психолог-практик, который на одном и том же коррекционном занятии бездумно использует поочередно метод свободных ассоциаций, «якорение» и эмпатическое слушание, напоминает такую медсестру, которая наобум вкалывает больному сначала клофелин, потом анальгин, а потом дистиллированную воду.

Продолжение. Начало см. В № 10/2003

Как-то известный психолог В.В. Ананьев рассказал такую притчу: Однажды орлица отдала на воспитание маленького орленка своему отцу — старому орлу. Через некоторое время, понаблюдав за процессом воспитания, она поинтересовалась у отца: «Скажи мне, почему ты все время учишь его летать, летать, летать, но совершенно не уделяешь внимания тому, чтобы научить его преследовать птиц, охотиться на зайцев, ловить рыбу? Разве это ему не надо?» «Конечно, надо, — сказал старый орел. — Но когда я научу его летать, голод научит его преследовать птиц, охотиться на зайцев и ловить рыбу. Иногда эту простую вещь — сначала научись летать, а все остальное приложится — бывает очень трудно осознать.