Христианский мир и Европа

Результат современного образа мысли нарекли филосо­фией, причислив к ней все противоположное прежнему, особенно же, разумеется, любые возражения против ре­лигии. Личная ненависть к католической вере постепен­но перешла в ненависть к Библии, к христианской поре вообще и, наконец, даже к религии. Но более тот: ненависть, какую ощущали в себе к религии, очсчм. мог ледовательно и естественно распространилась ни иге предметы энтузиазма, еретическими были обънилсны фантазия и чувство, нравственность и любоиь к искус

318

ству, грядущее и прошедшее; человека сумели еще с каким-то трудом поставить на вершину всех природных существ, но бесконечную творческую музыку мирозда­ния превратили в однообразный стук чудовищной мель­ницы, которая, приводимая в движение потоком случая и удерживаясь на нем, есть мельница в себе, без мель­ника и без строителя, и, собственно говоря, настоящий регрейшт тоЪПе, мельница, перемалывающая самое себя.

Великодушно оставили за несчастным человеческим родом единственный вид энтузиазма, совершенно неиз­ бежный для каждого акционера мельницы в качестве пробного камня высочайшей культуры, — энтузиазм в отношении этой замечательной и великолепной филосо­ фии и особенно ее жрецов и мистагогов. [/, 75]

Источники: 1. N о v а П з. ЗсЬННеп, Ьгз§. уоп Р. К1исМюЬп, Во*.. 2. Ьр2., о. ^т. [1928]. См. также: N о v а И з. ДУеЛе, Ьгз§. уоп (1. Зс1ш1г. МйпсЬеп, 1968. 2. 1(1., Вд. 3. Ьрг., о. 1 [1928]. Перевод Лл. В. Михайлова.

1'1<>;н'1/1 /'('/'/"'С (/776 Ш«)

Ныд.чкицпГи'и нуГмнппн I, Гёррс-с инчил спою деятельность как востор-/|.| ними гтрппппк францу н-кой репплкншн, ,ч .-ОКОНЧИЛ Как ОДИН ИЗ спмых крайних нредеташпелей кот -ерпат 1М.-1 и апологетов католи-ЦП1МН. В мерном меешилеиш XIX пеки Iёррее пишет работы, Опре-• шпини- еш 1П.1Ч1-П1М- п иетпрпп немецкой культуры: исследование,

О 1И-М1 икп\ пнрид х книгах (1807), «Мифологию азиатского мира»

(1.Н10). Гёррее манил место в первом поколении романтических исто-|||||.ин литературы, фольклористов, мифологов. Вместе с Клеменсом. Ьрепгаио Гёррее написал блестящую раблезианскую сатиру «Удиви-|г п.11,14 п, гпрпя часошцика БОГСа» (1807). Раннее творчество Гёр-|)01 | ним, и, )||н пи ц р,| икк-тороипип вклад в немецкий романтизм.

П II I ёррее II 1ЛОЖПЛ II КПИГС «АфОрИЗМЫ об-

П'ч | п", I Лудущим пфорп (мим с>Г> оргапопомии, физи-

К( II ' '•' | р шиш. (|ни'.'| :мч прпшнедеппе разделяет

(ч мни»!.' ' ГНОМ Ч'':М1, мыши- 1Н-11И1 |.|ц,11, нрнеущие типологии куль-|\р|.| щи. иремепп, мр|-,ц/|е иееш п шеетнун) епекулятппность, паро-

чп1л'1 илечешнн-и. мыглп Тем не менее п чтой книге, где пробле-

Мпм му 1ыка,1п,11иГ| мчешкп уделено значительное внимание, Гёррее и» мпишм 1фп1-пп,'1леп п но (|юрме, п по содержанию. Жанру ро-

» ичеекого (|||)агмеп |а ни пп.-щращает связность и систематич-

и. п моженми; по ипчеекие вдохнонспие борется со строгой пос-

319-

яшм образом исследовать музыкальный тон, поскольку -есть еще много такого, что тождественно со светом, а следовательно, и с тоном...

[2, 232—243, 246, 258—259, 266—269]

655. Человек — вопросительный знак, поставленный перед Природой, и его зада"ча — распрямить дужку или, что то же самое, превратить вопросительный знак в вос­клицательный.

661. Все непонятное себе человек считает опечаткой в книге Природы. Для него естествоиспытатели — кор­ректоры, трудящиеся в типографии Бога. [2, 212—213]

Источники: К 114 е г ,1. XV. Рга§теп1е аиз Йет МасЫаззе етез ]ип-§еп РЬузШегз. Ра1<5. — Йгиск пасп Йег Аиз^аЬе уоп 1810, пгз§. уоп 'Н. ЗсЫррег^ез. Не1с1е1Ъег§, 1969. 2. Н., Вс1. 2. Перевод Ал. В. Ми-хайлопа.

Август Вильгельм Шлегель (1767—1845)

Начало немецкого романтизма справедливо связывают с критической деятельностью Фридриха Шлегеля (1772—1829) и его брата Августа Вильгельма Шлегеля. Изданный ими журнал «Атенеум» (1798— 1800) обобщил романтические импульсы эпохи, представив програм­мный документ романтизма. Этот журнал нельзя представлять себе по образцу «толстых» литературных журналов нашего времени —• .всего шесть небольших его тетрадей содержали квинтэссенцию ро­мантического мировоззрения. Весьма своеобразный, основанный по образцу французских эссе «острого ума», романтический жанр фраг­мента, иногда заполнявшего целые номера журнала, споей сжато­стью, незавершенностью и «зашифронамностыо» мысли уже представ­лял собою полемический вызов культурной ситуации Германии кон­ца XVIII века. Критико-полемический раздел этого раннеромантиче-ского журнала создавал универсально широкую позитивную карти­ну романтического искусства, романтической науки, романтической жизни, романтизированного мироздания. Но эта позитивная картина предстает здесь как намек, как некая загадка. Из всех авторов «Атенеума», пожалуй, один Новалис был способен дать ярко поэти­ческий, символически глубокий и многомерный, завораживающий об­раз, в котором новизна романтического взгляда на мир представала со всей художественной убедительностью.

По своему образованию, склонностям и интересам братья Шлеге-ли были людьми филологически рационального направления. Август

,340

Вильгельм учился в Гёттингенском университете — самом блестящем университете Германии второй половины века, известным своим тон­ким рационализмом и культом естественных и точных наук; Шлегель был учеником выдающегося филолога-классика К. Г. Гейне, его первая работа посвящена гомеровской географии.

Филологические привязанности и даже ориентированный на антич­ность классицизм постоянно давали о себе знать в Шлегеле-романти-ке, который нередко излагает свои мысли с полемическими преувели­чениями (см., например, статью «Общий обзор современного состоя­ния литературы в Германии», которую Шлегель поместил в журнале «Европа» за 1803 год — во втором, издававшемся его братом Фрид­рихом, романтическом журнале). Шлегель борется здесь с просвети­тельством, он готов утверждать все, что отрицало Просвещение, и вернуть права всему, что оно разоблачало и развенчивало, включая астрологию, «презираемую претенциозной научностью»'. Критика Просвещения сочетается у Шлегеля с утверждением обширного кру­га идей Новалиса, идей мифотворчества, магии, естественнонаучного языка философии. Философия, поэзия, религия и нравственность со­поставляются с четырьмя стихиями — соответственно, с землей, воз­духом, огнем и водой ². «Поэзия,— пишет Шлегель,— требует от фи­зики магии [...], непосредственного господства духа над материей для производства чудесных, непостижимых действий. Магия пользу­ется дурной славой по шше дурных чародеев. Но природа вновь должна стать для нас магнчегкоп, то ееть ио всем физическом мы должны видеть лини, :шани, шифры духонпых намерений»³.

Шлегель весьма последовательно выступает как просветитель «на­оборот». Критикуя рационалистические и просветительские идеи, он рассматривает Реформацию как источник современных бед. Как и Новалис, он пытается обрести идеал в средних веках. Такой же по­зиции придерживался в те годы Фр. Шлегель в своих статьях о жи­вописи. Характерно, что пишет А. В. Шлегель о музыке и искусстве: «Прежде церковь была нежной матерью художеств: церковное пе­ние, вероятно, сохранило нам единственно подлинные фрагменты гре­ческой музыки; живопись обязана ей всем— предметами, вдохнове­нием, рпгннсм [...I»⁴. Однако он почти ничего не знает о музыкаль­ных проп.чиедецинх 'скис) периода, и все его высказывания поэтому поневоле предположительны: «У меня недостает собственного зна­ния музыки, по ведь при М1,чёте>[, что и наиболее характерном жанре новых народов, в церконпон му.чыке, н.чпдревпсйшие [1] мастера бы­ли и самыми лучшими. Предоставляю знатокам судить о том, не яв­ляется ли все, что так хвалят в других жанрах, только вариацией прежнего и о том, в какой мере новизна и мода способствуют успе­ху новейших сочинений. Нужно поразмыслить над тем, что легко 'быть несправедливым по отношению к старинной музыке в случае,

341

если приемы ее исполнения утрачены. Если бы ценность музыкальных изобретений могла бы служить верным масштабом, то мы с нашей гармоникой и евфоном оказались бы в скверном положении по сравнению с эпохой, придумавшей орган» ⁵.

В этих словах наряду с верными замечаниями (касательно испол­нения старинной музыки) очень много неопределенного (кто такие «наидревнейшие мастера», к какому веку они относятся?). Поэтому не удивительно, что в «Лекциях об изящной литературе и искусстве», которые Шлегель начал читать в Берлине осенью 1801 года, его рассуждения о музыке не заключали в себе практически ничего ро­мантического. Это—свидетельство неравномерного становления ро­мантизма, с большим опозданием проникавшего в такие области, как музыка. Если Шлегель предпочел в лекциях быть более сдержанным и в содержании, и в стиле, чем в многократно процитированной в те же годы написанной статье, и придерживаться плана обычных курсов эстетики и истории искусства, то этим сказано все: романтик уступает слово филологу и гпшжеду, доискивающемуся истоков му­зыки в синкретическом характере греческой поэзии, а также эстети­ку с его значительным общим образованием. Ошибочно видеть «ро­мантическое бегство от мира»⁶ в следующих словах Шлегеля: музы­ка «как бы очищает страсти от материальной, прилепившейся к ним грязи» — очищает тем, что представляет их в нашем ннутреннем чув­стве лишь по их форме, безотносительно к предметам,—• она позво­ляет им сбросить земные покровы и тогда дышать чистым эфиром (см. с. 348 настоящей книги). Не говоря уж о том, что романтики в эти годы отнюдь не бежали от «мира», а стремились завоевать его для себя, утвердить в нем свой идеал, в этих словах нет ничего спе­цифически романтического.